banner banner banner
Избравший ад. Повесть из евангельских времен
Избравший ад. Повесть из евангельских времен
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Избравший ад. Повесть из евангельских времен

скачать книгу бесплатно

Избравший ад. Повесть из евангельских времен
Татьяна Борисовна Альбрехт

Он «искал ада, ибо ему было довольно того, что Господь блажен» – так размышлял однажды некий искатель об Иуде… Искать ада, когда всякий живущий ищет блага и жаждет рая? Что может заставить человека отринуть спокойную устроенную жизнь, отречься от любви и радости? Во имя чего можно отказаться от Спасения и обречь себя на вечное проклятие? Вина или Рок? Осознанный выбор или происки Сатаны? Кто он – Проклятый апостол? Мы не знаем… Но разве не интересно попытаться ответить на эти вопросы?

Татьяна Альбрехт

Избравший ад. Повесть из евангельских времен

Предисловие автора

Писать художественные произведения на библейские сюжеты – задача сложная, даже в какой-то мере дерзкая. Библия изучена, как никакая другая книга в мире, и требует от писателя особенно внимательного и уважительного отношения к материалу.

К этому роману я приступала с дерзостью художника и дотошностью историка, которая сдерживала буйство моего воображения.

Даже не знаю, что именно меня вдохновило на его написание. Еще в юности я прочитала «Последнее искушение Христа», увидела одноименный фильм Скорсезе, посмотрела «Иисус Христос – Суперзвезда», сначала, американскую и английскую постановки, затем спектакль в театре им. Моссовета и была поражена неканоническими прочтениями евангельского сюжета в этих произведениях. Потом, уже в институте, я увлеклась библеистикой, историей раннего христианства и церкви первых веков, читала документы и научные труды, пыталась писать исследования на эту тему.

Видимо, в какой-то момент количество обретенных знаний начало творчески перерабатываться и складываться в сюжет. Точнее, в образ. Ибо важнее всего в этом романе было придумать героя. А когда он родился, стало гораздо понятнее, какой должна быть его жизнь. Правда, в какой-то момент мой персонаж, похоже, вышел из-под контроля и стал сам диктовать правила. Но я не жалуюсь – так даже интереснее.

В этой работе для меня очень важно было гармонично соединить исторические реалии, библейские свидетельства и собственную фантазию. Я старалась проверять и соотносить все написанное с историческими трудами, сверялась с источниками, сопоставляла факты. Мне хотелось, чтобы книга не просто интерпретировала известный сюжет, а представляла картины повседневности эпохи, отделенной от нас двадцатью веками.

Насколько это удалось, судить уже не мне.

Не вдаваясь в долгие пояснения, позволю себе несколько замечаний по тексту.

В романе неоднократно употребляются этнонимы, бывшие в ходу в римской Палестине на рубеже новой эры. Я делаю это не только для того, чтобы разнообразить язык, но и потому, что эти этнонимы имели большое значение для людей той эпохи.

Все помнят евангельскую притчу о добром самаритянине. Не случайно в ней подчеркнута национальность. «Самаритянин», «галилеянин», «идумей», «иудей» – не просто обозначения этнической принадлежности, но и культурно-этические клише, которые настраивали на определенное восприятие человека. Палестина и Сирия рубежа новой эры были многонациональными территориями, где жили представители самых разных народов. Но именно за счет этого евреи особенно настаивали на своей этнической и религиозной уникальности, которая определялась родословной «от Авраама», записанной в Талмуде, почитанием Торы и соблюдением Закона Моисеева.

После возвращения из Вавилонского плена (537 год до н. э.) и возрождения разрушенного вавилонянами Храма иудаизм окончательно оформился в строгую монотеистическую религию, принадлежность к которой была главным отличительным признаком еврея. Они противопоставляли себя другим народам примерно так же, как греки и римляне отделяли себя от «варваров». Водораздел «свой – чужой» был жестким. Галилеяне, самаритяне, иудеи, идумеи были «своими», поскольку являлись «людьми Закона» и вписывались в общее родословие от патриархов. Все остальные – чужаками, которых нельзя пускать в свой закрытый мир.

Внутри этой религиозно-этнической общности тоже была определенная градация. Так, идумеи и самаритяне были чужими среди своих, наиболее «неправильными» из потомков Авраама, иудеи – самыми «правильными», а Галилея вообще считалась заселенной язычниками, не знающими Закона.

Именно этим чувством национальной и религиозной обособленности объясняется отношение евреев к Риму и его власти. Изрядно пострадавшие в эпоху селевкидских правителей от попыток насильственной эллинизации и уничтожения национальной религии, испытавшие подъем национального самосознания во время восстания Маккавеев и Хасмонейского царства, евреи особенно болезненно воспринимали малейшие «покушения язычников» на веру.

Римлян же никогда особенно не интересовала религия покоренных народов, им важно было продемонстрировать свою власть и увидеть покорность. Но для евреев многие из этих демонстраций (внесение знамен и значков легионов в Храм, размещение на Храме медальонов с римской символикой, нарушение записанных в Торе обычаев) было неприемлемо и вызывало бурную реакцию, которая зачастую была непонятна религиозно индифферентным завоевателям. Неоднократно вспыхивавшие возмущения римляне подавляли жестоко, т. к., не понимая религиозной подоплеки, видели в них политическую угрозу. Но это не останавливало истово верующих и радикалов, наоборот, усиливало конфронтацию. Так что Палестина начала первого века новой эры была, пожалуй, самой беспокойной из всех восточных римских провинций.

Иудаизм в евангельскую эпоху был вполне зрелой религией, внутри которой существовали свои течения и школы. Он обладал полным набором священных текстов с изложением сакральной истории избранного народа и непосредственно Закона с множеством толкований и комментариев. Это существенно его от простых патриархальных религий других народов Средиземноморского мира, а также греческого и римского язычества, довольно путанного, расплывчатого и к рубежу новой эры ставшего, скорее, эстетическим феноменом, нежели религиозной практикой.

Официальная же римская религия была крайне политизирована и опиралась на миф об избранности и особой роли Рима, что во многом сближало ее с иудаизмом, тем самым обостряя их конфликт.

В целом же религиозная картина Средиземноморья в евангельскую эпоху была довольно пестрой. Переплетение и взаимопроникновение культур в эллинистическом мире спровоцировало религиозную диффузию. Языческие традиции и пантеоны разных народов смешивались, религиозные обряды и таинства переходили в философию, философские идеи становились частью религиозных учений и магических практик, повсюду возникали радикальные секты, проповедовавшие крайний аскетизм или полную распущенность, постоянно появлялись пророки и воплощения различных божеств.

В этом котле идей, традиций и верований само по себе рождение новой веры не было чем-то исключительным. Они возникали довольно часто, некоторые получили широкое распространение и стали популярны настолько, что историк и культуролог Фаддей Зелинский в своей работе «Из жизни идей» вполне закономерно назвал их «соперниками христианства».

Напротив, новая религия должна была стать исключительной и универсальной, чтобы получить поддержку искушенных самыми разными теориями адептов и распространиться по миру.

В такой обстановке никто сначала не обратил внимания на очередного незадачливого проповедника, распятого римлянами, и небольшую секту его последователей. Ни наместник Иудеи, ни первосвященник, ни сами апостолы не могли представить себе в день казни, во что выльется это, в общем-то, рядовое событие.

Знали, понимали, что они делают, только два человека, обреченные к этому с рождения и выбравшие свой путь добровольно. Ибо без осознанного выбора, без свободы воли – дара, который Бог не отобрал у Адама и Евы даже после грехопадения, ничто великое не могло бы свершиться в мире.

Ты знаешь печаль Луны…
Ее одинокий луч
Из матовой глубины
Свинцово тяжелых туч
Скользнул по кудрям твоим —
Ты руку подал ему…
Обласканный нежно им,
Бестрепетно встретишь тьму.

Неслышно придет рассвет,
В дорогу опять маня.
Тот робкий печальный свет
В ладони своей храня,
Уйдешь в одинокий путь
К Свершенью, что суждено…
Ты можешь еще свернуть,
Сомненье тебе дано,
А выбор, что дальше ждет,
Безрадостен и жесток.
Он к славе своей идет,
Тебе же – иной итог…

Оставь это все, забудь!

Не стоит губить себя!
Но выдержишь горький путь,
Безмолвствуя и скорбя.
Боль хуже тебе стократ
О людях, чья жизнь во мгле.
И ты выбираешь Ад,
Надежду даря Земле.

Глава 1

Боже мой! Я вопию днем, – и Ты не внемлешь мне, ночью, – и нет мне успокоения.

    Пс. 21: 3

1

Иуда стремительно шел по улицам Иерусалима, проворно пробираясь сквозь пеструю толпу. Город привычно шумел и волновался: торговцы и покупатели, прохожие и праздные гуляки кричали, суетились, ссорились, торговались, превращая душные улицы в один большой базар. Было за полдень. Несмотря на осень, солнце пекло немилосердно. Город обволакивал удушливым зноем, отдавая жар, накопленный камнями, воздух, пропитанный смрадом пота, дымом многочисленных жаровен, был настолько плотным, казалось его можно пощупать руками.

Ничего этого Иуда не замечал. Раздражение все еще бурлило в нем, юноша шел, не разбирая дороги – искал успокоения среди всеобщей суеты. За два месяца по возвращении из странствий это была уже восьмая крупная размолвка с родителями. Каждый раз разговор был об одном и том же и заканчивался ничем: Иуда хлопал дверью и уходил бродить по городу.

Налетев на очередного прохожего, юноша замедлил шаг и огляделся. Он оказался возле Храма[1 - В 22 году до н. э. (согласно другим источникам, в 19 или 18 году до н. э.) Ирод Великий начал реконструкцию обветшавшего Храма, построенного после возвращения из Вавилонского плена. Реконструкция основного здания длилась полтора года, еще 8 лет шло благоустройство территории, возведение галерей и переделка внешних дворов. Работы же по отделке и доработке отдельных частей здания и строительство Храмового комплекса велось еще долго после смерти Ирода. В целом строительные работы были завершены только к 64 году н. э. за 6 лет до разрушения Храма.], мраморно-золотая громада нависала над ним массивностью колонн и зубцами чешуйчатой крыши, в ушах звенел пронзительный крик храмовых торговцев и менял. Губы Иуды невольно скривились в пренебрежительную усмешку: он терпеть не мог этих суетливых прилипал, убивающих всю торжественность Скинии[2 - Так назывался переносной храм евреев в годы их странствий в поисках Земли Обетованной. Именно в нем хранился Ковчег Завета. Поскольку слово имеет значение «обиталище, местопребывание», я распространяю его и на Иерусалимский храм, в котором так же хранился Ковчег и, как утверждали священники, пребывал сам Яхве]. Юноша поспешил миновать это место.

Скоро он оказался у Яффских ворот. Как всегда здесь толпился народ, но шума и бестолковой суеты было меньше, чем на площади. Остановившись перевести дух, Иуда оглядел окрестность и заметил притулившуюся в укромном проулке харчевню, откуда исходили манящие ароматы жареного мяса и приправ. С удивлением ощутив позыв голода, юноша взглянул на солнце: был второй час по полудни. Машинально убедившись, что кошелек на поясе не пуст, Иуда уверенно вошел в приветливо распахнутую дверь.

Час был неурочный, и небольшая комната оказалась совершенно пустой, что, впрочем, его обрадовало. Хозяин – маленький дородный еврей с красным добродушным лицом, обрамленным остатками седоватых кудрей – опытным взглядом оценил внешность посетителя и приветливо устремился навстречу. Иуда дружески кивнул ему.

– Добро пожаловать! Садись в тень, там прохладнее, – трактирщик указал на стол в глубине зала.

– Непременно, – юноша последовал приглашению, огляделся. – А у тебя уютно, хозяин.

– Благодарю за доброе слово. Что желаешь?

– Холодного вина, лучшего что есть, и что-нибудь на закуску.

– Один миг с твоего позволения, – живо откликнулся трактирщик.

– Даже два, если хочешь, – слегка улыбнулся Иуда.

Хозяин исчез в глубине заведения, юноша, облокотившись на стол, стал рассеянно разглядывать толпу на улице, предаваясь невеселым мыслям. С момента возвращения домой отношения с родней, и раньше не самые простые, совсем испортились. Родители не давали ему покоя, пытаясь заставить заняться карьерой. Отец грозил женитьбой, дядя неустанно старался устроить выгодные знакомства. Но при одной мысли обо всем этом Иуду охватывала невыносимая тоска. Картины дальнейшего процветания в качестве левита[3 - Слово «левит» имеет несколько значений. В широком смысле так называют всех представителей колена Левина, то есть, и служителей Храма, и коэнов (священников). В узком смысле левитами называют тех членов колена Левина, которые не являются потомками Аарона. Из них набирались служители Храма (певчие, стражники, музыканты и т. д.).], книжника[4 - Книжник – в эпоху Второго Храма (516 год до н. э. – 70 год н. э.) знаток, толкователь и учитель закона Моисея.] или чиновника, приводили его в ужас и вызывали почти физическое отвращение. Он знал, что скорее сбежит из дома, чем пойдет по такому пути.

Мысль о том, что в семье ему не место, в последнее время все чаще посещала его. Сначала становилось страшно, но потом он заставил себя спокойно оценить эту возможность, и даже порадовался ей, однако решиться пока не мог.

– Попробуй. Это мое лучшее вино.

Бодрый голос трактирщика прервал поток его мыслей. Толстяк истово протягивал ему чашу, в которой плескалась рубиновая влага. Иуда вдохнул аромат, сделал глоток, удовлетворенно кивнул.

– Неплохо! Лет пять выдержки, не местное?

– О! Господин, я вижу, разбирается! – изумленно-уважительно отозвался трактирщик.

– Есть некоторый опыт. Годится. Что с закуской?

– Одно мгновение!

Хозяин суетливо обогнул стол, исчез в дыме очага, действительно, всего на несколько мгновений. При следующем появлении в руках у него оказалось блюдо с аппетитно поджаренными кусками мяса, обильно присыпанными зеленью.

– Отведай, и больше не пойдешь в другую харчевню, – с любезным поклоном произнес он, ставя кушанье перед гостем.

– Вы что, все сговорились между собой? – рассмеялся юноша.

– Кто это мы? – не понял трактирщик.

– Вы все – держатели гостиниц, таверн, харчевен – говорите одно и то же, только на разных языках.

– Как иначе, дело у всех одно. Мой почтенный гость много общался с нашей братией?

– Приходилось. Да что ты стоишь – присаживайся, выпей, поговори со мной.

– С удовольствием!

Хозяин ловко наполнил вторую чашу из объемистой бочки в углу, поставил на стол лепешки и сел напротив. Иуда внимательно следил за ним.

– Твой облик таков, словно Господь нарочно лепил тебя держателем харчевни.

– Кто знает, может, так и было, – без тени смущения ответил хозяин. – Ведь если Бог создал вино, значит, должны быть те, кто предназначен торговать им. Не пропадать же столь щедрому дару Всевышнего!

– Замечательное суждение! – рассмеялся юноша. – Полагаю, с таким умом ты вполне можешь вести диспуты с левитами, особенно если хватишь несколько чаш своего зелья.

– Почему бы и нет. Кто знает точно, на что способен? А то, что ты называешь зельем – хмельной египетский напиток[5 - Египтяне, со времен Древнего Царства изготовляли из ячменя, фиников или пшеницы некий аналог современного пива. Именно этот напиток имеет в виду хозяин харчевни.]. Мне его секрет достался в наследство от отца.

Толстяк сделал могучий глоток, чаша наполовину опустела.

– Я так и понял. Этот запах я узнаю из тысячи других.

– Господин, я вижу, успел повидать свет, несмотря на свой молодой возраст, – проницательно сощурился хозяин.

– Ты не ошибся, Певец вина. Могу я узнать твое имя?

– С удовольствием открою его тебе. Я Симон из города Кирены[6 - Кирена – древний город на территории Ливии. Один из величайших городов античности, центр исторической области Киренаика. Датой его основания считается 630 год до н. э. В евангельскую эпоху входил в состав римской провинции Крит. Знаменит своей философской школой.], стало быть, Симон Киренеянин. А будет ли мне позволено узнать имя моего почтенного гостя?

– Иуда бен Никодим из колена Левина[7 - Согласно Ветхому Завету, израильский народ сформировался из потомков двенадцати сыновей патриарха Иакова от двух его жен – Лии и Рахиль и двух служанок жен. Вот их список согласно Книге Бытия: шесть сыновей Лии: Рувим, Симеон, Левий, Иуда, Иссахар, Завулон; два сына Рахили: Иосиф и Вениамин; два сына Валлы: Дан и Неффалим; два сына Зелфы: Гад и Асир. Потомками Левия – сыновьями его дочери Иохаведы – были Моисей и его брат Аарон – первый священник израильского народа. Именно из потомков сыновей Левия и потомков Аарона по мужской линии набирались служители Храма. Когда в Земле Обетованной каждое колено получило свой надел, потомки Левия были лишены его, как посвященные культу и служению.]. Родом я из Иерусалима.

– Из колена Левина?! Господин знатного рода! – хозяин встал и почтительно склонился перед гостем. – Это вдвойне честь для меня!

– Оставь, Симон! Я совсем не кичусь своим происхождением.

– Но почему же, господин?

– А смысл? От того, что мои предки были славными и достойными людьми, я сам не стану таким. Человек есть то, что он сам из себя сделает. Родовому имени я предпочитаю школьное прозвище – Махайра[8 - В переводе с древнегреческого «кинжал» (???????)].

– Ох! Это за что же, господин?

– За характер, наверно, или за язык. Учитель риторики часто говорил, речи мои острее ножа. А может, за глаза… Не знаю. Но холодная безыскусность стального клинка мне всегда была по душе.

Трактирщик наклонился, чтобы взглянуть юноше в глаза и невольно отпрянул, встретившись с их холодным изумрудным блеском.

– Да, – задумчиво протянул он после некоторой паузы, – зря Господь не создает такие глаза. Видно, чего-то он от тебя хочет, раз наделил подобными светильниками.

Иуда вздрогнул, усмехнулся, скрывая смущение.

– Если б еще знать, чего же именно Всевышний от меня хочет, я был бы очень признателен Ему.

– Слишком много ты хочешь от Господа… Однако я заболтался, а ты голоден. Ешь, пока не остыло.

– Верно. Я еще не оценил твою стряпню.

Иуда жадно запустил зубы в сочное, пахнущее травами мясо. Симон выжидающе смотрел на него.

– Да, Бог воистину создал тебя именно держателем харчевни, ибо ты весьма преуспел в своем ремесле.

– Ага! Я знал, что ты оценишь это блюдо!

– Оно замечательно. И я хочу выпить за твое преуспевание, Симон из Кирены.

– Благодарю! Благослови тебя Бог, господин!