скачать книгу бесплатно
Я влюбилась в четверг. Прынцы без сердца
Татьяна Викторовна Бокова
Любовная лирика Татьяны Боковой
Прынцы без сердца. Всё начинается с мужчин. Книга 1.
Где отыскать свою «вторую половинку» в толпе прЫнцев?
Как побеждать одиночество, дожидаясь настоящей любви?
Это любовно-детективное повествование автор пережил сердцем, переосмыслив отношение к себе и тем, кто вокруг. Так родилась и главная приятная добавка к сюжету, которую приготовила Татьяна Бокова – это россыпь оригинальных жизненных советов и ярких авторских афоризмов, украшающая текст этой казалось бы незамысловатой истории; задушевные стихи о любви и откровенные ответы на каверзные вопросы о ежедневной будничной жизни современницы.
Написав эту историю, автор влюбилась. С ее легкой руки этот волшебный четверг может и для вас наступить уже завтра.
Татьяна Бокова
Я влюбилась в четверг. Прынцы без сердца
…Оригинальные жизненные советы, откровенные размышления о самом сокровенном, ирония, задающая позитивный настрой книги…
Читайте исповедь одной из Вас, уважаемые современницы.
Автор знает, о чем пишет.
Современные женщины. Такие разные…
Издерганная жизнью интеллектуалка, напористая, жесткая бизнес-леди, Разведенная «вечная девочка»…
Тихоня, всегда готовая выслушать и утешить…
Современные женщины. Такие похожие…
Каждая ищет самую короткую дорогу к счастью.
Каждая хочет стать ЛЮБИМОЙ и навсегда забыть слово «ОДИНОЧЕСТВО»!
КАК?! А ЭТО УЖЕ КАЖДАЯ РЕШАЕТ САМА!
Пробежаться дай по лужам
В брызгах ласк твоих!..
Очень нужен нашим душам
Дождик… Для двоих…
…Не сравнится серебро,
не сравнится золото
с тем, что создано добром
и любовью соткано…
Спасибо Ему за то, что…
я влюбилась в четверг.
Татьяна Бокова
Часть II
ПрЫнц точка ру
…Где-то недалеко, совсем-совсем рядом зачем-то стучали молотком. Тук-тук! Тюк-тюк… Равномерному вдалбливанию чего-то во что-то еще, помимо моей и так раскалывающейся головы, безостановочно вторило раскатистое рычание… Ррррр…
Брррээээмс… Что-то откуда-то упало и рассыпалось, а мое сердце с перепугу застучало с удвоенной скоростью… Это же в каких невыносимых условиях приходится спать мне – бедной, уставшей с дороги лягушке-путешественнице!
…Наконец застрявшая на крутом подъеме машина с сумасшедшим ревом все-таки выехала на плоскую поверхность моей руки и, набирая скорость, весело помчалась по направлению к шее, круто развернулась в районе плеча, тормозя и взвизгивая от удовольствия, зацепилась за ткань ночной рубашки, но все-таки вырулила на бескрайние просторы моей несчастной спины и выгрузила деревянные кубики с острыми, между прочим, углами прямо на позвоночник между лопатками.
Все. Сейчас я поймаю этого оголтелого строителя и уж точно на вечные времена отниму у него лицензию на всякое строительство по утрам!
С криками «Брысь, кому говорю! Щас я тебе!» я вскочила, сбрасывая с себя кубики, железный грузовик, одеяло и одиннадцатилетнего дылду-сына заодно.
Пашка тихонько ойкнул. Сморщился.
– Миленький! Си?ночка! Прости, я забыла, ты у нас раненый! – тут же сменив гнев на милость, запричитала я, бросаясь к нему с нежностями. – Как ты?
– Я? Молодцом! – ответил сынишка, с гордостью перечисляя: – Подбит глаз. Поцарапаны щека, ухо и подбородок. На голове три шишки… Это все из-за шапки… Я тебе говорил, она дурацкая, на лоб сваливается!.. Еду, еду! Бац! Ничего не вижу!.. Во! Смотри! И растяжение руки, – удовлетворенно добавил он и поправил марлевую повязку.
– Хорошо, что не головы… – улыбнулась я, поворачивая сына, как куклу, туда-сюда и тщательно изучая оказавшиеся не такими уж страшными результаты его падения с санок. – Смотри, а у меня тоже шишка есть…
…На кухне суетилась моя мама, искрящаяся от гордости за кулинарное произведение своих рук. Не знаю, как выносили соседи по дачному поселку исходящий из всех щелей нашего деревянного сруба божественный аромат настоящего русского дрожжевого теста, непременно используемого ею при изготовлении итальянского блюда, но нас с Пашкой после завтрака роскошной домашней пиццей надо было точно выносить из-за стола.
На пухленькой, но прожаренной снизу и соблазнительно хрустящей подложке были рассыпаны ровненькие кирпичики ветчины, копченой и вареной колбаски, кругленькие колесики сосисок, аккуратные ломтики красного и желтого сладкого перца, черные и зеленые половинки оливок и маслин. Вся эта сдобренная томатным соусом, сочная и ароматная роскошь лежала тесно, в несколько толстых плотных слоев, местами образуя настоящие горы, была прочно схвачена огромным количеством расплавленной сырной мякоти и при этом таяла во рту, заставляя жующего мычать от удовольствия.
На улице осень боролась с зимой, дождь со снегом, а в доме было тепло и уютно, и, главное, вся семья была в сборе, и никто никуда сегодня идти не собирался. Ура! Вот оно – обширное поле для решительных действий по распространению скопившегося во мне тепла и нерастраченной нежной заботы.
Я перемещалась по дому, от одного члена семьи к другому, испуская во все стороны волны своей любви. Мне так хотелось порадовать всех, показать родным, как они важны для меня – немедленно, тут же, сейчас, сразу! «Возлюби ближнего своего, как себя самого» – убеждали друг друга еще наши прапрадеды, теперь и я хотела внести свою решительную лепту в реализацию на практике их древнего совета!
Соль! Соль! Да здравствует семья! Пусть эта нота зазвучит громко и продолжительно, ведь она – тоника в мелодии моей жизни!!!
…Я то и дело заглядывала к сыну, спрашивая, не надо ли ему чего, предлагала погулять, поговорить, почитать, но Павел был занят своими делами и отмахивался. Я уговаривала маму предоставить кухню на мое растерзание, но она сама хотела порадовать нас праздничным обедом по случаю моего возвращения и Пашкиного скорейшего выздоровления.
Жизнь в доме по-прежнему текла своим чередом, никак не желая подлаживаться под меня, и каждый жил по своему распорядку, как бы старательно я ни мешалась под ногами. Эй! Ну заметьте же, что я здесь, я к вашим услугам. Дайте же мне угодить вам!!!
Я была дома. Дома, а как будто в гостях.
Напевая себе под нос двусмысленную дурацкую песенку: «Какой прекрасный день, какой прекрасный пень…» – вместо замечательной по звучанию мелодии своей жизни, я побродила по коридорам, изучая рисунок сосновой вагонки, послонялась по комнатам и постучалась в святая святых…
Отец полулежал на диване, ничем не укрывшись, хотя в его комнате было очень прохладно, и читал толстую книгу.
– Что? «Держи душу в строгости, а мозги в холоде, чтобы они телу лениться не давали»? – выпалила я на одном дыхании любимую папину поговорку.
Он оторвался от книги и с нежностью взглянул на меня. Ободренная его искренним радушием, я подошла, укутала его ноги пледом, присела рядом с ним и затаилась, клятвенно пообещав себе молчать и ничего не делать, чтобы хоть на этот раз не почувствовать свою неуклюжесть. Я молчала и только гладила папу по руке время от времени. Через десять минут он не выдержал и скинул с себя плед. Естественно, он всегда был человеком горячим, а я чего ждала?
– Фу… Спасибо за заботу, конечно…
– Вот, зажарить тебя решила… Ты же любишь создавать своему телу какие-нибудь экстремальные условия?.. – пошутила я.
– Да. Люблю. Но стараюсь не отдавать другим великую радость поэкспериментировать над собой, – ответил папа звучно, словно римский трибун. – Жизнь, Наташенька, – это процесс исследования самого себя, и хотя результат заранее известен, но процесс так увлекателен. – Он подумал и добавил уже без особого энтузиазма: – Конечно, на начальных этапах в основном, ну да ладно…
– Так выпьем же за длинную жизненную дистанцию, чтобы подольше не выходить на финишную прямую! – пробормотала я, и мы снова замолчали.
Выдержав еще несколько минут моего настойчивого присутствия, папа снова вздохнул, снял очки и отложил книгу в сторону:
– Ну все. Что случилось? Давай рассказывай.
– Ничего. Все хорошо.
– Когда тебе хорошо, ты порхаешь где-то в другом месте. Тебе некогда слоняться по дому из комнаты в комнату, сидеть вот так. Давай говори, я слушаю.
– Да нечего говорить, папуль. Я просто соскучилась. Вот думаю продлить отпуск еще на пару недель. Побыть тут у вас. С вами… На даче…
– У тебя проблемы на работе?
– Да нет.
– Значит, на личном фронте?
– Нет! – засмеялась я. – Личных проблем нет ВА-А-ЩЕ!
– Если в жизни свободной молодой женщины исчезают проблемы на личном фронте, значит, этот фронт перекочевал к подруге… – задумчиво играя дужками очков, сказал отец.
Я отрицательно покачала головой.
– Нет? А что же тогда? Если бы твой мистер «Личный фронт» решил вдруг стать мистером «Надежным тылом», ты скорее всего познакомила бы нас, чего пока не произошло…
– Точно, пап. Тыл. Фронт. Ты прав, это война… – подумав, кивнула я. – И я не хочу больше в ней участвовать. Даже как сестра милосердия…
– Э-э-э… А ты говоришь, ничего не случилось, – сочувственно вздохнул папа. – Девочка моя…
Началось!
– Не надо, ну что ты меня жалеешь?..
– Я не жалею, я люблю тебя. Я так хочу, чтобы ты научилась быть счастливой!
– Никто не знает, как это… И не надо меня переубеждать…
– Ты ошибаешься… – не обращая внимания на мой протест, продолжил отец. – Всем все давным-давно известно. Либо умей быть счастливым тем, что имеешь… Либо меняй что-то в своей жизни, чтобы то, что у тебя есть… семья ли, работа ли любимая, общение с друзьями, творчество твое – что-то из этого должно приносить тебе радость. Главное, не быть несчастной, Наташенька, девочка моя!
– Я счастлива! Как никогда! Честное слово! – упиралась я, барабаня себя в грудь кулаком, как самодовольный орангутанг, но папа продолжал гнуть свою линию и нежно приглаживал мои волосы, невзирая на торчащую на затылке новую заколку, которую его руке то и дело приходилось огибать то справа, то слева.
– Люди несчастны оттого, что хотят больше, чем имеют… Либо оттого, что не могут достичь того, чего хотят. Ты-то от чего? Как думаешь?
Я промолчала.
– Все у тебя хорошо, и воевать тебе не с кем, слышишь? Но ты не можешь просто жить. Ты, бедная, решила сама себе войну объявить… Сама пушки заряжаешь, сама от собственных снарядов в окопы зарываешься… Вон, я же вижу, все утро сама не своя ходишь…
– Ну что я сейчас-то делаю не так? Пришла вот к тебе, сижу, молчу… В семье, с вами… Я говорю: я счастлива… Только не знаю, как тебя убедить! Зачем ты меня о личных проблемах расспрашиваешь, когда их просто нет? Что, у меня на лице, как на коробочке йогурта, просроченная дата стоит и меня больше никто никогда не купит? – Я хотела промолчать, но не смогла.
– Наоборот, ты у меня красавица, умница…
– Отлично, значит, Бог забыл поставить на меня срок годности. Чего ты тогда переживаешь?
– Вижу, что-то произошло, что-то не так.
– Подожди, скоро я начну тебя радовать. Дай мне время. – Я напустила тумана загадочности и решительно встала. Помедлила, постояла.
Мне так захотелось рассказать папе о мелодии жизни, которую я уже начала выстраивать! Так захотелось похвастаться своими успехами в обуздании своей души! Но я не смогла… Страшно! Даже любимому отцу страшно открывать себя настолько. А вдруг мне только кажется, что я сформулировала какой-то важный жизненный закон, а отец разобьет ненароком одной своей умной мыслью всю мою выстроенную логическую цепочку, и я останусь снова ни с чем? Лучше жить под сенью воображаемого закона, чем совсем без него!..
Да и рано. Рано еще делиться своими выводами. На сегодняшний момент мой новоиспеченный Закон семи нот, из которых человек сочиняет мелодию своей судьбы – лишь хорошая мысль, которую надо бы как-то применить на практике. Пока же я только неуклюже расталкиваю локтями своих близких, чтобы вписаться в домашнее пространство на равных с остальными, и богатею приятными мечтами да умными мыслями.
– Пожалуй, и правда, возьми отпуск. Побудь дома… – тихо произнес отец, провожая меня встревоженным взглядом мудрых глаз, и я неопределенно кивнула, удаляясь.
«Я докажу ему! Я докажу всем! Всем!» – твердила я, направляясь на поиски срочного утешения. Я чувствовала себя маленькой девочкой, которая уже хочет стать отличницей, но еще не получила ни одной пятерки.
Эй, скажите мне кто-нибудь, что все будет хорошо!
В это время моя приятельница Алла Савинова вышла из полицейского участка в центре туристической зоны города Лимасола, немного постояла на пороге, будто принимала какое-то решение, спрятала задумчивые глаза под дорогими затемненными стеклами очков и пошла куда-то пешком, удаляясь от своей переливающейся на солнце «бээмвухи», припаркованной, как и заведено на острове Кипр, в максимально возможной близости от дверей.
Она прошла через мост и свернула с основной дороги направо, туда, где в тупике у самого моря по-прежнему стояла гостиница «Мирамар», покинутая мной впопыхах всего сутки назад.
Высокая худая русская, одетая в серый строгий деловой костюм, состоящий из приталенного пиджачка с короткими рукавами и юбчонки намного выше коленок, она привлекала к себе внимание водителей всех проезжающих мимо автомобилей, потому что не привыкли они видеть в этих местах ничего, кроме футболок, шорт, пляжных сланцев и всевозможных головных уборов, едва прикрывающих пережаренные тела отдыхающих со всего света. Но Алла шла, углубленная в свои мысли, и не замечала вокруг ничего, равнодушно пробираясь сквозь баррикады выставленных прямо на улице стендов с недорогими безделушками и разными мелочами, заманивающих туристов за покупками в просторные ангары сувенирных магазинчиков.
Только что, предъявив все свои документы, говорящие о ее длительном и абсолютно легальном пребывании на острове, используя максимум женского обаяния и ссылаясь на то, что у разбившегося насмерть Костаса Касулидиса находились принадлежащие ей документы, Алле удалось выудить из полицейских информацию, которая могла оказаться важной. Очень пухлый и шершавый на ощупь бежевый конверт, который она лично передала Касулидису, при осмотре места вчерашней аварии, машины и тела погибшего Костаса Касулидиса найден НЕ БЫЛ!
Вчера, за полчаса до своей трагической кончины, самый известный на Кипре адвокат был у Аллочки в доме, на вечеринке в честь дня рождения Натальи Лапушкиной, гостившей на острове. Он положил во внутренний карман своего пиджака письмо, которое заезжая москвичка привезла для него от Алексея Крапивина, одного из его русских клиентов. Все это точно случилось, а на следующее утро – нет в живых Касулидиса и будто не было никакого конверта?..
В размеренную, скучную райскую жизнь на острове вкралась интрига, и Алла чувствовала важность своей миссии. Вот сейчас она подойдет к стойке регистрации гостей отеля «Мирамар», и ей выдадут другой конверт, кажется, голубого цвета.
– Да, да! Одну минуту! Действительно, есть у нас одна забытая вещь из номера 432.
Девушка удалилась, а Савинова мысленно представила, как будет сейчас звонить в Москву и Наташка, сгорая от нетерпения, позволит ей разорвать голубую бумагу, чтобы раскрыть загадку Лешкиного другого письма – того, что в голубом конверте.
– Номер 432? Мадам проживала у нас два дня вместо оплаченных семи, и теперь у нее есть кредит в нашем отеле. Госпожа Натал? Лапошкина? Все верно? – неправильно расставляя ударения в трудных для нее имени и фамилии, уточнила молодая киприотка, заметив, что ее собеседница непонимающе рассматривает зажигалку, которую она ей протягивала. На серебряной поверхности изящной вязью были выгравированы чьи-то инициалы «А. К.».
Кто такой «А. К.»? И где голубой конверт, который Лапушкина сказала, что в спешке оставила в отеле?
– Вы уверены, что мадам забыла именно это?.. – сомневалась Алла.
– Да, да. Конечно. Мы проверяем номера после каждого постояльца. Эту красивую вещь оставила мадам Лапошкина.
– Что ж, спасибо. – Алла взяла наконец то, что ей предлагали, и полезла за кошельком, чтобы отблагодарить девушку за оказанную услугу.
– Спасибо. Я передам эти деньги горничной, – хитро улыбаясь, произнесла сотрудница гостиницы. – Там вверх дном все перевернуто было, вы, русские, погулять любите…
