banner banner banner
Не хочу умереть бухгалтером. Сонькины рассказы
Не хочу умереть бухгалтером. Сонькины рассказы
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Не хочу умереть бухгалтером. Сонькины рассказы

скачать книгу бесплатно

Не хочу умереть бухгалтером. Сонькины рассказы
Татьяна Анатольевна Воронина

Кто ты такая, чтобы судить других? Почему люди не доверяют друг другу? Эти вопросы задаёт себе Соня, жизнь которой такая же полосатая, как и у каждого из нас. Погружаясь в водоворот событий, происходящих с Сонькой, как будто фильм смотришь и с удивлением узнаёшь в эпизодах картины или соседку свою, или подругу, а то и вовсе себя.Немало дров наломала Сонечка, перекраивая свою судьбу. Но не пропала, а вырастила сына и с достоинством вышла из всех испытаний. Об умении дружить и умении любить, о благодарности и прощении невольно задумаешься, пройдя рядом с Соней весь этот путь от детства до зрелости.

ТАТЬЯНА ВОРОНИНА

НЕ ХОЧУ УМЕРЕТЬ БУХГАЛТЕРОМ

Сонькины рассказы

Моему единственному сыну

Роману посвящается

Глава 1. Меховые заграничные

Софья Владимировна Тимофеева, двух с половиной лет от роду, стояла посреди большой комнаты на табуретке, заботливо водружённая туда папой, и в окружении взрослых гостей, тающих от умиления, с артистизмом необычайным громко и самозабвенно читала:

«Уронили Мишку на пол,

Оторвали Мишке лапу.

Всё равно его не брошу –

Потому что он хороший».

Искренние аплодисменты, которыми щедро наградили маленькую артистку, были настолько приятны Соне, что она вся просто светилась счастьем и готова была читать стихи ещё и ещё, благо знала их наизусть много, а выступать на публике о-очень любила.

– Сонечка, какие у тебя ботиночки красивые! – говорила какая-то тётя из гостей.

– Меховые загланичные,– гордо ответствовала Соня под всеобщий хохот и одобрение.

Так начиналась сознательная жизнь Соньки, моей близкой подруги, человека интересного и обезоруживающего своей искренностью. Забегая вперёд, скажу, что актрисой Сонька так и не стала, хотя порывы реализовать эту часть своей многогранной натуры накатывают на неё с разной периодичностью и продолжительностью всю жизнь.

Детство Соньки было абсолютно счастливым. Мама, папа, старший брат, две бабушки и один дед. Все любили и заботились. Взрослые между собой жили дружно. Если прибавить к этому мирное небо над головой (а Соня родилась спустя двенадцать лет после окончания войны), то это, собственно говоря, всё, что нужно ребёнку для счастья. Да-да, я абсолютно убеждена, что эти несколько нехитрых условий и есть то необходимое и достаточное, что позволяет любому здоровому малышу расти счастливым. Это потом возникают вопросы материального достатка, воспитания, образования и прочих взрослых премудростей, формирующих нас духовно и социально и делающих такими не похожими друг на друга. А пока нужны только мир, любовь и согласие – такая, казалось бы, малость, такое, на первый взгляд, само собой разумеющееся, всем понятное явление, но увы, далеко не каждая семья может похвастаться столь комфортными «климатическими» условиями в доме.

А вот бытовые условия у Сонькиных родителей были в то время никудышные. Тимофеевы, Владимир Васильевич, механик на авторемонтном заводе, и Нина Борисовна, экономист, начальник планового отдела того же завода, с сыном Мишей жили в бараке в Коптево. Москвичи постарше помнят эти двухэтажные постройки с длиннючими коридорами, а по бокам – комнаты, комнаты, комнаты, в конце коридора – огромная коммунальная кухня. Помните, как у Высоцкого: «На тридцать восемь комнаток всего одна уборная»? Так вот, в этом бараке не было ни одной уборной. Удобства, как говорится, на улице. Во дворе стоял дощатый сортир с подобающим убранством внутри, куда все жители, за исключением крох, которые ходили на горшок, и отправлялись в случае нужды и летом, и зимой. Водопровода тоже не было. Сонькин папа носил воду в вёдрах, набирая её из колонки в том же дворе. Не было в бараке и центрального отопления! В каждой комнате стояла небольшая печурка, топившаяся дровами.

В такую вот тринадцатиметровую комнату и привезли прямо из роддома крошечную Соню – четвёртого члена этой дружной семьи. В отличие от Миши, производя на свет которого мама промучилась двенадцать часов и заработала тромбофлебит глубоких вен на ногах, Соньку она родила легко и быстро. Дело было в воскресенье, и Владимир Васильевич уехал с друзьями на рыбалку. Никаких мобильных телефонов тогда и в помине не было. Поняв, что схватки начались, Нина Борисовна спокойно собрала зубную щётку, халат и другие необходимые вещички и тихонько отправилась на остановку трамвая, который шёл прямо до роддома. Схватки усилились. В трамвае отошли воды. В общем, едва успела мама до роддома добраться, как Сонька тут же и выскочила на свет божий. Была она беленькая и пушистая. В прямом смысле. Волосики светлые и густые, а по всему телу – золотистый пушок. Семилетний Миша долго смотрел на пухлого младенца, потом спросил:

– Мам, а у неё коленки есть?

Весёлое было время, душевное и радостное, несмотря на все трудности. Миша тогда пошёл в первый класс. Запомнился рассказ Нины Борисовны, как однажды ей очень надо было отлучиться к врачу, но Соньку оставить было не с кем. Когда Миша пришёл из школы, мама его накормила обедом и сказала:

– Посмотри за Сонечкой, а я скоро вернусь. Видишь, она спит спокойно. Проснётся – поиграй с ней погремушками, поговори. А будет плакать – дай водички попить, вот, из бутылочки с соской.

И Мишка впервые остался с сестрой один. Как взрослый. Груз ответственности давил и возвышал одновременно. Соня спала, Миша тихо играл в солдатиков. Ничто, как водится, не предвещало. Но вот раздалось первое кряхтение, а за ним и хныканье. Миша тут же подошёл, улыбнулся сестре, произнёс какое-то ласковое сюсюканье, подражая взрослым (благо, никто не слышал), и взялся за погремушки. Но Сонька продолжала кукситься, намереваясь, похоже, перейти к громкому рёву. Тогда Миша (по инструкции) взял бутылочку с соской и дал ей попить. Малышка жадно попила, заулыбалась и схватила брата за палец. Миша был доволен собой и растроган, но… недолго, как говорится, музыка играла. Через пять минут Сонька начала извиваться в своих пелёнках и требовательно орать. Помня мамин наказ, Миша снова дал ей попить и получил небольшую передышку, после чего история повторилась. На третий раз, до донышка опустошив бутылочку, Сонька принялась орать пуще прежнего. И тогда Миша не выдержал. Не понимая, что он делает не так и что ей ещё надо, со слезами на глазах Мишка выскочил из комнаты и с диким воплем «тётя Тоня-а-а!» понёсся по длинному коридору. На крик выбежала соседка Тоня.

– Тётя Тоня, помогите… скорее… пойдёмте… она там одна… плачет…

– Да что случилось-то? Господи, говори ты толком!

– Она всё время плачет, – всхлипывал Миша. – Понимаете, всё время, я всё делал, а она всё равно!..

– А мать где?

– Мама к врачу пошла, сказала, скоро вернётся, а её всё нет и нет!..

Войдя в комнату, Тоня извлекла красную и охрипшую Соньку из коляски, которая служила и кроваткой тоже, положила на диван и распеленала.

– Ну как же ей не орать-то! Мокрая вон до ушей. Кому ж понравится в луже лежать?

Тоня по-хозяйски полезла в шкаф, быстро нашла сухие пелёнки и подгузники и стала ловко пеленать Соню, которая тут же успокоилась, как будто и не она только что надрывалась. Тут, наконец, вошла Нина Борисовна. Миша кинулся к ней стремглав.

– Мама, мамочка, я не виноват, я всё делал, как ты говорила, а она всё плакала и плакала!

Картина была ясна. Дочь пила и писала, пила и писала, а сын страдал и не знал, как ей помочь.

– Что ты, Мишенька, успокойся, мой хороший, ты ни в чём не виноват, ты всё делал правильно. Видишь, Соня уже улыбается, всё в порядке.

– Что ж ты пацана одного-то с младенцем оставила?– встряла Тоня.

– Да в поликлинику бегала, думала, быстро обернусь, а там очередь… – оправдывалась Нина Борисовна. – Тонечка, спасибо тебе огромное!

– Да не на чем…

Мир и покой были восстановлены, но в этот день Миша ещё долго льнул к матери, неосознанно пытаясь в каждом прикосновении почувствовать её защиту, в которой нуждался ничуть не меньше, чем маленькая сестрёнка.

В бараке Сонька прожила ровно два месяца. Нет, семья не переехала. Просто послеродовой декретный отпуск мамочки в те годы был 56 дней, а дальше надо было выходить на работу. Уволиться и сидеть с ребёнком Нина Борисовна себе позволить не могла. Не только потому, что потеряла бы хорошую работу с приличной зарплатой, а потом пойди ещё найди такую, но и потому, что на одну зарплату мужа им вчетвером было не прожить. Что делать? В ясли такую кроху не отдашь, жалко, да и мест свободных в тех яслях не было. Словом, советская действительность пятидесятых во всей красе.

Единственным спасением могли стать неработающие бабушки и дедушки. И стали, конечно. Мать Нины Борисовны работала, а вот родители Владимира Васильевича были на пенсии. К ним-то на Новую Басманную в большую коммуналку со всеми удобствами и переехала двухмесячная Сонька. Благо, завод был неподалёку, на Новорязанской, и в обеденный перерыв Нина Борисовна бегала к свёкру и свекрови кормить малышку грудью. Ну и молочко, конечно, сцеживала и оставляла. А на выходные Соньку забирали домой, в барак. Вернее, на выходной, ведь он был только один – воскресенье, а по субботам вся страна трудилась.

Глава 2. Дед

Коммуналку на Новой Басманной Соня запомнила хорошо. Там она выросла из пелёнок, пошла, заговорила и прожила аж до пяти лет. Дарья Кузьминична, папина мама, называлась бабулей, а мамина мама – бабусей. Такое обращение принято во многих семьях, чтобы бабушек различать. Единственный дед Василий Корнеевич, так как был мужем бабули, стал называться дедулей.

В этом небольшом коллективе из двух старых и одной малой забота о Сонькином питании, гигиене и внешнем виде лежала на плечах бабули. Всем остальным Сонька была обязана деду.

Дед имел незаконченное инженерное образование, много читал и водил машину. Шоколадного цвета «Победа», приобретённая за год до рождения Сони, в 1956-м, прослужила семье до конца семидесятых и была предметом особой гордости. Сонька обожала кататься с дедулей. Особенно ей нравилось, когда посреди дороги встречалась огромная лужа, а людей вокруг не было. Дед смело въезжал в лужу, по обе стороны из-под колёс вырастала стена воды, и Сонька с восторгом кричала: «Во даёт!». А ещё ей безумно нравился олень, которого она видела на капоте «Волги». Очень обидно было, что на «Победе» нет такого оленя. Однако дед Василий для внучки любимой мог и Луну с неба достать. Где-то он раздобыл эту фигурку оленя и прикрепил её на свою «Победу». Восторгу Сони не было предела! Машину эту водил не только Сонин дед, но и папа, в дальних поездках они сменяли друг друга за рулём. Оба прекрасные механики, дед и отец ремонтировали свою шоколадную красавицу сами – часто лежали под ней в гараже по выходным. «Победу» продали в 1979 году, после смерти деда, покупатель был из Харькова, и машина уехала туда своим ходом.

Дед любил Соньку так, как не любил, наверно, никого на свете: ни бабулю свою, ни сына своего Владимира, ни тем более всяких прочих людей. Внучку он баловал. Они ходили гулять то в сад Милютина, то в сад Баумана.

– Куда пойдём гулять?– спрашивал дед.

– В сад баловна!– кричала Соня, не только будучи не в силах выговорить сложную фамилию, но и пребывая в полной уверенности, что название парка происходит от слова «баловство». Ведь он для того и нужен, чтобы там баловаться!

В ограду сада Баумана попарно встроены колонны, между колоннами в каждой паре – небольшое пространство. Маленькая проказница убегала вперёд, пряталась в этот закуток, где взрослому не поместиться, и замирала в ожидании, пока дедуля её найдёт. Дед активно подыгрывал, делал вид, что потерял внучку, и найдя, восклицал: «Вот ты куда запряталась!». Сонька радостно хохотала, и от смеха её лицо деда озарялось таким счастьем и такой нежностью, что картинка эта запечатлелась в детском сознании на всю жизнь, став для Сони в будущем своеобразным индикатором того, как выглядит настоящая любовь.

Комната в коммуналке, где они жили, была огромной. Или казалась маленькой Соне огромной. Главная достопримечательность – два высоченных книжных шкафа, которые стояли поперёк комнаты, деля её на две неравные части. Между шкафами висела занавеска, и получалось, что комнаты как будто две. За занавеской стояли железные кровати с перинами, на которых спали дедуля и бабуля. Подросшая Соня спала на диване в передней части комнаты. Эта маленькая спальня за занавеской и шкафами очень привлекала Соньку, потому что там над каждой кроватью висело по небольшому плюшевому ковру с бахромой. На дедулином ковре были олени, очень красивые и благородные, а на бабулином – мишки в лесу, среди которых был один маленький медвежонок, самый любимый. И главное – всех их можно было погладить – ковры-то плюшевые!

Шкафы были до отказа заполнены книгами, которые читал дед. Главный раритет, впоследствии доставшийся Соньке из этих шкафов и по сей день занимающий почётное место в её доме, – это Большая советская энциклопедия, первый выпуск под редакцией Отто Юльевича Шмидта. Тома её издавались в течение почти двадцати лет, с 1926-го по 1944-й, и это давало возможность заинтересованному читателю проследить, как за эти годы менялась «политика партии и правительства» вслед за идеологией. Но тогда главной книгой из дедулиного шкафа стал для Сони старый букварь, по которому дед терпеливо учил её читать. В четыре года внучка уже читала бегло, а не по слогам. В букваре на первых страницах располагались два портрета – Ленина и Сталина. Кто такой дедушка Ленин, Соне, конечно, подробно объяснили. А вот второй портрет был густо замалёван чернилами.

– Дедуля, зачем ты зарисовал этого дядю? – спрашивала Соня.

– Это очень плохой человек, – отвечал дед.

Дело в том, что Василий Корнеевич сидел при Сталине. Сидел, правда, недолго, всего один месяц, а потом его каким-то чудом выпустили. То ли обвинение было совсем уж нелепым, то ли недосуг им было в тот момент всякой шушерой заниматься, а только донос признали ложным и деда освободили через месяц. Но ему, видать, хватило…

В молодости дед Василий пытался стать писателем. Свои пробы пера он отправил на рецензию не кому-нибудь, а самому Максиму Горькому. И пришёл по почте ответ! Не на машинке напечатанный, а рукописный!!! Алексей Максимович творчество молодого литератора ругал, говорил: «…язык у Вас газетный…». С тех пор литературных трудов Василия Корнеевича никто не видел. А жаль, может, и вышло бы с годами что-то достойное, а великий пролетарский писатель – тоже не истина в последней инстанции. Много лет спустя этот ценный автограф дед безвозмездно передал в литературный музей Горького, оставив себе только светокопию письма, хранящуюся и сейчас в Сониной семье.

С детства Соня с лёгкостью запоминала стихи, которые в изобилии читал ей дедуля, она знала наизусть всего Чуковского, всю Барто и всего Маршака. Вот только «р» Соня никак не выговаривала. Логопеды не помогли. И снова за дело взялся дед. Терпеливо и методично, долгие месяцы, не заставляя, а облекая всё в форму игры, дед повторял вместе с Соней по сто раз на дню:

«Три прекрасных маляра

Красят крышу красной краской».

И сработало! Чудесная присказка и дедулины любовь и терпение сделали своё дело. В один прекрасный день вместо привычного «л» у Соньки вырвалось звонкое «р» на радость всем окружающим.

Зимой в саду Милютина заливали небольшой каток для малышни. И дед купил Соне её первые коньки. Это были «Снегурки» – однополозные железки с закрученными кверху носами, которые ремешками крепились на валенки. Прекрасно катавшийся Василий Корнеевич и в этом деле стал для Сони первым учителем и терпеливым тренером. Скользить по льду четырёхлетней Соне очень понравилось. Она довольно быстро освоилась, держала равновесие, а если всё-таки падала, то не плакала и ловко вставала. Румяные и счастливые, возвращались они с катка, в мокрых рейтузах и варежках. Бабуля развешивала всё сушиться на батареи, сопровождая это неизменным ворчанием. Как и многие девочки, Соня мечтала стать фигуристкой. И уже через год дедуля, сияя, преподнёс ей новенькие чешские фигурные коньки с белыми ботиночками и золотой надписью на них «Botas». Это было настоящее счастье! Сонька прыгала и визжала от восторга, бегала по комнате, прижимая коньки к груди. Надо заметить, что эта счастливая особенность характера – умение искренне и бурно радоваться приятным событиям, новостям, любой малости со знаком плюс – сохранилась у Сони по сию пору и естественным образом помогает ей снискать расположение самых разных людей. Впоследствии дедуля каждый год дарил Соне новые фигурные коньки – нога-то у ребёнка растёт. А стоило это чешское удовольствие совсем не дёшево для советского пенсионера.

И вот повели Соньку записываться в школу фигурного катания. Сомнений, что примут, не было: она уже прилично владела техникой скольжения и совсем не спотыкалась о зубчики коньков. Мама и дед вели Соню за руки. Каково же было их разочарование, когда оказалось, что никто не собирается смотреть, как ребёнок катается, а будет сначала собеседование и проверка музыкального слуха. И на этой самой проверке выяснилось, что никакого музыкального слуха у Соньки нет. Не то чтобы он плох, а его вообще нет! Большой медведь на ухо наступил. В приёме было отказано. Детское горе велико – рухнула мечта. Соня так плакала, что двоим взрослым едва удалось её успокоить, внушив, что музыкальный слух можно развить и тогда со временем её обязательно примут и она станет фигуристкой. Пожалуй, эта история стала первым большим огорчением в Сонькином безоблачном детстве. Потом, лет в восемь, Соня всё же пошла заниматься фигурным катанием, правда, не в такую серьёзную спортшколу, а в кружок при ЖЭКе. За одну зиму Соня добилась колоссальных успехов, опередив всех своих сверстниц. Она уже делала фонарики, подсечку вперёд и назад и даже перекидной прыжок, в то время как другие всё ещё осваивали скольжение, пытаясь не цепляться за лёд зубцами фигурных коньков. Но тут подстерегала неприятность иного рода. Тренер вызвала маму и сказала, что дочь уже так хорошо катается, что среди малышей ей делать нечего и она хочет перевести Соню в следующую группу, где девочки постарше. Всё бы хорошо, и каток недалеко от дома, всего несколько дворов пройти, поэтому даже восьмилетние дети ходили туда одни. Да вот только у старшей группы занятия заканчивались в девять вечера. Зима, темно, десятый час, одной девочке никак нельзя возвращаться. А у родителей, работающих целый день, ещё и по дому дела есть, и идти куда-то так поздно – ни сил, ни времени. Так и заглохло всё потихоньку. Видимо, не судьба была Соньке стать фигуристкой.

Зато каждый Новый год к маленькой Соне приходил Дед Мороз. Настоящий. Когда это случилось в первый раз, девочка немного испугалась. По книжкам с картинками она знала, как Дед Мороз выглядит, знала, что он добрый и приносит подарки детям. Но всё же когда этот персонаж появился живьём в их привычной комнате, где уже нарядили ёлку и в красивых платьях в предпраздничной суете накрывали стол, Сонька оторопела. Он был в точности, как на картинке: длинный тулуп с мехом, такая же шапка с мехом, большая белая борода, валенки, рукавицы, посох, мешок с подарками. И он говорил! Поздоровался с родителями и стал расспрашивать про них с Мишей: хорошо ли они себя ведут, как Миша учится в школе, знает ли Соня стихи и песни, умеет ли на коньках кататься? Сонька стояла, открыв рот, как завороженная, пока не услышала мамино:

– Сонечка, расскажи Дедушке Морозу стишки, которые ты знаешь.

Тут Соню уговаривать было не надо. Звонко и радостно она поведала присутствующим о том, как Таня уронила в речку мячик, как Зайку бросила хозяйка, про человека рассеянного с улицы Бассейной и ещё про Мойдодыра, ни разу при этом не сбившись. Дед Мороз очень хвалил и Соню, и Мишу, который тоже что-то читал. И вот настал заветный миг, когда волшебник полез в мешок за подарками. Надо ли говорить, что каждый из детей получил то, о чём грезил все последние месяцы?! После восторгов и благодарностей Дед Мороз засобирался к другим детям, коих, как известно, много, и они тоже ждут своих подарков на Новый год. По традиции была налита рюмочка «на посошок», гость уже было откланялся, когда мама возьми да и скажи:

– Сонечка, поцелуй дедушку!

Тут Соня испугалась не на шутку. Да как это возможно? Вот так просто взять и в щёчку чмокнуть? Он же волшебник! И потом, он же Мороз – ледяной, наверно… Девочка смущённо и испуганно пряталась за маму, а все взрослые, включая даже Мишу, почему-то смеялись.

– Ну не бойся, что ты, – папа взял её на руки и подошёл к Деду Морозу, а тот вдруг сам поцеловал Соню в щёчку, по головке погладил.

И вовсе он не ледяной оказался, а тёплый, как все люди. «Потому что живой, настоящий»,– подумала Соня.

Вот с тех пор тот же самый Дед Мороз приходил к Соне каждый год и всегда угадывал её желания, приносил подарки, которые ждала. А Соня с радостью читала ему всё новые стихи и уже не боялась целовать на прощанье.

Девчонки во дворе Сониным рассказам про настоящего Деда Мороза не верили. А Сонька с пеной у рта доказывала, что «правда же он приходил, вот, смотрите, что подарил, ну почему вы не верите?!»

Так продолжалось до её семи лет. А потом настал день разоблачения. Соня пошла в школу и к Новому году отучилась уже две четверти в первом классе. Сознание вчерашних дошколят с началом обучения меняется кардинально и стремительно. Мозг перерабатывает информацию в объёме и разнообразии, не сопоставимых с прежними. И дети неожиданно взрослеют, теряя беспечность. Словом, то ли Соня была уже большая, то ли дед расслабился и дал промашку, а только сказке в этот раз суждено было закончиться.

Когда Дед Мороз после обычных приветствий попросил Соню рассказать о её успехах в школе, она опустила глаза и вдруг отчётливо увидела торчащие из-под длинного тулупа брюки и … дедулины ботинки!

– Мама, – прошептала Соня, – а почему у Деда Мороза дедулины ботинки?

Пока Соня шептала свой вопрос, в голове её уже молниеносно созрела догадка.

– Вот ты и выросла, Сонечка, – сказала мама. – Теперь тебя не обманешь, как маленькую.

– Так это дедуля всё время приходил ко мне Дедом Морозом? – сформулировала свою догадку Соня.

– Конечно, детка.

Тут Соня сопоставила все события, припомнила, что дедули никогда не было дома во время визитов Деда Мороза, он приходил к столу чуть позже, и Сонька всякий раз взахлёб рассказывала ему всё и хвалилась подарками. Картина была ясна. Дед снял жаркий костюм и сел к столу. Мудрые взрослые обратили всё в шутку, все веселились, пили и кушали, потом Соня, как и всегда, читала стихи и, конечно, получила свои подарки. Так что праздник удался, а Сонька даже ни чуточки не расстроилась, а наоборот, гордилась тем, какая она уже взрослая и умная.

А по-настоящему взрослая Софья Владимировна с благодарностью вспоминает эту сказку длиною в семь лет и, может быть, благодаря тогдашним дедулиным стараниям до сих пор не утратила способность верить в чудеса, почти по-детски ожидая от жизни только хороших сюрпризов.

Дед покинул этот мир в 1978-м, пережив бабулю на десять лет. В семьдесят пять, всего за два месяца до кончины, он всё ещё водил свою «Победу». В семьдесят дед жил с 39-летней женщиной, жениться на которой даже не собирался. Потому что всё своё «богатство» – однокомнатную квартиру в Выхино и три тысячи рублей на сберкнижке (а это была половина стоимости «Жигулей»!) – он, конечно, оставил Соне.

Глава 3. Поцелуй Боженьку!

Дарья Кузьминична была большой модницей и даже в статусе бабули продолжала ею оставаться. И если бабуся и мама у Сони были женщинами в теле, а вслед за ними и Сонька всю жизнь с переменным успехом борется с лишним весом, то бабуля всегда была худенькой и стройной. На фотографиях двадцатых годов прошлого века она неизменно в элегантных платьях и шляпках.

Оставаться модной и элегантной в советские времена было ох как непросто. Волосы бабуля накручивала на какие-то бумажки и называла их папильотками, а одежду шила себе сама. Имелся у неё для этого и инструмент красоты необыкновенной – ножная швейная машинка марки Зингер. Большая и тяжёлая, с витым чугунным основанием, такой же ажурной педалью из чугуна, с рисунками невиданных египетских сфинксов на корпусе и надписями по-немецки, это чудо техники на колёсиках чинно выкатывалось из угла на середину комнаты, когда бабуле надо было что-то прострочить, и душа у Соньки замирала от восторга в предвкушении магического действа. Бабуля надевала очки, ловко продёргивала и протаскивала нитку через какие-то отверстия и крючочки, прежде чем вставить её в игольное ушко, потом из нутра машинки каким-то чудом появлялся хвостик второй нитки, бабуля подкладывала ткань, опускала лапку, и волшебство начиналось. Чуть крутанув правой рукой на себя блестящее стальное колесо, она плавно покачивала ногами на большой педали, а ткань чудесным образом сама уползала у неё из-под рук, и строчка получалась такая ровная-ровная, красивая очень.

Сонька в оцепенении следила за этими манипуляциями, умирая от желания всё потрогать, покрутить колесо, покачать педаль, что-нибудь прострочить, наконец. Но прикасаться к машинке ей было категорически запрещено. Во-первых, если по ошибке крутануть колесо в другую сторону, то нитки оборвутся и всё внутри запутается, во-вторых, не дай Бог слишком приблизить пальцы, держащие ткань, к эпицентру действия – пробьёт иглой насквозь. Всё это Соня давно запомнила и ни за что бы так не сделала, но вот беда – она была ещё слишком мала и не доставала ногами до педали. Оставалось вздыхать и ждать, ведь бабуля обещала научить Соню шить на машинке, когда та подрастёт.

Обещание своё она выполнила, и теперь старинный Зингер – Сонькино наследство. В юности Соня шила на нём юбки из советской джинсы себе и подруге, потому что импортные были только у фарцовщиков и не по карману, да и сейчас занавески подшить запросто может. Так что вековой раритет до сих пор в рабочем состоянии.

Вообще-то бабуля, в отличие от деда, была неласкова и даже сурова. Сонькины проказы её раздражали, за проступки всегда ругала и маме ябедничала. В общем, держала ребёнка в строгости и дисциплине, что тоже, наверно, не лишнее для некой сбалансированности воспитания, чтоб уж совсем избалованной и капризной не выросла. Не била, главное, не унижала, а когда нотации читала да ворчала, всё твердила, что это для её же, Сонькиной, пользы. Такая уж она была, бабуля.

А ещё бабуля была верующая. Сильно верующая, православная. Ну, религия в СССР, как известно, считалась мракобесием и опиумом для народа. Муж, сын, сноха, – все были атеистами, да ещё и партийными. В общем, совсем бабку, что называется, за можай загнали. Но истинную веру ничем не вытравишь. Ей, конечно, запретили в доме иконы вешать, не то что в красном углу, а вообще на любых стенах. И тогда бабуля в плательном шкафу, где висели её наряды, поставила у задней стенки свои иконы. Когда все уходили, она открывала шкаф, раздвигала вешалки с платьями, становилась на колени и молилась. Каждый день наблюдала Соня это действо.

– Бабуля, а что ты делаешь?

– Богу молюсь. Не мешай.

И Соня не мешала. Она стояла поодаль, тихо смотрела на необычное и прислушивалась, как бабуля шепчет какие-то непонятные слова.

Когда Соня родилась, бабуля взбунтовалась. Она твёрдо заявила своим неверующим мужу и детям:

– Ребёнка надо окрестить.

На неё махнули рукой и сказали: «Не выдумывай».

Не тут-то было. Дарья Кузьминична не отступала:

– Ребёнка надо окрестить.

Так и взяла их измором. Собрались атеисты на семейный совет и подумали: во-первых, Сонька – ещё младенец и происходящего не запомнит, во-вторых, вреда всё равно не будет, а в-третьих, их партийное начальство ничего не узнает. Даст Бог…

И трёхмесячную Соньку окрестили в Елоховской церкви по всем правилам.

Бабуля в Елоховской была постоянной прихожанкой, пешком туда с Новой Басманной ходила, ни одной значимой службы не пропускала. И Соньку втихаря с собой таскала. А куда деваться? Не пойти в церковь нельзя, ребёнок всё время при ней, вот и приходилось с собой брать, заодно, глядишь, и к вере истинной приобщится.

В храме Соне понравилось. Там было очень красиво, величественно, необычно и потому интересно. Другой мир. На улице – прохожие, магазины, машины – обыкновенные, а тут таинственно, как в сказке. Священники в длинных одеждах, старушки все молятся, хор поёт загадочно, много икон на стенах, лампады, свечи, а у батюшки из кадила дым идёт душистый, – впечатляло. Особенно Соньке нравилось, когда из маленького половничка давали попить какой-то вкусный сироп.

Первым делом бабуля научила внучку правильно креститься: тремя перстами, сверху вниз и справа налево. Дальше было сложнее. Приобщаться всерьёз современный ребёнок, похоже, не собирался. Бабуля брала Соньку под мышки, поднимала вверх спиной к себе, лицом к иконе и строго говорила: