скачать книгу бесплатно
Жжение. Женские рассказы
Татьяна 100 Рожева
Тонкая лесть и гендерный подхалимаж? ? Уйди, лиса! Сыр подмышкой! Феминистский шабаш? ? Нет! Метла уже лысая… Демонстрация превосходящей силы женской слабости? ? Отставить! Межполовое полоскание в режиме отжима? ? Сухо! Перетягивание одеяла на себя? ? Холодно! Так что же там, в книжке с нарисованной женщиной под жарким солнцем? Истории… просто истории, рассказанные Женщинами и о Женщинах… Содержит нецензурную брань.
Прынц
Луна подглядывала из-за тучи, как она шла с работы, волоча сумку.
Картина «голодный кот над пустой миской» заставила её прибавить шаг. Сумка принялась бить о ноги пластиковым контейнером с куском торта, которым сегодня кормила Ольга Борисовна в честь чего-то там у мужа. Она не расслышала, чего, поздравляла жующим лицом. Ольгу Борисовну славили всем отделом, её мучное изделие с кремом из «настоящей сгущенки и дорогущего сливочного масла» и всю её семью, по количеству праздников догоняющую церковный календарь ? впору вешать на стену расписание жития. Очередное жирное свидетельство цеплялось за ноги, не давая и после рабочего дня забыть счастливую жену своего производящего поводы мужа.
Она переложила сумку в другую руку, и к ноге теперь ластился мешок корма для котов «свыше семи килограмм», купленный по акции. В магазине он не казался таким тяжелым. И этот мешок ему максимум на неделю! Куда в него столько лезет?
В ритме шага в голове закрутились строчки Киплинга: «Это был пустой вопрос. Нет на свете синих роз…» Идти стало легче, и мысли стекли в привычное русло: кот столько ест, а был бы мужик в сто килограмм? Бывают же такие! Она как Ольга Борисовна отмечала бы на работе каждый его удаленный зуб или открытие в его офисе столовой? Ужас какой! Но вот когда кот сожрал колбасу, свалившуюся на него с верхнего балкона, словно манна небесная, а потом дристал, вопя и тряся лапами ? она же поделилась на работе, и все за него переживали! И это было приятно…
Просто больше ей нечего рассказывать… Кот, работа, дом ? вся её жизнь…
Она стала вспоминать, когда последний раз у нее заводился мужчина хотя бы килограмм на семьдесят… Год назад? Нет, год назад ничего не вышло… Три, кажется, или уже четыре? Сейчас какой год? А, ну да…
Но что же ей делать… Выглядит она хорошо, даже, говорят, симпатичная. Страшненькие находят свое счастье, вьют гнезда и сидят на яйцах, с превосходством на нее поглядывая… А она ? все «прынца» ждет… К ней, конечно, подходят, знакомятся. Вот недавно, тоже шла с работы с сумкой, и вдруг: «Привет! Как дела?» ? рядом зашагал смутно знакомый парень. Вроде сто лет назад помнила, как его зовут. Сто лет назад и забыла. Не понравился он ещё в момент знакомства, оно и не состоялось. Буркнула под нос: «Да вот, с работы иду, устала» и ускорила шаг. Наверное, это было не слишком вежливо… Но когда человек не интересен, она не хочет, да и не умеет церемониться, а наоборот, становится довольно резким человеком, ? вот что она заметила… Может это оттого, что в свои тридцать пять она точно знает, чего хочет?
Некоторые не отягощенные интеллектом и манерами мужчины говорят ей: «Довыбираешься, будешь одна!» Но чем с такими, лучше и правда, одной. Одной со своим котом, родней, друзьями, наедине с телевизором и библиотекой…
Она читала, что нужно визуализировать свои желания, чтобы они сбывались. Так какой он, тот, кто бы ей понравился? Симпатичный? ? Да, безусловно! Богатый? ? Нет, не в этом суть. Просто должен зарабатывать больше нее. Это же логично! Но! Обязательно её «прынц» должен быть очень образованным, начитанным и эрудированным. Он должен быть умнее! А вот тут и начинаются проблемы. Сейчас ведь парни с гордостью говорят: «Книги? Ни одной дома нет! Я их не читаю!» А ей после таких слов на общение с этим человеком просто безумно жаль тратить время… А еще он должен быть добрым. Это непременно. Добрым и великодушным. Разве она многого хочет?
Ручеек привычных мыслей иссяк и в голове снова закрутилось: «Это был пустой вопрос. Нет на свете синих роз…», когда из темноты отделилась мужская тень. Луна стыдливо надвинула на себя тучу. Тусклый фонарь осветил плечо и ухо в вихрастых зарослях.
– Эй, тетка, подрочи мне, рука устала!
От неожиданности она застыла, прижав сумку.
? Дурак что ли!
? Будешь орать ? убью. Делай, что говорят, уйдешь целая.
«Вызвать полицию? ? Телефон где-то в сумке… Кричать? ?Правда еще убьет или покалечит. Да и кто придет, поздно. Драться с ним? ? Как? Она и не умеет…» ? пронеслось в ее голове и улеглось, словно внезапный порыв ветра.
? Ну? ? мужик схватил её за руку и потянул к паху.
? Не надо, я сама…
Она поставила сумку на землю и робко взяла рукой член. Он был горячим и твердым. Под большим пальцем бугрилась вена. Она стала двигать рукой, вспоминая забытые движения и ощущения.
? Ты прям как девочка. Одна что ль? ? хмыкнул мужик и накрыл её ладонь своей, задавая темп.
? Одна… ? признался кто-то внутри нее, сбросив со счетов стыд и семикилограммового кота.
? Красивая… ? свободной рукой мужик провел по её губам, и они невольно приоткрылись.
Темп сделался быстрей, он коротко рыкнул как злой пёс, и ослабил хватку.
? Спасибо, девочка, выручила, ? глухо хохотнул он и слился с ночью.
Она стояла не в силах пошевелиться.
? Я тебя найду! ? то ли угрозой, то ли спасением прозвучало из темноты, и его глаза сверкнули в свете вылезшей из укрытия луны.
Она подняла сумку с кормом для себя и для кота и быстро зашагала к дому, до которого оставалось перейти сквер.
Ощущение от мужских пальцев держалось на губах, а от члена ? в ладони. Даже большой палец продолжал чувствовать вену.
И почему-то это было приятно…
«А я бы вообще никому про него не сказала! Кому какое дело! Хватит с них мужа Ольги Борисовны! Он был бы только мой…» ? сладко подумала она.
«Ду-ду-ду, я тебя все равно найду!» ? навязчивый речитативчик, сменивший Киплинга, конопатил ее изнутри чем-то очень теплым…
Процедуня
Серёга плеснул воды на раскаленные камни, и из облака пара крякнул:
? Ох, бля-я!!! Бабу бы ещё! А лучше двух! Прикинь, Витёк, сидишь, а они друг дружку наяривают! А потом ты их! О-о-о!
Потный Витёк несогласно мотнул головой в полотенце.
? Не, две нормуль, ты зря, ? впаривал Серёга.
? Уху. Ну их нах! ? ухнул Витёк из своего махрового дупла.
? Ты просто не знаешь, как их готовить, братан! Хочешь, организую?
? Не-е-ет! ? резче замотал головой Витёк, высунув из полотенца серпик бордового уха. ? Я пробовал раз, еле жопу унёс!
Серёга заржал. Деревянная лавка под ним заскрипела с попискиванием.
?Да че ты ржешь, дурак! ? обиделся Витёк. ? Тебе бы так, я б на тебя посмотрел!
? Да как так-то? Они, че, надругались над тобой? ? веселился друг.
Витек надулся и замолчал.
? Ну, лан, те, братан, ? Сергей ткнул друга в плечо, когда вышли из парной отдышаться. ? Давай, поведай! Всё, всё, я не смеюсь!
Витёк влил в себя банку пива, смял ее в ладони и метнул в мусорную корзину, попав точно в центр.
? Трехочковый! Красава! ?оценил Серега.
Довольный Витёк дёрнул за кольцо следующую банку и произнёс, чуть растягивая слова, словно с неохотой:
? Да у нас на районе девка одна была. Дунька. Стра-а-ашная! Толстая, волосёнки жидкие, глазки свинячьи. Но добрая. Жалостливая. Придешь к ней ? ох, Дуняша, нет счастья в этом мире, одна ты меня понимаешь ? она сразу жрачку на стол, бухло, и сама прижимается, по голове гладит и блеет: «Бе-е-едненький». Ну и присунуть ей в этот момент было как два пальца. Чуть потянешь ее к дивану, она сама на спинку брык, окорочка свои раздвинет и только лежит, охает: «Ой, мальчик мой». Имя никогда не называла. Да и понятно ? весь район у нее перебывал. Я б тоже запутался. Она уже и не считалась за трофей, все через неё прошли. Болтали так, по крайней мере. Кликуха у неё была «Процедуня», типа пойти облегчиться…
Нам тогда лет по семнадцать было. Ей чуть больше, девятнадцать, наверно. Когда ей к тридцатнику подкатило, все подружки уже замужем, а на неё, ясный пень, никто не позарился, она стала свои процедуни жалобами разбавлять, ?мол, вот, все ходят, а замуж никто не берёт, и где они, мужики-то. Я пару лет, наверное, у нее не был, со своей разбирался, ну ты знаешь. Когда разбежались, че та мне раз так хуево было, я вспомнил процедуньку. Позвонил. Она вроде даже обрадовалась, но сказала, что сейчас не может, потому как к ней приехали подружки лесбиянки. А у меня вот прям мечта была, с детства, можно сказать, ? посмотреть вживую на это дело, а не в кино, а лучше поучаствовать. Я сказал, что тем более приеду и помчался за шампанским и презами. Еще считал, дурак, сколько взять, ? думал, их там двое, а может, и трое, каждую по разу плюс запас, да вдруг разойдусь, значит, множь на два, а в башке уже картины всякие. Короче, прилетел. Открывается дверь, стоит такой борец сумо, и басом мне: «Я Оксана. Заходи, не ссы!». Втолкнула меня в кухню, и ногой мне табурет под жопу. Шампанское мое с конфетами в угол швырнула как мусор. У них на столе пиво, колбаса ломтями. И главное, их много, пять или шесть, все в майках, подмыхи небритые, потом воняют, рыгают, не стесняясь, и анекдоты травят, такие, что аж я краснею. Меня не замечают, как будто я невидимый. Процедуня в цветастом платье с ними сидит, хихикает. Периодически уходят в комнату по двое-трое, стена трясётся. Я уже сижу, мечтаю, чтобы меня так и не заметили, чтоб забыли вообще, что я тут есть. И вдруг этот борец Оксана пьяным глазом на меня косит и говорит: «Член что ль взять? Мужик вроде крепкий». А Процедуня ей таким добреньким голоском девочки-снегурочки: «Возьми, возьми его, он долго может!» Оксана меня взглядом смерил, и как гаркнет: «В душ пошел! Ща покурим, поработаешь! Харе уши греть!» Слуш, Серёг, я реально чуть не обосрался! Они курить ушли, дверь оставили, я типа в душ и валить! Повезло еще, что они вверх пошли, а я ? кубарем с седьмого этажа. Пока по лестнице летел, слышал, как Процедуня ржала как полковая лошадь. Сука!
В общем, желания с ними связываться че та больше не имею…
Серега потер нос кулаком, отвернулся, но сдержаться так и не смог ? прыснул. Приступы смеха распирали его и так распаренное тело помимо воли и дружеского такта.
Витек обиженно смял в руке банку, но глядя на красного от хохота друга, тоже разулыбался.
Разница поколений
Она плакала в маршрутке. Беззвучно. Сушила скачущим городом слёзы и снова скатывала его отражение по щеке с профессиональным мейкапом. Такие не ревут на людях. И не ездят в общественном транспорте. В белом пальто, на шпильках, с идеально уложенными волосами, такие вообще никуда не добираются на метро, а потом на маршрутке «чёрные глаза вспоминаю умираю передаём за проезд рынок пабыстрей на выход», а потом через осенний сквер, по кратерам в асфальте, залатать которые светового года не хватило, к школьному зданию времен зачатия «егэ», приютившего у себя трёхмесячные курсы.
Мы идем рядом, я и богиня в белом пальто. Я радуюсь устойчивой подошве своих «луноходов», а она парит над землей, игнорируя гравитацию. Сомнений нет, мы идем в одно место и к одному времени – курсы. Представляю знакомство с ней: я подойду и скажу: «Привет, ты тоже на курсы, меня зовут…» А она поднесёт руку для поцелуя или пройдет сквозь меня как сквозь калорийный туман. Нет уж. Не подхожу, но ревниво слежу, как она опускается на последнюю парту. Пересаживаюсь в крайний ряд, чтобы лучше видеть её. Не зря же у бабушки такие большие. Любуюсь ею. Нет недостатков. Ну, нет! Скулы, шея, глаза, кожа, волосы, ноги – всё это по отдельности могло бы осчастливить целую группу девушек, всех целых девушек в группе! Но нет, всё ей одной. А она принимает как должное, ей этого, кажется, даже мало…
За мою парту запрыгивает парень: загар, волосы до плеч, спортивное тело, дизайнерская одежда, привычка нравиться. Из журнала для пубертатных девочек или престарелых пидорасов. «Привет че там дай списать не вижу а ручки нет у тя» «Ручка есть, списать на, там – тема. Я супер, знаю. Телефон дам. Конечно, мало ли что, штоб было кому. Хороший почерк у меня, ага, разборчивый. Не за что. Обращайтесь».
«Слушай, мы же друзья?» – догоняет он меня в голом ветреном сквере, когда залегшие в кратеры ржавые листья уже прикрылись морщинистым ледком. «Конечно. После трёх списанных лекций ими становятся по умолчанию» – «Нужен твой совет, как мудрой женщины» – «Хоть два» – «Мне очень нравится одна девушка в нашей группе» – «И кто это?» – «Алёна» – «Ху из Алёна?» – «Ну, такая, красивая, на последней парте сидит. Её нельзя не заметить!» – «А, её Алёна зовут? Я думала “здесь Залесская”. А от меня, учебного друга, ты чего хочешь?» – «Понимаешь… тут разница поколений. У меня история такая… я балетный. Пятнадцать лет на сцене. Гастроли, спектакли, жизнь по расписанию. Всем нужен был, себе не принадлежал. Весь мир объездил. Думал, так всегда будет… А тут травма. Рабочий сцены плохо балку закрепил, а я прыгнул. Год лечился. Вернулся. Прыжки уже не те. Режиссер намекать стал, мол, работай, конечно, но сложные роли, а значит, главные, уже не твои. Молодые есть, прыткие. Ну и плюс ориентация у меня не балетная, сама понимаешь. Я поболтался, да и ушёл. Я ж не старый, мне тридцать шесть всего. Ещё не поздно с нуля. Люди и позже начинают. Вот щас курсы закончу, буду работать, плюс пенсия балетная. Семью хочу, детей. А тут такая девочка, прямо чувствую: моя… У меня уже картины в голове всякие, как мы с ней… и с детьми… Паранойя какая-то… А подойти боюсь, очкую, как молодежь говорит. И в игры эти играть, переглядки-переблядки, не хочу. Она же должна чувствовать, что она моя, мой человек, а? Ведь женщины чувствуют такое? Что мне делать? Может, прямо сказать? Как думаешь? Не напугаю? Я очень стрёмный?» – «Ты стрёмный? Да ты что! Ты красавчег, если уж на молодежном. Хоть сейчас на обложку! Да хоть куда! Но честно – не знаю, что тебе посоветовать. Если чувства – лучше сказать, думаю. Искренность подкупает и всегда чувствуется. Не знаю, поможет ли это тебе… мы один раз ехали с ней в маршрутке. Она плакала всю дорогу, ну… значит, искренняя, живая… Такая девушка не должна оттолкнуть…» «Я понял, спасибо…»
Несколько «па-де-де» его розового стеснения и её профессионального мейкапа случились в темном коридорчике у дверей «школы», в остывшем сквере. Спросить хотелось, но не спрашивала. Он догнал сам, прокатившись по уже крепкому льду замерзших кратеров, присыпанного перхотью снежка. «Что будет на экзамене, не знаешь? Говорят, валят? Пересдача почём? Может, щас дать?» – «Да выучи лучше, пригодится. И потом, деньги тебе понадобятся, ты же вроде жениться собирался…» – «Я-то собирался… Не на ком…» – «А ты сказал ей о своих чувствах?» – «Сказал». – «А она что?» – «Ничего» – «Как – ничего!? Что-то она должна была ответить!» – «Ответила» – «Что?» – «Я привыкла, чтобы меня содержали. Ты не потянешь, сказала. Она права. Ей двадцать, а мне тридцать шесть… Разница поколений…»
Педикюр
Цвет педикюра соответствует её утреннему настроению – страсть, но буржуазная, немного крови, но венозной, не артериальной. Этот оттенок сдержанного пурпура встречается у Босха и Дали. У гениев обострённый цветовой «слух». Цвет – это формат эмоций, партитура, если угодно. «Если угодно» звучит в её голове с интонацией знакомого нищего художника, записавшего себя в таланты и, видимо, на этом основании вступавшего с ней в бессмысленные экзистенциальные споры. Забавным оборотом «если угодно» он пытался придать весомости себе и аргументам, при этом так беспомощно вскидывал немытую голову, что лишь перекрасил в свою интонацию старый оборот речи. Неуспешный мужчина не имеет права на безапелляционное высказывание собственного мнения. Сначала приложи усилия, чтобы что-то представлять, а потом открывай рот. И это тоже форма – этическая, социальная. Форма должна быть во всём, ибо она и есть суть гармонии…
Победив в мысленном монологе, она опускает взор к своим туфлям с приоткрытыми пальцами и прямоугольниками ярких ноготков, слегка скруглённых по линии кутикулы. Сланцы, в которых здесь ходят все без исключения, ?ужасны. Пальцы плющатся, словно выдавленные краски. Растянутые майки не менее отвратительны. Обувь и одежда должны придавать форму. Форма это… а впрочем, эта мысль уже сформулирована.
В том месте, где теплый асфальт утыкается в прохладные плиты, она сворачивает в уютную тень кафе: десяток мозаичных столиков под заштопанной солнцем крышей. Та же штопка в высветленных дредах бармена – высоком парне в мешке «майка-джинсы». Голубая слюда его глаз взята из мозаики столешниц. Блеснув лазурью, он приносит латте в чашке с блюдцем, белоснежном в его загорелых пальцах.
– Yourcoffee, Madam!
Восточная мелодия извивает молочную виньетку кофе, копируя его дреды. Солнечные пальцы блуждают по цветным клавишам мозаик, зажигают их, не дотрагиваясь. Где-то за плетённой бамбуковой прохладой – море, замершее еле уловимым солёным ароматом. «Мадам» целует молочную пену кофейно-морского коктейля.
Сердитый араб вталкивает в кафе негритянку, похожую на начатую плитку шоколада. Краски её цветастого платья блекнут в прохладе тени. Она упихивается в кресло за единственным здесь большим овальным столом и сливается с неподвижностью воздуха.
«Мадам» ставит чашку в блюдце. Виньетка томно выгибает спину, не подозревая о смерти на фарфоровой стенке.
Возникшая из тени филлипинка в застиранной зелёной юбке кивает негритянке и усаживается рядом с ней. Солнечные пальцы вышивают на лицах женщин оживление при появлении ещё двух – толстой, в шортах, и в сарафане, с обвисшей грудью, вплетая их в общую картину овального ожидания. За девушкой в джинсах и желтой заколке входит дама в натянутой на растекшейся груди фиолетовой майке и профессиональной улыбке.
– Good morning, ladies! – поставленным голосом произносит дама, садясь с крутой стороны овала.
Женщины роются в сумках, извлекая блокноты и ручки. Фиолетовая диктует названия цветов, словно считывая их вокруг себя: «Red, yellow, orange, green, blue, pink…» Нестройный хор повторяет.
Прохладный латте с податливо изогнувшейся виньеткой не спасает «мадам» от раздражения дюжиной ног в сланцах, оккупировавших её пространство гармонии, словно варвары цветущую страну. Еще одна пара ног в этом шлепающем уродстве приближается к ее столику.
– Anything else? – склоняется над ней бармен, небесно подмигнув.
– Что здесь происходит!? – спрашивает она, кивнув на женский хор, и дублирует вопрос по-английски, брезгливо дернув плечом.
– Курсы «Английский для прислуги», – отвечает парень.
– Ты говоришь по-русски? Откуда? – Она приподнимает удивлённую бровь.
– Были курсы «русский для барменов», – смеётся парень.
– Серьёзно?
– Шучу. Бабушка из России.
Его выгоревшая майка и дреды выгодно оттеняют голубизну глаз и легкий румянец на скулах. Она задумывается о сочетании этих цветов на живом лице, притом, что на холсте они бы не смотрелись так гармонично.
Подчиняясь её взгляду, парень садится рядом. Солнечные пальцы ласкают его загорелую кожу с почти детским пушком и принт на майке, висящей на ключицах. Её раздражает не столько отсутствие в нём какой-либо формы, сколько его неформатная молодость. Они почти ровесники, но она старше не на несколько лет, а на целую жизнь, на тот опыт измены себе, что вырывает из детства навсегда…
– Тебе можно сидеть с посетителями? – тоном замечания спрашивает она.
– Мне всё можно! Я тут один за всех! И в баре, и официант, и товар принимаю и пол мою, когда уборщицы нет. Где они еще такого ловкого парня найдут? И потом, нет же никого, кроме этих курсов!
– Здесь всегда так?
– Ну да! – Лазурь его глаз смеётся вместе с ним. – Утром и вечером только народ бывает, днем пусто! Поэтому курсы пустили. Надо же денежку зарабатывать. Мы от моря далеко, зато и аренда намного меньше!
Он выпрыгивает из кресла, мелькнув худыми локтями и, поколдовав в тёмном баре, ставит две чашки латте с виньетками в виде сердечек.
– Подарок от заведения!
– Благодарю, – она этикетно улыбается, качнув туфлей. Вспыхнувший на солнце лак педикюра захватывает его взгляд. Лучи взбивают искристую пену до искренности…
– Ты пойдешь сегодня на море? – Он переводит взгляд с её ног на большую грудь, фантастичную на стройном теле, и к глазам, манящим строгостью.
– Наверно… – небрежно отвечает она.
– Хочешь, пойдем вместе?
– Знаешь… я не очень люблю таких… – Она делает улыбку милой, но глаза правдивей.
– Таких как я? – договаривает он.
– Не обижайся. Да.
– Можно узнать: почему?
– Это долго объяснять… – Движение плеч подчёркивает бессмысленность формулировок.
– И все-таки?
– Твои дреды, так они, кажется, называются…
– А что с ними? – тянет он себя за косичку.
– Их же, вроде, мыть нельзя…
