скачать книгу бесплатно
Пламя Сердца Земли
Светлана Багдерина
И стали они жить-поживать... #6
Царь Костей с исполинским войском при поддержке Змея-Горыныча подступает к стенам Лукоморска. Как бы бесстрашны, упорны и изобретательны ни были защитники города, шансов выстоять против невиданной мощи волшебства и стали у них нет. Вернее, не было – пока в окошко дворца не влетел на Масдае его премудрие Агафоник Великолепный с подарком горных демонов в мешке, незаконченным высшим магическим образованием за душой и бесценной шпаргалкой в рукаве. Но даже с этими сокровищами современной магии исход осады остается под сомнением. Ведь судьба Лукоморска, его отважных защитников и даже всего Белого Света решается не под стенами столицы, а в далеком царстве Костей, в замке Костея, в Проклятой башне, куда попасть Ивану, Серафиме и Находке без приглашения хозяина замка нельзя никак…
Светлана Багдерина
Пламя Сердца Земли
Пришла беда — затворяй ворота.
Лукоморская поговорка
Первое заседание оборонного командования Лукоморья закончилось быстро и ничем.
Узнав о грядущем нашествии вражеских орд, поглядев на карту и померив расстояние от границы с Сабрумайским княжеством до Лукоморска пятерней, бояре пришли по очереди в шок, ужас, возбуждение, раж, и закончилось всё тяжелым случаем ура-патриотической лихорадки.
Боярин Никодим провозгласил, и все остальные, на мгновение задумавшись над альтернативой, его поддержали, о желании вести военные действия малой кровью на чужой земле. Но поскольку к предполагаемой дате нашествия собрать, снарядить и обучить хоть сколько-нибудь заметное войско для опережающего удара возможным никак не представлялось, порешили встретить захватчиков на границе и устроить им последний день Пнёмпеня.[1 - Что такое или кто такой Пнёмпень, бояре не знали, но звучало красиво, многозначительно и достаточно угрожающе.]
Одинокий несогласный голос новоявленного князя Грановитого обкомом был показательно проигнорирован, главнокомандующий армии всея Лукоморья царь Симеон, поддавшись на этот раз общественному мнению, настаивать не стал, и высокородные разошлись с прямым поручением разработать в двухдневный срок и представить пред ясные очи план Костейской кампании.
Оставив Граненыча кипеть в пустом зале от бессильной злости.
Данила Гвоздев, сочувственно поморщившись и пожав плечами, отправился набирать добровольцев, а Митроха, путаясь с непривычки в полах шубы с царского плеча,[2 - Шуба ранее принадлежала отцу старого царя, ибо в шубе с плеча самого Симеона запутаться мог разве что двенадцатилетний подросток. В шубе же Василия могли с комфортом поместиться шестеро таких, как Граненыч.«Второй случай за день», — озабоченно подумал Симеон, оглядывая нескладную фигуру, больше напоминающую огородное пугало, чем благородного князя. — «Не пора ли подумать об изобретении какого-нибудь другого знака отличия? Например, медали…»] в самом черном из своих самых отвратительных настроений направился в библиотеку.
— Ах, Митрофан, Митрофан… — встретил его на пороге своей волшебной каморки в соседнем измерении Дионисий, горестно качая головой. — Можешь не рассказывать: я там был и все слышал… Как нехорошо… Как всё нехорошо… Почему бояре не хотят видеть очевидное? Врагов же больше, и они лучше обучены! На равнине они сомнут нашу армию, как горная лавина сминает и корежит редкие кусты! Даже я, библиотечный, не имеющий к военному делу никакого отношения, понимаю это! Почему не понимают они, воеводы?
Граненыч, успев немного успокоиться по дороге, с угрюмой физиономией молча скинул шубу в прихожей, прошел на кухоньку и сел за стол.
— Чаем напоишь, хозяин?
— Конечно, Митрофан, самовар только что вскипел. Тебе с мятой, с малиной, с кипреем, со смородиновым листом, с чабрецом?..
— Давай с мятой, — махнул рукой Граненыч. — Кстати, давно хотел тебя спросить, если не возражаешь…
— Да, спрашивай, — удивленно взглянул на друга хозяин библиотеки.
— Откуда ты всё это добро берешь? В библиотеке у тебя, вроде, трава не растет, на кухне до недавних пор книг твоих никаких не было, чтобы Путем Книги туда пройти…
— Долгая история, — заметно смутившись, опустил глаза тот.
— Ну долгая так долгая… — вздохнул князь Митроха, снова вспомнил о сегодняшнем совете и еще раз вздохнул — на этот раз более выразительно и по другому поводу, и его словно прорвало:
— Понимаю я их, бояр-то, по-человечески, что ни говори… Врага к себе домой своими руками пускать кому ж охота… Да только другого варианта ведь нет, Дионисий! Правильно ведь ты заметил: нам супротив них в чистом поле не выстоять. Один против пятерых, при неблагоприятном рельефе окружающего ландшафта — где это слыхано! Пусть ты герой и один троих положил, да четвертый и пятый тебя всё равно достанут!.. Да и мы про их войско ничего кроме того, что летучая женщина царицы Елены сказала, не знаем. Может, их еще больше! Или меньше… Вооружение у них какое? Конницы сколько? Тяжелой, легкой пехоты сколь? Припасов надолго ли запасено? Велик ли обоз? Есть ли осадные машины? Какие? Сколько? Даже если царь Симеон мой план одобрит, а не ихний, без разведки на врага идти — всё одно, что слепому драться, как говорил генералиссимус Карто-Бито, это же и царю понятно!.. Должно быть. Наверное.
— А если разведчиков послать?.. — нерешительно предложил свежий тактический ход Дионисий, захваченный рассуждениями Граненыча, позабыв про медленно остывающий в самоваре чай.
— Можно и послать. Но это ведь сколько дней пути туда, да пока они эту армию найдут, да если враг их не схватит, да пока обратно доберутся…
— М-да… — невесело подпер рукой подбородок библиотечный, и голубые глаза за толстыми стеклами его очков печально заморгали. — Так ведь еще и неизвестно, кто первый до Лукоморья доберется — они или супостаты…
— Вот и я о том же… — сам того не замечая, скопировал его позу Митроха и мрачно уставился на рукомойник в углу невидящим взглядом.
Тяжелая атмосфера, воцарившаяся на кухне, давила, словно небо, упавшее на землю. Холодный чай был рассеянно разлит по чашкам и выпит без комментариев, печенья и аппетита, сухо тикали часы на стене, нарезая время на секунды, деловито возилась где-то под полом мышь, а они всё сидели и угрюмо смотрели куда-то в вечность.
И вдруг невеселое молчание было без предупреждения прервано Дионисием: он то ли вздохнул, то ли ахнул, глаза его широко распахнулись и застыли, а ладонь руки, так печально подпиравшей подбородок еще секунду назад, взмыла вверх и со всего маху шлепнула по столу.
Пустые чашки и Граненыч подскочили одновременно.
— Ты чег…
— Я придумал!!! — радостно улыбаясь от уха до уха, вскричал библиотечный и со всей дури затарабанил маленькой ладошкой по столу.
На этот раз испугались только чашки: князь Грановитый оказался морально готов к такой нехарактерной форме проявления эмоций в своем сдержанном обычно друге.
— Чего придумал-то? — только повторил он, надеясь, что смысл вопроса, наконец, дойдет до библиотечного, и он прекратит изъясняться странными жестами и начнет говорить на человеческом языке.
— Придумал, как вызнать всё про армию Костея, конечно!
— И как же?
— Надо попросить Кракова! — сияя, как начищенный пятак, объявил хозяин библиотеки и победно воззрился на Митроху, будто ожидая оваций и криков «браво!».
К его удивлению, ни того, ни другого не последовало.
— Кого-кого?.. — было единственной реакцией Граненыча.
— А разве я никогда не упоминал Кракова?.. — растерянно захлопал ресницами Дионисий. — Ох, прошу прощения великодушно… Краков — это ворон. Обычно он относит мои рукописи в издательство, приносит авторские экземпляры и гонорар…
— А на что ты тратишь гонорар, ежели не секрет, конечно? — не удержался от любопытства Граненыч.
— Естественно, на книги! — довольно улыбнулся библиотечный и продолжил: — Надо пригласить Кракова, объяснить ему наше непростое положение, попросить отыскать армию царства Костей и всё про нее разузнать! Вообще-то я его давненько не видел, даже мысли нехорошие в голову закрадываться начали уже было… Но вчера вечером он прилетел повидаться и сказал, что у него было сломано крыло, а теперь все в порядке, и он снова может летать!
— А он согласится? — апатия и уныние, словно осенние листья под напором урагана, слетели с благородного князя, и он загорелся новой идеей.
— Если попрошу я — то может быть…
— А чтобы наверняка?
— Чтобы наверняка, то должна попросить Обериха.
Кажется, это называется дежа-вю.
— Кто-кто?..
— Понимаешь, Митрофан, в жизни каждого человека… или представителя древнего народа, каковым являюсь я… всегда существует одна женщина, — сбивчиво заговорил библиотечный, — которая, как бы тебе ни было плохо и трудно, непременно поймет тебя, посочувствует от всей души… пожалеет так, что на сердце станет тепло и радостно, как бурной весной… Она поможет, не прося ничего взамен, поддержит, даже не спрашивая, нужно ли тебе это, так как прочтет всё в твоих глазах, приласкает, как солнышко в ненастье… И эта женщина…
— Да?..
— Эта женщина…
— Да?..
— Эта женщина — бабушка… — смущенно закончил хозяин библиотеки панегирик любимой.
— Твоя бабушка — дворовая? — нерешительно предположил Митроха после непродолжительного молчания, наполненного созерцанием. — Или как это называется у вас?..
— Моя бабушка — лешачиха! — с гордостью и нежностью ответил Дионисий, и глаза его под очками увлажнились.
Старая Обериха жила в самом дальнем уголке дворцового парка, там, где кончался тонкий налет цивилизации и начиналась настоящая глушь и дичь. Деревья и кусты, будто чуя защиту и заботу лешачихи, старались расти именно здесь, и среди них даже разворачивалась нешуточная конкуренция. Проигравшие экземпляры влачили жалкое существование, обрезаемые и подпиливаемые недрогнувшей рукой садовника по его или царской прихоти, в то время как преуспевшие в межвидовой борьбе образцы блаженствовали и процветали на неприступных для внешнего мира десяти сотках.
Не одно поколение садовников и их подручных, видя в существовании такого нетронутого уголка дикой природы личное и смертельное для себя оскорбление, вооружались пилами, ножовками, топорами и ведрами с садовым варом и побелкой, и с отвагой и беспечностью невежества выступали в поход против оберихиных палестин…
Назад возвращались немногие.
По крайней мере, в тот же день.
Остальных — без инструмента, шапок, сапог и большей части рассудка, с шальными глазами и несвязными речами, находили через неделю-другую — как правило, случайно. Дрожа и пристукивая зубами, местами подвывая от пережитого ужаса, они наперебой рассказывали, как столько дней подряд водил их по бурелому через тайгу проклятый леший, а когда им ненавязчиво напоминали об истинном размере поросшего деревами участка, начинали безумно хохотать.
После таких происшествий не поддающийся облагораживанию медвежий угол, как прозвали его во дворце, несмотря на полное отсутствие в нем медведей, надолго оставляли в покое.
Пока не приходил на государеву службу новый садовник, и все не начиналось с самого начала…
Некоторые, особо суеверные, поговаривали, что заросли эти заколдованы, так как их не тронул даже пожар, который разразился одной засушливой летней ночью несколько лет назад по неизвестной причине и погубил одним махом весь так тщательно лелеемый сад подчистую. Ревущий огонь, пожравший, не подавившись, всю культурную растительность, скамьи, беседки, статуи, садовый инвентарь, беспечно оставленные коротать ночь под звездами садовниками, и даже фонтанами, остановился у диких зарослей, словно налетел на железный занавес, нерешительно потоптался на месте и с пристыженными извинениями потух.
Популярности это событие несговорчивой лесополосе не добавило, но ныне здравствующее поколение работников секатора и лейки укрепилось в уверенности, что лучше обходить ее стороной.
Вот к такому замечательному уголку дворцового парка и прибыли в самом начале ранних осенних сумерек полный надежд князь Грановитый и нервно оглядывающийся по сторонам хозяин библиотеки.
— Ты кого-то боишься, что ли? — не выдержал Граненыч, когда они были уже почти у цели.
— Я?.. Нет, чего мне здесь бояться… Просто… с тех пор, как я ушел жить в библиотеку… я никогда не выходил на улицу. И небольшой приступ агорафобии — именно то, чего и следовало ожидать после стольких лет добровольного затворничества.
— Скольких лет? — полюбопытствовал Митроха.
— Столько не живут, — отмахнулся Дионисий и сделал решительный шаг вперед, в спутанные, словно давно нечесаные волосы неряхи, заросли орешника. — Но я твердо заявляю, что тебе тут опасаться нечего. Здесь нет ничего, что могло бы повредить тебе, пока я с тобой. Пойдем скорее. Мне так не терпится…
На улице еще разливался пепельный вечерний свет, но едва хлесткие ветки сомкнулись за спиной, как друзей окружила непроглядная тьма, как черная удушливая перина, отрезавшая не только закат, но и все звуки большого города, готовящегося ко сну. Кроме шуршания сухой травы под ногами и шороха раздвигаемых ими ветвей до них не доносилось теперь ни единого звука.
— Куда сейчас? — несколько тише, чем собирался, проговорил Граненыч.
— Не помню… — так же тихо и растерянно ответил библиотечный.
— Я думал, она тебя встретит.
— Может, она уже спит?
— В такую рань?
— Середина октября, — пожал невидимыми плечами Дионисий.
— И что ты предлагаешь?
— Давай пройдем еще — не исключено, что после неспешной прогулки по заповедным местам, бывшим мне когда-то вторым домом, я смогу вызвать в своей памяти местонахождение ее… ее…
Настороженная, но безобидная до сих пор тьма неожиданно вздохнула, зашевелилась, приобрела глубину и обдала пришельцев липким сырым воздухом с привкусом гнили.
— Так куда идти-то, говоришь? — непроизвольно поежившись, не слишком любезно посмотрел на друга Граненыч.
— К-кажется… туда, — определился библиотечный и уверенно двинулся вперед, рассекая маленьким плечиком недовольно заскрипевшие заросли и увлекая за собой Митроху.
Тьма, кажется, опешила от такого нахальства, удивленно отпрянула, мелькнув на секунду мелкими звездочками над головой, но этим проявление ее слабости на сегодняшний вечер и окончилось. Мрак взвился из-под самых ног чернильными клубами, и они очутились в самой полной и непроглядной мгле, какую только могла породить защитная магия залегшей на зимовку старой лешачихи.
Граненыч инстинктивно остановился и осторожно протянул руку вправо, где в последний раз видел Дионисия, но вместо теплого плеча друга пальцы его сомкнулись на чем-то холодном, жестком и мокром.
Вокруг его запястья быстро, со свистом, обвилось нечто. Он дернулся было, но тут же замер: скорее он бы остался без конечности, чем поддались бы те невидимые, но цепкие силки, в которые он угодил.
— Дионисий?.. — нервно позвал он, но слова, едва срываясь с губ, растворялись в промозглом холоде без остатка, не долетая даже до его собственных ушей. — Дионисий!..
Митроха замер. Что-то или кто-то проворно обнял железной хваткой его вторую руку, обе ноги и теперь принялся за талию.[3 - Хотя с этим у противника могли возникнуть непредвиденные проблемы, с которыми уже успел столкнуться придворный портной вчера вечером: «Сорок три на сорок три на сорок три — где будем талию делать?»]
— Отпусти, окаянный!.. — отчаянно рванулся он, как муха, запутавшаяся в паутине, но кроме ощущения того, что, так и не найдя талию, незримый враг решил обмотать своими удавками его тело целиком, другого результата не было.
Свободной оставалась только шея.
Ой, сглазил…
Кто-то или что-то мягкое ударило его под коленки, и если бы не прочные, словно железные, растяжки, не позволявшие ему и шевельнуться, он бы свалился в траву, скрывавшую, как мины, перестоявшие склизкие грибы.
Но это что-то не отступало и не сдавалось: оно возилось у него под ногами, пинаясь и брыкаясь что было сил, и несколько раз весьма чувствительно угодило прямо по косточке на правой ноге.
— Дионисий?.. — попробовал еще раз Граненыч, и звук, вырвавшийся из его сжатого страхом и неторопливой, но эффективной удавкой, горла был настолько слабым и сиплым, что не разбудил бы даже спящего зайца. — Дионисий!!!..
— Ба…буш… ка… — едва слышно донеслось откуда-то из района его правого колена то ли агонизирующее шипение, то ли предсмертный сип.[4 - Разница исключительно академическая.]
И через долгую, как столетие, секунду снова:
— Ба…буш…ка!..
Тьма как будто прислушалась, стала осязаемой, настороженной, сонно-недовольной.
— Ба-буш-ка!!!.. — прохрипел хозяин библиотеки, кашляя и задыхаясь. — Это я… Дио… то есть, Непруха!.. Помоги мне!.. нам!.. Скорее!.. Ба!!!..
Темнота на мгновение замерла, потом недоверчиво заворочалась, закряхтела и стала редеть. Проступили смутные очертания деревьев, кустов, странных коряг и причудливых узловатых корней, волнами выпирающих из отжившей свое лето травы…
Сонный лес зашумел, затряс ветвями, словно человек, не верящий своим глазам — головой, и из самого бурелома выступила сутулая простоволосая старуха двухметрового роста, в длинной пестрой рубахе из бересты, в лыковых лаптях на босу ногу и с толстой корявой веткой в тощей жилистой руке.
— Это кто еще тут на зиму глядя разорался? Вот я вас сейчас, крикунов-то, по горбу батогом-то вытяну, будете знать, как…
