скачать книгу бесплатно
Как-то странно я ощущал себя здесь, на перекрестке судьбы. Всю жизнь я снимал одни маски и надевал другие. Но теперь, на самом краю, возникла четкая уверенность, что сам я, ядро моей личности, – это нечто гораздо большее, чем личины и маски, что-то изначальное и вечное. Однако сама жизнь, всегда испытывая меня, вынуждала играть разные роли.
Вот я мальчишка из казацкого села, убегающий на Первую мировую войну, дабы защитить Отечество от германца, вернуть православному миру Константинополь и проливы… А вот я уже командир особого эскадрона Красной Армии, бьюсь с Деникиным, врубаюсь шашкой в боевые порядки белых, уверенный в своей исторической правоте… И я же на больничной койке, выкарабкиваюсь из тифа, не веря, что выжил. А жена вот не выжила.
Служба в ГУБЧК, ОГПУ, НКВД. Сейчас, пребывая на другой стороне, жалею ли о чем-нибудь? Нисколько. Все правильно делал. Боролся за революцию, не щадя ни себя, ни других. Был жесток – это да. Но всегда был честен перед людьми и собой. И враги у меня были настоящие, а не липовые, как тот же генерал-летчик, прихлебывающий кипяток рядом со мной.
Так и дожил в органах до эпохи обострения классовой борьбы. 1937 год ознаменовался переходом от работы по конкретным антисоветским элементам к борьбе с контрреволюционными массами, то есть, не особо разбираясь, кто прав, кто виноват. Тройки НКВД, выносившие смертные приговоры. Партийные разнарядки на аресты и расстрелы. И я, начальник областного управления госбезопасности, он же заместитель начальника УНКВД, у которого одна мысль – как бы, выбрасывая на помойку битые чашки, не опрокинуть весь сервант. И вместе с реальными врагами народа не уничтожить всех управленцев, инженеров.
Начальник нашего областного управления НКВД Гаевский производил впечатление пустоватого, но в целом стандартного руководителя. В меру амбициозный, в меру интриган. А вот начальник особой следственной группы старший лейтенант Грац, его правая рука, был умен, хитер, являлся великим умельцем, способным из слов «добрый день» соорудить троцкистский заговор. Его бы таланты, да на пользу Родине.
Я долго считал их обычными карьеристами. Думал, что перегибали палку они лишь из служебного порыва и страха перед Москвой. Но постепенно стал осознавать, что осуществляется целенаправленная атака на управленческие и промышленные кадры области. Был обезглавлен флагман промышленности завод «Пролетарский дизель» – там одного за другим арестовывали людей, на которых держалось производство. А я шкурой ощущал, что наклевывается что-то гораздо более страшное.
И тут мне сказочно повезло. На «Пролетарском дизеле» я наткнулся на Константина Великопольского, моего старого знакомца еще со времен Гражданской войны. Тогда волею судьбы я спас его семью, за что он считал себя моим вечным должником. Потом наши пути разошлись на долгие годы. Увидел я его уже под личиной инженера Вепрева на «Пролетарском дизеле».
Мне удалось перетянуть его на свою сторону. Как я и предполагал, он был заброшен из Европы со шпионскими целями. Работал на антисоветскую организацию «Картель», которая являлась детищем крупнейшего эмигрантского сообщества НОБС (Народный общественный союз), раскинувшегося по всей Европе. И вся эта контрреволюционная нечисть готовила крупную террористическую акцию на «Пролетарском дизеле».
Теракт мы предотвратили, задержали простых исполнителей. Но до верхушки надежно законспирированного «Картеля» добраться так и не смогли.
Постепенно, анализируя информацию, я пришел к пугающему выводу: на «Картель» фактически работает руководство нашего областного НКВД. Деятельность той же особой следственной группы и самого Граца нельзя было расценить иначе как вредительство. В результате массовых арестов «Пролетарский дизель» уже сбоил. Был арестован легендарный директор завода, и на его место встал вражеский агент.
Между тем тучи сгущались и надо мной. Гаевский постепенно убеждал Москву в моей бесхребетности и попустительстве врагам народа, а по нынешним временам тут и до ареста недалеко. Потом на меня было совершено покушение руками уголовников, и я, как всегда, выжил – есть у меня такой талант.
Я был свято уверен, что начальник особой группы Грац работает на противника, а начальник УНКВД Гаевский в силу слабоволия и непрофессионализма просто пешка в его руках. И решился на отчаянный шаг – передал в ЦК, в надежные, как мне казалось, руки всю информацию о происходящем. Вот только враг узнал об этом.
Ну а дальше кровавая развязка. Гаевский ночью вызвал меня к себе в кабинет, где уже был Грац. Там все и выяснилось. Именно начальник областного управления был агентом «Картеля», а Грац лишь игрушкой в его руках. Гаевский, троцкистская сволочь, решил покрасоваться перед тем, как хлопнуть меня прямо в кабинете. Уже и оправдание сочинил – выявил двурушничество своего заместителя, а при разговоре тот, белая кость, попытался открыть стрельбу, в итоге был убит. Только не учел боевых навыков казацкого пластуна и красного разведчика. В общем, угомонил я их обоих наглухо. Да еще составил устроившую всех версию: Гаевский вычислил врага народа Граца. Во время решающего разговора погибли оба – Грац от пули, Гаевский от сердечного приступа.
За время, что я позже исполнял обязанности начальника областного УНКВД, мне удалось исправить многое из того, чего наворотил Гаевский. Я освободил директора «Пролетарского дизеля». Пытаться арестовать его заместителя – агента «Картеля», но тот покончил жизнь самоубийством.
И главная задача у меня была – очертить контуры «Картеля». И у меня был сильный козырь в лице Великопольского, которого я не проводил ни по каким агентурным учетам, но который служил теперь уже нашему общему делу верой и правдой.
И я не успел совсем немного. Был однажды арестован и препровожден в Москву. Даже с того света Гаевский и Грац до меня дотянулись.
По идее я должен был унывать и ждать невеселой развязки. Вот только тоски и уныния почему-то не было. А была уверенность, что я выползу из этой каменной ловушки. Столько у меня недоделанных дел, а я здесь. Взаперти, орел молодой. Хотя нет, уже не молодой – далеко за сорок. Но крыльями махать еще могу…
Что происходит на воле, мы, огражденные от большого мира, представляли с трудом. Переписка с волей, газеты и журналы – все было запрещено. Но мы и в изоляции ощущали, как сгущался воздух и сжималась пружина исторических событий.
29 ноября 1938 года генерал, вернувшись с допроса, нашептал мне, что Ежов больше не нарком внутренних дел – его перевели заведовать водным транспортом. Это было событие! Ежов виделся всем эдаким Молохом – богом смерти. А тут какой-то транспорт. Это означало одно – началось его падение.
Вспомнились разговоры с моим высокопоставленным другом из Генпрокуратуры, что наверху недовольны разогнавшимся катком репрессий. И что это значит для меня? К добру или только хуже станет? Может быть всякое, это как попасть в ураган – в какую сторону понесет, неизвестно.
Ветер перемен дул все крепче, принося надежды, ожидания и вместе с тем липкую неуверенность и страх. Мне казалось, что моя развязка близится…
После обеда за узким зарешеченным окошком повалил декабрьский снег. Дверь распахнулась и прозвучало:
– Ремизов, на выход!
На этот раз конвоиры повели меня не в кабинет следователя, а вниз, в тесный дворик, где ждал «воронок». Защелкнулись наручники. Меня подтолкнули в спину:
– Вперед!
И я оказался в одиночестве, в жестяной, наглухо закрытой коробке автомобиля для перевозки арестованных.
Ну вот и финиш. И все мои надежды, уверенность – где теперь они? Под ними подвели черту. Как это бывает – сейчас объявят итоговое решение Тройки, где рассмотрение дел происходит без участия обвиняемого. И в ров.
На меня вдруг накатила волна дикого ужаса – как у животного, которого ведут на убой. Захотелось выть и молить о прощении. Потому что сама мысль, что для меня скоро не будет ни этого дня, ни снегопада, ввергала в первобытное отчаяние.
А потом, как ушат холодной воды, пришло ясное осознание – я же не животное, а человек. Не раз видел смерть, фактически долгие годы жил взаймы. Ну вот, встретились с костлявой. Иначе и быть не могло. А что здесь и сейчас – так судьба распорядилась.
Смерть отнимает у человека все. Единственное, что остается, – это гордость и честь. Поэтому нет силы, которая заставит меня ползать на брюхе и молить пощады.
Плохо, что все кончается именно так. И угнетает даже не столько бесславная гибель. Еще больше терзают душу незавершенные дела. Меня сейчас расхлопают, а «Картель» так и будет вредить моей стране, стремясь утопить ее в хаосе и крови. Враги торжествующе осклабятся при известии о том, что не в меру суетливого и проницательного чекиста Ремизова его же коллеги поставили к стенке.
И еще кольнула малодушная мысль – ну и ладно. Невозможно тянуть на себе такой груз. Смерть – это не только проигрыш, но и освобождение…
Машина тормозила, разгонялась. Гудели клаксоны на дороге. Ревел двигатель, переходя в чихание. Так прошло минут сорок.
Опять остановка. Скорее всего последняя для меня.
Дверца со скрежетом открылась. И я ступил на землю.
Пригород. Кружащий снег, оседающий на черных лапах и стволах деревьев, похожих на торчащие вверх артиллерийские орудия. Отчаянное карканье ворон.
Я выпрямился, ловя последние мгновения.
Ну и где тот ров, куда меня сбросят?
– Вперед! – послышалась уже набившая оскомину команда.
Интересно, выстрелят сейчас или доведут до рва?
– Быстрее!
Эх, мне-то торопиться некуда.
Так я считал. И был не прав. Не стоило заставлять себя ждать…
Глава 4
Не было рва. Не было расстрельной команды. Была ухоженная липовая аллея, в конце которой возвышался уютный, дачного типа деревянный дом.
– Вперед!
Это вечное понукание конвоиров. Как будто я мог отправиться назад, не обращая внимания на двух дюжих сопровождающих, у одного из которых карабин.
Меня подвели к дому. Старший конвоя поднялся по ступенькам и вежливо постучал в дверь, потом осторожно отворил ее со словами:
– Прибыли!
В ответ донесся доброжелательный голос:
– Да заходите уже. Только ноги вытирайте, а то наследите.
Я автоматически вытер ноги о тряпку у входа, с трудом понимая, что происходит. Прошел через прихожую и очутился в просторной, обставленной скромной дачной мебелью комнате. Трещали дрова в печке. На столе стоял самовар. Здесь царили уют и умиротворение, которые я уже и не надеялся вновь ощутить.
– Товарищ комиссар госбезопасности! Арестованный Ремизов по вашему приказанию доставлен! – отрапортовал старший конвоя.
– Это хорошо, – кивнул заместитель наркома НКВД и мой старый знакомый Василий Алексеевич Плужников. – Возвращайтесь на базу.
– А арестованный?
– Эка вы невежливо именуете своего товарища по оружию. – Плужников поднялся со стула, взял лежащую на столе папку: – Это вам для канцелярии.
Старший кивнул, принимая папку. Ни один мускул не дрогнул на его лице. На своей беспокойной службе он насмотрелся на всякое и привык безоговорочно выполнять приказы, лихо козырять и вслух не рассуждать. А эмоции и вопросы – это не для НКВД, а для Малого театра и Большого кино. Там любят чувства и мелодрамы.
– Ну а теперь будем пить чай, – сказал мне Плужников. – Что-то ты исхудал. Не баловали тебя небось деликатесами.
– Да грех жаловаться, – хмыкнул я, присаживаясь и пододвигая к себе чашку с чаем. – Кормили сытно и денег не просили.
– Ермолай, ты стряхивай с себя тюремную пыль. Она сильно тянет человека к земле.
– Обвинения сняты? – поинтересовался я, отхлебывая ароматный чай.
– Не было особых обвинений. Тебе просто дали немножко отдохнуть.
– Отдохнуть?! – не выдержал я, перейдя на повышенный тон.
– А что? Тишина, покой. Самое место о себе подумать и о вечности. Знаешь, многие достижения мировой философии сотворены именно в узилищах. Томас Мор, Чернышевский…
– Маркиз де Сад, – блеснул я начитанностью. – В наших узилищах многовато народу рядом. Мешают.
– Мест не хватает, это правда. Ежов постарался.
До меня наконец в полной мере дошло, о чем говорит замнаркома. И я устало произнес:
– Получается, это вашими стараниями я там побывал.
– И мне это дорого стоило.
– Зачем?!
– Ты что, совсем там растерял оперативную смекалку? Если бы тебя не взял я, то взяли бы другие. И по ускоренной процедуре давно бы расхлопали. А так удалось водить за нос и Ежова, и его шавок до той поры, пока их самих не пнули.
– Экзотичный способ спасения утопающих – кинуть спасательный круг из бетона.
– А по-другому никак… Ладно, дело прошлое.
Я только кивнул. Действительно, чего уж теперь.
– Конечно, о многом мне тебя хотелось расспросить, Ермолай. Например, о том, как Грац и Гаевский с жизнью расстались…
– Так дело закрыто.
– На этом и остановимся. Хотя видится мне, что все было чуть-чуть по-другому.
– Что было, то прошло.
– Читал я твой крик души в ЦК. Особенно впечатлил раздел о роли НКВД во вредительской деятельности. Глубокая оценка.
– Ну а что? И сейчас от своих выводов я не отказываюсь. Где лучше всего быть вредителем? На шахте, на заводе или в парткоме? Нет. В НКВД. Один чекист-перерожденец может сделать столько, что дивизии диверсантов не сотворить. Убрать руками НКВД перспективных руководителей. В возникшие кадровые прорехи протолкнуть на ключевые места в промышленности и управлении своих людей.
– Чтобы пакостить еще больше?
– Пакостить всю жизнь – это нарушение психики. Нормальные люди ставят задачи и решают их. Враги копят ресурсы для определенного момента. Для мощной атаки, которая поставит под вопрос само наше существование.
Плужников посмотрел на меня с интересом. Потом сказал:
– Есть резон в твоих словах. В том числе и о роли перерожденцев из нашей среды. Поработали мы немного по ним. И такое полезло… Кое-что разгребли, а с некоторыми не знаем, что и делать. Далеко зашло.
– Спасибо Ежову.
– Забудь о нем. Сейчас у нас новый руководитель. Товарищ Берия.
– И как, лучше старого? – Я припомнил, что видел его один раз на совещании в НКВД, когда он был назначен заместителем наркома.
– Честно? Человек не простой. Далеко не добренький. Может, где-то и суровее Ежова будет. Но одно ясно – он не будет рассылать планы по казням врагов народа. И будет работать на наше общее дело. На защиту страны.
– Это то, что я давно мечтал услышать.
– Теперь о делах наших грешных. С тебя сняты обвинения, возвращено звание. С сегодняшнего дня ты в распоряжении кадров НКВД СССР.
– Спасибо, – только и нашелся я что сказать.
– В родной город тебе возвращаться не стоит. Там сложно все. И тебя там не ждут.
– Готов в любую точку земного шара, – усмехнулся я.
– В любую не надо… Сейчас резко активизировались зарубежные разведки и подполье на нашей территории. С разведками мы работать умеем – наши ребята все их посольства и разведслужбы наизнанку вывернули, во все щели залезли, работают на загляденье. А вот подполье… Ермолай, ты один из немногих, кто знает, что такое настоящая антисоветская организация. Не троцкистские клубы по интересам, которые мы ликвидировали тысячами. Не сборища случайных дураков, которыми так любил отчитываться Ежов. А настоящее жестокое подполье.
– Видал таких. И выводил на чистую воду.
– Именно этим организациям нужно свернуть голову в самые сжатые сроки. Времени у нас не остается. Впереди серьезные испытания. И мы не можем позволить ударить нашей стране в спину.
– Сделаю все, что в человеческих силах. И даже больше.
– Вот и отлично, что у нас полное взаимопонимание, товарищ начальник специального отделения НКВД СССР…
Глава 5
Бабах – кусок кирпичной стены рухнул.
