скачать книгу бесплатно
Змея в изголовье
Владимир Свержин
МакАйрин Джей
Магические легенды
Этот великолепный кристаллический цветок, именуемый древними Ратгарна, явился людям еще во времена фараонов. И уже тогда отыскался мудрец, решивший надежно спрятать его от чужих глаз. Однако даже самое надежное укрытие со временем перестает быть таковым. И человеческая драма, песчинка на весах истории, может сорвать настоящую лавину. На пути этой лавины становится таинственная организация хранителей, которая со времен крестовых походов принимает на себя основной удар пытающегося ворваться в этот мир воплощенного зла. Части распавшейся Ратгарны – вовсе не милые сувениры, какими могут показаться, и люди, взявшие их себе, одновременно принимают нелегкий жребий. Но что будет, если собрать древний артефакт целиком? И чего на самом деле желают те, кто пытается это сделать?..
Владимир Свержин
Змея в изголовье
© Свержин В., Мак Айрин Дж., 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017
Пролог
Саид остановил коня и спрыгнул наземь. Его внимание привлек камень, что был недавно перевернут и темнел среди более светлых, спозаранку высушенных палящим солнцем. «Так и есть, – подумал юноша, внимательно оглядывая след, – здесь ее конь упал от усталости». Он перевел взгляд чуть в сторону: на сером песке меж камней едва проглядывала вмятина, какую оставляет человеческая пятка, если ее обладатель что-то с силой тянет. «Пятка узкая и, – он поглядел на примятые травинки меж камней, – нога маленькая». Так что, если владыка небес не решил над ним подшутить, он близок к цели. Это та, кого он ищет. Саид ясно представил, будто увидел, как девушка силится поднять на ноги рухнувшего коня. Вон он лежал, камни вдавлены в песок.
Саид покачал головой. Конечно, ему, с малолетства выросшему при храме, не было дела до жизненных перипетий джуххаль, не сведущих в вере, и уж тем паче до франков-иноверцев. И все же… что могло заставить девушку, судя по следу, невысокую и хрупкую, мчать целый день, загоняя скакуна, не обращая внимания на палящий жар, на пыль, забивающуюся в рот и нос, заставляющую глаза плакать помимо воли? Ну да это не его дело. Его дело – отыскать беглянку и вернуть отцу.
Ясно, что по своей воле он бы не стал за ней гоняться. Но так велел Джемаль, а слово аджавида, совершенного хранителя священного храма, все равно что воля небес. По сути, так оно и есть: аджавид Джемаль – земные уста Создателя Истины.
И все же, рискуя навлечь на себя гнев аджавида, тогда он не удержался от вопроса:
– О, хранитель Завета, как же смогу я исполнить порученное мне, когда наши правила запрещают мне прикасаться к женщине и даже разговаривать с ней?
– Так и есть, мой мальчик, похвально, что ты послушен закону. Но, исполняя волю настоятеля, ты обязан совершить беспрекословно любое деяние, пренебрегая иными запретами. Ибо как есть одежда для всякого дня и одежда для служения, так разные правила существуют для разных случаев.
Саид молча склонился перед мудрым старцем, решив не задавать больше вопросов. Однако Джемаль все-таки счел нужным объяснить:
– Она дочь кади из ближнего селения, того самого, откуда в башню привозят снедь. Она виновна в дерзости и непослушании. Ей нет прощения. Капризной девчонке вздумалось перечить отцу, нашедшему ей хорошего жениха. Но отчего-то мудрый кади решил не карать ее за побег, а лишь вернуть под отчий кров. Не сомневаюсь, глупая девица уже одумалась, ибо после мягких ковров и фиников, после чистой воды и тенистых пальм ее удел теперь – мрачные горы и жаркая пустыня. Неразумная бунтовщица заслужила этот урок.
Езжай, найди ее, покажи вот этот перстень, – Джемаль поднялся с высеченного в камне сиденья, похожего на трон. – Видишь, на нем выгравирована султанская тугра – знак власти ее отца. Это залог того, что почтеннейший кади прощает свою непутевую дочь. – Он протянул Саиду черненый серебряный перстень. – Не мне судить мирян, но я считаю, что это оплошность. – Саид молча кивнул. – Я вижу, ты хочешь что-то спросить, – вперив в молодого стража пронзительный взгляд почти черных глаз, тихо проговорил аджавид.
Саид опустил взгляд, пряча радость, смешанную с гордостью. Такое щекотливое поручение говорило о многом: простого стражника мудрейший Джемаль не стал бы посылать туда, где скопища шайтанов угрожают душе истинно верующего. А значит, верховный хранитель возлагает на него особые надежды, выделяет среди прочих молодых стражей и, возможно, желает приблизить к себе, чтобы сделать одним из посвященных! От такой перспективы у него радостно заколотилось сердце. Однако запоздалая мысль обожгла, будто удар витого бича: «Что, если я не справлюсь? Я понятия не имею, как обращаться с женщинами. Но сколько раз приходилось слышать, что каждая из них – гнездилище порока и смертельный искус для мужчины!»
– Прошу простить, если омрачаю твой дух пустыми сомнениями, только что мне предпринять, если беглянка не пожелает возвращаться?
– Саид, – в голосе старца зазвенела сталь, как в те давние годы, когда он командовал отрядом стражи на страх разбойникам, промышлявшим на ближних караванных тропах, – отыщи и привези!
Молодой воин, кланяясь, вышел из потаенной залы. Больше всего в жизни он желал сам когда-то занять место просветленного наставника истины, однако путь к этому был долог и непрост. Для этого мало быть отличным следопытом и поражать летящую птицу первой же стрелой. Одному Творцу ведомо, когда сумеет он стать опытным настолько, чтобы водить отряд стражи, бдительно охраняющий от разбойников ближнюю округу. Поставят ли его во главе всей явной и тайной стражи древнего святилища?
Только после этого он станет уккаль – знающим, допущенным к служению реликвии, хранимой в стенах монастыря, достойным приобщения к ее величию. Лишь тогда… Если очень повезет… Если мудрость его будет сочтена высочайшей и вера признана безупречной… он будет избран хранителем тайны тайн. А до того… до того он знает лишь, что святыня требует беззаветного служения, и этого довольно.
Саид огляделся: красные склоны гор все более темнели и покрывались черными складками. Скоро ночь.
«Конь загнан, ему нужно отдохнуть. Девушка, если, конечно, иблис окончательно не лишил ее рассудка, не решится идти ночью, ведя коня в поводу. Тем паче скоро выйдут на охоту волки. На вооруженного всадника они нападать не станут, а на усталую девушку с обессиленным конем очень даже могут. Тем более если голод согнал вместе трех, а то и четырех зверей. – Саид точно с высоты птичьего полета представил себе окрестные земли. – Пожалуй, она постарается укрыться в Драконьем ущелье». Он поежился.
Поднявшийся с полудня ветер усиливался. Темнобрюхие, будто извалянные в пыли, слоистые облака с изорванными в клочья серыми краями надвигались, превращаясь в небесных чудовищ, хищных демонов пустыни. Еще недавно они лениво, словно овцы в бескрайнем синем поле небес, медленно брели неведомо куда. Но сейчас и самому быстрому скакуну не угнаться за ними. Мрачные тучи несутся, пришпоренные сполохами далеких молний, каждый миг изменяясь и пугая опытного наблюдателя – надвигается песчаная буря. Молодой воин утер пот со лба: «Следует поторопиться».
Словно подтверждая его мысли, ветер рванул еще сильнее, едва не сорвав широкий бурнус с его плеч. Саид подхватил его, не дав улететь, вскочил на встревоженного коня, нервно бьющего копытом, и ударил коленями по бокам скакуна.
Молодой воин оглянулся на почти отвесные склоны гор. Еще недавно радовавшие глаз чередованием красных и черных полос, сейчас они возвышались непроницаемой темной громадой. Как будто несущиеся по небу тучи разбиваются о них, оставляя на память мрачный след. «Надо спешить!» – Саид пустил коня в галоп. Умный скакун, выросший с самого жеребячьего возраста под неусыпной опекой воина, чувствовал каждое его прикосновение и, подобно верному псу, отзывался на свист.
В этот миг благородное животное не хуже человека понимало, какая опасность грозит им обоим, и мчалось, спеша успеть к укрытию до того, как бездушная песчаная волна накроет испуганно замершее предгорье, сокрушая все живое, хороня без следа всякого, кто имел неосторожность встать у нее на пути.
Драконье ущелье – широкий разлом, возникший еще в те далекие века, когда земля сотрясалась, будто в лихорадке, от катаклизмов, менявших лицо планеты, иссушающих моря и воздвигающих горы. Оно появилось словно вдруг: широкой расщелиной в камнях, извиваясь меж обрывистых берегов, точь-в-точь пересохшее русло некогда бурного, но давно сгинувшего потока. Лишь в сезон дождей здесь скапливалась вода, да и то в самых глубоких местах она не доходила и до пояса. Сейчас воды не было. Да она никогда и не задерживалась тут надолго.
Постепенно углубляясь, дно ущелья вдруг будто срывалось в глубокую пропасть. И лишь узкая тропка-карниз позволяла человеку идти дальше. Для коня это место было непроходимо, так что дальше мятежной дочке кади не пройти. На ее счастье как раз поблизости имеется небольшой грот. Если беглянка его заметит – она спасена. А нет – какая разница, все равно он поймает ее. Из Драконьего ущелья иначе не выбраться!
Он сам пока не знал, что будет говорить неведомой ему девице с красивым именем Амина. До сего дня он видел девушек лишь издали, наблюдая, как в недалеком оазисе они набирают воду из благословенного источника, бьющего среди камней. Они казались ему неземными созданиями, таинственными и непостижимыми. Ничего из его нынешних знаний и умений не могло подсказать воину, как вести себя с беглянкой. Ничего из его прежнего опыта. Впрочем, велик ли был этот опыт?! Он помнил лишь мягкие нежные руки матери, ее долгие ласковые песни. Но чем дальше отматывало время свою бесконечную нить, тем больше все это казалось ему волшебным сном. Он чувствовал только смутное волнение, легкую дрожь в предвкушении неведомого.
Саид быстро спешился и повел коня в поводу. Мчать без оглядки дальше было опасно. Наносной песок и каменные осыпи всякий день изменяют дно ущелья, так что знакомой тропы тут и быть не может. Неосторожный шаг – и конь упадет, может сломать ногу. Тогда молись, чтобы самому добраться живым до людского жилья. Преследователя неожиданно кольнула мысль: «Знает ли об этом беглянка? Вряд ли за свою недолгую жизнь она выезжала куда-нибудь из дома так далеко, а если и выезжала, то в сопровождении отца и братьев. И, конечно, не в эти дикие земли. Что это ей вдруг вздумалось…?»
Он вдруг поймал себя на мысли, что невесть почему беспокоится о незнакомой девушке, и тут же одернул себя: как же так? Ему о ней не то что не следует думать с состраданием, но и вообще думать запрещено! Она провинилась, и ей нет прощения! А если мудрый судья кади решил по-другому, то он отец и в своем праве. А его послали привести ее к кади точно так же, как доставил бы к нему пойманную на охоте лань. Единственная разница – эта «козочка» должна остаться живой и здоровой. Так велел наставник, а стало быть, такова воля неба.
Саид шел поспешно, хотя высокий склон и защищал воина от первых порывов песчаной бури, но, как бы то ни было, стоило укрыться и переждать. Хорошо, если беглянка отыскала пещеру, если же нет – придется вернуться с пустыми руками и доложить, что волей Создателя несчастная оставила этот мир. Ему вновь стало отчего-то ужасно жалко взбалмошную девчонку, и он снова одернул себя, но вдруг услышал вдали испуганное, а затем отчаянное ржание коня.
Завывающий над головой ветер почти совсем заглушил его, но Саиду послышалось, что за ржанием последовал человеческий крик. «Ну конечно! – обожгло его недоброе предчувствие. – Как я мог надеяться на лучшее? Глупая девчонка не пожелала остановиться, полезла на карниз. А дальше…» Он не хотел думать о том, как срывается вниз конь и девушка летит в смертельную пропасть, даже не успев высвободить ноги из стремян. Но картина гибели красавицы помимо его воли упрямо вставала перед глазами. Саид понятия не имел, действительно ли она хороша собой, но за годы, проведенные в святилище, он иногда, пусть только издали, видел женщин, и все они представлялись ему таинственными и прекрасными. И уж конечно, эта была самая необычная из всех.
Еще бы! Не всякий мужчина решится идти в пустыню, даже опытный караванщик рискует здесь пропасть без вести в такой песчаной буре или сломать шею на одном из горных обрывов. А тут какая-то девчонка! Он перешел с шага на бег, надеясь, что еще сумеет помочь несчастной. Конь тоже перешел с шага на легкую рысь, спеша за хозяином. До предательского карниза оставалось совсем немного, когда тренированный глаз воина заметил тень, метнувшуюся в темный провал. «Это же пещера!» – сообразил молодой хранитель древней святыни. Карниз начинается шагов через тридцать. Там и в ясную-то погоду пройти можно только бочком, держась руками за выступы в скале. Но размышлять дольше не было ни времени, ни смысла.
Он метнулся вслед за фигуркой, исчезнувшей в темном провале, и у самого входа в пещеру услышал:
– Остановись или я убью себя!
Голос, которым были произнесены слова, был куда приятней, чем их смысл, но крик, Саид понимал это, был криком отчаяния. Что бы он себе ни придумывал по дороге, какие бы слова ни подбирал, сейчас все это не годилось. Подобно тому, как загнанная в угол крыса бросается на кота, беглянка в этот миг утратила разум, и слова увещевания стали бы пустым звуком. Медлить нельзя! Здесь была та, за кем он следовал с самого утра и до заката, чьи следы выискивал и разбирал так тщательно и скрупулезно.
Значит, пришло время действовать: во исполнение приказа мудрейшего Джемаля он должен был решиться на мысленную оговорку – такию, ибо в этом есть великая польза, даже размышлять о которой для него грех. Что бы там ни надумала сумасбродная девица, приказ должен быть исполнен, даже ценой жизни.
– Но если я не войду, то погибну! – с испугом и даже с мольбой в голосе прокричал Саид. – Кем бы ты ни была, я не причиню тебе зла. Но там, наверху, начинается песчаная буря…
– Тебя послали за мной? – будто не слыша слов юноши, выкрикнула беглянка. – Кто? Отец? Или тот вислобрюхий шакал, которого, на беду, он избрал мне в мужья?
– Я не ведаю, кто ты и о чем говоришь. Я воин-хранитель из святилища, что на горе близ древних копий Сулейман-мелика. Я был в дозоре, когда заметил приближение бури. Прошу, спрячь оружие, иначе я и мой конь погибнем!
– Ты говоришь правду?
– Во имя Аллаха милосердного, поверь мне! – выкрикнул Саид, не отвечая на вопрос. – А если не веришь мне, то спаси хотя бы коня.
Это была своего рода уловка: лишенный хозяина скакун все равно бы привез беглянку к святилищу, ибо с детства был приучен находить дорогу и возвращаться туда. Конечно же, девушка об этом не знала и, пораженная такой самоотверженностью, спрятала за широкий пояс искривленный, будто львиный клык, отточенный кинжал джамбию. Удовлетворенный результатом, Саид повернулся, свистнул, призывая скакуна, и поднялся в пещеру к девушке. Конь начал медленно подниматься по осыпи и в конце концов улегся у самого входа, закрывая узкий проем своим мощным телом.
– Его не засыплет? – встревоженно спросила девушка, глядя на легконогого вороного красавца.
– Этот камень, нависающий над пещерой, направит поток ветра и песка выше коня, – устало прислонясь к каменной стене, отозвался воин и, в свою очередь, спросил, чтобы как-то поддержать разговор: – Когда я добирался сюда, слышал конское ржание. Это твой?
– Был мой, – утирая слезу, тяжело вздохнула незнакомка. – Увы, на горе мне, когда я забиралась сюда, из пещеры вылетели две большие черные птицы. Конь испугался и понес, а дальше пропасть.
– Плохо, очень плохо. Как теперь без коня? А птицы – это карачуны-змеееды, вон их гнездо, – Саид указал на каменный уступ. – Редкий гость в наших краях. Одно хорошо – кобр можно не опасаться.
– Какая разница теперь? – всхлипнула девушка, обреченно закрывая лицо руками. – Быть может, змея была бы сейчас лучшим исходом. Кобра не заставляет свою жертву долго мучиться. А вот родной отец, говоривший, что любит меня, обрек единственную дочь на годы мучений! Горе мне, несчастной!
Сердце молодого воина заколотилось часто, требуя встать на защиту бедной девушки. Он уже живо представлял себе коварного седобородого кади, за пригоршню дирхемов желающего продать это небесное создание в гарем какого-то ненасытного чудовища. Конечно, не его дело вмешиваться в мирские дела, но больше всего на свете ему хотелось сейчас полоснуть саблей по горлу злодея, задумавшего обречь рыдающую в шаге от него несчастную на годы слез и страданий.
Саид, пьянея от собственной наглости, от осознания совершаемого греха, протянул руку и коснулся девичьей щеки.
– Не плачь, не надо. Аллах милостив, он не оставит того, кто искренне взывает к нему. Ты пыталась сбежать из дома, но он отнял у тебя коня, чтобы ты не могла этого сделать. Такова его воля. И ни ты, ни я не изменим ее. Однако он не оставил тебя заботой, ибо направил сюда меня.
Девушка утерла слезы со щеки и глянула на собеседника глазами, полными надежды.
От этого взгляда у Саида разум стал туманиться, как будто он провел с непокрытой головой на солнце несколько часов кряду.
– Когда мой Ар-рих Аль-асвад умчался навстречу гибели вместе со всеми припасами еды и воды в переметных сумах, я уж было подумала, что Аллах и меня обрек на верную смерть. Но, наверное, ты прав, он послал тебя, и это добрый знак. – Она коснулась замерших у ее щеки пальцев юноши, и тот в испуге отдернул их, вызвав у красавицы невольную улыбку.
Саид промолчал, потупил глаза, чтобы скрыть бушующий в сердце пламень. Стараясь не глядеть на девушку, он вытащил из седельной сумы огниво, кожаную флягу и лепешки с козьим сыром.
– Воля Аллаха известна лишь Аллаху, – не поднимая глаз, буркнул он. – Здесь немного еды и вода, а гнездо этих птиц послужит нам топливом для костра. – Страж отошел и вскоре вернулся с гнездом в руках. – Нам повезло, здесь яйца, мы запечем их.
– Не знаю твоего имени, но что бы я делала без тебя?!
Юноша едва не задохнулся от этих слов и с трудом, будто на языке лежал увесистый камень, представился:
– Саид, Саид ибн Назир.
Его глаза уже вполне привыкли к темноте, и он прекрасно видел девушку, которую вскоре предстояло обманом доставить в дом старого кади, ибо, увы, такова была воля премудрого Джемаля: тонкое лицо, большие глаза, отточенные стрелки бровей, устремленные к вискам, изящны; прямой нос, чуть-чуть пухлые губы, к которым с неодолимой силой тянуло прильнуть своими обветренными растрескавшимися губами, как умирающему от жажды – к источнику холодной родниковой воды. Он с трудом отвел глаза, сжал в замок пальцы, едва сдерживаясь, чтобы не схватить за ее тонкую талию и не прижать девушку к себе. Он не должен был делать этого, не смел.
– Расскажи лучше, кто ты и как очутилась здесь, в этих страшных местах? – борясь с искушением, выдавил юноша.
– Я Амина, дочь кади из Аль-Нузы.
– Мне доводилось видеть твоего отца. Весьма почтенный человек, – негромко отозвался Саид, подсаживаясь вплотную к девушке. Та будто не заметила этого или, что более вероятно, сделала вид, что не заметила.
– Так и есть. Все годы жизни я полагала, что нет добрее и мудрее человека, чем он. Но, должно быть, иблис лишил разума и отобрал у него сердце, раз он решил выдать меня замуж за сына караванщика Мустафу Валида! Это чудовище, от которого даже верблюды шарахаются безлунной ночью! Караванщик несметно богат, но сын… Поговаривают, его мать, перебрав араки, согрешила с горным дэвом, явившимся ей в образе рогатого змея. И плод их страсти… – Девушка передернулась от омерзения. – Словом, я сказала отцу, что скорее умру, чем выйду за этого толстого, слюнявого, кривозубого выродка Мустафу. Отец велел меня запереть, чтобы я не смела перечить его воле. А я… – Она вздохнула: – И вот я здесь.
– Но как так можно? – неподдельно ужаснулся Саид, представляя на месте едва известного ему кади мудрого старца Джемаля. – Ведь он твой отец, его воля – воля небес!
– Конечно, можно! – взвилась девушка. – Или ты думаешь, что я вовсе не человек и не могу чего-то желать или не желать?
– Желать можно, однако послушание и смирение подобают тому, кто хочет удостоиться милости Аллаха.
– Я не щенок и не жеребенок, которого можно подарить кому вздумается или купить за десяток монет!
– Уверен, что отец желает тебе только лучшего.
– А если так, то почему он не желает слышать меня? Для меня лучше смерть, чем такой муж! – Она вскочила, едва не опрокинув флягу. – Я сама желаю распоряжаться своей участью.
– Но такого не бывало нигде и никогда. Женщина должна повиноваться, вести дом и растить детей. – Голос молодого воина дрожал, но не от возмущения, которое должно было в этот миг объять его душу, а от неуверенности, от сомнения, невесть откуда закравшегося в сердце. Конечно, древний уклад жизни был выверен многими поколениями и с абсолютной ясностью определял, что хорошо и что плохо для правоверных. Но все же, быть может, как раз именно эта девушка являла собой невероятное исключение?! Ведь каждый верующий помнит царицу Сабы, которая сама избирала себе мужа и сочла достойным себя лишь мудрейшего Сулейман-мелика. И коль душа после смерти переселяется в новое тело, кто знает, быть может, перед ним новое воплощение повелительницы Сабы?!
– Так говорят лишь те, кто ничего не видит дальше собственной тени! Мой дед еще помнил времена, когда жена мелика франков, Альенор, прибыла в наши земли с отрядом из одних только женщин. Это правда! Чистая правда! И, по словам деда, она сражалась не хуже мужчин. Если она посмела распоряжаться своей жизнью, то почему я не смею распорядиться своей? Я не хочу никого вести в бой, я просто не желаю быть женой чудовища! Разве я хочу многого?!
Саид едва сдержался, чтобы не закричать: «Нет! Конечно, нет!» Но девушка, казалось, даже не обратила на это внимания. Молодой воин отхлебнул воды, стараясь как-то загасить огонь прежде неведомой ему страсти. Красавица вдруг застыла на месте, вперив в собеседника долгий, будто изучающий, взор. Саиду казалось, что все тело его трепещет, так что он едва смог проглотить воду, застрявшую в горле.
– Я думаю, Аллах не зря послал тебя мне в помощь, – вдруг каким-то очень нежным приглушенным голосом проговорила беглянка. – Он на моей, а вернее, на нашей стороне. Ты молод, силен, ловок, несомненно, храбр и, пожалуй, хорош собою. Если ты станешь моим мужем, я уж никак не смогу стать женой несносного Мустафы.
– Я?! – нелепо протянул Саид. – Но как же? Я же…
Она присела и обхватила его шею руками:
– Послушай, послушай меня, Саид ибн Назир. Кто поверит, что мы провели ночь вот так рядом и не стали близки, как муж и жена?! Даже если завтра люди моего отца поймают нас, я объявлю во всеуслышание, что ты мой муж.
– Но мне не подобает даже и думать о женщинах! – в ужасе выкрикнул хранитель тайного святилища.
– Аллах выше закона и всякого запрета! Мы здесь, ты и я. И ты думаешь обо мне, – томно проворковала девушка, обжигая собеседника жарким дыханием. – Я вижу, я чувствую это! То, что должно случиться, непременно случится по воле Аллаха! Я знаю, я читала об этом в повествованиях «Тысячи и одной ночи». Приди же ко мне и не оставляй меня ни сегодня, ни впредь! И ты и я нарушили запрет. Но как нельзя войти в дом, не открыв дверь, так и здесь… – Она обвила мускулистую шею воина тонкой рукой и зашептала отчаянной скороговоркой: – Дальше все будет хорошо! Все будет замечательно! Когда закончится буря, мы вместе пойдем в Бир-эс-Сабу! Мы падем на колени и будем умолять праведного шейха соединить нас перед Богом и перед людьми!
Саид почувствовал, как мутится его разум. Он хотел вскочить, шарахнуться прочь от наваждения, но тело, всегда безропотно повиновавшееся приказам мозга, словно взбунтовалось и не сдвинулось ни на волос. Легкое сладостное дыхание красавицы обжигало его, но дарило никогда прежде не ведомые радость и блаженство. Их губы слились в поцелуе и разъединились лишь под утро, когда рассветная прохлада начала пробирать нагие тела.
Ласковые, еще совсем не палящие лучи утреннего солнца гладили землю, точно успокаивая ее после ночного кошмара. Сейчас, в полном безветрии и легкой прохладе, жизнь казалась уже совсем не такой ужасающей, как в полночь, под завывания не на шутку разыгравшейся песчаной бури. Проснувшись, Саид лежал, боясь открыть глаза, купаясь в ощущении ее теплого тела, прильнувшего к нему, мысленно разглядывая обнаженную красавицу, раскинувшуюся на его плаще. Его ладони заныли, требуя нежных прикосновений к шелковистой коже девушки, и сердце зазвучало, будто гонг, призывающий воинов к схватке. Но вот Амина пошевелилась, просыпаясь, и он, уже возвращая над собой власть, встал, чтобы одеться.
«Как же так, – крутилось у него в голове, – я нарушил запрет, коснулся женщины, обладал ею, будто муж, и что же?! Почему небеса не разверзлись и молния не испепелила меня за святотатство?! Но ведь я исполнял приказ Джемаля… – быстроногой ящеркой мелькнула в голове спасительная мыслишка. – Не ври себе, этой ночью тебе не было дела ни до Джемаля, ни до его приказа! Ты забыл о своем долге, значит, проклят и обречен!»
– Теперь в селение мне возвращаться нельзя, – нимало не смущаясь наготой, проговорила девушка. – Как же это вдруг Амина, дочь кади, и вдруг так опозорила свой род!
Саид отвел глаза, мучительно стараясь перестать любоваться лицом и телом подруги.
– Свет очей моих, ты ведь не оставишь меня? – продолжила нежно мурлыкать девушка.
Юноша мотнул головой, горло перехватило, будто удавкой, места для слов уже не оставалось. Он быстро, как делал это всегда, начал одеваться. Она испытующе смотрела на него, скрыв плечи и грудь под легкой полупрозрачной накидкой. Саид поспешно схватился за кушак, и в тот же миг массивный перстень с султанской тугрой выпал наземь, едва не ударив его по ноге.
– Что это? – Амина наклонилась к блеснувшему предмету и тут же отпрянула, узнав отцовское кольцо. – Так, значит, все ложь! Это все же отец послал тебя? Говори, он?! Я узнаю этот перстень! – Она выхватила из лежавших у изголовья ножен отточенную джамбию, вскочила и напряженно встала у стены, яростно сверкая глазами. – Не подходи! – недобро процедила она.
– Постой! – Саид протянул к ней руки: – Послушай меня.
– Этой ночью я уже послушала! Лжец, ты обманул меня! Ты воспользовался моей слабостью!
– Все не так, как ты подумала! – Голос молодого воина был негромок, напевен, и самый бдительный слушатель не услышал бы в нем и тени неуверенности. Правая рука воина, подобно кобре с раздутым капюшоном, покачиваясь, скользила перед глазами девушки, заставляя ее неотступно следить за отвлекающим движением. – Твой отец не мог послать меня, даже если бы очень захотел. Тебе не хуже моего известно, что кади не распоряжается храмовыми стражами. Лишь аджавид Джемаль мне указ. По его слову я искал тебя. Он велел найти тебя и сопроводить к нему. Верь мне, я говорю правду.
Глаза девушки неотступно следили за рукою-коброй. В эти мгновения Саиду ничего не стоило сделать легкий полушаг вперед, перехватить запястье вооруженной руки, жестко, как учили, ударить ребром ладони, выбивая оружие, а затем скрутить девушку, точно пойманную лань, и доставить мудрейшему Джемалю, как и было приказано. Вчера он так бы и сделал. Но вчера осталось позади, даже когда душа его, переродившись, обретет новое тело, он не сумеет заново прожить прошедшую ночь.
– Послушай меня, я никогда никого не любил. Поверь, ты первая и единственная для меня, сколько бы Творец Небесный ни отмерил мне лет или дней. Мы с тобой пойдем в Бир-эс-Сабу! Я знаю где, неподалеку отсюда, стоит полуразрушенная старая башня, там есть источник. Воды, правда, немного, но для нас двоих хватит с избытком. Я знаю, где можно выйти на караванный путь, раздобыть еды и еще одну лошадь. Затем я спрячу тебя в башне, а сам вернусь в святилище и во всем откроюсь мудрейшему Джемалю. Я скажу ему, что больше не могу быть хранителем, ибо нарушил запрет и не достоин этой высокой чести. Конечно, он не будет этому рад, но вряд ли повелит лишить меня жизни. Скорее всего, отправит в изгнание. И я тут же примчусь к тебе! Если же нет, – Саид тяжело вздохнул и опустил голову, понимая, что изгнание – решение отнюдь не самое вероятное, – если я не вернусь спустя три дня, отправляйся в Бир-эс-Сабу одна. Дойти будет нелегко, но я научу тебя, как не сбиться с пути.
Девушка вернула кинжал в ножны.
– Ты говоришь правду?
– Я мог обезоружить тебя и скрутить в любой миг, но не сделал этого. Верь мне, о цветок души моей!
– Зачем тебе возвращаться в храм? Ты мог сгинуть в песчаной буре, как и я. Если мы не появимся, все так и решат. Пойдем в Бир-эс-Сабу сейчас, нынче же.
