скачать книгу бесплатно
Надежда умирает последней
Рина Аньярская
1643 год. Католическая Франция воюет против католической Испании. Чиновники и священники разоряют казну, набивая карманы золотом. Знать чудит, как ей вздумается, не страшась наказания ни небесного, ни земного.
В эти не лучшие для Франции времена католичка-аристократка Ленитина собирается замуж за протестанта-банкира Ганца. Однако католическая церковь не желает отпускать девушку из лона истинной веры в объятия еретика. Силы духовной власти становятся неумолимыми преследователями, а стены святой обители превращаются для бывшей воспитанницы монастырского пансиона в тюрьму.
Но только ли одна религиозная нетерпимость является причиной для преград к счастью двух сердец? Почему ради того, чтобы спасти свою любовь, приходится бросить вызов самым влиятельным людям провинции? И как с врагами юной пары связана таинственная и необыкновенная для своего времени женщина, которую называют Мадам Генерал? Влюблённые должны научиться проявлять стойкость характера там, где требуется лишь покорность. Иначе не уцелеть в противостоянии сильным мира сего, не знающим жалости. Особенно когда помощи ожидать уже неоткуда – в такие минуты спасает только надежда, придающая сил.
Рина Аньярская
Надежда умирает последней
Роман-противостояние
© Рина Аньярская, 2021
© Издание, оформление. Animedia Company (https://animedia-company.cz/), 2021
Возрастное ограничение: 18+
Литературный редактор – Марина Мягких
Корректор – Евгения Романычева
Фотоиллюстрации – Антон Ярко
Каллиграфия на старофранцузском в иллюстрациях – Станислава Радецкая
Исторические консультанты – Артём Шабанов, Михаил Ерунов
Предисловие
Прежде чем уважаемый читатель окунётся в удивительный и противоречивый мир Франции середины XVII столетия, я хочу рассказать, благодаря кому в моей книге появились относительно исторически правдивые иллюстрации.
Идея проиллюстрировать роман-противостояние «Надежда умирает последней» реальными фотографиями, а не рисунками, принадлежала Anton’у Yarko – создателю одноимённой творческой группы в социальной сети ВКонтакте Yarko! Силами этого маленького коллектива и были созданы все фотоиллюстрации для романа, которые в дальнейшем обрабатывались фотохудожником под масло.
На этом ребята не остановились, решив для пробы записать несколько коротких видео… В итоге получились настоящие анонсы книги (тизеры) в видеоформате. Но, как известно, аппетит приходит во время еды. И в результате проект творческой группы Yarko! разросся до глобальных масштабов, благодаря чему у моего романа-противостояния появилось два буктрейлера. Модели превратились в актёров, одновременно шли съёмки фото- и видеоматериалов. Работа кипела полтора года.
Сценарий тизеров и буктрейлеров принадлежит перу Anton’а, бессменным реквизитором и организатором съёмок стала его «Золотая муза» Марина Чибисова.
Но всё это не было бы возможно без удивительных людей, увлечённых XVII столетием не меньше, чем я. Поэтому выражаю глубокую признательность за помощь в воплощении моего книжного мира следующим коллективам:
Студия европейского историко-сценического фехтования «Силуэт»;
Военно-исторический клуб Regiment de Bretagne – мушкетёры Бретонского полка;
Студия Сценического Фехтования Destra;
Студия сценического фехтования Personae dramatis;
Санкт-Петербургский Фехтовальный Клуб;
Детско-юношеская студия «Петергофская стража»;
Конный клуб в Орловском парке (Прокат карет в СПб).
Роман-противостояние «Надежда умирает последней» посвящается всем, кто искренне любит историю XVII века и романтику плаща и шпаги.
Приглашаю погрузиться в атмосферу католической Франции времён Тридцатилетней войны с её противоречиями в духовной и социальной сфере, витиеватыми человеческими судьбами и непредсказуемым сюжетом, который диктует сама Жизнь.
Часть I. Когда теряешь надежду
Глава 1. По воле Бога и матери Мадлон
Говорят, что глаза – зеркало души. А вот зеркалом чего являются волосы?
Голову Ленитины де Сентон – дочери небогатого провинциального барона – с детства украшали локоны, упрямо вьющиеся в крутые крупные кольца смолянисто-чёрного цвета. Эти длинные роскошные волосы всегда были предметом гордости как самой девочки, так и её родителей.
Сентоны не отличались ни богатством, ни знатностью. Пятнадцать лет назад глава семьи получил наследство от бездетного дяди, погибшего при осаде Ла-Рошели: титул и крохотное имение Бель Эр, доходов от которого едва хватало, чтобы содержать жену и детей. Из пяти рождённых выжили только двое – Мишель и Элена-Валентина, которую с детства называли Ленитиной. Мадам де Сентон исповедовала протестантство, поэтому о каноническом имени девочки в доме барона очень быстро позабыли. Воспитанием сына и дочери женщина занималась исключительно сама, предпочитая не нанимать гувернёров. Впрочем, делалось это скорее из соображений экономии, чем из гордости.
Когда пришло время подумать о будущем Ленитины, родители решили отправить её на год в пансион урсулинок. Его открыла известная в провинции аббатиса – мать Мадлон[1 - Устаревшая форма французского варианта имени «Магдалены».], настоятельница женского монастыря святой Маргариты при крохотном городке Серсе. Выпускницы пансиона славились кротостью нрава, набожностью и здравомыслием, что очень высоко ценилось у провинциальных женихов. А родной город Сентонов – Ребон[2 - Ребон – вымышленный город в провинции Сентонж.], расположенный на западной оконечности Франции, был настолько далеко от сияющей столицы, что думать об ином предназначении для юной дворянки не приходилось. К тому же орден урсулинок занимался образованием местных девушек совершенно бесплатно, а воспитанницы находились на полном содержании монастыря. Поэтому за год Бель Эр намеревался скопить денег, чтобы обеспечить дочери приданое.
Шесть месяцев провела Ленитина в пансионе, изучая грамматику, живопись и женские премудрости, которыми церковь разрешала интересоваться юным барышням. Летом по просьбе старшего брата родители забрали её в родной дом на месяц, после чего снова вернули в пансион для продолжения обучения. Но, передавая дочь аббатисе, Антуан де Сентон, барон де Бель Эр неосторожно обмолвился, что Ленитина уже сговорена, и к зиме, когда девушке исполнится семнадцать, он заберёт её из пансиона, чтобы выдать замуж.
Всё бы ничего, только наречённым мадемуазель де Сентон оказался сын известного в городе немецкого банкира, переселившегося из Пфальца во Францию в начале затянувшей войны между католиками и протестантами[3 - Семья переехала в разгар Чешско-пфальцского периода Тридцатилетней войны (1618—1624), когда земли Рейна подвергались постоянным разорениям с обеих сторон войсками наёмников.]. Войны, которая в те годы ещё не называлась Тридцатилетней и провозглашалась как Священная – то есть война за веру. А для матери Мадлон принадлежность юноши к германцам означала лишь одно – еретик.
В крохотной келье было темно и душно. Ленитина стояла на коленях перед распятием, но не молилась. Девушка вспоминала семью и Ганца[4 - Имя «Ганц» образовано от немецкого слова «ganz», то есть «целый, совершенный».] – своего любимого, единственного и ненаглядного Ганца. Прикрыв глаза, мадемуазель де Сентон окунулась в тот загадочный и прекрасный мир грёз, куда было легко перенестись, но оставить который получалось крайне сложно.
Грубо пошитый белый вимпл[5 - Вимпл – женский головной убор, покрывавший голову и шею, носили в основном монахини и вдовы.] покрывал кудрявую голову Ленитины, пряча под тканью роскошные чёрные локоны. Бесформенная одежда, похожая на рясу монахини, скрывала в своих многочисленных складках точёную девичью фигурку с давно округлившимися формами.
Личико юной воспитанницы пансиона урсулинок было очаровательным. Правильные мягкие черты вчерашней девочки обещали стать особенно притягательными, когда девица войдёт в сок и станет женой любимого мужчины. Густые тёмные реснички и ровные дуги бровей подчёркивали бледность её аристократических щёк, на которых в этот миг играли отблески одиноко горящей свечи. В таком освещении лицо Ленитины становилось ещё милее, а сама девушка – ещё прелестнее.
На деревянном столе стояла скудная монастырская трапеза, оставшаяся с вечера нетронутой. В келье царила полная тишина.
Нарушая покой ночи, в коридоре послышались тяжёлые гулкие шаги, в замочной скважине противно заскрежетал ключ, и дверь с мерзким скрипом отворилась. На пороге появилась пожилая объёмная аббатиса в тёмной рясе.
Настоятельница происходила из богатой мещанской семьи. Её отдали монастырю семилетней девочкой, поэтому она никогда не знала мирской жизни, прилежно исполняя обязанности новиции[6 - Название католической послушницы.]. В шестнадцать лет юная душа приняла постриг и стала называться сестрой Мадлон. Как позже призналась на смертном одре её мать, ребёнок был прижит на стороне от проезжего офицера гвардии, поэтому не мог оставаться в доме законного супруга женщины. Явление, собственно, рядовое и ничуть не удивительное для своего времени. Поэтому на происхождение приплода закрывали глаза и… отдавали его в монастырь, чтобы таким образом замолить перед Господом грех.
Строгое урсулинское воспитание и холодная кровь родного отца-вояки наложили отпечаток на характер будущей матери Мадлон. Её пухлое квадратное лицо отличалось жёстким, если не сказать каменным, выражением. И это особенно бросалось в глаза на контрасте с испуганным и вмиг побледневшим юным личиком Ленитины, которая мгновенно отреагировала на отвратительный звук внешнего мира, вырвавший её из мира грёз. В больших тёмно-карих глазах воспитанницы отразился страх.
– Молилась? – сухо спросила настоятельница, пройдя в центр кельи.
Ленитина промолчала.
– Нет?! – догадалась аббатиса, и её пронзительный взгляд впился в лицо девушки. – И о чём же ты, бесстыжая, мечтала пред распятием?
Сентон опустила взгляд, прикрыв глаза ресницами.
Мать Мадлон перевела тяжёлый взор на стол и недовольно повела пухлыми губами.
– Опять не притронулась. С утра маковой росинки во рту не было! Не одной же духовной пищей питаться, – гавкнула аббатиса. – Тебе предстоит дальняя дорога, и я не желаю, чтобы ты доехала трупом!
– Я не хочу в монастырь, – робко произнесла девушка, исподлобья глянув на настоятельницу.
– Элена-Валентина де Сентон! – повысила голос мать Мадлон. – Как смеют твои уста произносить столь богохульные речи!
– Но, матушка… – едва попыталась возразить воспитанница, как резкий жест монахини оборвал её.
– Молчи! Молчи, недостойная!
Аббатиса с грозным видом приблизилась к Ленитине. Девушка отпрянула, издав едва слышный вскрик. Мать Мадлон схватила её за руку, с удовольствием почувствовав, как задрожало от страха юное тело. Мадемуазель де Сентон панически боялась урсулинки…
– Я не хочу… Не хочу…
– Негодная! – прошипела аббатиса, наотмашь ударив девушку по щеке. – На тебя выпал жребий Господень, и ты обязана подчиниться, как смиренная раба!
Едва мать Мадлон выпустила руку воспитанницы, Ленитина отползла в угол, под распятие, словно ища у Христа защиты, и дрожащим голосом произнесла:
– Нет, лучше я умру, чем позволю заживо похоронить себя в этом каменном мешке! Я не хочу. Не хочу!
Аббатиса медленно, но неумолимо приближалась к своей пленнице, и Ленитина прекрасно знала, что ничем хорошим для неё это не закончится. Рука у настоятельницы была тяжёлой. Ещё дважды наградив непокорную воспитанницу пощёчинами, мать Мадлон ровным голосом сказала как отрезала:
– Я и не спрашиваю твоего желания. Ты должна стать Христовой невестой и станешь ею! Я обещала Его Преосвященству новую монахиню с ангельским голосом и кроткой внешностью для хора монастыря святой Женевьевы, а значит так и будет!
Лицо Ленитины запылало. Внезапная вспышка гнева напомнила ей о дворянском достоинстве и врождённом упрямстве, от которого не смогли излечить даже стены пансиона. Сентон упёрлась обеими руками в пол и, с ненавистью глядя на свою мучительницу, прошептала сквозь зубы:
– Ах, вот как! Это пострижение, кому оно нужно: Вам или Богу?
Но настоятельница ничего не ответила. Молча развернувшись, она покинула убогую келью и снова заперла воспитанницу на ключ.
Затворница без сил опустилась на холодные плиты пола. Тело её горело, голова кружилась и гудела, словно колокол, в глазах помутилось.
События последних дней, которые мадемуазель де Сентон провела взаперти, сложились в единую картинку: и приезд епископа Сентонжского[7 - Вымысел автора, такой кафедры во Франции никогда не существовало.] месяц назад, и смотр воспитанниц, и нездоровая суета в пансионе… От мыслей, что она ничего не может сделать и никак не сумеет сообщить родным о предстоящей беде, Ленитина лишилась чувств.
Поднимая руку на воспитанницу, мать Мадлон даже не подозревала, насколько тяжёлыми последствиями это обернётся – Ленитина впала в забытьё. Впрочем, пощёчины были лишь одной из причин глубокого обморока девушки, и причиной менее существенной. Непокорный нрав и упорное сопротивление тиранству, которое олицетворяла безжалостная аббатиса, – вот вторая и истинная причина внезапной болезни юной де Сентон. Никогда ранее не сталкиваясь с подобным унижением, Ленитина внутренне бунтовала против происходящего, и в итоге её организм нашёл лучший выход – заболеть.
Недуг, который подкосил воспитанницу матери Мадлон, сделал невозможным её скорый переезд в монастырь святой Женевьевы. К тому же всю ночь девушка провела на холодном полу и окончательно простудилась. Пришедшая утром в келью сестра Сабрина[8 - Автор знает, что в католических святцах нет такого имени. Это художественная условность, обусловленная значением имени: кельтская богиня, покровительствующая рекам, утопившаяся принцесса; в арабских языках имя означает «терпение», в персидском – «желанная», а в ассирийском корень имени переводится как «надежда».] обнаружила воспитанницу в ужасном состоянии: её лоб горел, щёки пылали, а сознание никак не возвращалось к телу.
По приказу настоятельницы монахини перенесли больную на кровать и оставили при ней сиделкой Сабрину. Она неотлучно находилась рядом с Ленитиной, пока та не пришла в себя. Едва с губ девушки слетел лёгкий вздох, сестра наклонилась к ней и тронула за плечо:
– Элена-Валентина, ты очнулась? Ты слышишь меня?
Сентон с трудом разомкнула глаза, подняв отяжелевшие веки, и всмотрелась в белое пятно перед собой. Фокус постепенно вернулся, и девушка узнала монахиню.
– Сабрина, это ты?
– Я, ангелочек, – ласково отозвалась сиделка.
– Что случилось? У меня ужасно болит голова… И всё тело ломит…
– У тебя горячка, тебе нельзя подниматься и много говорить, – ответила Сабрина, отжимая холщовую тряпку и прикладывая прохладный компресс к голове страдалицы.
– Значит, я заболела… – прошептала Ленитина, обратив взор к серым камням потолка.
«Это значит – приговор отложен!» – с облегчением подумала девушка. Робкий свет одинокой свечи, воткнутой в канделябр у изголовья кровати, отбрасывал на личико воспитанницы пансиона жёлтые блики, танцующие на её бледных щеках замысловатые танцы. В таком освещении Ленитина всегда больше походила на лик с иконы, чем на живого человека, и сестра Сабрина в очередной раз отметила это сходство. Сердце монахини сжалось – ей стало бесконечно жаль юное невинное создание, которое вовсе не планировало класть свою молодость и красоту на алтарь храма. У Ленитины, в отличие от девиц, принимающих постриг добровольно, был жених из крови и плоти.
Дверь скрипнула, словно к ней кто-то прильнул со стороны коридора. Монахиня вмиг подскочила с табурета и ураганом подбежала к створке. Мгновенно её распахнув, она шикнула в темноту:
– Анна, марш к себе! Вот негодница! Шпионить вздумала!
Захлопнув дверь и ворча под нос: «Вот точно шпионка!», Сабрина вернулась к кровати.
– Не ругай Анну, – попросила Ленитина. – Она ещё ребёнок.
– Ругай не ругай, а болтать она горазда. Все одиннадцать скоро узнают, что с тобой стряслось.
– Сабрина!.. – позвала монахиню Ленитина, приподнявшись с подушек, но та быстрым движением снова заставила её лечь.
– Не поднимайся, Элена-Валентина. Сейчас я распоряжусь, чтобы тебе принесли бульон, а потом попробуешь уснуть.
Уходя, Сабрина бережно поправила одеяло будущей новиции и убрала за подушку копну её чёрных непослушных кудрей. Через полчаса немного подкрепившись куриным бульоном, мадемуазель де Сентон погрузилась в сон. Ленитине приснился дом. Добрые глаза отца, заботливые руки матери, немногословный старший брат… И, конечно, она видела любимого жениха, который нежно обнимал её за талию. Воображение нарисовало его сильные руки, могучие плечи, прямой красивый нос, чёрные, как угольки, глаза, чётко очерченные тонкие губы и слегка затупленный подбородок. Ленитине снилось, что она ворошит тёмные волосы Ганца, укладывая их в затейливую причёску, а он, как прежде, целует её крутой завиток, мечтая о том времени, когда будут называться мужем и женой.
В трёх смежных комнатах крохотного пансиона урсулинок располагались учебный класс, общая спальня девушек и уборная. Здесь воспитанницы и жили, и обучались, и просто проводили свободное время. Обычно урсулинки брали на воспитание только девиц из неблагородных семей. Но в провинциях часто случалось и так, что обедневшие аристократы не имели иной возможности дать дочерям образование, поэтому отдавали их в бесплатные пансионы ордена.
Младшей из воспитанниц было всего двенадцать лет, а старшей едва минуло восемнадцать. Как часто водится в пансионах, у каждой воспитанницы было своё прозвище. Например, дочь монастырского пекаря Анна Фурьё, которая подслушала разговор Ленитины с сестрой Сабриной, называлась «шпионка». Эта шустрая вертлявая тринадцатилетняя девочка с неокруглившимися формами была для воспитанниц настоящим кладезем информации, приносящей все сплетни из монастыря. Самая бойкая девочка среди пансионерок – дочь бедного гасконского дворянина Аделис де Су – с гордостью носила прозвище Шалунья. Ей было тоже тринадцать. Тоненькую девушку четырнадцати лет по имени Эжени Лафоре с волнистыми каштановыми волосами и светло-зелёными широко распахнутыми глазками за грациозность и изящество подруги прозвали Веточкой. А пятнадцатилетнюю златокудрую красавицу из Шаллана, дочь барона д’Олона – Маркизой. Её родители через своих матерей принадлежали к побочным веткам Лотарингских принцев. Семнадцатилетнюю дочь богатого ребонского мещанина Анжелику Прегийак нарекли Мирчей за сходство с индийской мифической царевной. Чёрные волосы смуглолицей девушки отливали синевой, а тёмно-карие глаза были так выразительны, что завораживали любого. Такая внешность досталась Анжелике от матери – андалузской красавицы, которая вышла замуж за француза ещё до начала Тридцатилетней войны. Самая старшая воспитанница – темноглазая южанка Маргарита Бофор, чья кожа отливала бронзовым загаром, называлась среди подруг коротким именем Марго. Девица провела в пансионе всю свою сознательную жизнь. Её фамилия напоминала всем о небезызвестном опальном герцоге – впрочем, на этом всякая связь с видным аристократом и заканчивалась, о чём родители Маргариты сразу сообщили аббатисе, когда передавали на её попечение свою шестилетнюю дочь. Младших девочек, которые ещё не проявили характер, называли короткими ласковыми именами, образованными от их канонических имён: Жанетта, Мелин, Лу-Лу, Марси и Ноэллин. Ленитину воспитанницы прозвали Феей, а для удобства называли коротко – Лен.
Сейчас в классе находились десять юных созданий, все – в одинаковых просторных балахонах с зачёсанными назад волосами, прикрытыми светлыми вимплами. Воспитанницы по своему обыкновению занимались работой: шитьём или вышивкой – и вполголоса переговаривались. Образование в пансионе урсулинок все девочки получали бесплатно, находясь на полном содержании монастыря, поэтому отрабатывали свой хлеб рукоделием.
У окошка сидела дочь шалланского барона, крещёная именем Фантина[9 - Имя переводится как «дитя».] как младший ребёнок в семье аристократа. На красивом веснушчатом личике девицы выделялись крупные глаза оттенка небесной выси, какой она бывает только в середине июля. В пансионе матери Мадлон девушка жила уже семь лет и быстро стала любимицей аббатисы. Фантина по прозвищу Маркиза была единственной, чьи родственники регулярно жертвовали на содержание обители приличные суммы, поэтому настоятельница не спешила расставаться с нею.
Оторвавшись от работы, девица обратилась с вопросом к самой старшей из воспитанниц:
– Скажи, Марго, если родители Лен откажутся отдавать её монастырю, то и мать Мадлон ничего не сможет сделать?
Южанка ответила низким грудным голосом, не отрываясь от шитья:
– Ничего.
– Нужно как-то сообщить им о пострижении Феи! – вступила в разговор Эжени.
– Но как? – развела руками златокудрая Маркиза, обратив взор на подругу.
В этот миг Шалунья – низкорослая девочка с нескладной угловатой фигуркой и неприметным лицом – отбросила свою вышивку в сторону и, подобрав не по росту длинную юбку, спрыгнула с высокого стула на пол и притопнула ножкой:
– Ничего у нас не выйдет! Мы ничем не сможем помочь Ленитине!
– Но ведь есть верный способ, – попыталась возразить златовласая Фантина.
Аделис мгновенно её перебила:
