скачать книгу бесплатно
– А что, я согласна. Я уже строила себе берлогу в снегу зимой.
Грустных среди них не было, и согласиться, что день прошёл бесславно, никому в голову не приходило; как в гости сходили к старым друзьям, которых давно не видели. Ах лес, вот хозяин, умеет приветить, но своих здесь нет, только гости. И гости разные, бывает что и незваные.
– А мы какие: «званые» или «незваные»? – спросила Анечка.
– А поймём позже, сейчас он нас принимает, мы же себя тихо ведём, с уважением к хозяевам, – ответил папа.
– А почему звери и птицы тоже гости, а не хозяева? Они ведь живут здесь с рождения, это их дом, они граждане этих краёв.
– Сегодня здесь, завтра в городе, послезавтра в другом лесочке – мигранты… Ты посмотри на парки в Омске – иду как-то за продуктами в «Триумф» вдоль Оми по тропинке; раньше в зарослях по берегу реки столько птиц гнездилось, а теперь колония дроздов-рябинников заселилась. Всех выгнали – воробьёв, ворон, сорок… Никого больше нет. «Оккупанты». Сколько они там пробудут: лето одно, два? Поживут, а потом опять куда-нибудь полетят. И после них там долго никого не будет. Напугали.
– А вот лес-то никуда не полетит, где вырос, там и останется, – согласилась девочка. – Выходит, что птицы от нас ничем не отличаются: такими же жестокими бывают, себе подобных выживают, дерутся, друг у дружки воруют, ссорятся, едят…
– Смотри, смотри, Аня, вон высоко птица кружит… – перебил её брат.
– Где? Где? Не вижу…
– Ну вон меж двух берёз и влево, видишь?
– Вижу. А кто это?
– Кто-то из семейства ястребов… выслеживает добычу. Камнем вниз полетел, кто-то станет для него обедом.
– Ну что, шестой час уже. Поедем домой… Не получилось сразу, как хотели… Потом найдём, в следующий раз, – сказал Николай Николаевич, собирая в пакет оставшийся от обеда мусор.
– Может, ещё сходим вон туда, куда ястреб показал? Тут же рядом… – взмолилась Анечка жалобным голоском.
– С Сашей сходите туда и обратно. Я пока машину разверну. Недолго. Мы вас ждём, – согласился папа.
– Ладно. Мы быстро…
* * *
На краю рощицы росли несколько старых берёз, они поднимались по две, по три с одного места, стволы их вначале расходились в стороны низко над землёй и уж потом тянулись в верх – родственники, одни корни у них. За рощицей была грива – невысокое возвышение над землёй, она уходила далеко-далеко к дальним околкам. С одной стороны было вспаханное поле, с другой – овраг. Анечка и Саша стояли на гриве, оглядывая всю окрестность, пытаясь угадать место, куда упал за добычей воздушный охотник.
– Давай спустимся вниз, может быть, там что-нибудь отыщем. Смотри, и на дне растут деревья; точно, там найдём… Спускаемся… Не отставай.
Девочка стала бочком спускаться вниз, приговаривая себе: «Не бойся – не бойся, не бойся – не бойся…» Это она в детстве придумала себе такую приговорку-присловку, когда с папой на крышу лазила. Встала тогда Анечка на ступеньку лестницы и вздрогнула, а папа ей сказал: «Не бойся, не бойся – поднимайся… Я держу тебя»; так она и поднялась по лестнице до самого края крыши, повторяя вслед за папой: «Не бойся – не бойся, не бойся – не бойся» – папа же рядом, чего бояться. Ей тогда было года три, и она потихоньку сама поднялась на крышу офиса. А уж когда дошла до самой высокой точки крыши – до конька, то такую радость испытала: вся округа перед глазами открылась, всё было видно. Может, тогда и поняла: «Всего достигнешь, если не будешь бояться! А если страшно становится, то шепчи себе заклинание: «Не бойся – не бойся, не бойся – не бойся», страх и убежит от тебя». Рядом с офисом была автомойка, и работающие там девушки пришли в ужас от увиденного: маленький ребёнок шагал по крыше. Сверху казалось, что они хотели было броситься спасать ребёнка от сумасшедших родителей, но уж больно высоко было лезть – страшно.
Овраг был достаточно глубоким – метров десять. Склоны его были покрыты травой и реденькими веточками кустарника, а внизу росли маленькие деревья, а может, и всё тот же кустарник – боярышник, например, или шиповник, черёмуха? Чтобы проверить, нужно было добраться до дна оврага. Спускаться по такому склону нужно осторожно, того и гляди запнёшься и вниз покатишься. Ноги скользили по рыхлой влажной почве, поэтому девочка шла осторожно, выбирая кочки-пяточки, они казались более устойчивыми, чем, например, камешки – это только с виду они такие твёрдые, надёжные, а наступишь, и отскочат в сторону или вниз покатятся.
Анечка вначале спускалась в полный рост, лишь чуть пригнувшись, а потом села на землю, не смущаясь и не боясь запачкать штаны: «а что их беречь, они всё равно старые», и, осторожно перебирая ногами, съехала со склона, как с детской горки. Саша шёл чуть в стороне от неё, но не прямо ко дну оврага, а по наклонной линии, опираясь на лопату. Он спустился раньше сестры и наблюдал, как она скатывается. Когда Анна доехала до него и встала рядом, её штанишки были в колючках, листьях и глине с песком, особенно сзади.
– Да они рабочие, старые… Поднимемся, я почищусь. Ой, смотри, кажется, деревце! – Анечка чуть отряхнулась и пошла по дну оврага, переходя от растения к растению, но это были или совсем высохшие палочки, не ставшие стволами больших деревьев, или кустики. Так брат с сестрой шли вдвоём по дну оврага, как по ущелью, и склоны были высоки, словно горы, и опасности таились за каждым поворотом.
– Весной и в дождь тут, наверное, бурная река течёт, видишь, вода вымывала из почвы песок, камни.
– Пойдём посмотрим, куда эта река могла впадать. Может быть, там озеро.
– Я думаю, что нас уже заждались. Пойдём назад, уезжать пора. Завтра рабочий день, помыться ещё надо.
– Ну чуть-чуть, до того поворота и домой…
– Хорошо, только пойдём скорей, а то ты еле ноги передвигаешь.
Анечка собрала последние силы и почти побежала вперёд, чтобы Саша не передумал. О том, как назад пойдёт, она не думала, вот когда ноги вовсе передвигаться откажутся, тогда и мысли придут. Добежала – тупик, овраг здесь закончился, и плавный склон вёл наверх, никакого озера.
– Деревце какое-то, смотри. Давай его выкопаем.
То, на что показала пальцем девочка, было полуживой тёмной кривой палочкой с несколькими тщедушными листочками. Вот так вот на улице из кустов выглянет маленький комочек шерсти с жалостливыми глазками, тявкнет, повиляет хвостиком: «Возьми меня, я хороший», и дрогнет сердце, и в голове слабости разные распространятся: «Ах, как же он здесь один, выбросили небось жестокосердные, вот и пропадёт здесь один, бедняга… Может, взять с собой, спасти?..» И только уже наклонившись, станешь подзывать сиротку, как тут же на зов выскакивает из тайного места стайка из трёх-четырёх таких же беспризорников дворянской породы, да все разного окраса, у кого шерсть короткая, у кого длинная: «Тяф-тяф!» Кто кусается, кто лижется… И тогда уже, отбросив всякие мысли-сомнения, бежишь от них поскорее прочь: «Семейка ещё та… Ничего толкового из них не вырастет. Это свободный народец, появились на свет по случаю и жить также будут – помойки, стайки, драки и печальный конец: то ли под колесами автомашины, то ли в драке, то ли от болезни».
– Давай его выкопаем, смотри, какое оно несчастное, пропадёт тут. Может, из него что-то толковое, ценное вырастет.
– Анечка, мы для чего в лес поехали? Чтобы найти саженец красивого величавого дерева, которое будет расти перед нашим домом. Ну что это? А представляешь, если из него вырастет что-нибудь некрасивое? Ты же не станешь дома в горшке выращивать сорное растение? Вон их сколько в городе в присутственных местах, между прочим. Тебе же не нравятся такие картины, когда идёшь по тротуару центральной, казалось бы, улицы, а вдоль неё вместо газона сорняки метровой высоты, как на помойке?
– Не нравится. Весной, когда они маленькие ещё, вроде ничего, а когда вырастают, правда, неприятно смотреть.
– Вот и с деревьями также… Пойдём, возвращаемся…
– Ну посмотри на него, а вдруг семена принесли птицы, когда летели весной из жарких стран, и это что-то очень ценное и красивое…
– Пальма…
– Ну может, и не пальма, но нечто ценное, и будет оно расти только перед нашим домом. Есть в этом ростке какая-то тайна – тайна происхождения. Я понимаю твои сомнения, но это не уличные котёнок или щенок. Какая у них тайна, как весна, так их у каждого сарая десятки… В отличие от фауны во флоре дворняжек не бывает: от берёзы только берёзы, от клёна только клёны рождаются, от дуба – дубы… А если не понравится дерево, так мы его спилим, на дрова пустим. Камин нужно же будет чем-то топить… Ну Саша, выкопай…
– Тебе в политику надо будет идти. Дипломат. Ладно, отойди, выкопаю…
– Просто ты меня любишь, я же твоя сестрёнка… младшенькая.
Девочка прижалась к брату, и он «растаял», обнял её свободной рукой и поцеловал в щёку: «Ну как такой откажешь?»
Когда они вернулись, машина стояла на дороге, родители гуляли вдоль опушки, слушая мелодии леса, и о чём-то говорили.
– О, да вы кого-то поймали в сети? И кто это у нас? – спросил папа.
– Сами не знаем. Тайна. Вырастет, узнаем. Из дальних краёв принесли семечко перелётные птицы, оно упало в землю и проросло. Понравилось ему… Вот мы и узнаем, откуда птицы его принесли. Научный эксперимент.
– Я такого не видела, листочки такие необычные и ствол, у коры необычное строение, что-то южное, – говорила мама, осторожно трогая маленькое деревце.
– Молодцы, наукой занимаемся с раннего детства. Поехали домой готовить почву…
День закончился торжественной посадкой перед домом нового члена семьи. Место было хорошее, солнечное; вокруг дерева поставили маленький пластиковый заборчик, оставшийся от прежних хозяев, а само деревце удерживали в вертикальном положении три растяжки. Посадили, укрепили, подкормили, полили: «Расти!»
Глава III
Каждое утро Анечка поливала деревце из лейки и делала наблюдения, о чём рассказывала за завтраком. Она даже придумала имя своему питомцу: «Ибн».
– После семи дней привыкания к новому дому Ибн выпустил новые почки, а старые листочки завяли и опали. Я так испугалась вначале, думала, что не прижился, засыхает, а потом пригляделась, а на стволе новые листочки и веточка появилась. Понравилось ему у нас!
– Замечательно, а теперь давай утренние новости послушаем…
– А вчера Ибн мне листочками помахал, как щенок хвостиком, он меня узнавать стал. Я подхожу, а он меня приветствует: то раскачиваться начинает, то веточками машет… Я ему отвечаю: «Доброе утро!»
– Анечка, чуть-чуть помолчи, на секунду, – умолял её брат, делая звук у телевизора погромче. – И почему я обязан каждое утро выслушивать рассказ о том, как живётся дереву… Языческий культ какой-то. Только и слышу: «Ибн листочками пошевелил, Ибн подрос на два сантиметра, надо его от солнца зонтиком прикрыть…» Ты соображаешь, о чём говоришь? Это просто дерево!!! Таких тысячи… И что за имя ты ему придумала? Дерево с именем! Кому рассказать, не поверят… «Ибн»… Ты хоть знаешь, что означает «ибн»?
– Так в сказках восточных людей называют. Почитай, если сам не знаешь.
– «Ибн» по-арабски означает «сын». Скажем, Махмуд ибн Ахмед – Махмуд сын Ахмеда. Понятно? Твое деревце получается обезличено – нет ни его самого, ни его родственников. У него нет истории, нет родины, нет предков… Оно возникло из небытия, из эфира… Оно не может существовать! – Саша встал у окна и сложил руки на груди как древний философ на репродукции, которая висела на стене у него в комнате.
– «Сын» – это только начало, первая ступень. Потом он вырастет, и у него появятся плоды. А когда появятся плоды, то есть его дети, то появится и имя, по плодам его, – парировала Анечка.
– Браво, Анечка! – крикнул папа из кухни, где он мыл посуду. – Замечательный логический вывод! Ребята, у нас что ни утро, то философские споры. Не дети у нас, а софисты… Права была дамочка из отделения полиции – у нас действительно: «Та ещё семейка».
Дамочка из полиции назвала так семью Громановских давно, Саша тогда ещё в пятом классе учился в гимназии с математическим уклоном. Мальчик он был «особенный», например, в первый класс другой школы-гимназии № 69 его не приняли, не прошёл собеседование со школьным психологом. «У вашего сына заторможенная психика, в нашей школе уделяется особенное внимание интеллектуальному ресурсу ребенка, его, так сказать, природному запасу, резерву… А ваш сын в силу его психологических… э-э-э… особенностей, может, это последствия родовой травмы или… Ему будет трудно у нас. Выберите школу попроще, мой вам совет». Школу Саше выбрали другую, тоже недалеко от дома, она была не хуже той, куда его не приняли, правда, за это пришлось папе привезти на школьный двор строительные материалы для ремонта хоккейной коробки. В школе Саше поначалу тяжело приходилось: мальчик он был сам в себе, над школьными заданиями просиживал гораздо дольше, чем его одноклассники; его отставание было заметно во всём, в том числе и на уроках физкультуры. Доставалось ему от школьных товарищей…
Случилось так, что на одной из перемен над ним стал издеваться одноклассник, и Саша не смог защитить себя: он был слабее его и неувереннее. Одноклассника этого не любил и боялся весь класс, но после уроков мальчишки решили проучить заносчивого товарища и поколотили его. Саше они сказали так: «Или с нами, или житья тебе не будет в нашей школе…» Была драка, после которой Сашу поставили на учёт в местном отделении полиции, как «организатора преступной группы». Так и сказали на заседании комиссии по делам несовершеннолетних. После этого случая авторитет его в школе резко поднялся.
Позже, когда уже заканчивались летние каникулы, в конце августа он поехал в школу на велосипеде, чтобы узнать, когда будет перекличка. Спуск к школе был по ступенькам бетонной лестницы, и помощь ему предложил мальчишка постарше. Когда они вместе скатили велосипед, он попросил в благодарность за помощь прокатиться на велосипеде. Саша согласился и больше своего велосипеда он не увидел. Поняв, что его обманули, мальчик пошёл в ближайшее отделение полиции. Там его и застали родители, а поскольку учёт в полиции организован хорошо, то инспектор с капитанскими погонами легко узнала, что пострадавший сам – «малолетний преступник»… А родители… А что родители – «яблоко от яблоньки», как говорится, «недалеко падает». Она так и сказала своему начальнику, не заметив, что в кабинет вошли родители Саши: «Товарищ майор, не беспокойтесь за парнишку. Та ещё семейка». Папа с мамой забрали сына из отделения полиции и, выйдя, долго хохотали – оба они были аспирантами и участниками всяких городских движений и противостояний. В точку попала дама полицейский, сама того не зная.
Сашу после этого случая отвели сначала на плавание, а когда научился плавать и силу подкачал – в секцию дзюдо.
* * *
Как прошла весна, никто и не заметил. Это особенность Сибири: весна коротка, природа спешит, что без толку время тратить на раскачку: снег сошёл, и сразу лето. В его короткую, но жаркую пору всяк из флоры-фауны спешит своё взять: растения спешат цвести, птицы гнёзда вить и птенцов растить, звери норы роют… Маленький Ибн после недельной отсидки в земле, когда он пообвык, корешками вкус земли пробовал, решил остаться и пустил корни; внешне это выглядело так: старые листочки завяли и опали, но зато на стволе появились маленькие бугорки, как рожки у оленёнка, а потом из них потянулись в разные стороны три веточки, на которых раскрылись листочки.
– Смотрите, смотрите, – звала Анечка родителей к дереву. – Листья появились. Значит, понравилось Ибну новое место.
– Да, прижился. Листья так быстро пустил и ветки. Тебе эти листья никакое дерево не напоминают? – спросил папа у мамы.
– Что-то южное, по-моему. В наших лесах я такие не встречала. Напоминают отдалённо листья облепихи или эвкалипта, или секвойи: вытянутые. Похоже, пролетающие птицы семена с юга принесли, права оказалась Анечка.
– Я же говорила, это вам не какая-нибудь там берёзка или рябинка… Из джунглей дерево. Или Африка, или Латинская Америка…
– А мне наши берёзы и рябины нравятся… Домом от них пахнет… А твой иммигрант себя ещё покажет, – сказал папа, отправляясь на работу.
– Это будет украшение улицы, да что там улицы – города! О нашем доме ещё заговорят люди, пресса! – фантазировала девочка.
– Вот этого как раз меньше всего хотелось бы. До вечера… Странное дерево, и растёт так быстро… Помню, яблоньки на даче посадил, так они только на пятый год плодоносить стали… Хм, посмотрим, чем всё закончится.
Вдохновлённая результатами своего эксперимента, Анечка продолжила измерять высоту деревца, считать количество листьев, следить за их величиной и докладывать семье не только за завтраком, но и за ужином. К этому уже привыкли и перестали возражать, даже Саша. Более того, ему тоже стало интересно.
– Полажу по сайтам, может, найду объяснение… В год деревья поднимаются сантиметров на пятнадцать. Этот каждый день прибавляет по двадцать. Это быстрее, чем бамбук, раза в два, а бамбук до сих пор был самым быстрорастущим растением на Земле… Этот же растёт прямо на глазах. Неизвестный вид растения. Ты чем его поливаешь, Анечка? Поделись составом супер-удобрений…
– Ничем особенно, просто водой, и добавляю что-то из мешочка, что папа для огорода купил.
– Анечка, ты инструкцию читала? Этого мешочка на десять таких деревьев хватить должно. Оставь что-нибудь для огорода. Только куплю удобрение, а его уже нет. Только куплю, смотрю, а мешок пустой. Вот, значит, куда всё уходит, а я на Лену грешил, – сокрушался Николай Николаевич. – Тэк-с, барышня, оставь продукт для народного хозяйства. Ясно?
– Ясно.
Так или иначе, но к концу лета Ибн, казалось, дотянулся до нижнего эшелона облаков. С рулеткой по нему никто не лазил, но на глаз он был примерно метров восемнадцать-двадцать. Толстые ветки закрыли листвой крышу дома так, словно курица наседка крыльями своего птенца. В комнатах стало сумрачно и прохладно, от листьев шёл приятный запах, напоминающий запах можжевельника или туи. Толщина ствола была пока не велика – метра два, казалось бы, появились все условия для того, чтобы начать строить дом на ветках, но Анечка чего-то опасалась. Чем выше становился Ибн, тем менее дружелюбно смотрел он на маленькую девочку. Так Анечка рассказывала. Выдумывала, конечно, как дерево может смотреть на человека, растёт себе и растёт, какие чувства у него могут быть? Ясно какие – деревянные.
Дерево выросло, но «мировая слава» семью Громановских пока обходила. Даже соседи по улице равнодушно проходили мимо – то ли были сильно заняты, то ли им было настолько всё равно, что происходит рядом с ними, а безразличные ко всему глаза их не поднимались выше дорожных неудобств, чтобы увидеть, как уже целый месяц над их головами где-то чуть ниже кромки облаков плавала зелёная верхушка необычного дерева. Итак, соседей ничего не интересовало, кроме собственных забот, представители местной прессы крутились всё больше в центре – там чище и сытнее; городская администрация была слишком далека от маленькой улочки… От такого пренебрежения общества Анечка была расстроена.
– Неужели им всем действительно всё равно? Столько интересного вокруг происходит. Например, в городе выросло такое чудесное дерево, его посадила маленькая девочка; выращивала, заботилась о нём. Могли бы приехать, интервью взять. Я разочарована, – говорила Анечка за ужином, поджимая губки и задирая носик. – Да-да, глубоко разочарована, меня недооценивают тут.
– Но ведь ты не для кого-то, а прежде всего для себя дерево садила, домик хотела на нём построить. Его ты так и не начала делать, кстати. Может, если бы построила, тогда бы все увидели и заговорили. Хотя бы из зависти. Зависть, тщеславие, жадность – мощные инструменты для мотивации человеческой активности, – советовал, улыбаясь, папа.
– Или взорви дерево. Не было деревьев – молчали. Посадили – молчат. Но стоит убрать: спилить, взорвать, тут же набегут волонтёры-общественники, демонстрации, акции проведут, – смеясь, подсказывал сестре брат.
– Ну чему ты её учишь? Не замечают, доченька, и хорошо… Знаешь, всё это внимание хорошо лишь поначалу, а потом утомили бы нас, мы бы ещё сто раз пожалели. Так что радуйся, что живём в покое, – успокаивала девочку мама. – Жили бы как на вулкане, кто-нибудь лавочек понастроит, обзорную площадку поставят, и проход для нас по узенькой тропинке…
– Или вовсе бы выселили. Нет, лучше – брали бы с нас налог за проживание здесь. Ну а потом всё-таки выселили… оштрафовав за неразрешённое строительство в… в зоне какого-нибудь историко-культурного наследия, реликтовой рощи, – фантазировал Саша.
– Про реликтовую рощу ты, пожалуй, перегнул. Здесь же только одно дерево растёт, – возразил папа.
– И его посадила я. Какая тут история, какое наследие? Дерево моё! – возмутилась девочка.
– Дерево уже не твоё, оно социализировано. Согласен, процесс неприятный и сложный, но если рассматривать твоё дерево как предприятие, то по мере его роста, несмотря на формальное право собственности, пользоваться им будет всё большее число членов общества, хочешь ты этого или нет. А если ты принимаешь это утверждение, то дерево-предприятие переходит под контроль общества, – поставил точку Саша.
– Короче, сиди, Анечка, тихо и не буди лихо, – смеялись уже все.
Глава IV
На улице смеркалось, накрапывал дождик – словно пролетающая тучка не удержалась и чихнула несколько раз, не успев прикрыть носик платком: «Апчхи, апчхи. Ах, извините, никого не обрызгала?», и, не оглядываясь, побежала дальше за подругами. А место её вскоре заняли тётки-тучки, как две рыночные торговки, уселись основательно, разместив свои большие размеры на клочке неба прямо над домом Громановских, и повели долгий разговор: по крыше прошлись поначалу крупными каплями, как будто прокашлялись, потом отдышались, продули свои инструменты, и полилось уже на всю улицу…
Ибн был выше туч, он шумнул своей верхушкой, отогнав ветер, а потом вздохнул, расправив руки-ветки: «Хор-р-ро-шо… освежиться… и в рост, в рост… Что там внутри меня? Кто это появляется на ветках моих? Потомки…» Увидеть снизу плоды дерева было невозможно – они были там, наверху, под самой кроной. Чтобы их найти, понадобилось бы подняться и развести руками густую листву – там, на нескольких ветках можно было увидеть пять-шесть крупных шарообразных плодов, защищённых толстой кожурой и колючками. Чем-то они напоминали плоды каштана, только размер у них был больше, гораздо больше… Но кто же полезет на такую высоту, если только дрон запустить, но и с его помощью среди плотной листвы не разглядеть даже таких больших плодов. Ибн надёжно хранил до времени тайну рождения своих потомков. Так ему было завещано.
Дождь шёл всю ночь, то стихал, то вновь припускал. Утром перед домами стояли лужи, грунт на дороге впитал возможное количество влаги, и вода стала заполнять все ямки, колеи, даже небольшие неровности. Асфальтовое покрытие было местами, да и там с трудом держались его островки.
«Вот если бы она не высыхала вовсе, вместо грязных дорог между домами можно было бы построить каналы, как в Венеции; мостики построили бы, мы бы тогда плавали на лодках, а не ходили в резиновых сапогах, а зимой по застывшим каналам катались бы на коньках. Как бы здорово тогда жилось…» – мечтала Анечка под кроной пока ещё своего дерева. Ибн будто услышал её и, словно рассмеявшись, обрушил на голову девочки водопады воды: «Размечталась, глупенькая, очнись…» Но Анечка была готова к такой шутке и потому держала в руках зонтик, она лишь вдохнула носиком влагу и продолжила размышлять, фантазировать: «Может, и вправду заняться строительством домика. Хотела же, а вот уж лето на исходе, как быстро пролетело, ничего не успела. Ни-че-го».
Что-то летело с верхушки дерева, внезапный шум сверху отвлёк её, девочка быстро втянула голову в плечи: «Ой!» Если бы не зонтик… если бы не зонтик в руках, который не только принял удар от чего-то тяжёлого, упавшего сверху, но также самортизировал и отбросил это нечто в сторону, получила бы Анечка огромнейшую шишку и головную боль; как минимум шишку, а то и больше, и, может, лежала бы сейчас в больнице… А так, спицы зонтика, конечно, не выдержали силы удара и прогнулись, погасив удар, но не защитили лоб Анечки полностью. Из глаз брызнули искры, и сама она бухнулась на землю. Отбросив в сторону поломанный зонтик, девочка нащупала на голове большую шишку, а пальцы стали липкими от крови.
«Ой-ё-ёй, ничего себе капля упала. В следующий раз каску надо надевать. Первый раз искры из глаз увидела. На бенгальские огни похоже, когда зажигали под Новый год. Что это на меня обрушилось-то? Прямо как кусок Луны на Незнайку, – девочка повернула осторожно голову и увидела, что под деревом недалеко от неё лежал круглый предмет размером с баскетбольный мяч, только весь колючий. – Да это же плод Ибна. Это его детка! Зелёный такой, наверное, не созрел ещё, ветром его сбило. Вот здорово… больно, правда, сильно… от такого столкновения умов двух цивилизаций».
Анечка встала на ноги и подошла к оторвавшемуся плоду. Взять его в руки было страшновато, он ведь был колюч, как ёж, но и отставлять на улице было нельзя: пройдёт кто-нибудь по дорожке мимо дома, увидит ценность и утащит. Она не стала тратить время на поиски лопаты, а взяла во дворе первую подвернувшуюся под руку доску и закатила с её помощью плод к себе во двор. Никто и не видел.
Это утро было для неё самым тяжёлым: во-первых, она была в доме одна. Во-вторых, родители и брат придут к вечеру, а сидеть рядом с таинственным гостем страшно, страшно любопытно и невмоготу – так хочется всё сделать самой и сейчас: поднять «гостя» на стол и рассмотреть его получше, поисследовать как-нибудь. «Получше рассмотреть это и самой можно… Надену перчатки, чтобы не уколоться, а потом положу его на столик… Это я и сама могу… Что тут особенного? Это же простой плод, вроде кокосового ореха. Что тут такого?.. Так и сделаю… Это я и сама могу. Кто меня за это ругать будет? Как картошку чистить, так: «Анечка, давай». Нет, никто ругать не будет. Я же кушать его не буду. И разрезать не буду… Только посмотрю повнимательнее. Вечером все придут, а я им: «Вот смотрите – это моё открытие! Вот вам сенсация! Девочка открыла новый вид деревьев»… Может, грант дадут на исследование… Может быть… хотя бы на лечение дали, как лоб болит. В больнице-то талончика не дождёшься, а в частной клинике все услуги дорого стоят. Уж я-то знаю…»
Анечка надела свои зимние перчатки, а поверх – перчатки брата, так, на всякий случай. Потом куском доски подкатила колючий плод к старому столу, который стоял во дворе, на нём обычно что-нибудь ремонтировали и, подняв плод, положила его на столешницу. Ей это легко удалось, школьный ранец потяжелее будет. Вот он каков, пришелец: местами совсем зелёный, а в одном месте зелёная краска сменилась на бурую: «Вызревает». Колючки совсем не колючие, мягкие, гнутся, если пальцами надавишь. Форма у него скорее шарообразная, на кокос по форме похож. «Может, внутри у него тоже молоко? Проверить как хочется».
Всякое серьёзное исследование требует серьёзного оборудования. Всё, что было в доме, для этого не подходило: пилы, лобзики, молотки, стамески, перфоратор… вполне пригодились бы для строительства домика на дереве, но для исследования – нет. «Как тяжело быть молодым учёным, я это на себе испытываю. Банальный микроскоп, лазерный скальпель отсутствуют. Как творить в таких условиях? Чувствую себя, как в средневековье. Что у нас тут?..» Она не собиралась ничего делать с орехом, только посмотреть. Переворачивая его с боку на бок, девочка обнаружила широкую трещину. «Ну конечно, кожура треснула от сильного удара о землю. (От падения на меня треснула только моя голова и зонтик.) Можно, конечно, ждать вечера, но я только чуть-чуть посмотрю». Она принесла инструментальный ящичек, небольшой такой из пластмассы. Когда они с папой играли в больницу, она всегда его брала и лечила «пациента» с помощью отвёрток, пассатижей, щипцов.
Анечка, к своему несчастью, слишком хорошо знала больницу с раннего детства. У неё болели почки, и случалось, что она проводила в больничных палатах времени больше, чем хотелось. Девочка рано уяснила, что врачи бывают разные и делятся на врачей и персонал. Врачей, тех, кто действительно мог бы помочь ей и другим больным детям, она встречала редко. В основном в больницах её встречал дипломированный персонал, то есть те, кто принимал больных, распределял их по палатам-койкам, изредка с выражением тоски на лице выслушивал их жалобы, заполнял истории болезни и назначал лечение. Как тяжело было им это делать, как надоедало видеть этих постоянно ноющих и всем недовольных маленьких больных и их родителей; можно было с ума сойти, если бы больные лежали до полного своего выздоровления, но больничные правила спасали от этого, потому что через десять дней больных выписывали. Но Анечка через некоторое время возвращалась снова в больничную палату, и от этого девочку вместе с её мамой персонал ненавидел: «Нельзя же быть такими невоспитанными, такими излишне настойчивыми. Вы же видите сами, что мы ничего не умеем, что же вы тут со своим немым укором? Уходите, уходите… К участковому педиатру… Во-он!!! Глаза бы наши вас здесь больше не видели, как, впрочем, и всех остальных… Боже, зачем мы пошли учиться в медицинский, сейчас такие вакансии во власти открылись: хочешь – в Государственную Думу, хочешь – в правительство…» Они так, конечно, не говорили, но, судя по их виду, хотели.
Анечка открыла ящик и выбрала подходящий инструмент: на лоб чуть ниже шишки она нацепила электрическую лампочку с батарейками в чехольчике, взяла отвёртки на «минус», перочинный нож вместо скальпеля, пассатижи стали медицинскими клещами. Задача стояла простая: придерживая одной рукой тело «ореха», попытаться отколоть (отломить) кусок скорлупы с помощью отвёртки. Главное, не повредить сердцевину. Дело-то простое, что вечера дожидаться? Вечером придут, а она им: «Вот смотрите, пока вы там всякой ерундой занимались, я науку двигала…»
Толстая кожица ореха не поддавалась давлению и не отрывалась, как ни старалась девочка. Может быть, в зрелом состоянии кожура подсыхала и становилась ломкой, но недозревшая, она была упругой и хорошо защищала то, что было спрятано внутри скорлупы. Отвёртка то и дело срывалась, била по пальцам, колючки хоть и не протыкали перчатки, но неприятно давили на ладони. Однажды отвёртка спружинила и ударила ручкой Анечку по лбу по самой шишке. Было так больно, что она не удержалась и заплакала. Да что там, заревела на весь двор, от души, не стесняясь: «Ой! А-а-а-а!!!» Несколько минут девочка стояла перед столом, отводя душу в пронзительном крике-вое. Потом боль и разочарование немножко ослабли, и Анечка решительно открыла дверь сарайчика, покопалась там с минуту и вышла, держа обеими руками маленькую кувалду – лучшее средство для выхода из затруднительных положений: «Ну держись, теперь посмотрим, кто-кого!»
