скачать книгу бесплатно
Ода абсолютной жестокости
Тим Скоренко
«Ода абсолютной жестокости» – дебютный роман одного из самых талантливых фантастов нового поколения.
Герои «Оды» живут в мире, где нет смерти, но он наполнен страданиями, убийствами и пытками. За всем этим хаосом скрывается главный вопрос: как поведет себя человечество в случае обретения бессмертия? Здесь может выжить только тот, кто обладает нечеловеческой силой и жестокостью.
«Ода» – история берсерка Риггера, теряющего свое бессмертие. Сможет ли он выжить в жесточайшем мире, где все, кроме него, неуязвимы?
Тим Скоренко
Ода абсолютной жестокости
Часть 1
Если бы я умел писать, я бы написал о себе книгу. Но я не умею писать. Потому что мне это не нужно. Потому что я – Риггер.
Глава 1. Гладиаторы
Я выхожу из дома и щурюсь. Солнце очень яркое. Оно режет глаза. Через минуту зрение восстанавливается. У колодца стоит Болт. Он только что умылся ледяной водой и выглядит несчастным.
Мне очень хочется сделать какую-нибудь мерзость. Причём не кому-то конкретно, а всем разом. Подхожу к колодцу.
– Ведро.
Болт уныло крутит рукоять. Ведро появляется на свет. Я опрокидываю его на себя. Холодно, хорошо.
– Ещё.
Болт вытягивает второе ведро. Умываюсь тщательно. Затем плюю в ведро и выливаю его на Болта, смеюсь. Болт отфыркивается. Хватаю его поперёк туловища и толкаю в колодец. Болт пытается сопротивляться. Ломаю ему пальцы на правой руке. Болт сдаётся и летит вниз.
Колодец загажен, по крайней мере, до полудня. Или даже до завтра. Болт бултыхается внизу.
– Ты зачем это сделал? – спрашивает Лосось.
Он колет дрова.
– Пошёл ты… – отвечаю.
Лосось отворачивается. Он знает, что в такие минуты я опасен.
Иду к дому. Слышу окрик.
– Риггер!
Оборачиваюсь. Это Носорог. Сто пятьдесят килограммов мышц. Слабак, в общем.
– Чего?
– Жирный требует.
– Подождёт.
Жирный, мать его. Когда-нибудь я ему тоже вломлю.
В сенях тепло. Прохожу в комнату. Бельва всё ещё в постели, она укрыта по шею, веснушки на её лице искрятся даже в полутьме. Распахиваю ставни. Бельва, щурясь, открывает один глаз.
– Уже сделал что-то мерзкое, правда? – спрашивает.
Подхожу к ней, целую, запускаю руку под одеяло, нащупываю её грудь, огромную, пышную, ласкаю.
Она отвечает на поцелуй, запускает свой язык мне в рот. Целуемся долго. Я возбуждаюсь. Сдёргиваю штаны одним движением. Заползаю под одеяло. Она тёплая и мягкая. Бельвы много, она необыкновенно красива, полной, удивительной красотой.
Вхожу в неё, рвусь вперёд, она стонет, продолжая целовать меня, обнимает за шею пухлой рукой.
Минут десять спустя, расслабленный и довольный, встаю с кровати, одеваюсь и иду к Жирному.
Он ждёт меня в своих апартаментах на втором этаже основного здания. Около него быки – абсолютно одинаковые, никогда их не различал – и Кость. Кость, как ни странно, одета вполне пристойно. Обычно она обходится без одежды. Перед Костью на столике чернила и стопка бумаги.
Жирный гаденько усмехается.
– Ты, Риггер, в последнее время стал наглым до полного опупения, – говорит Жирный ехидно.
Молчу. После паузы Жирный продолжает.
– Вот ты ради чего тут сидишь? Ради девок красивых, которых в любой момент трахнуть можно. Ради денег, на которые можно этим девкам бусики купить. Ради жрачки вкусной. В конце концов, ради того, чтобы дом был свой, куда вернуться можно всегда. Правда, Риггер?
Его левый глаз мерзко дёргается. Я не отвечаю.
– Молчишь… Я ж тебя, Риггер, ни хрена не держу. Иди на все четыре стороны. А раз ты тут живёшь, будь добр исполнять свои обязанности. Что ты вместо них делаешь, а? Зачем Голове-с-Плеч в задницу ручку от лопаты затолкал по самые гланды? Зачем Мормышке уши отрезал? Тебе делать нечего? – Жирный явно распаляется.
Он берёт со столика тонкий бокал, отпивает вина.
Продолжить не успевает. Входит Мартилла. Одета, как всегда, вызывающе. Чёрное и красное, грудь обнажена, юбочка – короче некуда, чулки с узорами. Красива, сука, до умопомрачения.
– Мессир, – говорит, – боюсь, колодец на некоторое время вышел из строя.
Жирный наклоняет голову вправо.
– Господин Риггер спустил туда Болта.
Жирный переводит взгляд на меня.
– Теперь вот воду испортил. Ты её пить будешь? Нет? А кто будет?
Молчу. В общем, он прав.
– Так вот, Риггер, ты знаешь. Управу я на тебя найду, как всегда находил. А теперь, будь добр, приступи к своим непосредственным обязанностям. И если в течение следующей недели произойдёт ещё один инцидент, ты отправишься в каземат, где проведёшь некоторое неприятное время. Пшёл вон!..
Я сплёвываю на пол. Жирный бешено вращает глазами. Выхожу медленно, покручивая бёдрами, как баба.
Слышу позади щебет Мартиллы.
У колодца толпа, человек двадцать. Ничего, попьют пока из другого, недалече ходить. Пробираюсь к колодцу. Болт внизу едва стонет. Жив ещё, придурок.
Перелезаю через стенку колодца, становлюсь одной ногой в ведро.
– Опускай, – говорю в толпу.
Носорог – он в первом ряду – берётся за ручку, крутит. Спускаюсь всё ниже и ниже. Свет – уже маленькое пятнышко наверху.
Ведро касается воды. Болт цепляется за стенку колодца здоровой рукой. Вылезаю, упираясь ногами в стенки, обвязываю подмышки Болта колодезной цепью.
– Поднимай!
Болта уносит наверх. Поднимаюсь за ним самостоятельно, упираясь в стенки руками и ногами. Двигаюсь, кстати, гораздо быстрее ведра.
Выползаю наверх. Толпа окружила Болта. В центре, над Болтом, Носорог. Смачным ударом в лицо он добивает страдальца. Лицо Болта – кровавая каша, нос вогнан в череп. Два человека из черни поднимают тело и уносят. Все разом оборачиваются ко мне. Им нечего сказать, потому что они боятся. Только Голова-с-Плеч на заднем плане вякает что-то невразумительное. Забыл, как в заднице больно, когда туда лопату вгоняют. Ещё вспомнит, куда денется.
Иду обратно к дому. Сегодня должна прийти новая партия рабов для гладиаторских боёв. Всех нужно проверить, оценить, разбить по парам. Работа не из лёгких, но интересная. И я точно знаю, что никто с этим не справится, кроме меня.
Бельва уже встала, одевается.
– Затяни, – говорит она.
Она носит корсет в тщетной надежде похудеть. Я ей говорил, что если она похудеет, я тут же её брошу. Это шутка: я никогда её не брошу, нет. И она это знает.
Затягиваю.
– Ещё, – хрипит она.
– Хватит, задохнёшься, – отвечаю.
Шнурую корсет. Она надевает платье. Я иду в оружейную.
Прохожу через коридор, открываю едва заметную дверку в дальнем его конце.
Оружейная у меня огромная. Это, наверное, самая большая комната в доме. Здесь не только оружие. Здесь одежда для разных особенных случаев – и моя, и Бельвы, здесь тренажёры для упражнений, здесь склад всяких полезных вещей. Здесь хранятся книги. Я могу называть эту комнату библиотекой. Правда, я не умею читать. Зато Бельва умеет.
Надеваю кожаный жилет с металлическими бляхами, пристёгиваю к поясу кнут с металлическим набалдашником на конце, семихвостую плётку с крюками и металлический прут с рукоятью. На пальцы – кастеты. Метательные ножи – в кармашках на жилете. Надеваю кобуру.
Кобура у меня нестандартная. Она укреплена на бедре, не цепляясь за пояс: не для пистолета, а для дробовика. Это единственный дробовик на всю общину. В провинции таких – три. Я купил его за бешеные деньги шесть лет назад – и очень доволен. Если я выхожу из дома с дробовиком, значит, будут трупы.
Впрочем, они будут в любом случае: даже если я вышел из дома абсолютно голым.
По дороге к выходу заглядываю в спальню. Бельва одета. Она выплывает ко мне и целует меня в губы.
– До вечера, – говорю я.
* * *
Конь осёдлан: у Жирного всегда есть наготове осёдланный конь. У меня вообще нет своего коня, поскольку меня послушается любой. Боятся – но слушаются.
Сегодня – гнедой. Красавец, бока начищены, грива причёсана. Бондой зовут.
Партизан выглядывает из соседнего стойла. Его кислая физиономия меня раздражает, но я никогда не наглею с Партизаном. Если что-нибудь с ним сделать, весь день ни одна лошадь слушаться не будет. Партизан им – бог и царь. Я не понимаю, как он это делает, но если он шепнёт Бонде сбросить меня по дороге, Бонда так и сделает, невзирая ни на что.
– Это для Жирного, – говорит Партизан.
– Плевать, – отвечаю я.
Вывожу Бонду из конюшни. Солнце бьёт в глаза. Запрыгиваю в седло. Дробовик больно бьёт по ноге. Морщусь и дёргаю поводья. Бонда трогается.
Спокойным шагом пересекаю двор. Смотрю на быдло сверху вниз. Какая-то девка, незнакомая, видно, недавно совсем появилась, смотрит на меня с интересом. Вернусь – обработаю. На крыльце основного здания стоит один из быков Жирного. Он смотрит на Солнце, не щурясь, точно слепой. Я отвожу глаза.
На воротах сидят Чихарь и Пыхарь, практически близнецы. Они синхронно дёргают за рычаги, створки разъезжаются, пропуская меня наружу.
Деревня Жирного – большая. Много дворов. В отличие от других наместников, Жирный живёт в самом центре, и укрепления у него деревянные. У наместника Тынды по прозвищу Стекляшка четырёхэтажный дворец с лепными украшениями, а деревенька – маленькая и убогая. У наместника Арны по прозвищу Рак – каменный замок в центре большого города. Мне не нравятся города. Я бывал в городах несколько раз, и всегда попадал в переделки. Здесь – лучше.
Пускаю коня в галоп. Быдло пытается уйти с дороги, но не все успевают. Сшибаю какого-то мужика с большой корзиной в руках. В корзине яйца, они плюхаются на землю, разбиваются. Слышу сзади крик.
Деревню проезжаю за несколько минут: вдалеке уже виднеется амфитеатр.
Дорога идёт через поле. По обе стороны – колосья. Навстречу бредёт одинокая фигурка. Женщина с соломенными волосами. Останавливаю коня в нескольких метрах от неё, спрыгиваю.
Женщина смотрит на меня исподлобья. У неё широкое веснушчатое лицо, под рубахой – полная красивая грудь. Иду к ней. Женщина что-то чувствует, начинает отступать. Бегу, она – от меня.
Запутывается в подоле, падает лицом вниз. Сажусь на неё, задираю юбку, сдираю с себя штаны. Ёрзаю на ней несколько минут, она только скулит, глотая пыль. Поднимаюсь, отряхиваюсь. Женщина лежит на земле и тяжело дышит. Иду к коню, неожиданно в глазах мутнеет, затем проясняется. Наверное, это было лишним. Иногда стоит стерпеть.
Запрыгиваю на коня. Женщина тяжело встаёт. Скачу дальше. Оглядываюсь: она смотрит мне вслед.
* * *
Амфитеатр в получасе езды. Он огромный: четыре уровня, широкая овальная арена. Я слышал, что где-то есть такой же, даже больше, но каменный. Когда-нибудь я туда попаду.
Вокруг амфитеатра – тоже деревенька. Тут живёт обслуживающий персонал. На время очередных игр они бросают земледелие и работают на Жирного.
Проезжаю через деревеньку. Тут меня боятся больше, чем около усадьбы Жирного. Тут меня знают лучше. Мужчины склоняются, когда я проезжаю мимо них, женщины тоже. Те, кто покрасивее, прячутся.
Ворота амфитеатра – высотой шесть метров. Они открыты. У ворот стоит Монгол с алебардой наперевес.
– Привет, Монгол, – говорю я.
– Здравствуйте, господин Риггер, – отвечает он, чуть склоняя голову.
По положению он лишь немногим ниже меня. Он не охранник, просто любит стоять и смотреть на людей.
Внутри амфитеатра кипит жизнь. До очередных игр всего неделя, нужно ковать оружие и доспехи, готовить рабов, гладиаторов и зверей, решать прочие вопросы. Я спрыгиваю с коня, чья-то рука тут же хватает поводья и уводит его.
Иду мимо тренирующихся бойцов к широкой лестнице, уходящей под землю. Под ареной – три этажа. Там находятся клетки для зверей и для рабов.
