скачать книгу бесплатно
Усач покраснел, как рак в кипятке. Затем пожелтел. Побледнел. Даром, что не позеленел. И – наконец – изрыгнул поток ругательств:
– Ах ты, тварь!.. Малолетка!.. У тебя давно-то мамкино молоко на губах обсохло?.. Азиятка понаехавшая!.. – (Метросексуал произнес именно так: «азиятка»). – Да как ты смеешь, уродка, оскорблять русского человека, который находится у себя в стране?.. Шлюха!.. Пиявка!.. Ползучая гадина!..
У меня уши в трубочку свернулись от забористой брани «интеллигента». Мелькнула мысль: надо бы заступиться за девушку – заткнуть разбушевавшегося «усатика». Даже окунуть его мордой в остатки салата «мимоза». Но, видимо, я трусливый зайчишка. Я только вдохнул, выдохнул… и остался на месте. Пальцы у меня тряслись.
Малика сначала отшатнулась от очкастого хама – как от ядовитого насекомого. Но затем снова подалась вперед. По ее красивым губам змеилась нервическая ухмылка. Глаза сверкали. Не было сомнений: своей площадной руганью дядечка в плаще только на несколько мгновений выбил красавицу из равновесия. Сейчас Малика соберется и даст «усам и плащу» достойный отпор; смешенный с грязью очкарик тысячу раз пожалеет, что переступил рамки приличия.
Но дело приняло неожиданный оборот.
Бросив взгляд на улицу – за стеклянную дверь – я увидел только что припарковавшуюся роскошную иномарку. Из авто вышел нестарый кавказской наружности мужчина в полосатом пиджаке и в брюках со стрелками. Через секунду кавказец уже вошел в бистро, со словами:
– Так-так-так. Что у нас здесь происходит?..
Я догадался: важный кавказец – хозяин заведения и работодатель Малики.
– Скандальчик тут у нас, Омар Османович, – доложила Малика. – У гражданина подгорает.
Омар Османович. Я мысленно окрестил хозяина забегаловки «два О».
– Вы владелец кафе? – пыхтя и щурясь, спросил усатый очкарик. – Что за сброд вы нанимаете?.. Ваша девушка – она…
Разве что горячий пар не вылетал из ушей «очков и плаща». «Два О» театрально поднял руку:
– Я вас понимаю. Сейчас во всем разберемся. Я хотел бы с самого начала послушать, что здесь произошло.
– Ну, в общем… – заговорила было Малика.
– Молчи. – Омар Османович прислонил холеный палец к губам. – Клиент всегда прав. Пусть рассказывает клиент.
Ободрившийся дядечка потеребил себя за ус. И – со страстью художника, густыми красками пишущего картину – принялся ябедничать на бедную Малику. «Очки и плащ» вдохновенно врал, как жестоко был оскорблен и растоптан хрупкой продавщицей. И конечно – гнал пенную волну возмущения по поводу того, что пельмени по-нижегородски должны подаваться с перцем, укропом и маслом.
– Простите нас. Простите, – покорным холопом отозвался «два О», опуская голову и прижимая руку к сердцу. – Мы ориентируемся на европейские стандарты обслуживания – и не потерпим дурного обращения с нашими дорогими покупателями. Задевшая вас сотрудница, – (Омар Османович скосил глаз под кустистой бровью на Малику), – будет уволена… Что же касается пельменей по-нижегородски – то в нашей рецептуре действительно не предусмотрено добавление масла, укропа и перца. Я понимаю: это ранит вас как тонкого ценителя, гурмана. Извините нас!.. В качестве компенсации я предлагаю вам большой стакан капучино. Уж по части напитков на основе кофе – нам равных нет.
– Что ж… – снова подергав себя за ус, очкарик в плаще издал фыркающий звук, который должен был обозначать удовлетворение.
Омар Османович повернулся к Малике и резко бросил:
– Ты слышала. Капучино «ноль пять» для господина.
– Ах, для господина?!.. – едко рассмеялась Малика.
Нервно покусывая губы и беспощадно комкая в кулаке салфетку, я наблюдал за безобразной сценой.
Какой-то дурак взбеленился оттого, что в пельмени не положили масла. Совсем некстати нарисовался то ли директор, то ли владелец заведения. Скользкий, как налим. Готовый стелиться перед денежным клиентом, как шакал перед тигром. И вот уже нежная смугляночка-продавщица – которую сделали во всем виноватой – лишается работы.
Я еще никогда не зарабатывал самостоятельно на кусок хлеба. Но имел достаточно воображения, чтобы уловить: потеря места в кафешке – страшный удар для Малики. У бедняжки явно нет продвинутой бабушки, щедро дарящей внучке деньги на карманные расходы. Малика – вдобавок – нерусская. По всему видать: иностранная гражданка откуда-нибудь из Восточного или Западного Туркестана. Это создаст девушке дополнительные трудности в поиске новой работы – при свойственной нашему обществу ксенофобии.
В котелке моего сердца булькала ярость против Омара Османовича и «усатого-в-плаще». Того и гляди – хлынет через бортик. Но, как я и говорил: я трусливый зайчишка. С открытым ртом, вращая глазами – я только следил за происходящим.
– Малика. Капучино!.. – требовательно повторил «два О».
– Ах, да, да!.. Для сахиба!.. – с издевкой отозвалась Малика.
Глаза красавицы пылали огнем. Нежные губы по-прежнему кривились. Гордая девушка не собиралась рассыпаться бисеринками в извинениях перед очкастым уродом или униженно молить Османовича: «Оставьте, оставьте меня на работе!..».
Грациозная, как пава – Малика довольно проворно (хотя и явно без спешки) налила в картонный полулитровый стакан ароматный капучино, прикрыла белой пластиковой крышкой и поставила на прилавок.
Омар Османович обеими руками взял стакан и – чуть ли не приседая, как евнух перед халифом – протянул усатому. Сказал елейным тоном:
– Угощайтесь, пожалуйста!.. Капучино за счет заведения. Надеюсь, это достойная компенсация за моральный вред, который нанесла вам наша нерадивая сотрудница. Еще раз приношу вам извинения… Я буду счастлив, если вы дадите нам второй шанс вам угодить – снова нанесете нам визит…
– Хорошо. Я подумаю. Подумаю, – почти миролюбиво ответил очкастый метросексуал. Видимо, благословенная халява (стакан капучино) чуть размягчила стальное сердце интеллигента.
Красавица Малика вставила шпильку:
– Только, господин хороший, когда будете лить капучино в глотку – не опрокиньте стаканчик себе на штаны. А то представляете, какой будет конфуз, если вы посадите пятно на свои великолепные брюки?.. Вы же – не иначе – восемь тысяч червонцев за них отвалили!.. Хуже всего, если горячий напиток брызнет вам между ног. Я даже не говорю о том, что вы обожжете ваши самые драгоценные органы… Расположение пятна будет такое, что со стороны покажется, что вы – пардон!.. – обмочились.
– Малика!.. – рявкнул, нахмурив косматые неандертальские брови, Омар Османович.
– Что – Малика?.. – дерзко бросила девушка. – Мне бояться нечего: ты меня уже уволил.
Успокоенный подарком в виде стакана капучино – «усатый-в-плаще» по-джентельменски раскланялся с «двумя О» и исчез со сцены, выйдя в стеклянную дверь. Я по-прежнему исполнял роль безголосого зрителя. Хотя мое сердце – как искромсанное ножом – кровью истекало от сочувствия к Малике.
Не стирая с лица лакейской улыбочки – Омар Османович проводил «господина клиента» долгим взглядом. Затем – грозный, как туча – повернулся к Малике:
– Ну, Малика!.. Я – конечно – знал, что ты отмороженная. Но такого… такого я даже от тебя не ожидал. Покупателю надо служить, как богу. А не демонстрировать свой капризный норов необъезженной кобылицы. Я не пошутил: ты уволена!.. Доработаешь сегодня смену – а завтра к одиннадцати часам дуй в офис. За расчетом.
– Да пожалуйста!.. – едко ухмыльнулась Малика. – Думаешь, я работу не найду?.. А ты – продолжай лизать задницу каждому недовольному клиенту!..
Я задрожал сильнее – как хвост у овцы, которая заслышала волчий вой. Сердце дико стучало. Со лба сбегали струйки пота. (Я часто потею, когда нервничаю).
Мне хотелось заступиться за Малику. Сказать что-то веское – что сразу ее обелит. Эх, не быть бы мне позорным трусом, для которого не то что защитить малознакомую девушку, но и спросить у прохожего дорогу к метро – непосильная задача!..
Но – неожиданно не только для Османовича и Малики, но и для самого себя – я распрямил спину, положил в тарелку недоеденную сосиску в тесте, утер лоб рукавом и хриплым голосом выдал:
– Девушка не виновата… Этот клиент в плаще и очках первый начал хамить… Девушка сказала только, что пельмени подаются – согласно рецептуре – без масла, зелени и перца. А очкастый… принялся грубить и буянить… Вот и все!.. Девушка не виновата. Не виновата. Не виновата.
Несколько раз – как заклинание – я повторил: «Не виновата». На этом силы и отвага меня оставили. Не дожидаясь реакции на мои слова и даже не решившись бросить прощальный взгляд на Малику – я на подгибающихся ногах бросился вон из кафешки.
Я шел – качаясь, как пьяный – и не смел обернуться. Сердце долбило в грудную клетку – а голову переполнили шумы, похожие на звук радиопомех. Я очнулся только в метрах трехстах от «Закусок…» – у киоска «Пиво – чипсы – сигареты». Руки у меня тряслись, а веко над левым глазом подергивалось – когда я расплачивался за коктейль «вертолет». На ходу хлебая из баночки с яркой этикеткой – я двинулся в свой любимый парк на берег реки. Я чувствовал, что сейчас заплачу.
В парке я расстелил куртку по жухлой траве, сел и уставил взгляд на темно-синюю реку, медленно текущую под серым небом.
При каждом вздохе ветра с деревьев сыпались желтые и ржаво-коричневые листья; рябь пробегала по реке. Я глушил свой «вертолет» – а из глаз моих лились слезы, которые я размазывал по щекам тыльной стороной ладони. Мне хотелось застонать в голос, как раненному оленю.
Ну почему я такой нерешительный?.. Такой рохля?.. Ничтожный червь?.. Надо было не ждать появления «двух О» – а вступиться за Малику, как только проклятый метросексуал начал перегибать палку. Подойти пружинящими шагами, выпятить грудь и – тоном Ильи Муромца – огорошить забияку: «Эй!.. Уважаемый!.. Вы чего прицепились к девушке, как репей?!..». Метросексуал в модном плаще – ретировался бы. А я – на правах рыцаря-защитника – стрельнул бы у Малики номерок телефона.
Но нет!.. В силу собственного малодушия я упустил шанс познакомиться с нежной тюрчанкой – настоящим цветком. Господи, да что со мной не так?.. В кого я такой слабак и растяпа?.. Я настолько погружен в поэзию и розовые мечты, что от реального мира получаю только звонкие щелбаны. Не удивительно, что все и всегда за меня решает бабушка: сам я не способен в жизни ничегошеньки добиться – да и вообще плохо представляю, чего на самом деле хочу.
Девушка вроде Малики – не для такого жалкого слизня, как я. Малику завоюет «классный», немножко наглый парень в стильной куртке, у которого хорошо подвешен язык. Такой парень способен и в морду дать за свою подружку. С ним Малика будет чувствовать себя, как за надежной стеной.
Или мою красавицу увезет на роскошном лимузине богатый «папик». У олигарха нет рельефных мускулов «классного парня» – а только волосатая грудь и арбузное брюшко. Но золотая банковская карта придает «папику» – хотя бы и лысыму – гонору и самоуверенности. «Папик» будет в фешенебельных ресторанах кормить Малику стейками из акулы и лососевой икрой. Задаривать брендовыми шмотками, серебряными цепочками и золотыми колечками. Слетает с Маликой на неприлично дорогой курорт – куда-нибудь в Гоа или на Мальдивы, где зеленые метелочки пальм и белый песок.
«Расплачиваться» Малика будет – естественно – в постели. Я представил: в номере люкс пятизвездочного отеля – «папик», бросив на пол полосатые трусы, самоваром пыхтит на моей девочке, которую придавил необъятным животом. Зад денежного воротилы ходуном ходит. От такой картинки меня потянуло блевать.
Чтобы отвлечься – я достал из рюкзака и открыл наугад томик стихов Джами. Смахнув слезы – начал читать.
Лирический герой персидско-таджикского поэта – захлебываясь рыданиями, смотрел вслед луноликой тюрчанке, которая стрелою умчалась на лихом коне. Влюбленный безумец целует камни на той дороге, по которой пронеслась прекрасная пери. Караван надежд страдальца-дервиша – верблюд за верблюдом – уплывает в раскаленную пустыню…
Я читал – и мне казалось: волшебник Джами писал о нас с Маликой. Буквы у меня перед глазами начали размываться – потому что взгляд мой вновь заволокли слезы. Горло забил ком. Разве не умчал от меня Малику хрипящий – закусивший удила – скакун обстоятельств?..
Если бы «два О» не уволил Малику!.. Я бы каждый день заходил в «Закуски от дяди Вани», чтобы просто увидеть мою сказочную красавицу. И в этом черпал бы горькую радость. Но завтра Малика возьмет расчет. Она больше не появится в забегаловке. Пылающей кометой Малика блеснула на темном небе моей жизни – чтобы исчезнуть навсегда. А я – как слепой – остался в кромешной тьме. Потерянный, с опустошенным сердцем.
Всхлипывая, дрожащими руками я вынул свой заветный блокнот и принялся карябать строчки. Что-то про «черные омуты глаз», «губы, как вишни» и про «боль, разрывающую грудь».
И пусть завтра эти родившиеся у меня угловатые стишки мне разонравятся – так что я перечеркну негодные строфы жирным крестом. Все равно. Сейчас кривоватые вирши давали выплеснуться клокочущим во мне чувствам: тоске, отчаянию и жажде любви.
Я тер глаза, слизывал с уголков губ соленые слезы. И шептал:
– Малика. Малика. Малика.
3.Снежана
Поболит и пройдет?..
Я думал так первые две-три недели. Но тупая ржавая игла только глубже всаживалась в сердце. И не было пинцета, чтобы ее вытянуть. Рачьей клешней меня схватила и не отпускала мучительная тоска. Я понял: после того, как я увидел Малику – моя жизнь не будет прежней.
Я был неприкаянным демоном, скитающимся между мирами. И меня задел крылом ангел в короне огненных лучей. С тех пор – опаленный – я не могу смириться со своей участью отверженной тени. Предпринимаю бесплодные попытки вырваться из паутины душной мглы – к воздуху и яркому солнцу.
Несколько раз я ездил в «Закуски от дяди Вани». Мною двигала надежда: «два О» только погрозил Малике, но увольнять не стал. Клянусь: мое сердце было до того наэлектризовано, что я – как рыцарь перед прекрасной дамой – встал бы перед Маликой на колени и признался бы в любви.
Трудно сказать, как бы отреагировала Малика. Просто посмеялась бы надо мной?.. Или бурные излияния малознакомого парня: «Я люблю!.. Я люблю тебя!..» – напугали бы девушку?.. Я не мог это проверить: как в знаменитом стихотворении Хафиза – идол навсегда скрылся.
Без Малики все утратило смысл. Я и раньше-то с трудом высиживал нудные лекции в университете. А теперь от блестящих гладких лысин профессоров меня просто-напросто воротило. А когда я – преодолевая брезгливость – открывал толстенный талмуд-учебник, мне казалось: черные буквы на белой бумаге – это зубы оскалившейся щуки.
«Товарищи» по учебе – с нюхом шакалов – без ошибки учуяли произошедшую во мне перемену. Выпадающие мне на долю насмешки стали более многочисленными и колючими. Меня будто преследовала и жалила стая шершней. «Трубадур!..» – «Призрак отца Гамлета!..» – «Арап Петра Великого!..» – «Недоделанный Д’Артаньян!..».
Хорошо, что одногруппники не знали ни о моем увлечении восточной поэзией, ни о том, что я и сам упражняюсь в стихосложении. Иначе я давно удостоился бы прозвища «азиатского рифмолета», «раскосого куплетиста», «университетского акына» – или что еще за язвительные прозвища способна изобрести зараженная расизмом и национализмом расейская молодежь.
Еда стала для меня безвкусной, как туалетная бумага. Какие румяные пироги ни готовила бабушка – я с трудом мог заставить себя проглотить несколько кусочков. Бабушка удрученно качала головой на длинной сухой черепашьей шее:
– Уж не заболел ли ты, внучок?..
Что я мог ответить?.. Что у меня болит не тело – но душа?..
Я каждую ночь видел Малику во сне. Я обвивал руками тоненькую талию милой, целовал алые лепестки губ. Красавица лианой изгибалась в моих объятиях. Обнажала передо мною наливные яблочки грудей. А я играл с потоком распущенных черных волос прелестной тюрчанки.
Но я открывал глаза – и снова оказывался один под потолком своей комнаты, в мятой постели, на скрипучей кровати. Прекрасные видения улетали – как стая вспугнутых птиц. Я – в одних трусах – подходил к зеркалу. И долго смотрел на своего двойника. На парня с чуть взлохмаченной шевелюрой, опухшими глазами и выпирающими ребрами. Он часто моргал и нервно покусывал нижнюю губу. Мы адресовали друг другу невеселый вопрос на двести тысяч червонцев: «В кого ты такой никчемный страдалец?..».
Ответа – увы!.. – не было. Мне оставалось только вздохнуть и топать в ванну умывать лицо. А на кухне меня ждала кастрюля с бабушкиными пирожками – которыми я мог позавтракать, прежде чем ехать в университет.
Я пытался одолеть свою тоску. Средства для этого были привычные. Чтение восточных классиков. Попытки самому писать стихи. Алкоголь.
После лекций я спешил – с баночкой пива, «вертолета» или «отвертки» – на берег реки. Палые листья шуршали под вздохами ветра. Я пьянел от коктейля и от страстных звонких газелей Навои.
Убитый разлукой лирический герой тушил гудящее в сердце пламя красным искристым вином. Темной ночью напрасно ждал возлюбленную, в насмешку обещавшую свидание.
Впитывая чарующие строки, я думал: чем я не безумец Меджнун?.. Малика сразила меня одним взмахом ресниц – как Лейли несчастного Кайса. Измученный влюбленный – я тоже достоин быть увековеченным в стихотворениях и поэмах.
Но нет!.. Я все-таки отличаюсь – и это мягко сказано!.. – от Меджнуна и Фархада. Один из них слагал волшебные песни, которые подхватывала вся Аравия. А второй был великим богатырем и тружеником – прорубавшим в скалах русла каналов и воздвигавшим дворцы. Страсть легендарных влюбленных была возвышенной и красивой. Моя же – просто смешной.
Сидя под ветвистым деревом, на расстеленной по траве куртке, с блокнотом и ручкой – я пытался и сам сочинять стихи. Рождались отдельные строчки. Что-то вроде:
Твои волнистые косы – как ночь глухая черны…
Я усиленно подражал Низами, Рудаки и Саади – писал про розу и соловья. Про лицо возлюбленной, подобное луне и про губы-рубины. Про мотылька, летящего на огонь свечи.
Если б я верил в буддийские перерождения, я бы решил: в прошлой жизни я был кем-то из когорты средневековых восточных поэтов. Я смутно припоминаю свое былое существование и усиленно пытаюсь слагать газели, рубаи и тарджибанды. Но то, что получалось у меня на тюркском или фарси – не удается мне на великом и могучем русском языке.
Впрочем, реинкарнация тут не причем. Я просто бесталанный графоман.
Так или иначе – я думал о Малике образами восточной поэзии. Все эти «косы, черные, как ночь», «родинки – зерна для птицы сердца» затмевали реальную Малику, о которой я – на самом деле – мало что знал. Тоска по красивой продавщице из бистро перерастала в тоску вообще по девушке, по женской ласке. Во мне пробудился половой инстинкт – который может быть очень могучей силой. Мне хотелось кричать, как мартовскому коту. Тебя не освежает сон, и еда становится поперек горла – пока ты не утолишь пробудившееся желание.
Сгорающий, как на медленном огне – я смотрел в интернете фото обнаженных красоток. А проходя по улице – оборачивался на каждую стройную длинноволосую девушку. Все более или менее симпатичные барышни казались мне похожими на Малику. Признаюсь без стыда: притянувших мой взгляд юных дам я представлял себе голыми или в одних только кружевных чулках. Разгоряченное воображение рисовало мне: очередная краля сладко стонет подо мной на широкой кровати, проваливаясь в белоснежную перину.
Много девушек было на факультете, который в пору было назвать цветником. Казалось бы: что естественнее, чем завести отношения двум студентам – парню и девушке?.. Но мои сокурсницы были заносчивыми и спесивыми, как индюшки. А я – слишком неуверенным в себе и трусоватым, чтобы попробовать подступиться к той или другой прелестнице.
Приветливой со мной была только пушистый лисенок Снежана. Сами боги подталкивали меня обратить на нее пристальное внимание. Правду сказать: Снежана была не то что б в моем вкусе. Как вы уже поняли: мне нравились смуглые брюнетки с жарким блеском в агатовых глазах. Но, видимо, я полуосознанно следовал афоризму: «На безрыбье – и рак рыба».
Снежана была все-таки недурна собой. У нее были длинные ресницы, ясные глаза и по-детски пухлые губки. А цвет волос напоминал пламя. Неудачливый стихоплет, я сказал бы поэтическим языком: «Ты рыжая, как эта осень!..». Но не только с художественными сравнениями – я и с каким-нибудь приземленным вопросом («А когда у нас коллоквиум с профессором Дыниным?») не отваживался к Снежане «подкатить». Лишь смотрел робко, как она – стоя во время переменки на замусоренном дворе факультета – курит легкую сигаретку с ароматом манго.
Но нас – что называется – связала сама судьба. Однажды после занятий Снежана подошла ко мне и попросила:
– Я тут пропустила пару лекций. Дашь конспекты по уголовному праву переписать?..
– Д-да… Кон-нечно… – с небольшим заиканием ответил я, чувствуя, что краснею до ушей.
Из всех студентов нашей группы у меня были самые аккуратные конспекты.
Через два дня – возвращая мне тетрадь – Снежана вдруг спросила:
– Слушай. А какой твой любимый фильм?..
На сколько-то секунд затормозив – так как не ожидал вопроса – я ответил:
– «Эхнатон и Нефертити».
Я не особо фанат кинематографа (как это ни странно для молодого городского парня). И не сказать, что фильм «Эхнатон и Нефертити» мне до мозга костей нравился. Но не так давно я посмотрел эту драму из древнеегипетской жизни, изобилующую эротическими сценами и великолепными пейзажами нильских берегов – и лента показалась мне неплохой.
