скачать книгу бесплатно
О Луне, о звёздах, обо всём…
Валерий Столыпин
Потребность в любви, поиск партнёра – процессы перманентные, постоянные. Иногда достаточно остановить на чём-то взгляд немного дольше обычного, чтобы как следует разглядеть объект пристального интереса. В любом случае, любят не за что-то определённое, а по причине энергетической совместимости, ощущения радости, счастья, комфорта в присутствии того, кого хочется называть любимым. Иногда (на самом деле довольно часто), это чувство посещает нас по ошибке.
Валерий Столыпин
О Луне, о звёздах, обо всём…
Верка
Верка работала телятницей на третьей, самой старой ферме, где не было никакой механизации и вообще ничего, кроме разваливающихся стен с обветшалой крышей, да стойл, пропитанных насквозь мочой и навозом. Даже примитивного дощатого пола в этом утлом сооружении не было.
Все технологические процессы здесь приходилось исполнять вручную.
В качестве тягловой силы – старая седая кляча со странной кличкой, Лариска, слепая на один глаз.
Работница тоже мало чем отличалась от своей подопечной: длинные, спутанные, местами полинялые волосы, не знающие внимания и заботы, проваленный беззубый рот, выцветшие глаза с поволокой из безнадёги, глубокие морщины, заскорузлые грубые пальцы с обкусанными ногтями.
Картинка не очень симпатичного облика дополнялась сутулой осанкой, мужицкой застиранной одеждой, подвязанной огрызком пенькового каната и лексикой на две трети состоящей из непереводимого русского фольклора.
Старуха (оказалось, что впечатление обманчивое – ей и тридцати нет) была замужем, имела на попечении трёхлетнюю дочурку.
С моим приходом в совхоз в качестве зоотехника работница вдруг стала стахановкой и на глазах начала преображаться: трудится день и ночь, млеет от каждой похвалы, даже пытается флиртовать, что выглядело неуместно, нелепо.
Представьте, что вам подмигивает, краснея и смущаясь, застенчиво кокетничает, раскачиваясь и приподнимая плечики косматая старуха-нищенка. При этом она робко рисует на заляпанном навозом полу ножкой в резиновом сапоге рисунок, напоминающий по форме сердечко.
Где-то так.
Лично мне становилось не по себе от такого рода внимания, хотя я был настолько юн, что принимать эти игривые намёки всерьёз никак не мог – фантазии не хватало.
Верка делала всё для того, чтобы я её заметил: обстригла и причесала волосы, подкрашивала губы. Вместо застиранной спецовки стала одевать цветастую кофточку, обнажившую рельеф довольно стройной фигуры, поверх брюк – весёленькую юбчонку.
Разительные перемены стали заметны всем. Кроме меня.
Не хвалить ответственного и дисциплинированного работника я не мог. В пример другим её достижения ставил постоянно, что вызывало Веркино смущение.
Позднее я понял, что она терпеть не может, когда я выделяю её при всех. Женщина ждала внимания индивидуального и совсем иного.
В ней вдруг проснулась женственность, которая, похоже, долго не приходила в сознание и вдруг очнулась.
На таких выносливых, неутомимых трудягах как Верка вся деревня пока что держится.
Ни для кого не секрет, что женщина на селе в любом случае превращается в бабу. Романтические и женственные натуры покидают пределы села сразу, как только представляется такая возможность.
В деревни по поводу причин стремительного Веркиного преображения не на шутку шушукались, сочиняли всякого рода “правдивые” истории, в которых именно я, “недёржаный” блудливый холостяк, был источником её скандального вдохновения.
Непристойное поведение, всякого рода грехопадения и оскорбление целомудренной семейной нравственности в местности, где даже телевидения нет, чтобы отвести душеньку, самый востребованный повод для сенсационных коммуникаций.
Впрочем, я старался не реагировать: не до этого было. Мало того, что молодость сама по себе слепа, глуха и беспечна (я ведь только вылетел из родительского гнезда), привыкать к скудному и нелёгкому деревенскому быту было совсем не просто для вчерашнего горожанина.
Верка тем временем агрессивно окультуривалась: на ферму приходила в нарядной одежде, гладко причёсанная, чистенькая. В спецовку уже на месте переодевалась, причём старательно попадалась мне на глаза.
Глупая баба. Ну, скажите на милость – какой резон молодому парню глазеть замужнюю женщину, убитую к тому же тяжёлой работой?
Однажды вечером, я уже к тому времени закончил с повседневными домашними делами, поужинал, готовился немного почитать перед сном.
Внешний вид деревенского обывателя, готовящегося прилечь, понятен: ноги в обрезанных валенках, семейные трусы и голый торс.
На стук в дверь смело ответил “входи”. Как правило, в это время иногда приходили друзья сыграть в шахматы.
Молчание, но потом кто-то робко постучал ещё раз.
Открыл дверь, а там Верка.
Двумя руками держит на груди цветастый узелок: чистенькая, причёсанная, с подведёнными ресницами и накрашенными яркой помадой губами.
Одета весьма прилично, по молодёжному.
Больше всего удивили модельные коричневые ботиночки малюсенького размера.
Даже представить не мог, что у неё настолько миниатюрные ступни, осиная талия и вполне соблазнительные бёдра.
Верка была не похожа сама на себя. Просто немыслимое несоответствие с размером мозолистых ладоней и привычными на работе безразмерными сапогами.
Ноги в капроновые чулки затянуты, платье до колен из чего-то воздушного, но сразу видно, что носить подобные кружева женщина не умеет. То ли из старых запасников достала, то ли в посёлок ездила за обновкой.
Массивные золотые серьги в ушах, несколько рядов ажурного плетения цепочек из драгоценного металла, витой браслет на тоненьком запястье.
Да она и не старуха оказывается вовсе, нормальная молодая женщина. Мне, конечно, в подружки не годится, а так ничего.
Однако впечатление основательно портит кошмарный запах отвратительно резких духов вперемежку с тошнотворным ароматом коровника, который невозможно ничем заглушить или закамуфлировать.
Запах навоза несмываемый, вечный. Он впитывается во все поры. Даже если не ходишь на ферму целую неделю, определить место работы не составляет труда. Ничего с этим не поделать – такая уж специфика у этой профессии.
Позитивное впечатление основательно портит беззубая провалившаяся улыбка на измождённом лице.
Это неземное создание стоит, кокетливо переминаясь с ноги на ногу, носочком миниатюрного, почти детского ботиночка рисует на полу восьмёрки и смотрит на меня исподлобья застенчивым взглядом.
Я заметался в поисках, чего бы на себя накинуть.
Трусы, конечно, вполне пляжные, но я всё-таки её начальник – не могу предстать перед своей работницей в неглиже.
Пришлось завернуться до пояса в махровое полотенце и накинуть ватную телогрейку.
– Чего тебе, Вера? Отгул, извини, дать не могу. Все подменные животноводы заняты.
– Да не, Петрович, я к тебе лично. Я это, – проходит к столу, разворачивает
свой узелок. Внутри большая банка молока, варёные яйца, сдобные пирожки, исходящие жаром и бутылка водки.
– Ого! По какому поводу, чего празднуешь?
– Ещё не знаю.
– Так ты в гости или как? Что за гостинец, никак взятка?
– Скажешь тоже. Я это, – замялась она, оглянувшись на дверь и занавешенные пожелтевшей газетой окна, отступила на шаг, опустила к подолу руки, скрестив их загадочным образом, и рывком сдёрнула платье, как это умеют только женщины, под которым ничего не было надето, кроме капроновых чулок.
Неожиданно, эффектно.
Конечно, я опешил, увидев разом всё то, что для постороннего взгляда совсем не предназначено.
Кстати, кожа у неё оказалось упругой, белой, бархатистой, а живот плоский и грудь стояла колокольчиком.
Парень я молодой, женской лаской не избалован, потому, на секретные интимные объекты отреагировал воинственно, моментально ощутив ритмичное движение крови снизу доверху.
Лицо, понятное дело, обдало жаром, по телу вразнобой поскакали стада разного размера шустрых мурашек, голова наполнилась разноцветным туманом.
Упругие груди, словно вылепленные из гипса, смотрели на меня, не мигая, яркими вишенками малюсеньких сосков. Приятное, между прочим, зрелище.
Читал где-то, что созерцание женской груди продлевает жизнь, спасает от инсультов и инфарктов, поднимает настроение… и не только. Я это сразу понял.
Сердечные ритмы несогласованно, нервно вытанцовывали ламбаду, беспорядочно пульсируя сразу во всех направлениях, словно перед прыжком в бездну.
Её кровеносные сосуды ажурными кружевами переплетались под кожей, образуя возбуждающе-похотливый рисунок. Плоский мускулистый животик соблазнял немыслимой притягательной силой.
Несоответствие внешних декораций с тем, что скрывала от глаз неприглядная униформа, было поразительным, немыслимым.
Мохнатая поросль между ног притягивала мой нескромный взгляд, пытаясь продолжить движение за пределы видимости, а прочее домыслить. Я пытался противиться соблазну, но воображение вело дальше и глубже, предлагая немыслимые варианты.
Веркина шея и кожа груди пылали пурпуром.
Миниатюрные белоснежные грудки вздымались в такт глубокому дыханию, требуя, даже настаивая – дотронься!
Наваждение нарастало с ускорением, путая мысли, кружа голову.
Женщина смяла невесомое платье в горсть, спрятала в него лицо и заплакала, не предпринимая, однако, попыток скрыть завораживающее зреелище.
Ноги широко расставлены, напряжены, под кожей пресса вибрируют развитые мышцы, холмики грудей ритмично подскакивают в такт всхлипываниям.
Какие, чёрт возьми, ещё нужны подсказки?
В таком виде, без лица, она была обворожительно прекрасна.
Если учесть, что так близко и откровенно я увидел соблазнительную картинку впервые в жизни, не сложно представить, как вела себя химическая фабрика моего созревшего, готового к первородному греху организма.
Я был ошеломлён щедрым подношением, растерян, импульс посылаемый мозгом приказывал действовать немедленно. Я едва не поддался на провокацию.
– Люб ты мне, зоотехник! С первого дня люб! Только о тебе и думаю, спать не могу. Возьми меня, Христом богом молю. Ты же понимаешь, о чём я тебя прошу. Ну, хоть один разочек? Дай мне почувствовать себя женщиной, девушкой. Не побрезгуй. Ты же мужик, чёрт возьми. Чего тебе стоит. Только один разок, всего. А я счастлива буду. Я ведь молодая ещё, красивая. Во всяком случае, тело у меня совсем не такое, как лицо. Ну, пожалуйста, Петрович!
Всё это она произнесла скороговоркой, словно боялась не успеть или передумать.
Верка, соблазнительная до жути, до колик в животе, стояла не двигаясь. Я сидел в двух шагах, пригвождённый намертво к колченогому стулу, на который свалился, отпрянув от неожиданного зрелища.
Мы оба пребывали в ступоре, только ситуацию видели и чувствовали с разных сторон.
Должен же быть выход из этого щекотливого, неоднозначного положения. Обязательно есть.
Я с трудом встал, голова совершала отдельный от тела кругосветный полёт.
На меня резко накатывали одна за другой штормовые волны сладострастия, перемежаемые моментами отрезвления, когда становится понятно, что нельзя брать всё, что дают даром.
Невыносимо, до боли в паху, хотелось немедленно, прямо сейчас стать мужчиной.
Вот она, Верка, стоит передо мной, демонстрируя убедительные достоинства, хитроумные чувственные соблазны, способные лишить рассудка практически каждого, кому посчастливится лицезреть молодую женщину в таком пикантном обличье, ожидает приговора, мечтает отдать своё крепкое тело без оговорок в полную власть повелителя, которым сегодня и сейчас считает меня.
Согласитесь, выбор не из лёгких.
Поборов кое-как желание, я накрыл солдатским одеялом худенькое тельце.
Верка запахнула байковую ткань, обернула вокруг себя, покраснев в одно мгновение. Отвернулась, принялась шептать, – дура я! Какая же я дура! Ты начальник, зоотехник, а я кто? Вот видишь – не вышло праздника. Не получилось. О чём только думала, корова бестолковая. Вот этими позорными мощами хотела мальчишку соблазнить! Опозорилась, осрамилась. Стыдно-то как, боженьки-и-и! И теперь чего, а? В петлю, в омут! Как стыдно!
Мозги мои, временно отделившиеся от бренного тела, совершали меж тем страстный эротический экскурс, переживая массированную химическую атаку со всеми вытекающими из поражающих факторов последствия, но всё же постепенно начали возвращаться на привычное место.
Я нарезал круги на пятачке ограниченного пространства малюсенькой своей кухоньки, лихорадочно обдумывая тактику сопротивления.
– Вера! Мне очень жаль… нет, не так. Ты что, правда поверила, что я настолько голодный и распущенный, что ради одноразового секса готов на всё? Это бред! Ты… открыла для меня самое сокровенное, что у тебя есть, доверилась… ожидала ответной реакции, возможно даже любви. Но меня-то ты не спросила. У тебя есть чувства, но и у меня тоже. И я тебе откроюсь, хоть и очень-очень не хочу этого делать. Я мальчик. Не по возрасту, а как мужчина. Не было у меня, слышишь, не было, ни-ког-да не было ни одной женщины. И знаешь это только ты одна. Я обязательно стану мужчиной. Однозначно стану. Но только по любви и только с той, кого выберу сам. И дело не в том, что кто-то узнает, распустит сплетни. На это мне плевать. Это внутренняя потребность. Понимаешь – внутренняя духовная потребность: чтобы отношения, любовь, начинались с чистого листа, без обмана и недомолвок. Чтобы всё по-честному. У меня будет одна девушка, она же невеста и она же жена. Она ищет меня, я – её. Ты меня понимаешь, Вера! Ведь ты замужем. Что подвигло тебя на такой безрассудный шаг? Ты хоть представляешь последствия такого шага?
Она кивает нехотя, прячет заплаканные, бесцветные, водянистые от слёз глаза, просит отвернуться, чтобы надеть платье.
– Извини! Я, правда полная дура. Только я иначе представляла наше свидание. Думала, сможешь меня понять, – она резко повернулась, открыв моему взору оголённый худой зад, спину с выпирающими лопатками и рельефным позвоночником, ища ручку двери трясущимися руками.
Неужели настолько расстроилась, что способна выбежать раздетая на деревенскую улицу, где невозможно ничего ни от кого скрыть, где только и ждут повода для сплетен?
В деревне даже столбы с глазами. Наверняка сарафанное радио уже объявило, что Верка в гостях у зоотехника. То, что с ней происходит – настоящая истерика.
Затопленные слезами глаза не дают верного ориентира.
Вера ударяется лбом о косяк, начинает выть, приседает, тычась лбом в стену, не замечая, что одеяло свалилось, что опять предстаёт перед моим взором в чём мать родила, только реакция на её наготу теперь совсем иная.
Мне Верку до невыносимости жалко, даже стыдно перед ней.
Хочется немедленно накрыть от постороннего взора, хотя кроме нас здесь никого нет, наивную, выставленную напоказ плоть, но мне стыдно до неё дотронуться.
Мысленно, если быть до конца честным, я уже не раз совершил с ней совокупление, дотрагивался до груди, целовал животик.
Было, чего греха таить. Плоть глупа. Инстинкт самца любого может превратить в животное.
Лишь я один знаю, чего стоило отказать.
