скачать книгу бесплатно
Книжные дети
Светослов
Некий крутой индивидуум осуществляет захват подсознания людей творческой элиты. Ему противостоит человек, умеющий создавать живые и действующие образы; он внедряет в матрицу параноидальной технократии неуязвимый код бессмертия, называя его «Живыми ключами», в результате чего прежние коды стираются, являя миру энергоинформационный поток новой реальности; и этим обусловлены события, потрясшие весь цивилизованный мир неслыханным вирусом амнезии, уничтожающим подсознательные клоны агрессии.
Книжные дети
Светослов
© Светослов, 2018
ISBN 978-5-4490-1933-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
© Светослов (Игорь Платонов), 1995—2017
ПРОЛОГ
На берегу пустынного моря, великого и грозного в открытой стихии, грубо и лобно высилась могучая скала, избитая неприкаянными ветрами. В основании этого детища природы каменоломно зиял узкий пролом, напоминавший вход в тоннель. К этой глухой расщелине в скале подошли три странных человека: двое – иноческого вида, в длинных белых хитонах, в сандалиях и с перевязями на челах, и третий – высокий, длинноволосый, с видом угрюмого странника босой аскет в одежде, похожей на грубую тунику. Вглядевшись попристальней, можно было заметить, что это был слегка пообросший щетиной худощавый парень с отреш?нно-смиренным выражением лица под сенью глубокого, туманно-небесного взгляда. Именно ему было указано одним из сопровождавших на вход, ведущий в глубину грота. Парень покорно вош?л внутрь пролома, за ним последовали оба в хитонах… Коридор, дышавший прохладой камней, был довольно узкий и т?мный, но вс?-таки откуда-то непостижимо проникал слабый призрачный свет, скорее напоминавший феерический отблеск луны, являвшейся неким туманным софитом этого стихийно мистериального театра. Все трое осторожно проследовали по таинственному каменному проходу и остановились возле небольшого отлогого возвышения, внезапно открывавшего пространный сумрак пещеры… Один из сопровождавших указал жестом руки на драматическую арену этого интроспективного капища, и парень молча взош?л по откосым выступам булыжных ступеней на печальный помост; затем плавно повернулся лицом к людям в хитонах и спокойно сел, поджав под себя ноги, на предназначенное ему место, представлявшее собой настил из хвороста с пообветшалыми листьями, ещ? сохранившими пряный аромат. Он ни о ч?м не спрашивал сопровождавших его, интуитивно чувствуя предначертанное и зная, зачем он здесь… Также молча двое в белых одеждах покинули таинственный грот. В глубине пещеры было слышно л?гкое журчанье воды. Оставшись один, заключ?нный в пещеру странник ностальгически откинул голову, отяжелив сбившиеся в кольца волосы, и прикрыл глаза…
А в это время совсем неподал?ку от него – вдоль угрюмого берега одичалого моря одиноко и вольно шла молодая смиренная странница в ветхом рубище с драматически блаженным взглядом инокини, босыми ступнями прокладывая путь в неведомое. И вс? е? трепетное существо, открытое ветру, являло собой тайну…
Возникновение этой загадочной пифии на диком скалистом побережье непостижимо вселяло жизнь в пустынный безмолвный мир. Каким-то образом это почувствовал парень в пещере. Он весь расслабился и полностью уш?л в себя…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1. Пробуждение образов
Человеческая цивилизация представляет собой синтез глобальных символов, определяя тем самым бездну познания. Достаточно посмотреть из иллюминатора авиалайнера на мегаполис, чтобы усвоить лабиринт Минотавра. А можно через знак «S.O.S!» Спасти Ось Света, постигнув тем самым бессмертие… На обшарпанной кирпичной стене одного из московских патриархальных домов среди сумбурных и неприглядных обозначений – «Вова дурак, а Петя – дебил», «Тхе Беатлез и «Дип Пуарпле», «Громи козлов!» и «Даёшь баксы!» было начертано: «Ваня + Маша = S.O.S!». Так что, не только нрав Макиавелли будоражит современного человека. Вообще, вся история нашей Цивилизации это, по сути, игра в бисер. Смотришь на кардиограмму человеческого сердца и понимаешь суть кармы; глядишь на тюльпаны и видишь застывшее пламя цветов. А вечная улыбка музыки в белых клавишах? Можно многое почерпнуть в мире образов нашей реальности. И даже в абсурде бывает пьянящая логика, – так, через «Чёрный квадрат» Малевича можно незамедлительно постигнуть идею трансформы и, минуя депрессию с идиотизмом, переплавить шок в силу, дабы начать путь Знания. В наших взглядах волнуется море прозрения. Окна мира в броне не нуждаются. Но куда ведут рельсы – эти нервы дорог? Из груди рвётся гул, – это шквал напряжения. И вот, отражение сердца – в схеме московского метрополитена. Слышите, как пульсирует кровь по артериям? Да, это чрево движения. И везде звучит музыка… А кто не помнит увлекательнейшую детскую игру в классики? Наступил на черту – вышел из игры. Стало быть, не переступай грань дозволенного и укладывайся в данную структуру, продвигайся по иерархии, но знай меру; резвись, но корректно. Но… любят, однако, переступать её, грань эту, да ещё норовят из игры не выйти. Но вот Рим всё ширил свой норов, всё углублялся в познания плоти, а потом стал плотоядным до непршибаемости и рухнул под чарами собственной массы. Но как ни крути, а всё, что ни делается – к лучшему. Разве стал бы Навуходоносор вегетарианцем, не потеряй он рассудок? Так что и в горе есть промысел. А дух Любви всё витает над миром… Надо сказать, что город Москва является одной из ключевых сил, материализующих чаяния мятущейся души. Каковы ставки в аукционе Судьбы? Для кого – лабиринт Минотавра, для кого – фавор Провидения. Ах, Москва, патриархальнейший центр искусства и промысла, синтез души и товара, сплав идеала и моды. Дай сердцу прозрения, вдохни милости… Мы выходим за грани реального и там, – в краю фантастических грёз и живых сновидений, в мире чистой любви с её безграничной и истинной верой в безупречный путь Света, в той сокровенной, несокрушимой и всепроникающей зоне Второго внимания обретаем живую свободу для того, чтоб вернуть её миру брони и формата; и в этом скоординированном прагматизме, где всё просчитано до мелочей, где каждый имеет быт, но не всякий умеет быть, а шансы – по курсу, и даже радость имеет свойство жала, мы, одичав от шаблонно-бульварного меркантилизма с его взаимовыгодным панибратством и кухонной фанаберией, бросаем в ноги этому миру плоды познания, чтоб не погасли они в сердцах, уставших от маеты и одиночества… Вы видели, как плавятся души? Они превращаются в свет. А свет просит музыки. И она не заставляет себя ждать. Как смычок ложится на струны таинственной скрипки, на мир сошла осень. И запел он, заветрился в листопадах и лепетах, опьяняя бродяг и влюблённых, выжигая из дум синдром хаоса, вселенским аккордом пронизав душу и выявив её тайный диагноз: горечь. И горечь эта проступила сквозь камни неугасающим криком, полным жажды любви… И наполнялся воздух туманом и трепетом, напоминая миру о преображении, и торжественно всплакивали звонницы, и вздымался игривый ветер, колыбеля гул колокольный по осенней округе… Москва жила своей суматошной привычной жизнью. Великий город на семи холмах, окутанный бархатом осени, погружался в лавину дел, пестрея суетой уличных толп и круговоротом дорожного транспорта, сверкая иномарками, рекламными витражами, переплетаясь бесконечными проспектами, бульварами, переулками и задворками, где взъерошенные гуляки задумчиво освежаются пивом и бесцеремонные голуби вышагивают по безхозному грунту в поисках случайного пропитания. Словом, жизнь продолжалась, всё шло своим ходом, мир, не утративший своего предназначения, благоволил усталым прохожим, пленительно обволакивая их мечтами и чаяньями. И никому невдомёк было, что уже пробудились порталы Земли…
2. Поезд сновидений
Не было печали и в поезде, спешившем в жемчужину Черноморья – город Сочи. В одном из купе сидели двое парней визави и вели разговор под вино. Судя по всему, они были друзьями. Один – лет тридцати с небольшим, коренастый, стильно постриженный, с бесшабашным взглядом и манерами вертопраха весело разливал по стаканам красное вино. Напротив него сидел худощавый интеллектуал богемного вида с длинными вьющимися волосами и с бродяжьей лазурью в отрешённо-задумчивом взгляде. Он был постарше приятеля, хотя это едва ли ощущалось. За окном было уже темно, и эта темень томно ютила феерический закут комфортабельного салона купе, резко очерчивая грань между обжитым и неведомым. А поезд шёл с приличной скоростью и как-то странно – не то летел, не то нёсся по-над пропастью. И за окном ничего не было видно, – тьма кромешная…
– Ну что, Ванёк, рванём за удачу? – произнёс весельчак, разливавший вино, и поднял стакан.
– Давай, Мишель, – ответил приятель напротив и тоже взял свой стакан.
Они залпом выпили, смачно выдохнули и продолжили разговор.
– Эх, хорошо, – крякнул Мишель. Он откусил яблоко и, жуя, продолжил:
– А на море ещё лучше…
– Да, сто лет в Сочах не был, – задумчиво произнёс тот, что был Ваней. – Хорошо там сейчас, бархатный сезон, море ласковое…
Он встряхнул свои длинные, сбившиеся в локоны волосы и, окатив приятеля бродяжьей лазурью усталых глаз, мечтательно добавил:
– В это время года всегда хорошо и спокойно…
Мишель покончил с яблоком и озорно поддержал тему Ивана, мягко огладив свою короткоостриженную голову:
– Во-во, – в отелях – номера свободные, – сезон кончается; а можно и в частном секторе «тормознуться». По приезду расслабимся… Я сразу взойду на плаху любви с «туманной леди опального нрава»… Как там в стихах у тебя?
Иван улыбнулся и чуть отрешённо произнёс:
– Опальная леди туманного нрава
Искала любви в одичалой весне…
– Класс! Вот – с «опальной леди туманного нрава» сойдусь в замыканье… так, чтоб дым пош?л, – с азартом продолжил Мишель.
– Смотри не сгори.
– Не сгорю. У меня подпитка трансцендентальная, как ты выражаешься.
Мишель тут же разлил по стаканам оставшееся вино и посмотрел на друга. Но в этот момент нечто заставило их обоих резко повернуться, и слегка оцепенеть: внезапно дверь купе плавно отъехала, и в про?ме возникла неотразимая леди в шикарном вечернем платье и изящных туфлях на высоком каблуке. В правой руке она держала массивный канделябр с пылающей свечой, невинно озаряя свой карнавально-мистический облик с чарующим взглядом и ладным челом в пленении узкой диадемы, оттиснувшей бисером волны волос, а пальцы её украшали дивные перстни. Она, словно вышедшая из фильма Феллини, грациозно вплыла в глубину купе, наполнив его букетом благоухания, и невозмутимо поставила канделябр с горящей лампадой на столик, сверкнув ослепительными серьгами и невинно опустив завесы бархатных ресниц; затем овеяла интригующим взором замерших пассажиров и с томной таинственностью произнесла:
– Мало ли – освещение отключат…
Загадочная гостья развернулась в торжестве пленительно изваянного тела и так же изящно вышла, плавно затворив за собой дверь…
Друзья ошарашенно смотрели ей вслед; затем уставились друг на друга…
Оцепенелый Мишель с изумлением выдохнул:
– Вот это да…
– Вот тебе и леди, – добавил Ваня.
«А с чего это вдруг в поезде освещение должно отключиться?..» – пронеслось в голове Ивана.
– Да, странный поезд, – вымолвил Мишель.
– Это точно, – очень странный, – поддержал Иван. – Летим – не летим, едем – не едем…
– Катимся, – иронично заключил Мишель. В его голове вдруг всё перемешалось, мысли наползали друг на друга: «Вот это леди… Откуда она взялась? За окном – темень, хоть глаз выколи… Причём тут свеча вообще? Да, у неё фигура – что надо… Бред какой-то…»
Он вдруг вслух выпалил:
– А причем тут свеча вообще?
– А чтоб мы не отключились, – спонтанно ответил Иван. – В жизни всякое бывает…
Мишель задумался. Он мечтательно заговорил:
– Да, вот это красавица… Надо будет с ней познакомиться…
– Да, что-то в ней есть, – неоднозначно вымолвил Иван.
– И откуда она взялась такая? – вымолвил Мишель.
Иван глянул на друга и со вздохом произнёс:
– Время покажет, откуда…
Мишель продолжал молчать, неподвижно глядя куда-то в пространство… Иван взял стакан с вином и успокоительно произнёс:
– Ладно, Мишель; давай допьём да будем укладываться.
– Да, давай, – спохватился Мишель.
Они чокнулись стаканами и медленно допили вино… И привиделось им вдруг, что за окном несущегося во тьме поезда кто-то смотрит на них невесомо и пристально… Иван тряханул головой, видение исчезло. Он посмотрел на друга, – тот изучал взгляд Ивана…
– Ты ничего не видел? – напряжённо спросил Мишель.
– Видел… Как-будто глаза чьи-то, – ответил Иван.
– И я то же самое видел… Ну и дела, – протянул Мишель.
– Это от усталости.
– Да. Спать надо ложиться. Утро мудренее, – как можно спокойнее добавил Мишель и быстро откинул своё одеяло.
Они уложились по своим спальным местам и ещё некоторое время разговаривали.
– Как одновременно у двух человек может возникнуть одно видение? – озабоченно спросил Мишель.
– Ну, если они друзья, то почему бы и не возникнуть? – рассудительно ответил Иван. – И потом – если мы оба увидели это, значит, оно истинно, – реальность объективна. Не так ли?
– Да. Ты прав…
Мишель расслабился на своей полке, вытянув ноги, и, зевнув, добавил:
– Хорошо в поезде… Никто не кантует…
– Да, едешь себе и мечтаешь, – с умиротворением продолжил Иван. – Как приедем, я сразу в море кинусь, – истосковался… В детстве часто ездил, – с родителями. Интересно всё было… Помню, раз чуть не захлебнулся с перепугу, – плавать не умел, малой был. Потом научился.
– А я в воде родился, – отозвался приятель. – Серьёзно. Мать тяжела была, – боялась, что не разродится; родные пошли к священнику, ну, он и подсказал, что нужно делать, – к святым источникам послал – на месте взорванной церкви. Они оттуда воды привезли, мать в ванну с этой водой окунули, – я и родился…
– Удивительно, – восхищённо произнёс Иван. – Я где-то слышал об этих родниках…
Между тем, поезд колыбелило в одичалом движении, и друзья незаметно уснули, озаряемые пламенем странной лампады…
3. Стоянка Пересветова
Иван проснулся от света, упрямо бившего в лицо рассеянным лучом. Он встал, стряхнул с себя сон, глянул в окно. Занималось утро… Одев джинсы и кожаную куртку на голое тело, Иван вышел из вагона. Он тряханул головой, разметав сбившиеся в локоны волосы, и вдохнул утренней прохлады, блаженно прикрыв глаза… Воздух бархатной осени нежил и успокаивал… Иван вдруг встрепенулся, резко выдохнул и произнёс:
– Да. Чудеса…
А внутренний голос вторил: «То ли ещё будет…»
Иван окинул взором пустырь, заплывший облавным маревом, посмотрел на свой вагон… Этот вагон, стратегически вклиненный в полупустынную глушь с берёзами и мусорной свалкой, служил Ивану жилищем. Вагон находился как бы в закуте небольшой рощицы, с одной стороны от которой виднелись жилые дома, с другой – высилась насыпь с «крепостью» гаражей, а сзади деревья уходили в отлогий овраг, заросший бурьяном. Прямо перед вагоном простирался небольшой угрюмый пустырь, уходивший в устье разбитой дороги. Он вполне мог бы служить вертолётной площадкой или детским футбольным полем с тенью для отдыха. Вагон врос колёсами в дикий грунт, хранивший дух тоски и свободы. Неподалёку дымилась свалка, куда постоянно что-то выбрасывали живущие поблизости люди. Но был у этого «очага» один постоянный смотритель, который периодически появлялся здесь и воршил хаотичную груду хлама, как правило, находя в ней какую-нибудь утварь и сжигая ненужный мусор. Так что, огонь здесь почти не угасал.
Иван задумчиво посмотрел на дымившую свалку, беззвучно шевеля губами, как бы что-то нашёптывая, видимо ещё не отойдя ото сна, затем опять направил взгляд в туманный пустырь, застыв отрешённым хранителем этого околотка свободы…
Внезапный шум движущейся машины заставил Ивана напрячься… Из глубины марева мягко выплыл чёрный «Мерседес» и остановился в нескольких метрах от Ивана. Из «Мерседеса» вышли трое внушительных людей: двое спортивно-крутого вида, в слаксах и кожанках, и третий – в солидном костюме, со статью рантье, в изящном «поляроиде» и с проседью в висках, – судя по всему, их главный. Этот респектабельный с седыми висками небрежно ослабил галстук, сверкнув массивной печаткой, и с бесцеремонностью мафиози обратился к Ивану:
– Ну что, философ, решил уйти в расход? Или одумался?.. «Бабло» приготовил?..
Иван смотрел как бы сквозь него, отрешённо и сумрачно.
– Где ж его взять, – с ироничным спокойствием ответил он.
– Меня это не колышет; буксуешь тут на нашей территории – плати аренду. Иначе спалим, – бесцеремонно и властно продолжил мачо в «поляроиде». Все трое подошли почти вплотную к Ивану.
Иван вздохнул и, молча повернувшись, направился к двери вагона…
Тут один из «кожаных» – бандитообразный верзила выкрикнул:
– Э! Ты чо, нюх потерял?! Я тебя враз вылечу!
Он резко подскочил к Ивану и, перехватив его за шею, приставил к горлу пистолет…
– «Лютый», оставь его. Он мне живой нужен, – спокойно произнёс главный.
«Лютый» отпустил Ивана, убрал пистолет, нервозно крутанул головой и процедил, напрягая желваки:
– Живой, неживой… Фил-лософ…
– Драгоценнейший, – глумливо добавил третий хардмэн, до этого молчавший.
Главный внимательно посмотрел на Ивана, словно пытаясь в нём узреть что-то новое, и с деликатным издевательством произнёс:
– В общем, Пересветов, готовься к переезду… Тем более – ничего твоего здесь нет…
– А я вс? сво? ношу в себе.
– Да ладно, ты тоже вон, – в коже ходишь, – иронично отметил поляроидный мачо, акцентируя взгляд на затёртой кожанке Ивана.
– Все мы в коже ходим, – внезапно парировал Иван.
«Лютый» тут же напрягся:
– Ты не хами, философ; а то урою. А патлы мы тебе урежем…
– Как знать, – задумчиво ответил Иван.
«Лютый» в ярости рванул было к Ивану, но его тут же остановил предводитель, схватив за руку:
