скачать книгу бесплатно
С позиций сегодняшнего дня операции тех лет нельзя назвать радикальными. Тогда не клапан пересаживали, а помогали ему открыться, чтобы убрать одышку. Через 10—15 лет таких больных снова приходилось оперировать, но ведь они им продлевали жизнь, без такого хирургического вмешательства они могли просто погибнуть! Конечно, выбирали молодых, потому что пожилые пациенты могли не перенести такую операцию. В то время проводить научные исследования по хирургии было достаточно сложно. В кардиохирургии необходимо очень много аппаратуры, которая берёт на себя функции организма. Поэтому «законодателями мод» являлись наши западные коллеги,
которые были лучше технически оснащены и раньше получали возможность выполнять обширные операции. А защищаться сотрудникам надо, поэтому было выбрано ещё одно направление – биохимические изменения в организме человека в связи с оперативным вмешательством. На этой почве сам Николай Петрович написал три монографии. Защищено 22 кандидатских и 8 докторских диссертаций».
Было и то, что называется и смех, и грех. «Как-то в кабинете А. А. Вишневского я заметил целую связку американских зондов, – писал Николай Медведев. – Он вышел, и я решил взять, попросту украсть один зонд, с которым мы потом целый год работали. Я тогда подумал, что пропажу одного зонда не заметят. Институт академический – получит ещё, а мы – бедная кафедра, нам никто не даст. Потом кардиохирурги из других городов говорили мне, что и они воруют зонды, нужда заставляет. Потом столичные клиники стали все дефицитное прятать от нашего брата».
Команда
В 1963 году кафедра и хирургическая служба были переведены из 3-й городской больницы в 6-ю городскую клиническую больницу Казани. За первый год существования службы было выполнено 44 операции. Из них 21 – закрытых митральных комиссуротомий с летальностью 24%.
Вспоминает Владимир Зайцев, который 23 года проработал главным врачом 6-й ГКБ: «Николай Петрович принимал у меня выпускные экзамены по хирургии в 1961 году. Четвёрку поставил. А в 1974 меня назначили главврачом, и у нас с ним сложились очень тёплые отношения. Он в последнее время уже сам не оперировал, но стоял и всегда подсказывал, учил молодых хирургов. Всегда спокойно, никогда не повысит голос, если есть замечания – после операции отведёт в сторонку, поговорит наедине. Его доброжелательность передавалась всему коллективу – никогда у нас не было склок, жалоб в министерство. И, конечно, Николай Петрович был замечательным диагностом, прекрасно владел аускультацией и методом выслушивания. Послушает, постукает, посмотрит цвет кожи, состояние глазного яблока и т. д. И выясняет такие детали, что все только диву давались. Когда в 90-е годы Родион Нахапетов привёз сюда целую группу американцев – профессоров и лучших хирургов, – они проводили отбор детишек со сложными пороками сердца, подключили аппаратуру, записали все показатели. Николай Петрович им сказал: „Эту операцию в наших условиях вы провести не сможете“. И оказался прав. Американцы пошли на операцию, но она закончилась неудачно. И они не могли понять, как ничем внешне не выдающийся старый профессор сумел поставить диагноз точнее, чем их аппаратура».
Рустем Садеков, кардиохирург Межрегионального клинико-диагностического центра: «Мне повезло после интернатуры целый год работать с Николаем Петровичем в одной команде. Любая сложность, любая неудача – это касалось всех. Практически весь коллектив оставался и погибал вместе с пациентом. Боролись до последней минуты – это могли быть и сутки, и двое, и трое. Все были здесь – от молодого доктора до Николая Петровича и его сына Вячеслава Николаевича, который с 1981 года стал заведовать кафедрой. Кардиохирургическая служба стала быстро развиваться только благодаря тому, что у нас была сплочённая команда. У команды есть единый дух, есть доверие друг к другу. С 2006 года заработала хирургическая служба в условиях новой, оснащённой современным оборудованием, клиники МКДЦ. Поэтому, оказавшись практически всем коллективом в новых условиях, мы смогли выполнять не по 300 операций в год, а по 1 500, и качество их только растёт».
Фарит Абзалов, перфузиолог МКДЦ: «Операции на сердце выполняются с участием большого количества персонала. У нас в ходу такой образ: должна быть одна команда – как в футболе. Оперирующий хирург стоит впереди как нападающий. Анестезиологи – это защитники, их задача – не пропускать, чтобы больной во время операции не погиб. Есть вратарь – это перфузиолог, последний, от кого зависит жизнь пациента. Каждый должен быть на своём месте и выполнять свои обязанности от и до. Если кто-то ошибается, то проигрывает вся команда».
Народный профессор
Раиса Медведева, невестка Николая Медведева: «О Николае Петровиче у меня остались только приятные воспоминания. Он говорил порой: „Надо же, как повезло сыну – жениться на такой порядочной, хорошей женщине“. Вместе мы прожили не так много, около трёх лет в одной квартире, потом разъехались. Главное, чему я успела у него научиться, – это отношению к людям. Он никогда не проходил мимо знакомого человека, не спросив, как у него дела, какие у него проблемы, может ли он помочь. Очень хорошо относился к внукам. Любил их посадить рядом с собой и рассказывать, какая у него была операция. Всегда чему-то учил их, и они всё могут: и машину починить, и гвоздь прибить. Оба они – и Александр, и Андрей – закончили мединститут. Правда в медицине работает только старший, он – кардиолог».
Роин Джорджикия: «Николай Петрович был, что называется, народным профессором – в лучших традициях казанской медицинской школы. Он сам вышел из народа, из простых людей. Знал все их страдания и тяготы. Был очень коммуникабельным, мог найти общий язык с человеком любого ранга – и с руководителями республики, и со своими сотрудниками, и с рабочими».
О человеческих качествах Николая Медведева хорошо говорит его книга воспоминаний «Путь к сердцу (записки хирурга)». В своих мемуарах Николай Петрович совершенно не старается выглядеть в хорошем свете, приукрасить достижения, сгладить неудачи. Перед читателем предстаёт и его профессиональный путь, и люди, с которыми его свела судьба, и исторические события грозной эпохи. Он описывает анекдотические случаи из своего опыта, переживания от потери больных, то, как призывники шли на членовредительство, чтобы избежать фронта. Было и такое. Его книгу будет полезно прочитать не только хирургам, но и молодёжи в целом и даже серьёзным историкам.
В заключение хочется привести завет маститого хирурга начинающим врачам:
«Когда юноша или девушка решают посвятить себя медицине, они, в первую очередь, должны решить, есть ли у них стремление оказать помощь ближнему в самых сложных условиях, и могут ли они поставить общественные интересы выше личных. Больной доверяет врачу, делится с ним такими мыслями, которые не доверил бы даже другу. В этих ситуациях врач должен обладать большой душевной силой, оценить переживания больного и всячески ему помочь».
Николай Чугунов. Стремление помогать людям[8 - №3 (10) – 2012 http://www.healthynation.ru/index.php?id=523&view=article (http://www.healthynation.ru/index.php?id=523&view=article)]
40 лет проработал главврачом РКБ-2 Николай Иванович Чугунов. Он прошел через всю войну, чтобы встретить свою любовь. Он построил больницу – одну из лучших в Татарстане. Он вырастил смену, которая сохранила традиции заботы о людях.
О Николае Чугунове вспоминают:
Галина Кипенская, с 1972 по 1986 г. заместитель главврача по медчасти, ныне заведующая отделением статистики РКБ-2, к.м.н.
Александр Мартынов, секретарь партбюро с 1979 г., ныне заместитель главврача РКБ-2 по оргметодработе, врач высшей категории, заслуженный врач РТ
Владимир Коробов, заведующий отделением терапии с 1979 г., ныне заведующий отделением рентгенохирургии РКБ-2, врач высшей категории, заслуженный врач РТ, к.м.н.
Александр Чугунов, завкафедрой эндоскопии, общей и эндоскопической хирургии КГМА, профессор, д.м.н.
Война
Николай Чугунов поступил в Казанский мединститут в 1937 году, но закончить его не успел. В 1941-м, недоучившись один год, был призван в армию. На фронт он попал в самое драматическое время – в июле 1942 года, когда немецкие войска рвались к Волге. В качестве полкового врача, а с октября – дивизионного врача прошел Сталинградскую битву. Участвовал в сражении на Курской дуге, форсировании Днепра, взятии Измаила и освобождении Болгарии.
Александр Чугунов: Мама говорила, что в военной форме отец был очень красив. В двадцать лет – уже майор и заместитель командира дивизии по медицинской части. Длинные загибающиеся вверх ресницы, которым завидовали все девушки. А еще он был лихой мотоциклист, который выжимал из мощного трофейного мотоцикла такую
скорость, что полевых птиц сносило в зону разрежения за проносившейся машиной.
Мама тоже была яркой личностью. В 1943 году после окончания Казанского мединститута она отказалась от аспирантуры и ушла добровольцем на фронт. Всем на удивление – ведь ее предки и родственники были голубых кровей, среди них были и духовенство, и участники гражданской войны на стороне белых. Но она так решила и поехала на фронт навстречу своей судьбе.
Они познакоились в Одессе, где собрались медработники для обмена опытом. Это была любовь с первого взгляда. Вскоре отец добился перевода моей матери в свою дивизию, и в штабной палатке комдив выдал им справку: «Чугунова и Меньшикову считать мужем и женой».
Война для врача – это, прежде всего, постоянная забота о здоровье солдат. Не только раны и морозы выводили из строя бойцов, но и цинга. И когда эта беда пришла в дивизию, майор Чугунов нашел выход из положения – всему личному составу в обязательном порядке стали давать пить отвар хвои ели и сосны. А тем, кто отказывался, предъявляли приказ командира дивизии. Цинга отступила.
Когда в 1946 году гвардии майор Николай Иванович Чугунов вернулся в Казань, то, кроме гвардейского значка, его грудь украшали боевые ордена Красной Звезды и Отечественной войны 1-й и 2-й степеней, медали «За оборону Сталинграда» и «За победу над Германией». Уже в мирное время к ним прибавился орден Трудового Красного Знамени.
Начало пути
Для энергичного фронтовика с великолепными организаторскими способностями, к тому же ученика известного хирурга Ивана Владимировича Домрачева, в Казани сразу нашлось дело – создание больницы для лечения хозпартактива, в просторечии «обкомовской». Начинать пришлось практически с нуля: с двух палат на восемь коек на базе горбольницы №3. Уже в 1959 году больница стала самостоятельным лечебным учреждением с поликлиникой и стационаром на 100 коек.
Галина Кипенская: Я работала с Николаем Ивановичем Чугуновым с 1972 года. Я уже закончила аспирантуру и защитила кандидатскую диссертацию, когда он предложил мне стать своим заместителем по лечебной части. Работать с ним было трудно, но интересно. Николай Иванович был вспыльчивым, но ему все прощали за его отношение к больным и сотрудникам. С кем бы что ни случилось, он всегда первым приходил на помощь, без всякой просьбы.
Благодаря невероятной энергии у Николая Ивановича были колоссальные связи. И когда я ездила с больными на консультацию в Москву, он предусматривал все – где остановиться, куда пойти, кого спросить. Мы только открывали дверь в институт, а к нам уже подходили: «Вы из Казани? Вас ждут». За день мы успевали сделать то, чего другие ждали неделями. Причем практически любой вопрос он мог решить сам, даже без обращения в Минздрав.
Александр Чугунов: В организационных делах ему помогала уникальная память. Николай Иванович не пользовался телефонной книжкой, знал наизусть телефоны всех руководителей в республике, директоров заводов, их замов – служебные и домашние. Прекрасно помнил не только каждого пациента, но и данные его анализов, проведенные процедуры, даже его семейные проблемы.
В отличие от некоторых тогдашних главврачей он был не просто хозяйственником, но прекрасно разбирался в лечебном процессе. Он проводил операции, а в сложных случаях приглашал на консилиум самых крупных специалистов. Выслушивал каждого, но резюме подводил сам.
Партшкола и муравьи
За 40 лет в должности главврача РКБ-2 Николай Иванович Чугунов полностью отстроил больницу, участок за участком отторгая землю от находившейся по соседству партшколы. Венцом этой строительной эпопеи стало возведение семиэтажного главного корпуса, завершившееся в 1982 году. Это увеличило больничную базу до 305 коек. Также в больничный городок вошла поликлиника на 520 посещений в смену, помещения для хозяйственных служб, соединенные с лечебными корпусами надземными и подземными переходами. Были оборудованы централизованные кислородная система и стерилизационная. Пробурены две скважины на значительную глубину, что позволяет в случае необходимости обеспечить больницу автономным водоснабжением и минеральной водой.
И по сегодняшний день здесь функционирует оранжерея, где круглогодично выращивают зелень к столу больных и сотрудников. На территории больницы высажено более 500 деревьев и кустарников, причем около 300 – редких и ценных пород, а также имеются дорожки для дозированной ходьбы.
Александр Мартынов: Когда достроили семиэтажный корпус, старый можно было разрушить, но Николай Иванович не стал этого делать. Он всегда смотрел в будущее. Корпус был переоборудован для лечения ВИП-пациентов. Несмотря на то, что средства были лимитированы, его сделали просто шикарным благодаря участию замечательного архитектора Алексея Спориуса и художника Кондрата Максимова. Особую атмосферу создавал больничный парк: лиственничная, еловая, кедровая аллеи. Николай Иванович большую часть деревьев посадил собственноручно, сам делал скворечники. Даже из марийских лесов привозил муравейники – крупных лесных муравьев – чтобы деревья были здоровы.
Но не все благосклонно относились к его деятельности. Много на него писали в разные инстанции, особенно по поводу земель совпартшколы. Проверки шли за проверками, очень нарушая нормальный ритм работы. Но вот однажды Николай Иванович идет по парку и видит на скамеечке обкомовского работника, который много ему неприятностей доставил. Вид у того очень грустный. Николай Чугунов остановился, по имени-отчеству к нему обращается: «Чем я могу вам помочь? Я же вижу, что вы больны». Тот расплакался: «Я вам столько насолил, а вы еще о моем здоровье печетесь!» Николай Иванович был широкой души человек!
Смена
У каждого руководителя первая забота – это кадры. Тем более, если учреждение растет и развивается. Николай Чугунов умел специалистов для своей больницы найти, вырастить и удержать.
Владимир Коробов: Первый раз я увидел Николая Ивановича в 1977 году. Во время распределения выпускников мединститута он пригласил меня на работу. Я мечтал стать хирургом, но он мудро заметил, что если не знаешь клинических симптомов заболеваний, то и хирургом быть не сможешь. Только спустя годы, когда уже сам стал руководителем, я понял, что ему в больницу был нужен терапевт. Но ничуть не жалею, что согласился. Уже через два года я принял отделение терапии. Причем Николай Иванович так все тактично организовал, что пожилая женщина, которая возглавляла отделение до меня, приняла это не с огорчением, а с радостью, и помогала мне быстрее войти в курс дела. И мы еще долго вместе работали. А в хирургию я все же вернулся впоследствии – уже как рентгенохирург.
Александр Мартынов: Когда набирали выпускников в РКБ-2, надо было пройти целевую ординатуру. И я два года учился на кафедре госпитальной терапии. Когда нас отбирали, Николай Иванович спросил меня: «Кем хочешь работать?» А я в армии отслужил, поэтому четко ответил: «Я – солдат. Где прикажете, там и буду работать». Мой ответ ему понравился.
Николай Чугунов как раз проводил смену поколений в больнице, коллектив был уже возрастной. Тогда много молодежи пришло, которая сейчас известна стала: Рустам Бахтиозин – сейчас в Москве, занимается магнито-резонансной томографией в Первом МГМУ, д.м.н., Мунир Тухбатуллин – профессор, завкафедрой ультразвуковой диагностики КГМА, Равиль Нигметзянов – ныне торговый представитель Республики Татарстан в США.
В быстром прогрессе нашего поколения сыграла свою роль постоянная учеба – не раз в пять лет, а порой по два раза в год. Я по кардиологии в Ленинграде учился четыре месяца, физиотерапию изучал месяц. И, конечно, молодые кадры надо было удерживать. Николай Иванович только за счет своих связей всех нас обеспечил жильем. Даже одиноких, что было по тем временам невероятно.
Галина Кипенская: Николай Иванович был передовым человеком, поэтому у нас в больнице впервые в Казани появился фиброгастроскоп, аппарат УЗИ. В Москву отправляли учиться специалистов. И консультанты у нас были такие маститые, как кардиолог Леопольд Рахлин, онколог Михаил Сигал и другие. Это были не просто профессора, а учителя и врачи с большой буквы. Разумеется, каждая консультация, консилиум были серьезной школой для молодежи. Так же, как и встречи с ветеранами войны. Эти традиции были заложены Николаем Ивановичем. Потом их подхватили и развили следующие главврачи – Иван Клюшкин, Рашид Абашеев, Альмир Абашев.
Ни минуты без дела
Знакомясь с многогранной деятельностью Николая Чугунова, задаешься вопросом – как он успевал заниматься всеми этими делами? Как ему хватало времени на все? А секрет оказался прост. Он вставал очень рано и уже в 4 – 5 часов утра был в больнице. К 10 часам основной объем работы уже был выполнен. И, конечно, холерический темперамент не позволял ему сидеть без дела.
Вне работы его страстью была природа. Дача в Боровом Матюшино стала практически мичуринской лабораторией, где он экспериментировал с сортами яблонь и груш. Эту страсть он стремился передать и своим детям, и своим сотрудникам. Был Николай Иванович Чугунов заядлым грибником, знал такие места, что мог всю кухню завалить белыми грибами. А на охоте проявлял себя великолепным стрелком.
Еще одной его страстью, проявившейся еще на фронте, был автомобиль. Ездил очень быстро, но без аварий. В деловых поездках Николай Иванович сажал водителя на место пассажира и выжимал из «Волги» все, на что она была способна. Эту страсть перенял его старший сын Юрий, ставший в 1985 году чемпионом СССР по автогонкам, а также – кандидатом технических наук.
А младший сын продолжил медицинскую династию. Перед его глазами был пример не только отца, – главврача РКБ-2 – и матери, – известного в республике акушера-гинеколога, преподавателя ГИДУВа. Дядя матери – Виктор Константинович Меньшиков – был великолепным детским врачом, профессором, заведующим кафедрой педиатрии мединститута. После его смерти детская клиника, которую он возглавлял в течение 46 лет, была названа его именем – Клиника Меньшикова. Имея такую родословную, было бы стыдно оставаться в середнячках, поэтому Александр Чугунов не только успешно окончил Казанский медицинский институт, но и стал одним из основателей в Татарстане направления «эндоскопическая хирургия», профессором и заведующим кафедрой КГМА.
Известна мудрость: чтобы жизнь человека считалась состоявшейся, он должен построить дом, посадить дерево и вырастить сына. Яркая жизнь Николая Ивановича Чугунова по всем параметрам перекрыла этот стандарт. Он построил целый больничный городок, посадил прекрасный парк, а своим сыновьям оставил на память не только фронтовые награды, но и пример любви к своей профессии и бескорыстного служения народу. Мемориальная доска с его барельефом украшает вход в больничный корпус. Это честь, которой удостаиваются поистине немногие.
Александр Ратнер. Яркий след в медицине[9 - №4 (15) – 2013 http://www.healthynation.ru/index.php?view=article&id=686 (http://www.healthynation.ru/index.php?view=article&id=686)]
Его ученики защитили 5 докторских и 50 кандидатских диссертаций, но главное – его исследования позволили изменить травмоопасную методику родовспоможения и спасти тысячи жизней новорожденных, а миллионам – сохранить здоровье.
Новый подход к родовспоможению
Марс Михайлов, заведующий кафедрой лучевой диагностики, почетный ректор КГМА, профессор, академик АН РТ, заслуженный деятель науки РФ и РТ, д. м. н.:
Александр Юрьевич Ратнер очень рано защитил докторскую диссертацию, в 33 года. Не всем из его коллег это пришлось по нраву, и ему тогда не нашлось места на кафедре неврологии. Он организовал в ГИДУВе новую кафедру детской неврологии – третью в Советском Союзе. Кроме Казани, такие были еще в Москве и Ташкенте. Ратнер собрал вокруг себя команду молодых специалистов – педиатров, детских невропатологов и хирургов. В ней были также патофизиолог, патологоанатом, я же вошел как рентгенолог. С 1971 года мы начали вплотную заниматься изучением родовых повреждений позвоночника и спинного мозга.
Тема была совершенно непроработанной, и наши результаты шокировали медицинское сообщество, в корне изменив устоявшийся взгляд на неврологические заболевания и их последствия у новорожденных, а также доказав, что часто причиной их гибели была именно родовая травма. Мне пришлось вместе с патологоанатомом изучить повреждения позвоночника и спинного мозга у 130 детей, погибших при родах. Александр Юрьевич сам нередко принимал участие в этой работе, стремясь понять – отчего погибают дети. Мы обнаружили смещения и переломы шейных позвонков, повреждения позвоночных артерий.
Некоторые московские профессора в штыки восприняли утверждение, что порочна сама методика родовспоможения, когда акушеры активно «помогали» родиться ребенку. Однако жизнь расставила все на свои места. За несколько лет родовой травматизм в Казани удалось снизить в 4 раза! Тысячи врачей освоили новые подходы на циклах профессора Ратнера и акушеров, принявших его правоту. Под его руководством были защищены 5 докторских и 50 кандидатских диссертаций. Мы выезжали с лекциями в Австрию, обе Германии, Югославию, Норвегию. Одна из конференций в Казани собрала участников из 30 стран – в том числе США, Канады, Европы.
Если говорить о его увлечениях помимо медицины, Александр Юрьевич был очень разносторонне образован, прекрасно разбирался в искусстве, музыке. При очень внушительной внешности и росте под два метра обладал замечательным басом, и мы с удовольствием слушали арии из известных опер в его исполнении.
Мне приятно отметить тот факт, что я оказался первым докторантом среди учеников Александра Юрьевича Ратнера, а его дочери Елена и Наталья защищали свои кандидатские диссертации уже под моим руководством.
А. Ю. Ратнер с коллективом кафедры и отделения
Школа Ратнера
Владимир Прусаков, заведующий кафедрой детской неврологии КГМА, профессор, д. м. н.:
– Масштабы совершенного Александром Юрьевичем Ратнером в медицинской науке трудно переоценить. Обладая поистине энциклопедическими знаниями, невероятным научным даром, огромной интуицией, он создал новое направление в неврологии вообще, и в детской – в частности. Не каждый профессор и доктор наук может похвастаться, что создал школу. Могут быть ученики, но это не значит, что заложены основы нового направления, создана традиция. Профессор Ратнер добился подобного результата, что позволяет его жизнь в науке считать по-настоящему успешной. Его имя присвоено клинике, которая является базой нашей кафедры. Казанская школа детской неврологии широко известна, она заявляет о себе и на российском, и на международном уровнях.
Александр Юрьевич отличался умением предвидеть актуальность той или иной проблемы и делать шаги на опережение. Сейчас на повестку дня выходят инсульты у младенцев, но Ратнер эту проблему поднимал еще в 80-е годы, и одна из первых диссертаций на нашей кафедре была посвящена именно нарушениям мозгового кровообращения у детей. Есть даже монография по данному вопросу, в том числе и по спинальным инсультам. Сейчас идет бурный рост числа работ по эпилепсии, но, хотя эта проблема тогда не была еще такой острой, в Казани были защищены блестящие диссертации по эпилепсии и пограничным пароксизмальным состояниям. Тогда был целый спектр прорывных тем: мы занимались и леворукостью, и головными болями у детей, и безусловными рефлексами новорожденных. Так, в рамках последней темы С. В. Бондарчук лично обследовала в роддоме 3 тысячи новорожденных и затем неоднократно осматривала их в течение первого года жизни. А это объем работы не одной кафедры, а целого НИИ. Такой была атмосфера научного поиска.
Профессор Ратнер учил нас совмещать научную работу с клинической, с лечением больных. Его обходы были великолепнейшей школой, когда каждый случай разбирался подробнейшим образом. Указывались недостатки и недоработки каждого врача вне зависимости от званий и регалий. Это были мини-конференции, которые проходили каждый понедельник и четверг. Профессор на них проявлял высокую требовательность, но никогда не запрещал высказывать другую точку зрения, даже если та противоречила его собственной, лишь бы она была обоснованной. Так формировался окончательный диагноз.
Конечно, мы могли работать спокойно, когда имели за спиной такую глыбу, которая защищала нас от всех и вся. Когда Александр Юрьевич ушел – а он ушел рано, на взлете – мы оказались без привычной поддержки. Но надо отдать должное коллективу, смогли сохранить дружескую атмосферу взаимопонимания и взаимовыручки. Конечно, времена меняются, приходится и нам менять формы работы. Уходят в прошлое 3—4 месячные циклы, слушатели чаще приезжают на определенный блок тем. Но мы смогли приспособиться к новым условиям и продолжить дело основателя нашей школы – профессора Александра Юрьевича Ратнера.
Тридцать два года счастья
Фаина Ратнер, супруга Александра Ратнера, профессор, доктор педагогических наук, заслуженный деятель науки РТ:
– Ратнеры – это настоящая медицинская династия. Отец Александра – Юрий Александрович – происходил из удивительной семьи. Она была небогатой и многодетной, при этом все 12 детей получили высшее образование, а 10 из них – высшее медицинское. Двое стали профессорами: Александр Александрович был завкафедрой терапии Хабаровского мединститута, а Юрий Александрович стал одним из первых советских докторов наук (еще в 1934 году) и основателей казанской школы онкологии. Не удивительно, что его единственный сын Александр тоже захотел посвятить жизнь медицине, но отец, сам будучи известным хирургом, сказал сыну: «Тебе с твоим характером хирургом быть нельзя». Александр всегда заводился с пол-оборота, вспыхивал как спичка. И он стал неврологом.
У него совершенно не было полутонов – только черное и белое. Если он с кем-то дружил, то весь отдавался дружбе. Повторял слова Светлова: «Дружба – понятие круглосуточное». И нам действительно звонили и днем, и ночью. Того же он требовал и от друзей. А не у всех это получалось. Если же он кого-то считал непорядочным – то никакие силы не могли изменить его мнение.
Он дружил с выдающимся современным певцом, известным во всем мире, Николаем Путилиным, с которым познакомился на одном из первых Шаляпинских фестивалей, куда тот приехал никому неизвестным молодым парнем из Саранска. Он пел партию тореадора, Александр был в восторге, тут же пошел за кулисы, чтобы познакомиться. И уверял смущающегося Николая: «Вы будете петь в «Ла Скала». Рассказывал о новом таланте друзьям, врачам, курсантам. Организовал один из первых концертов Путилина в ДК «Сантехприбор». Кто-то посмеивался, мол, Александр опять «влюбился». Но прошли годы – и в итоге Николай пел и поет и в «Ла Скала», и в «Ковент-Гарден».
Александр был очень семейным человеком. Казалось бы, единственный ребенок в профессорской семье должен был вырасти избалованным, ничего не умеющим делать самостоятельно. Но это абсолютно не так. Он ведь рос в войну. В 1943 году им выделили участки на Казанке, вместе с мамой они ходили через весь город, сажали, ухаживали, а осенью носили урожай на себе. Он видел, как строилась семья его отца, который собрал вокруг себя всех своих сестер, а братьям помогал деньгами – и сам строил нашу семью по тому же образцу. И его родные все были на нем, и мои – тоже.
Дочек наших – Лену и Наташу – очень любил, но был строгим отцом. В 10 часов вечера они всегда должны были быть дома, а когда учились в институте – этот срок сдвинулся до 23.00. С любой просьбой девочки сначала обращались ко мне: «Мама, поговори с папой!» Но его первая реакция всегда была одинаковой: «Я категорически против!» Однако, думаю, эта строгость им пошла только на пользу. Наташа как-то сказала на дне рождения: «Мне повезло, что я родилась у хороших людей!»
Очень тяжело Александр переживал переход в детскую неврологию. Ему тяжело было видеть больных детей. Он порой приходил из больницы, сажал девочек на колени и часа два не спускал их с рук. И они даже не пытались вырваться, потому что видели, что с ним творится. Пытались отвлечь его разговорами.
Своих врачей-курсантов он очень любил, но и в то же время нещадно «мучал» при ответах. Волновался жутко перед каждым циклом – наберется ли необходимое количество слушателей? Обхаживал их, организовывал катания на лыжах, регулярно водил в театр. Когда пел Путилин – на всех спектаклях присутствовал профессор Ратнер со своими врачами-курсантами. Но экзамены сдавали ему некоторые и по шесть раз. Его курсанты до 12 ночи сидели в библиотеке и, не позволяя закрыть ее, убеждали: «Иначе нас завтра профессор убьет». Он был очень требовательным.
Мы с ним были очень счастливы. 32 года счастья. Трудного счастья, тяжелого. А когда он ушел, то отвлечь меня от горя могла только работа. Я за три года написала докторскую диссертацию, стала профессором, а потом и заслуженным деятелем науки РТ, у меня 350 печатных работ, в числе которых монографии, учебные и методические пособия, статьи. Но лучше бы ничего этого не было, а он был бы жив. До сих пор помню стихи, которые он мне написал и которые меня поддерживают в нынешней «другой» жизни:
Люблю тебя, твои черты
И даже первые морщинки!
Запомни, счастье – это ты!
А мы с тобой – две половинки.
Наши дочери продолжили дело отца. Старшая – Елена Морозова – доктор медицинских наук, работает на его кафедре детской неврологии, в клинике, которая носит его имя. Там же работает и ее сын Дмитрий, ассистент кафедры. Младшая дочь Наталья Ратнер – кандидат медицинских наук, работает менеджером направления «спортивное диагностирование» сети фитнес-клубов Республики Татарстан.
1985 год. Международная конференция по детской неврологии. Экскурсия по Волге.
«Я просто не прошел мимо»
Елена Морозова, дочь Александра Ратнера, доцент кафедры детской неврологии КГМА, д. м. н.:
– Отец был личностью необыкновенной – очень яркой, невероятно искрометной. Мне кажется, что если бы он был агротехником, то я бы пошла в сельское хозяйство. Потому что он умел настолько увлечь своими идеями, а идеи эти были всегда такими красивыми, так логично и убедительно обосновывались. Хотя сама по себе неврология, безусловно, очень красивая наука, но все же в моем выборе специальности именно личность отца сыграла главную роль.
Я училась у него, сидела в толпе восторженных слушателей и очень критично наблюдала за тем, как он ведет занятие, думала: «Вот это я буду говорить по-другому». Но постоянно ловлю себя на том, что повторяю не только его подходы к проблеме, но даже и интонации. Его открытие родовой спинальной травмы признается сейчас во всем мире. Один из ведущих профессоров мне сказал не так давно: «Всю жизнь я был его оппонентом, и только спустя время понял, что он гений. Теперь я понимаю, насколько он был прав». А когда отца спрашивали, как он сделал свое открытие, он отвечал: «Я просто не прошел мимо».
Я его безумно любила и уважала, и сейчас люблю и уважаю. У меня достаточно большая и успешная практика, но, несмотря на положительные отзывы моих пациентов и коллег, понимаю, что тут мне отца не превзойти. Пытаюсь развивать его направление, привнося что-то свое с учетом новых мировых данных. И, конечно, горжусь тем, что мой старший сын Дмитрий выбрал ту же специальность: он сейчас является ассистентом на нашей кафедре – кафедре своего деда. Занимается эпилептологией, вертеброневрологией. Так что династия продолжается.
Михаил Сигал. Жизнь как служение[10 - №1 (8) – 2012 http://www.healthynation.ru/213 (http://www.healthynation.ru/213)]
Открытые им методы лечения и сегодня, спустя 20 лет после его смерти, более чем актуальны и используются в повседневной медицинской практике, а его последователи продолжают поддерживать славу Казани как одного из центров отечественной онкологии. О нашем прославленном соотечественнике, выдающемся ученом, талантливом хирурге, онкологе, оставившем после себя огромное наследие, и просто замечательном человеке – в воспоминаниях его учеников.
Научил не бояться объёма операций
Фоат Ахметзянов, главный онколог г. Казани, заведующий курсом онкологии КГМУ, заслуженный врач РФ, д.м.н.:
– Что такое онкологическая школа Сигала? Это правильное понимание механизмов развития патологического процесса, точное определение необходимого объема вмешательства, исключение всех возможных осложнений. Когда я защищал кандидатскую диссертацию под руководством Михаила Семеновича, некоторые оппоненты скептически говорили: «Подумаешь, убрали лишний лимфоузел». Но это, как впоследствии оказалось, ключевой момент в увеличении продолжительности жизни пациентов, предупреждении осложнений и теперь всеми признан. Впоследствии я защитил докторскую диссертацию по этой теме.
Казань по гастрохирургии до сих пор – самый передовой центр не только в Европе, но и в мире. Многие стремятся поехать в Германию на лечение, несмотря на то, что у них 5-летняя выживаемость пациентов после операций на желудке – 14%, а в Казани – 42%. Причем мы эти проценты получаем, оперируя самые сложные случаи, от которых все отказываются. Где еще возьмут на операцию пациентку в возрасте 85 – 90 лет? И все это – наследие Сигала, которое мы планомерно развиваем.
Михаил Семенович научил нас не бояться большого объема операции, поэтому мы в Казани исповедуем активную хирургическую тактику. При желудочно-кишечной локализации рака лучевая и химиотерапия практически бесполезны. Фармацевтические компании просто лукавят, чтобы продвигать на рынок свои препараты. Таким больным помогает только операция.
Михаил Семенович очень много времени отдавал своим диссертантам – день и ночь после тяжелого дня в клинике. Моя диссертация у него была 40-й. А всего у него их было около 50. И всеми он руководил неформально, все пропускал через себя, читал, что-то просил убрать, часто диктовал, чтобы показать, как должно быть сделано. Большим трудом это все досталось.
Три года мы писали с ним книгу «Гастрэктомия и резекция желудка по поводу рака», встречались каждый день. Он говорил: «Приходите. Если не сможем заниматься, то хотя бы чай попьем». А когда уже книгу издали, он сказал шуткой: «Извините за ложную скромность, но такой книги уже никогда не будет!» Он был уверен в этом, и книга действительно расходилась мгновенно. Ее два раза переиздавали. Должны были издать в Германии на немецком, но началась перестройка. И наше руководство того времени своих обязательств перед коллегами из Германии не выполнило.
Вообще, Михаил Семенович это нелегкое для нашей страны время воспринимал очень болезненно. Он ведь много повидал на своем веку. Было и «дело врачей» в 50-х годах, когда его незаслуженно уволили с кафедры. Он два года искал справедливости и добился своего – суд восстановил его на работе. Но то, что творилось в перестройку, он не понимал, все говорил, что же это они занялись торговлей, когда производство надо поднимать. И в медицине стали появляться кооперативы, врачи бросились зарабатывать деньги, уходили пораньше, чтобы успеть на коммерческие приемы. Он из-за этого не мог делать операции допоздна, как это было раньше. Раньше у него было заведено так, что никто не мог уйти из клиники, пока он на работе. И, конечно, все это его возмущало.
Мне было очень тяжело потерять его. Он был для меня как отец. Все, у кого нынче докторские и кандидатские звания, кто с ним работал и учился у него, выросли в профессиональном плане только благодаря ему.
