скачать книгу бесплатно
– Кажется, я выгляжу жалкой… вы правы, это ужасно. – Эдам протестующее поднял руку. – Нет, нет! Не нужно… Иногда трудно остановиться… говоришь, говоришь, как заведённая… Вы мне друг, я так сказала, но и друзей нечестно нагружать жалобами без меры. Вы можете идти. – Отвернувшись, она смахнула слезу.
– Чем я могу помочь, госпожа Айлин?
– Вы и так столько для нас делаете… даже не знаю, как вас благодарить…
– Нет, пожалуйста, прошу вас! – Эдам был искренен.
Помедлив, она достала колоду карт из сумочки, лежащей на столе.
– Нужно перетасовать не переворачивая и вытянуть одну карту. Всего одну. Подождите, я не стану смотреть. – Айлин встала и отошла к окну. Голова кружилась, и, чтобы не упасть, она ухватилась рукой за портьеру. – И в этот момент думайте о Фанни.
Эдам знал, что с недавних пор она балуется гаданием на старинных картах, с закруглёнными углами и странными рисунками. Но это никому не мешало жить. О Фанни. Хорошо. Он тщательно перетасовал тяжёлую колоду и вытянул из середины карту. С чёрных полукружий на него смотрели два лица, одно юное весёлое, другое застывшее, покрытое мертвенной бледностью.
Айлин заглянула через его плечо, и он почувствовал, что её колотит.
– Видите? – страдальческим шёпотом произнесла она. – Всегда одно и то же. Самое страшное сочетание. Девочка и смерть. О, моя бедная девочка…
– Разрешите измерить вам давление, – отрезвляющим тоном предложил Эдам, хотя случившееся его тоже неприятно поразило.
Глава 4. На кухне
Ночь прошла спокойно – невзирая на протесты Айлин, Эдам вкатил ей приличную дозу снотворного. Крепкий сон определённо пошёл на пользу. Утром хозяйка хорошо позавтракала, не забыв похвалить повариху, и прошлась по дому. Потом случилась ставшая почти обязательной перепалка между ней и Фанни, возмущённой тем, что всю последнюю неделю ей приходится ездить в школу в сопровождении охранника.
– Бабушка, ты меня позоришь! – чуть не плакала Фанни. – И шофёр, и охранник! Почему за мной присматривают, как за маленькой?! Вот увидишь, я перестану ходить в школу!
– Хорошо, – подумав, сказала Айлин. – Кто тебя сегодня забирает? Хейго? Я попрошу, чтобы он не провожал тебя до школьного крыльца.
– И всё?
– И чтобы встречал в машине.
– И всё?!
– Всё, – твёрдо сказала Айлин, села в свой шикарный чёрный автомобиль – Гордон целыми днями наводил блеск на его полированные бока – и умчалась в неизвестном направлении.
После завтрака у Эдама по плану был профилактический осмотр обслуживающего персонала, проще говоря, слуг. Госпожа Монца пеклась о здоровье всех окружавших её людей, считая это делом чрезвычайной важности. Нельзя сказать, что двадцать слуг, видя такую заботу, служили с утроенным рвением, напротив, кое-кто из них злоупотреблял добротой и щедростью хозяйки. Её стоило лишь попросить. Так, например, Эдам стал регулярно бывать у некоего Котая, с которым сожительствовала сестра кастелянши Бомбаст. Эдам уже не раз и не два спасал от неминуемой смерти этого пьяницу, употреблявшего неочищенный алкоголь, но причины быть недовольным десантами в предместье у него не было – Айлин щедро вознаграждала его за труды.
Во время осмотров слуг Эдам волей-неволей узнавал самые разные новости. Сегодня они были весьма мрачными, но именно такие возбуждают общественный интерес: вчера подземщики провели очередную газовую атаку, а предместьях порезвился Дикий кот. Это рассказал Эдаму Мартон, выполнявший в доме все технические работы, а горничная
Гриватта поделилась уже прокисшей новостью: Фанни пнула Сантэ.
К сожалению, красавица Гриватта была довольно высокомерной и язвительной особой, общение с ней не доставляло Эдаму никакого удовольствия – возможно, ещё и потому, что он ощущал некоторое родство их характеров.
После Гриватты вошла Лорна, приятная полноватая девушка, которая отвечала в доме за всё, что было связано с питанием. Она составляла меню, закупала продукты, следила за приготовлением пищи и сервировкой стола. В её подчинении находилась повариха Виктория и седовласый Барри Строжар, одряхлевший хранитель кулинарных традиций дома, да и всего дома, впрочем. Лорна была безответно влюблена в лощёного холостяка Эдама и мечтала когда-нибудь добиться его благосклонности. Впрочем, те же надежды питали и некоторые другие особы женского пола из обслуживающего персонала, за категорическим исключением кастелянши Бомбаст, чьим сердцем безраздельно владел гражданский муж её сестры, тот самый пьющий Котай.
Лорна сообщила Эдаму, что повариха очень занята, поскольку на несколько дней осталась без помощницы, но за Барри она сходила лично.
Старик был очень чистоплотен, жил в доме с незапамятных времён, целыми днями толкался на кухне или блуждал по коридорам. Ему уже не хватало ловкости прислуживать, как раньше, за столом, но в дни приёмов, обрядившись в лучшую свою ливрею из синего бархата, он по собственной инициативе надзирал за приглашёнными официантами. В каждом из них ему виделся законченный вор, и страх за господское благосостояние жестоко язвил его честную душу.
– Какие времена, госпожа! Какие дикие времена! – дребезжал он, выловив Айлин в коридоре после очередного приёма. – Дом нараспашку, как проходной двор… Раньше-то! – Он потрясал перед своим носом желтоватым пальцем (при этом глядел на палец) и напирал на прижатую к стенке Айлин, которая не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. – Раньше похлёбку господам приносили в миске, закрытой на замок! А сейчас напустят в дом целую армию вороватых негодников да ещё деньги им платят – за то, что украли всё, до чего смогли дотянуться!
Разошедшегося старика подхватывали под руки и мягкими уговорами, умоляя смириться со всеми несправедливостями бытия, уводили на кухню.
Сегодня Эдам обратил внимание на излишнюю суетливость Барри. Оказалось, в одном из залов ремонтировали окна, и старику не давала покоя мысль, что без его присмотра там может случиться что-то непоправимое вроде кражи гвоздей. Эдам не стал его долго задерживать, и Барри пулей вылетел из кабинета.
…Кухня в доме Монца, просторная и светлая, с тремя большими окнами во двор, использовалась, кроме всего прочего, и как столовая для персонала. По заведённому порядку, здесь обедали и ужинали – за необъятным деревянным столом, а для завтраков и чаепитий предназначалась чайная комната, сообщавшаяся с кухней специальным окошком с дверцей. Через него подавался чай и выпечка, по части которой Виктория была большая мастерица.
В стародавние времена еду готовили в большом очаге с вертелами, сейчас же посередине кухни дышала жаром электрическая плита с невообразимым количеством конфорок. Параллельно плите тянулся длинный кухонный остров, над ним сверкали на подвесах медные кастрюли и сковороды. Благодаря разумному расположению рабочих поверхностей, Виктория успевала готовить одновременно множество блюд, очень ловко нарезая, кроша продукты, бросая их в кастрюли, размешивая и, как в танце, продвигаясь по проходу.
Помощницей Виктории служила работящая и покладистая девушка Летка, которая недомогала и по этой причине отсутствовала третий день подряд. Повариха и слышать не хотела о временной замене, поэтому ей приходилось вертеться самой, вдвое сократить количество блюд, изменить график кормлений. Сегодня, например, обед слуг задержался на два часа.
За столом обедали четверо: две девушки-горничные, Гриватта и Фелиси, которую все
звали Лиси; немного в сторонке, как бы дистанцируясь от молодости и красоты, – прачка Тавала, низенькая, плотная, и сухопарая кастелянша Бомбаст, длинноносое существо с седыми кудельками вокруг вытянутого лица.
У плиты, где скворчало и булькало, в хрустком белоснежном фартуке хлопотала сама Виктория, королева кастрюль и подливок, женщина крупная, с большой грудью, круглым лицом и чёрными волосами, свитыми на затылке в блестящий крендель. Распоряжалась она на кухне с решимостью военачальника, поэтому, зная, что за неосторожно вырвавшееся ругательство можно получить по затылку половником, в столовой мужская половина персонала следила за речью особенно тщательно.
– Сантэ хромает… Что у неё с лапкой? – покончив с тарелкой супа, поинтересовалась Фелиси. Она была хорошенькой, с золотистыми локонами, выбивающимися из-под кружевной наколки.
Гриватта и Тавала молча переглянулись.
– Кое-кто не знает, обо что ему ноги почесать, – съязвила кастелянша.
Виктория грохнула кастрюлей и, повернув голову, громко сказала:
– А кое-кто чешет своим раздвоенным языком!
Бомбаст, поджав губы, принялась с излишним усердием собирать кусочком хлеба соус с тарелки. Её намерение между прочим упомянуть за обедом о том, что кое-кто слишком часто меняет фартуки, умерло в зародыше.
Фелиси вопросительно взглянула на Гриватту и произнесла одними губами: «Фанни?» Гриватта кивнула.
– И будет совсем хорошо, если никто не станет обсуждать вчерашнее побоище, – добавила Виктория. – У нас тут, вообще-то, обед.
– Всё понятно, – сказала разочарованная Гриватта низким хрипловатым голосом. – О хозяевах ни слова, о потраве молчим. Остаются новости из психбольницы. Тавала, – обратилась она к сосредоточенно жующей прачке, – что там твой зять рассказывает? Как его? Тмин?
– Твин! Ой… Такое рассказывает! Всякие страсти, – польщённая вниманием, зачастила Тавала. – Жуть! Не больница, а лес Ный! Оказывается, те пациенты, – она понизила голос, – в которых кошки вселились, а обратно не выселяются, совсем спятили… Весеннее обострение… Ходят, несчастные, на полусогнутых лапах… Тьфу ты, на ногах! И даже умываются, как кошки. А когда хотят спариться, то мяукают и катаются по полу.
– Ох, – выдохнула Фелиси, приложив ладони к горящим щекам. Её синие глаза сделались совсем круглыми.
– А едят как! Запрыгивают на стол и лакают из тарелки, – добавила Тавала, довольная произведённым эффектом. Она поманила рукой, все наклонились к ней, вытянув шеи. – Хозяйка там бывает, подолгу с ними о чём-то толкует, – шёпотом добавила Тавала.
– Я не глухая! – Виктория шумно разбила яйцо в чашу миксера.
– Вы не поверите, кого Твин там давеча видел… – продолжала Тавала, не в силах удержать в себе новость. – Жену нашего молочника! Наконец-то её туда отправили, злюку ненормальную!
– Тавала Ой! – рявкнула Виктория. Остальные дружно отпрянули и принялись за еду, а Тавала втянула голову в плечи. – Сейчас я кому-то такой ой устрою… язык отсохнет!
Тавала с виноватым видом склонилась над тарелкой, а Виктория включила миксер.
– Интересно, почему кошки в людей вселяются? – спросила Фелиси, когда миксер затих.
– Не в любого. Зять говорит, нужна какая-то ало… аломания, – выдавила из себя Тавала, косясь на повариху.
– Может, аномалия?
– Во-во, кажется, так.
Бомбаст нащупала и несильно сжала свой крошечный седой пучок на затылке. Так она привлекала к себе внимание, когда хотела сказать что-то важное.
– А вы верьте больше. Говорят, что аломалия, а потом окажется зараза. Позаразимся все и будем по полу кататься. Мяукать, п-ф-ф, спариваясь!
– Ну, тебе-то это не грозит, Анаболия, – лениво заметила Гриватта, принимаясь за лимонный кекс. – Катайся, не катайся…
Фелиси прыснула, а Виктория за спиной у Бомбаст замахала на Гриватту руками, но не смогла удержаться и вскоре уже тряслась у плиты от беззвучного смеха.
Побагровевшая Бомбаст вскочила и покинула кухню, бросая по сторонам испепеляющие взгляды. В доме эту старую деву не любили за подозрительность и откровенную неприязнь ко всем и всему и платили ей тем же.
Виктория вытерла краем фартука выступившие слёзы и вернулась к работе, а на кухню заглянула ловисса – главная над слугами, красивая женщина лет тридцати, белокожая, голубоглазая, с волнистыми тёмно-каштановыми волосами до плеч. На работе она носила узкую тёмную юбку до колен и мягкий пуловер или, как сейчас, светлую блузку, а из обуви предпочитала туфли-лодочки на низком каблуке. Звали её Длит. Она была правой рукой госпожи Монца и заправляла домом, обладая счастливой способностью ладить с людьми и в мгновение ока решать самые трудные проблемы.
Ловисса поинтересовалась, вовремя ли будет готов ужин, и, получив от Виктории подтверждение, удалилась.
– А помните, как госпожа ловисса пришла к нам осенью? – спросила Тавала. – Господин Куафюр, как её увидел утром, сразу увёл к себе, она села в кресло перед зеркалом, платок сняла, а у неё волосы так и сияют. Мы с Софией случайно это всё наблюдали, он же, господин Куафюр, дверь никогда плотно не закрывает, когда стрижёт…
– И что? – спросила Гриватта.
– Ну, он увидел её волосы, и его прямо перекосило. Стал перебирать прядь за прядью, медленно ощупывать, разглядывать, как он всегда делает, а потом клюнул носом в маковку и понюхал… А она и говорит: подрежь немного сзади, только не клади мои волосы, то есть пряди, в свой мешок…
– Быстрее, Тавала, – в нетерпении сказала Фелиси. – Умеешь ты закрутить интригу. Что дальше?
– Дальше лицо у него помертвело, и их взгляды встретились в зеркале, – зловещим тоном продолжала прачка. – Уставились друг на друга, как родные после долгой разлуки.
– Странно. Выходит, они знакомы?
Тавала пожала плечами.
– Закончила? – крикнула от плиты Виктория. – Или ещё про кого-то не доложила, за кем подглядывала? Предупреждаю, нервы у меня кончаются, подруга!
Тавала смущённо уткнулась в тарелку.
– Я вот подумала про больных, в которых кошки вселились, – преувеличенно-громко сказала Фелиси. – Может, они их… ели?
– Нет, ну как так можно, Лиси? За столом! – возмутилась повариха.
– А что такого, мада? Помните деда Тухана, который в прошлом году съел свою кошку? Ему ещё соседи дом сожгли. Так вот, он же весь шерстью покрылся, и хвост у него вырос. Хотел помолодеть, а вместо этого умер страшной смертью. Мартон ездил на похороны – госпожа Айлин велела от её имени плюнуть на могилу. Кощёнке-то лет двести было, я её видела, мы же на соседней улице живём. С виду невзрачная, сразу и не скажешь, что мурча, такая тощенькая, ледащая… – Голос у Фелиси делался всё более жалостным. – Как у него рука поднялась? Как он мог?
– Хватит, Лиси, – оборвала её Виктория, вынимая из духовки запечённую утку. – Как да как. Бесславно помер, семью опозорил, туда ему, негодяю, и дорога.
– А Хранители его не наказали! Почему?
– Покрылся шерстью и умер с хвостом. Куда ещё страшнее наказание?
В дверях показался заспанный Господин Миш, привлечённый упоительными ароматами, распространившимися по дому. Длинная холёная шерсть кота блестела, тугой животик
говорил о сытой жизни. Виктория руки в боки встала перед ним.
– Здравствуйте! Пробудились! Неужто покушать пришли? И совесть позволяет?
Ещё не вполне проснувшийся Господин Миш сел посреди кухни и издал вялый со сна мяв – неодобрительно глядя на повариху.
– Гриватта, переводи! У тебя здорово получается! – захлопала в ладоши Фелиси. – Ну, пожалуйста! Представление! Представление!
С надменной улыбкой, Гриватта пододвинула к себе вазочку с конфетами.
– За что вы его так, мада? Что ваш любимчик опять натворил?
– Какой ещё любимчик? – переспросила повариха, сердито глядя на кота сверху вниз. – Этот обормот…
– Ме, – сказал Господин Миш.
– Не знаю таких слов, – «перевела» Гриватта, жуя конфету.
– …сегодня ночью шатался по дому, – продолжала Виктория, – видать, проверял, все ли углы помечены…
– Мяф-мяф, мяф-мяф, мяф-мяф!
– Снова мимо. Мне всего лишь не спалось.
– … и не нашел ничего лучше, как взгромоздиться своей тушей мне на грудь…
– Я думал, мне будут рады!
– …чтобы почесать, где чешется.
Господин Миш надрывался, оправдываясь:
– Это необоримое желание меня самого застало врасплох!
Фелиси, ловившая каждое слово Гриватты, умирала со смеху. На кухню зашла Лорна, пристроилась с чашкой чая на конце стола и тоже посмеивалась, слушая перепалку Виктории с мурром.
– Вам смешно, а я чуть со страху не померла, – продолжала жаловаться Виктория. – Решила, что домовой завёлся, он-то любит придушить. Открываю глаза и вижу этого вредителя. Сидит на мне в три часа ночи и чешется! Я с тапком гналась за ним до самой лестницы…
– Вредитель, аааа… Вреди-и-и-тель…
Виктория взглянула на взъерошенного и расстроенного кота.
– Ишь, усы растопорщил. Чего разорался?
– Ой, Виктория, ты бы полегче, – сказала Тавала, оторвавшись от тарелки. – А то влетит за такие слова. Да ещё тапком намахиваешься на мурра… ужас! Как ты не боишься?
