banner banner banner
Мёртвая вода
Мёртвая вода
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Мёртвая вода

скачать книгу бесплатно

– Возвращайся, Боря, – дружелюбно сказал главный «афганец».

Он некоторое время смотрел на Олега, потом махнул рукой и пошёл вверх по лестнице. Остальные посторонились, и Добин с Величко, перешагивая через их колени и ботинки, стали продвигаться к выходу.

Около почтовых ящиков народу оказалось ещё больше. Тут толкались мальчишки, показывая друг другу разнообразные гильзы. Они взахлёб спорили, какой из них от какого оружия. Карманы их курток топорщились от всевозможных осколков.

– Да нет же, нет! – кричал мальчик лет десяти. – Это пять-сорок пятая, от «Калаша»! – Он явно использовал неожиданный свободный день так, как хотел. В потёртой джинсовой курточке, с видавшим виды рюкзачком, он чувствовал себя невероятно счастливым. – Я знаю, мне показали! У меня уже вот их сколько!

Мальчишка перевернул рюкзак, и гильзы с осколками разлетались по плиточному полу. Какая-то старушка испуганно вскрикнула.

– На Калининском много таких. Но туда не пройти – стреляют.

– А у меня на двенадцать и семь есть. Вот, я в клумбе нашёл. От бэтээровских крупнокалиберных пулемётов.

Другой паренёк гордо протянул вперёд руку и разжал пальцы. Горячие мокрые гильзы жёлто блеснули в отсветах сухого солнца и словно пропали.

Были здесь и девчонки, и толстые женщины с сумками, и молодые мамочки с колясками. Там сидели снулые, безразличные ко всему малыши. И над всеми плавали запахи перегара, сигаретного дыма, горелого пороха, ружейного масла.

– Пацаны, здесь живёте? – Олег, увидев их, вспомнил сына, который сейчас болтался неизвестно где. Наверное, ему очень хотелось поехать сюда и тоже раздобыть себе сувениры на память.

– Я – здесь! – мальчик в джинсовой курточке указал на своего дружка. – А он – на Дружинниковской. Но туда сейчас не пройти, мы пробовали. Нас мужики в камуфляже обратно завернули. – Он колупнул заплату на локте.

– Защитники, что ли? – поинтересовался Добин.

– Ага. Там, сказали, БМП из пушек «Гром» стреляют, и из авиационных тоже… Нас бы точно убили. Там всех перестреляли, кто хотел пройти. И вы не ходите – очень много мёртвых лежит. Одна тётка бегала-бегала, а потом её тоже – очередью… – Мальчик поёжился. – Мы с Санькой немножко видели. Она подёргалась так, подёргалась, и…

– Не надо! – Величко опять закусил усы. – Тогда сидите здесь и ждите, пока всё кончится. А я, Боб, пошёл. Как-нибудь попробую. Двум смертям не бывать, а одной не миновать.

– Мужчина, не ходите! Там омонцы кругом и десантура. Все пьяные вдрызг. Стреляют, в кого ни попадя! – Одна из женщин цапнула Олега за рукав. – Подождите лучше, пока стихнет. Я сама с улицы Заморёнова, а тут сижу.

– А когда оно стихнет? – Величко покачал головой. – И сколько здесь торчать придётся, неизвестно. Я, знаете ли, фаталист. На войне бывает всякое. Один всё время в бою – и ничего. А другой при штабе подъедается, и вдруг случайно туда – прямое попадание. Отец фронтовик был, и про это часто рассказывал. Боб, короче, до свидания!

– У Татьяны твоей день рождения сегодня. Поздравь её от всех нас, – вспомнил Борис.

– Поздравлю, если доберусь.

– Как она? Очень переживает, наверное, из-за всего этого? – Борис скосил глаза в ту сторону, где полыхал Парламентский дворец.

– Очень, – признался Олег. – Пьёт всё время и курит. А ей нельзя – сердце плохое. В то же время и запретить не могу. А то совсем сорвётся. Я умолял её сюда ни за что не приезжать – мало ли… Но кто знает?

Величко грустно посмотрел на годовалого малыша в нейлоновом комбинезоне. Тот, зажав в двух кулачках по гильзе крупного калибра, стучал ими и смеялся.

– Гляди, Боб, какие нынче игрушки пошли…

– Да, ужасно. – Добин сжал локти Олега. – Иди, если не можешь тут оставаться. Действительно, это уж как судьба. Только маму мою прости – она тебя очень любит. Просто характер такой, женский. Ей всё и про всех знать нужно, кругом нос сунуть. Говорит: «Как я жить буду, если не узнаю, что и у кого происходит?» Она не со зла, ты не думай. Всё понять не может, как Татьяна могла тебе изменить. Ведь вашу с ней любовь все помнят, кто вас давно знает. Такое не изобразишь…

– Самое лучшее – забыть об этом. У меня, бывает, получается, – признался Олег. – Но всё время напоминают – то твоя мать, то сама Татьяна. Говорят, если с ним что-то случится, покончит с собой. Я просил её хотя бы ради их общего сына такого не делать. На меня-то ей наплевать, а родители умерли. О бабушке любимой, говорю, подумай! Но пьяной женщине ведь ничего не докажешь.

– Я обязательно приеду к вам и поговорю с Таней, – заверил Борис. – Женщины очень быстро становятся алкоголичками. А она у тебя мягкая, безвольная, вся на эмоциях. Никакого стержня внутри. Боюсь, потом не выплывет. А ей скатываться и вовсе непозволительно. Стоило ли тогда кончать школу с золотой медалью и институт с одним «хорошо»? Но я вас не оставлю. – Добин пихнул Величко кулаком в плечо. – Ты согласен? Идёт?

– Идёт, – кивнул Олег. – Возвращайся. Там без тебя с ума сойдут.

Добин выглядел жалко – худой, сутулый, с взъерошенным затылком. Олег подумал, что именно таким, наверное, и должен быть настоящий гений. Борис, кроме семьи, жил одной только химией, и уже добился очень многого.

– Возвращаюсь. – Он резко повернулся и ушёл на лестницу.

Тут же от батареи парового отопления отделилась высокая молодая женщина с мальчишеской стрижкой и лучистыми, какими-то мохнатыми глазами – из-за длинных ресниц. Одета она была как заправский тинэйджер – в чёрный рабочий комбинезон, простроченный белыми нитками, в такую же грубую куртку и в цветастую рубаху. Штанины она небрежно заправила в высокие шнурованные ботинки на «тракторной» подошве.

– Вы меня простите, – заговорила женщина. – Может быть, я поступаю дурно. Но у меня просто нет выхода, и потому я прошу помочь…

Женщина говорила так нежно и смущённо, что Олег на секунду забыл о происходящем вокруг. Несмотря на то, что Красная Пресня насквозь провоняла палёным, запах французских духов приятно щекотную Олегу ноздри.

– Я вас слушаю, – рассеянно сказал он, не представляя, что нужно незнакомке.

– Меня зовут Франсуаза де Боньер. Я представляю здесь одну из телекомпаний Франции…

– Очень приятно. – Величко заметил акцент, впрочем, очень пикантный. – Моё имя – Олег Величко.

– Какая интересная фамилия! Забавная. Извините… – Франсуаза тепло, по-домашнему, улыбнулась. – Я сразу решила, что вы можете мне помочь. Я забежала сюда час назад, и до сих пор не могу выбраться.

– Если смогу, то с удовольствием.

Олег даже обрадовался, что выйдет на улицу не один. В присутствии иностранки риск быть убитым уменьшался наполовину.

– Олег, мне нужно на Новый Арбат. Я там снимаю сейчас квартиру. Мне нужно в определённое время связаться с Парижем, со своей студией. И – такая незадача! – Франсуаза вдруг всхлипнула.

Олег вздрогнул от неожиданности и заглянул ей в лицо:

– Я тоже туда иду. Там живёт моя мать. Совсем недалеко, у Садового кольца.

– А мне нужно к магазину «Сирень». – Франсуаза быстро овладела собой и спросила: – Олег, вы проводите меня? Я знаю Москву намного хуже вас. Хотя живу здесь, с перерывами, почти три года. Но вы ведь местный? Возможно, знаете, как пройти по дворам?

– Здесь мой друг живёт. Ещё детьми в этих дворах играли… И сам я с Калининского проспекта, то есть с Нового Арбата. Так что попробовать стоит…

– Благодарю вас! Я не буду обузой, не волнуйтесь. Постараюсь не сердить вас женскими капризами. – Франсуаза явно была довольна.

Она вся как-то подобралась и выглянула на улицу. Тут же зажмурилась от солнца, дыма и блестевших на асфальте гильз, осколков стекла.

– Мы будет помогать друг другу. Я провожу вас до дома. А вы, если будет нужно, прикроете меня дипломатическим иммунитетом? Согласны? – Олег невольно улыбнулся.

– У меня нет иммунитета. Но я постараюсь помочь, чем получится. Правда, снайперы бьют с крыш, и им безразлично, какое у кого гражданство, – предупредила Франсуаза.

– Вы отлично говорите по-русски! – не сдержался Олег. – Это не комплимент, а факт. Это просто невероятно… Мадам или мадемуазель?

Они вышли из подъезда. Было почему-то очень тихо. Лишь рокотал вдалеке вертолёт, и очень высоко, почти под крышами, кружились хрупкие, лимонного цвета, листья. Ветер лениво волок по бугристому асфальту мятый картон.

– Мадам. Я замужем. Муж сейчас здесь, рядом. Совсем недалеко.

– И он вас не проводил? – вымученно усмехнулся Олег.

– Он не может этого сделать. – Франсуаза взглянула в сторону горящего Дома. Даже сквозь дым сияло чистое осеннее небо.

– Позвольте узнать, почему? Ради такой супруги можно бросить дела, – совершенно искренне сказал Олег.

– Он уже две недели там. – Франсуаза выразительно посмотрела на Величко. – В Парламенте.

– Тоже журналист?

Для Олега эта новость оказалась неожиданной. Впрочем, почему бы и нет? Работа есть работа, и оттуда так просто не выскочишь.

Франсуаза несколько метров прошла молча. Потом всё- таки ответила – шёпотом, хотя рядом никого не было:

– Нет, он конституционалист…

– Кто? – не сразу понял Олег. Ему даже стало стыдно за свою серость.

– То есть защитник, – совершенно спокойно призналась Франсуаза.

Один из «афганцев», оставшихся в доме Бориса Добина, поднялся на чердак. Он с грохотом захлопнул люк и выбрался на деревянный настил. Сейчас здесь было тихо, солнечно и пыльно. Около мутного полукруглого окошка сидел, сжав в руке попискивающую рацию, пухлый молодой человек, тоже в чёрной короткой кожанке. Его снайперская винтовка с оптическим прицелом была зажата под локтём, и рядом валялся чехол. Другую руку стрелок протянул вновь прибывшему соратнику.

– Изяслав, есть приказ, – торопливо сказал вновь пришедший. – Я не доверился рации, решил передать лично. Что-то ребята притихли. Устали, наверное. Получается не штурм, а детский сад. Так мы и за неделю не управимся.

– Выдохлись? – понимающе спросил Изяслав. Он взял винтовку и пристроился у окна. – Понимаю – по своим стрелять трудно.

– Видимо, хотят вступить с «БиДе» в переговоры. Этого допускать нельзя, иначе нам трудно будет потом туда войти. «Альфа»[8 - «АЛЬФА» – антитеррористическое спецподразделения КГБ СССР, впоследствии Министерства безопасности России. Сыграло важную роль в разрешении кризиса 1993 года, первым войдя в Дом Советов и предотвратив расправу с депутатами и многими рядовыми защитниками Конституции.] очень ненадёжна, пререкается с самим Президентом.

– Ничего, мы их простимулируем, – успокоил Изяслав, вздымая пятерней курчавый светлый чуб. Он отполз с винтовкой к противоположному слуховому окну, проверил прицел. – Что, запишем себе ещё двоих на счёт? Жаль, командир запретил зарубки на винтовке делать…

– А вдруг возьмут тебя с этой винтовкой? – хмуро сказал брюнет. – На месте растерзают. Давай, сейчас выбери две цели, на своё усмотрение. Как, приглядел уже?

– Есть один подходящий. – Изяслав прикрыл правый глаз. – Возьми «скрипку» в углу. Это нужно делать одновременно.

Брюнет открыл футляр, вытащил такую же винтовку, как у Изяслава. Он немного подумал, выискивая цель для себя. И тут увидел пожилого мужчину в макинтоше и шляпе. Тот торопливо перебегал через дорогу. Линзы его очков отражали последний в жизни солнечный луч.

– Сними-ка вон ту кандидатуру! – пошутил Изяслав, который подполз к брюнету и заглянул ему через плечо. – А я «погоны» пощекочу.

– Ты давай, свой сектор обрабатывай, – недовольно сказал брюнет. – А я уж сам как-нибудь.

Изяслав поймал в прицел шею щуплого солдатика, сидевшего на броне БМП. Его командир, высунувшись люка, что-то быстро говорил по рации.

– Народ и армия должны быть едины, – назидательным тоном сказал брюнет Аркадий.

Через секунду рядом с его шнурованным ботинком упала горячая гильза и покатилась в угол. Тот же самый звук, вроде бы, привычный, издала винтовка Изяслава. Правда, обоим стрелкам показалось, что хлопки получились слишком громкими.

На улице же прохожие забегали, как муравьи, вновь стараясь забиться в любую щель. Они уже начали потихоньку выходить из подъездов и перебежками, оглядываясь, пробираться к своим домам. И, поскольку вокруг было тихо, светило тёплое солнце, шуршал обильный листопад, никто не ожидал этих выстрелов. Как всегда, обыватели надеялись, что скоро самое страшное кончится, а остальное тоже как-нибудь разрешится. Точно так же, надеясь на «авось», хотел вернуться на свою Мантулинскую улицу и бедолага в очках.

Наверху щёлкнуло. Пуля, словно живая, буквально вползла в затылок мужчины, прямо под шляпу. Идущая следом мамаша истошно закричала и упала на асфальт, прикрывая собой ребёнка. Завизжали и остальные дамы, увидев, что произошло с пожилым мужчиной. Шляпа свалилась с него, разбились упавшие очки. Из правого уха фонтаном брызнула кровь, череп треснул, а он виска отскочила кость.

Мужчина сел на корточки, а потом медленно вытянулся посередине гористой улочки. Рыжеватыми от крови его мозгами окатило плащ молодой матери и ботинки мальчишки-школьника. Тот, ещё ничего не понимая, хотел помощь дяде подняться. Аркадий подумал, не прикончить ли и парня, но потом решил, что это лишнее.

– Готов, – спокойно сказал он. – А как у тебя дела?

– И у меня порядок. – Изяслав передумал стрелять в шею и спустил перекрестье на левое плечо. Девятнадцатилетний призывник взмахнул руками и полетел с брони на газон. Там он ударился головой о бордюр и замер. Другой солдат в камуфляже спрыгнул к нему с брони, наклонился, быстро ощупал. Потом быстро уволок солдатика за БМП и снова вытащил рацию.

– Уходим! – Изяслав быстро спрятал винтовку в чехол. – Они сейчас нас подавят…

– Да, конечно. – Аркадий сделал то же самое со своим оружием. – Бери «скрипку», нам ещё играть.

И он первым направился к люку, чтобы спуститься на лестницу.

Дебора Самсоновна чутко прислушивалась к тишине и ждала сына. Сжав руки под грудью и глядя в потолок, она шёпотом молилась за Бориса. За окном, как и многие годы до этого, падали ржавые и жёлтые листья. Разноцветные кроны деревьев сделали Пресню пёстрой, праздничной. И синело над всей этой красотой необъятное небо, пахло сухой землёй.

Прижавшись к бабушке, притихла неугомонная Юлька. А Дебора видела в своей внучке себя школьницей, вот такой же московской осенью, когда вместе с соседями лазила дежурить на крышу и мечтала потушить зажигалку. Дору Лейферман тогда все звали пчёлкой[9 - ДЕБОРА – пчела (др. – евр.)] – такая она была энергичная и хлопотливая.

А потом кончилась война, и через некоторое время Дебора стала Добиной. Она не любила размениваться на пустяки. Всё у неё было в единственном числе – муж, сын, внучка. Она даже не подумала о том, чтобы привести Боре отчима, родить ещё одного ребёнка. Не требовала она с сына новых внуков – вполне хватало одной, любимой Юленьки…

И именно из-за этой звенящей тишины, оба выстрела с их чердака прозвучали чётко, страшно. Тотчас же на улице закричали, что убили человека. Изабелла бросилась к двери на балкон, потому вход в другую комнату загородили вешалкой. Испугавшись за невестку, Дебора поспешила следом. Надо было непременно увести Беллу с балкона, чтобы не случилось никакой беды. Домашние туфли скользили по паркету, и ноги слабели от страха. Юлька, приоткрыв рот, вопросительно смотрела на бабушку.

– Мама, туда же нельзя! – крикнула она немного погодя.

– Белла, что случилось? Что ты там делаешь? – Дебора выглянула из-за балконных дверей. – Я слышу, что опять стреляют!

– Убили! Убили! – повторяла обезумевшая Изабелла, перегибаясь через ограду балкона. – Боречку убили…

Она понятия не имела, что конкретно произошло на улице, и кто попал под пулю. Но, раз муж до сих пор не возвращался, значит, это могло случиться и с ним. Услышав этот возглас, Дебора тоже шагнула на балкон, и солнце сверкнуло в толстых, цилиндровых линзах очков. Юлька не пожелала оставаться одна в комнате, и тоже выбежала из стеклянных дверей. С балкона они не видели ни убитого, ни зевак, но всё равно кричали и плакали. Две женщины, пожилая и молодая, и восьмилетняя девочка смотрели вниз. Перед ними трепетали от суховея невероятно красивые кусты – с лимонного цвета листьями и белыми ягодами.

На крышах окрестных домов сидело много людей, в основном мальчишек и студентов. Многие из них были с разнообразными биноклями и даже с подзорными трубами. Захваченные великолепным действом, они вели себя, как в театре. Антенны, фонари, провода, трубы Пресни – всё разом мелькнуло перед глазами родных Бориса и разом пропало в раскалённом смерче взрыва. Следующий залп «Шилок» пришёлся по чердаку. Кроме того, по снайперской точке выстрелили ещё и из гранатомёта. Тот солдатик всё-таки скончался, и теперь боевые товарищи мстили за него убийцам…

Дом содрогнулся так, что люди в подъезде упали – кто на колени, кто ничком. Борис как раз открывал свою дверь, и тут его швырнуло обратно. Вылетев на лестничную площадку, Добин ударился затылком о перила. Он грохнулся навзничь, не понимая, что же произошло. Сидящие полу «афганцы» инстинктивно пригнулись, а потом долго не могли различить друг друга в густом облаке пыли, штукатурки и кирпичной крошки.

В возобновившейся бешеной стрельбе уже не было слышно ни плача и стонов раненых, ни криков уцелевших. Аркадий и Изяслав – оглушённые, контуженные – буквально выпали из чердачного люка и повисли, зацепившись ногами за перекладины лестницы. Из приоткрытой двери Добина повалил дым.

– Похоже, действительно на «красных» подумали, – пробормотал Аркадий, постепенно приходя в себя. – Жаль только, что стрелять они не умеют, как следует…

Остальные «афганцы», прочищая пальцами оглохшие уши, молчали. Борис так и лежал без сознания, ни на что не реагируя. А дом буквально разрывался от воплей. Кое-где вылетели до сих пор уцелевшие стёкла, кого-то ударило по спине куском штукатурки, кто-то просто потерял голову от ужаса. Хлопали двери, гудели лестничные пролёты, то тут, то там вспыхивали скандалы.

А сухой ветер весело трепал остатки сгоревших гардин на балконе Добиных, клочья шёлковых штор шоколадного цвета. Он раздувал пламя, почти не видное при ярком свете дня, которое уже охватило комнату и вырвалось в прихожую…

– В дом Боба попали! Ничего себе… – определил Олег Величко.

Он прижался лицом к заросшей травой крышке люка и к ней же пригнул голову Франсуазы. Над ними, не умолкая, уже несколько минут строчил башенный пулемёт с БТРа. Волосы молодой брюнетки были мягкими. Олег, прикоснувшись к ним, почувствовал тепло и сладкое томление в сердце. Франсуаза дала ему, мужику, фору. Пока добирались до стадиона «Красная Пресня», Олег сам себя чувствовал обузой.

А ведь он всегда дружил со спортом – играл в теннис, ходил на лыжах, занимался греблей и плаванием. Покойный отец считал говорил, что мужчина не должен отлёживать бока на диване. Но Франсуаза вела себя так, словно полжизни провела в уличных боях. Величко решил, что во Франции, должно быть, такую подготовку имеют все военные журналисты, и потому не стал особенно восторгаться.

– Вы ползаете, как змея, – только и сказал он.

– Я родилась в год Змеи, – с милой улыбкой ответила Франсуаза.

– А я – в год Собаки, – признался Олег. – Значит, должен уметь проползать под забором…