banner banner banner
Хранитель смерти
Хранитель смерти
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Хранитель смерти

скачать книгу бесплатно

Хранитель смерти
Тесс Герритсен

Джейн Риццоли и Маура Айлз #7Звезды мирового детектива
Археологи всего мира предвкушают сенсацию: в запасниках одного из бостонских музеев была найдена прекрасно сохранившаяся египетская мумия, которую называют Госпожой Икс. При томографии находки присутствует специально приглашенная судмедэксперт Маура Айлз. Каково же удивление Мауры и других участников эксперимента, когда в ноге древнего экспоната они обнаруживают… пулю! Как оказалось, Госпоже Икс вовсе не две тысячи лет… Вскоре детектив Джейн Риццоли находит в музейных подвалах еще несколько пугающих артефактов, и становится ясно, что мумифицированные жертвы – это дело рук убийцы, обладающего особыми знаниями и навыками.

Роман «Хранитель смерти» – седьмой в серии, посвященной Джейн Риццоли и Мауре Айлз.

Тесс Герритсен

Хранитель смерти

© О. Лютова, перевод, 2018

© ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018

* * *

Адаму и Джошуа – тем, ради которых светит солнце

Каждая мумия – это целое исследование, никем не открытый континент, где вы оказались впервые в жизни.

    Доктор Джонатан Илайас, египтолог

Благодарности

Я безмерно признательна доктору Джонатану Илайасу из «Консорциума по изучению ахмимских мумий» и Джоанн Поттер из Художественного центра имени Френсиса Лемана Лоэба при Колледже Вассара за то, что позволили поучаствовать в удивительном событии – КТ-исследовании Шеп-эн-Мина. Большое спасибо редактору Линде Марроу за блестящие замечания, Селине Уокер – за глубокое понимание, а также моему неустанному литературному агенту Мег Рули из Агентства Джейн Ротрозен.

Но самая большая благодарность – моему мужу Джекобу. За все.

1

Он придет за мной.

Я чувствую это нутром. Ощущаю по аромату, висящему в воздухе, такому же знакомому, как запах горячего песка, пряностей и сотен вкалывающих на солнце людей. Так пахнет пустыня на западе Египта, и я по-прежнему улавливаю ее запах, пусть даже темную спальню, где я сейчас лежу, и эту страну разделяет почти полмира. С тех пор как я ходила по пустыне, прошло пятнадцать лет, но стоит лишь закрыть глаза, и я снова оказываюсь там, на краю палаточного лагеря, – стою, глядя в сторону ливийской границы, наблюдаю закат. Попадая в вади, сухое русло, ветер стонет, словно женщина. Я все еще слышу удары киркомотыг и звяканье лопат, а перед глазами встает целая армия египетских чернорабочих – заполонив место раскопок, они деловито, будто муравьи, вытаскивают землю в ивовых корзинах. Тогда, пятнадцать лет назад, я стояла там, в пустыне, с полным ощущением, что я актриса, снимающаяся в фильме о чьих-то похождениях. Но не о своих собственных. Скромная девочка из Индио, штат Калифорния, конечно же, никогда не мечтала о таких приключениях.

Слабый блеск фар проезжающей мимо машины проникает сквозь закрытые веки. Я распахиваю глаза, и Египет исчезает. Я больше не стою посреди пустыни и не гляжу на небо, измаранное закатом-кровоподтеком. Теперь темную спальню в Сан-Диего, где я сейчас лежу, и пустыню снова разделяет полмира.

Поднявшись с кровати, я босиком иду к окну, чтобы выглянуть на улицу. По соседству располагаются дома типовой застройки 1950-х – заурядные, оштукатуренные, они возведены еще до того, как частью американской мечты стали мини-особнячки и трехместные гаражи. В этих скромных, но прочных домиках ощущается надежность (внешний вид тут не важен, главное – крыша над головой), и, к счастью, здесь я чувствую себя безликой. Обычная мать-одиночка, с трудом воспитывающая непослушную девочку-подростка.

Выглядывая из-за шторы на улицу, я вижу, как, замедляя ход, мимо соседних домов движется какой-то темный седан. Он тормозит у тротуара, фары выключаются. Я жду, когда появится водитель, но он не выходит. Он сидит в машине очень долго. Вероятно, просто слушает радио или же поссорился с женой и боится снова увидеть ее. А возможно, в автомобиле укрылись влюбленные, которым больше некуда пойти. Я способна выдумать массу совершенно безобидных объяснений, но колючий ужас все равно обдает мою кожу горячей волной.

Наконец задние габаритные огни седана снова оживают, и, отъехав от тротуара, он удаляется.

Автомобиль скрывается за углом, но даже после этого я нервничаю, сжимая штору влажными пальцами. А затем возвращаюсь в постель и, обливаясь потом, ложусь прямо на одеяло, но заснуть не могу. Даже сейчас, теплой июльской ночью, я наглухо закрываю окно в своей спальне и всегда настаиваю на том, чтобы моя дочь Тари тоже запирала свое на все шпингалеты. Но Тари не всегда меня слушает.

С каждым днем она прислушивается ко мне все реже.

Я закрываю глаза и, как всегда, вижу Египет. В мыслях я постоянно возвращаюсь туда. И даже раньше, еще ни разу не побывав на этой земле, я мечтала там оказаться. Мне было всего шесть лет, когда я увидела фотографию Долины царей на обложке «Нэшнл джиографик», и у меня сразу возникло чувство, будто я уже бывала там, будто я смотрю в знакомое и почти забытое, но безумно любимое лицо. Дорогие черты, которые жаждешь увидеть вновь, – именно так я отношусь к этой стране.

Шли годы, и я закладывала основы для возвращения. Работала и училась. Заслужив полную стипендию и оказавшись в Стэнфорде, я попала под руководство профессора, который с удовольствием направил меня на летнюю практику – раскопки в западной пустыне Египта.

В июне, по окончании третьего курса, я села в самолет, летевший в Каир.

Даже сейчас, лежа во мраке своей калифорнийской спальни, я прекрасно помню, как болели глаза от яркого солнца, освещавшего раскаленный белый песок. Я по-прежнему ощущаю аромат защитного крема, исходящий от моей кожи, и укусы ветра, бросающего песчинки прямо в лицо. От этих воспоминаний я чувствую себя счастливой. Взять в руки совок, подставить плечи палящему солнцу – вот он, предел девичьих мечтаний.

Но как же быстро мечты становятся страшным сном! В самолет до Каира я села счастливой студенткой. А через три месяца домой вернулась совсем другая женщина.

Из пустыни я приехала не одна. За мной увязалось чудовище.

Мои глаза резко распахиваются в темноте. Может, это звук шагов? Или скрип открываемой двери? Я лежу на влажном белье, а сердце так и колотится в груди. Мне страшно встать с кровати, но лежать я тоже боюсь.

В этом доме что-то не так.

Я скрываюсь уже много лет и точно знаю: не стоит игнорировать еле слышные предостережения, звучащие в голове. Я научилась обращать внимание на любое нелогичное явление, на едва заметные признаки беспокойства. Я замечаю незнакомые машины, проезжающие по моей улице. Вытягиваюсь в струну, стоит одному из сослуживцев сообщить, что меня кто-то спрашивал. Я тщательно разрабатываю планы бегства, даже если они мне долго не понадобятся. Через два часа мы с дочкой можем пересечь границу и оказаться в Мексике с другими документами. Наши паспорта с новыми именами уже надежно спрятаны в моем чемодане.

Лучше бы мы уехали раньше. Не стоило ждать так долго.

Но разве убедишь четырнадцатилетнюю девочку в том, что уехать далеко от друзей необходимо? Вся сложность в Тари – она не понимает, что мы в опасности.

Открыв ящик прикроватной тумбочки, я достаю пистолет. Он не зарегистрирован легально, и я переживаю, что огнестрельное оружие находится под одной крышей с моей дочерью. Шесть недель подряд я по выходным тренировалась в стрелковом тире и теперь знаю, как пользоваться этой штукой.

Когда я выхожу из своей комнаты и двигаюсь по коридору мимо спальни дочери, мои босые ноги ступают совершенно беззвучно. Как всегда, во мраке, я провожу обычную проверку, которую совершала уже тысячу раз. Безопаснее всего я чувствую себя в темноте – как любая жертва.

На кухне я проверяю окна и дверь. То же делаю и в гостиной. Все в порядке. Возвращаясь по коридору, я останавливаюсь возле двери в комнату дочери. Тари стала фанатично отстаивать свое личное пространство, но на ее двери нет замка, и я ни за что не позволю ему появиться. Я должна иметь возможность то и дело заглядывать к ней, чтобы убедиться: она в безопасности.

Дверь громко взвизгивает, когда я открываю ее, но мою дочь так просто не разбудишь. Как у большинства подростков, ее сон сродни коме. Почувствовав легкий ветерок, я вздыхаю. Тари снова пренебрегла моим наказом и оставила окно открытым, как бывало уже не раз.

Визит в спальню дочки с пистолетом кажется мне почти кощунственным, но окно закрыть необходимо. Шагнув в комнату, я останавливаюсь возле кровати Тари, прислушиваюсь к равномерному ритму ее дыхания и вспоминаю, как впервые увидела ее на руках у акушерки – краснолицую и ревущую. Роды длились восемнадцать часов, и я настолько обессилела, что с трудом отрывала голову от подушки. Но, бросив лишь один взгляд на свою малышку, я готова была подняться с постели и встать на ее защиту, пусть даже мне пришлось бы сразиться с целым легионом злодеев. Именно в тот момент я поняла, как назову ее. Я вспомнила слова, высеченные на стене знаменитого храма в Абу-Симбеле. Рамзес Великий выбрал их, чтобы объявить о своей любви к супруге.

«НЕФЕРТАРИ – ТА, РАДИ КОТОРОЙ СВЕТИТ СОЛНЦЕ».

Моя дочь Нефертари – единственное сокровище, привезенное мною из Египта. И мне страшно потерять ее.

Тари очень похожа на меня. Смотреть на нее спящую – все равно что наблюдать за собой. В десять лет она уже умела читать иероглифы. В двенадцать – могла перечислить все династии вплоть до Птолемеев[1 - Птолемеи – последняя династия Древнего Египта, правившая в IV–I веках до н. э. – Здесь и далее примеч. перев.]. Выходные Тари проводит в Музее человека[2 - Музей человека – антропологический музей в Сан-Диего, штат Калифорния. Основа экспозиции – история Египта и индейцев-майя.]. Во всех смыслах она – мой клон, и даже по прошествии времени в ней не проступают черты отца: ни во внешности, ни в голосе, ни – что самое важное – в душе. Она моя дочь, только моя, не оскверненная пороком родителя.

А еще она обычная четырнадцатилетняя девочка. В этом и состоит причина моего расстройства последних недель, когда я начала чувствовать, что тьма смыкается вокруг нас, и перестала спать по ночам, прислушиваясь, не доносятся ли шаги чудовища. Дочка не замечает опасности, потому что я всегда скрывала от нее правду. Я хочу, чтобы Тари выросла сильной и бесстрашной воительницей, которую не пугает мрак. Она не понимает, зачем я хожу по дому среди ночи, зачем наглухо закрываю окна и перепроверяю замки на дверях. Она считает меня мнительной, и это правда – я взяла на себя беспокойство за нас обеих, стремясь сохранить иллюзию, что вокруг все в порядке.

Тари в это верит. Ей нравится в Сан-Диего, и она с нетерпением ждет начала занятий в средней школе, куда впервые пойдет в этом году. Здесь ей удалось завести знакомства, и да сохрани Господь родительницу, рискнувшую встать между девочкой-подростком и ее друзьями. Тари упряма не меньше моего, и мы не смогли уехать отсюда несколько недель назад только потому, что она была против.

В комнату врывается ветерок, холодит потную кожу.

Положив пистолет на прикроватную тумбочку, я иду к окну, чтобы закрыть его, и ненадолго останавливаюсь там, вдыхая прохладный воздух. Если не считать писка москитов, ночь потонула в тишине. Я чувствую болезненный укол в щеку. Укус москита приобретает смысл, лишь когда я тянусь вверх, чтобы опустить оконную раму. И ощущаю ледяное дыхание ужаса, обдающее мою спину.

На окне нет защитного экрана. «Где он?»

Только сейчас я чую присутствие мрака. Он наблюдал, как я с любовью смотрела на дочку. Постоянно следил за мной, выбирая время, выжидая момент, когда можно будет наброситься. И вот он настиг нас.

Обернувшись, я оказываюсь лицом к лицу со злом.

2

Доктор Маура Айлз никак не могла решить, остаться ей или сбежать.

Она задержалась в полумраке автомобильной стоянки возле больницы «Пилгрим» – в стороне от света прожекторов, подальше от скопления телекамер. Маура вовсе не хотела, чтобы ее увидели, ведь большинство местных репортеров тут же узнает темноволосую женщину, прозванную Королевой мертвых из-за стрижки каре и бледного лица. Однако пока никто не заметил прибытия доктора Айлз – ни одну из камер не повернули в ее сторону. Вместо этого человек десять репортеров сосредоточили свое внимание на белом фургоне – он только что остановился у входа в приемное отделение клиники, чтобы выгрузить свою знаменитую пассажирку. Задние дверцы фургона открылись, и под фотовспышками, которые грозовым шквалом взорвали вечер, прославленную пациентку осторожно перенесли из автомобиля на больничную каталку. Для прессы свет этой недавно открытой звезды отбросил в тень всех прочих, что уж там говорить о самом обыкновенном судмедэксперте. Сегодня Маура была всего-навсего частью преисполненной благоговения публики – этим теплым воскресным вечером ее влекло в клинику то же, что и репортеров, которые сбежались сюда, словно обезумевшие фанаты.

Все они жаждали взглянуть на Госпожу Икс.

Мауре уже не раз приходилось сталкиваться с телевизионщиками, однако теперешняя толпа горела таким нетерпением, что ей становилось не по себе. Она знала: стоит новой жертве попасть в их поле зрения, журналисты тут же переключатся на нее, а сегодня доктор Айлз чувствовала себя уязвленной и ранимой. Маура уже подумывала удрать от этой оравы – просто развернуться и снова сесть в машину. Но бежать было некуда: дома ее ждали лишь тишина и вино – возможно, даже несколько лишних бокалов, ведь Дэниел Брофи не сможет остаться с ней сегодня вечером. В последнее время такие вечера повторялись все чаще, но, полюбив Дэниела, Маура сама пошла на эту сделку. Сердце делает выбор, не заботясь о последствиях. Оно не может предвидеть будущих одиноких ночей.

Каталку с Госпожой Икс вкатили в больницу, и репортеры волчьей стаей ринулись следом. Маура осталась на стоянке одна. Некоторое время она смотрела сквозь стеклянные двери приемного отделения на яркие прожекторы и взволнованные лица, затем вошла в здание и последовала за свитой.

Каталку везли по приемному отделению мимо изумленных посетителей, мимо взволнованных служащих больницы – те уже держали наготове телефоны с фотокамерами, чтобы сделать снимки. Свернув в коридор, процессия продолжила свой путь в сторону отделения визуальной диагностики. Но за двери отделения пропустили только каталку. Один из чиновников больницы, в костюме и галстуке, выйдя вперед, преградил журналистам путь.

– Боюсь, здесь вам придется остановиться, – объявил он. – Понимаю, посмотреть на это хотят все, но помещение слишком мало. – Мужчина поднял руку, пытаясь усмирить возмущенный ропот. – Мое имя Фил Лорд. В больнице «Пилгрим» я руковожу отделом по связям с общественностью. Мы счастливы принять участие в этом исследовании, тем более что пациентки вроде Госпожи Икс встречаются не чаще, чем… э-э-э… раз в две тысячи лет. – Он улыбнулся в ответ на вполне предсказуемый смех. – Томография не займет много времени, так что, если хотите, можете подождать. Кто-нибудь из археологов сразу же выйдет к вам и объявит о результатах. – Фил обернулся к бледному мужчине лет сорока, который отступил в угол, словно в надежде остаться незамеченным. – Доктор Робинсон, может быть, вы хотите сказать несколько слов, прежде чем мы приступим?

По-видимому, общаться с публикой человек в очках хотел меньше всего, однако он смело выступил вперед, вздохнув и поправив очки, которые съехали на кончик его клювообразного носа. У этого археолога не было сходства с Индианой Джонсом. Из-за редеющих волос и глаз, немного косивших от обильного чтения, он гораздо больше смахивал на бухгалтера, который совсем некстати оказался в фокусе телекамер.

– Я доктор Николас Робинсон, – представился он. – Куратор…

– Доктор, а можно погромче? – выкрикнул один из репортеров.

– О, простите. – Доктор Робинсон откашлялся. – Я куратор Криспинского музея, это здесь, в Бостоне. Мы безмерно благодарны больнице «Пилгрим» за предложение провести компьютерную томографию Госпожи Икс. Это потрясающая возможность заглянуть в прошлое, и, судя по числу присутствующих, ваше воодушевление ничуть не уступает нашему. Моя коллега Джозефина Пульчилло, египтолог, выйдет к вам после окончания томографии. Она объявит о результатах и ответит на все ваши вопросы.

– Когда публика сможет увидеть Госпожу Икс? – громко спросил один из журналистов.

– В течение недели, я полагаю, – ответил Робинсон. – Новая экспозиция уже готова, и…

– О ней что-нибудь известно?

– Почему ее не выставляли ранее?

– Она может быть царских кровей?

– Не знаю, – признался Робинсон, нервно замигав под градом вопросов. – Для начала нужно подтвердить, что она женщина.

– Вы обнаружили ее полгода назад и до сих пор не установили пол?

– Для подобных анализов нужно время.

– Да одного взгляда будет достаточно! – воскликнул какой-то репортер, и вся толпа рассмеялась.

– Все не так просто, как вы думаете, – возразил Робинсон, и его очки снова поползли вниз. – Ей две тысячи лет, она чрезвычайно хрупкая и требует невероятной осторожности. Я ужасно нервничал сегодня уже из-за того, что ее перевозили в фургоне. В музее мы прежде всего заботимся о сохранности экспонатов. Я считаю себя хранителем Госпожи Икс, и защищать ее – мой долг. Именно поэтому мы не спешили соглашаться на предложенную больницей томографию. Мы действовали медленно, с осторожностью.

– Доктор Робинсон, что вы надеетесь узнать в ходе сегодняшней томографии?

Лицо археолога воодушевленно вспыхнуло.

– Что я надеюсь узнать? Да все! Возраст, состояние ее здоровья при жизни. Способ мумификации. А если повезет, мы даже сможем понять, от чего она умерла.

– Именно поэтому здесь присутствует судмедэксперт?

И тут вся толпа, словно многоглазое чудище, обернулась к Мауре, стоявшей в дальнем конце зала. Теперь телекамеры были нацелены на нее, и Мауре, как обычно, захотелось спрятаться куда-нибудь подальше.

– Доктор Айлз, – громко обратился к ней один из телевизионщиков, – вы пришли поставить диагноз?

– При чем здесь вообще судмедэкспертиза? – недоумевал другой.

Этот вопрос требовал немедленного ответа, иначе пресса могла все извратить.

– Судмедэкспертиза здесь ни при чем, – твердо возразила Маура. – И уж конечно, мое пребывание здесь не оплачивается.

– Тем не менее вы здесь, – заметил блондинистый красавчик с «Пятого канала».

Этот тип никогда не нравился Мауре.

– По приглашению Криспинского музея. Доктор Робинсон предположил, что в этом случае может быть полезен взгляд судмедэксперта. А потому позвонил мне на прошлой неделе и спросил, не хочу ли я присутствовать на томографии. Поверьте, любой патолог немедленно согласился бы. Госпожа Икс вызывает у меня такой же восторг, как и у вас, и мне не терпится с ней познакомиться. – Маура многозначительно взглянула на куратора. – Не пора ли начинать, доктор Робинсон?

Последняя фраза была брошена, словно спасательный круг, и куратор тут же ухватился за нее.

– Да. Да, уже пора. Пойдемте со мной, доктор Айлз.

Протиснувшись сквозь толпу, Маура последовала за Робинсоном в отделение визуальной диагностики. Когда дверь закрылась, отрезав их от сборища репортеров, куратор шумно выдохнул.

– Боже, как я ненавижу публичные выступления! – признался он. – Спасибо, что прервали эти мучения.

– Я уже напрактиковалась в этом. И даже слишком.

Они пожали друг другу руки.

– Доктор Айлз, я счастлив наконец познакомиться с вами, – сказал Робинсон. – Господин Криспин тоже был бы рад знакомству, однако несколько месяцев назад он перенес операцию на бедре и ему все еще тяжело стоять. Он просил поклониться вам.

– Приглашая меня, вы не предупредили, что придется протискиваться сквозь эту ораву.

– Сквозь прессу? – Робинсон страдальчески взглянул на Мауру. – Это неизбежное зло.

– Неизбежное – для кого?

– Для музея и его существования. Как только вышла статья о Госпоже Икс, продажи билетов выросли до небес. А ведь мы ее пока что не выставляли.

Робинсон повел Мауру по лабиринту коридоров. Воскресным вечером в отделении визуальной диагностики царила тишина, а залы, мимо которых они проходили, были темными и пустыми.

– Похоже, будет тесновато, – пообещал Робинсон. – Там и для нескольких человек не очень много места.

– А кто еще присутствует?

– Моя коллега Джозефина Пульчилло, рентгенолог доктор Брайер и техник-лаборант. Ах да, еще будет съемочная группа.

– Вы кого-то наняли?