скачать книгу бесплатно
Но язвительным уколом
Отвечала нагловатым…
И ревнивые – печали
Предавалися унылой,
Распаленные вздыхали:
«О, счастливчик легкокрылый!»
А меж тем, кружась вслепую,
Словно мотылек в метели,
Проклиная судьбину злую
Безутешный Церетели.
Григол Робакидзе
Ртвели
Скользким драконом, исторгнутым топями,
Встала давильня. Дурманно и весело.
Мутно-хмельные давильщиков профили,
Щиколки красные, буйное месиво.
Стиснуты прутьями, сжаты соломою,
Кисти – в корзинах, черные с желтыми.
Черепом тыквы[29 - Черпалки для вина грузинские крестьяне делают из высушенной тыквы, насаженной на палку.] с носом изломанным
Черпают дети сок свежевзболтанный.
Блещет янтарь под зарею рубиновой,
Лозы взвиваются черными змеями,
В темных глубинах мерещится киноварь.
Пологов лиственных зыбкое веянье…
Звук бездыханный, ветром волнуемый:
«Ты! Ты – моя! Не упрямься…» Покатится
Шепота шелест меж поцелуями:
«Да, я – твоя! Да, я – твой!» И – невнятица.
Юношей песня «Одела дилано!»[30 - Припев народной песни.]
Прыгают краски, везде разбрелись они…
Тихо! Откуда приблизилось дивное:
«Эгей, Диониси, эгей, Диониси!»?
Амазонка Лонда
Сонет – вышедший из берегов
Гомон. Сумятица. Пляски… Заздравные звонки
Тосты. Меж тем в круговом азарпеша[31 - Азарпеша — большая чаша для вина, идущая по кругу.] пути.
С сыном Филиппа так жаждут войны амазонки,
Но светлоликая Лонда… Ей места себе не найти!
Кажется зверем угрюмым, напрягшимся в гонке…
Дерзко промолвила: «Наша царица, прости!
Александра хочу! Хоть на день он – мой… О ребенке
Я умоляю… Хочу от него понести!»
Вот уж три дня амазонка лежит с Македонцем,
Тешится с ним среди лоз виноградных под солнцем.
Он говорит ей: «Престолы я взял мировые!
Судьбу обуздал, но бессмертие – из твоего
Неутолимого тела первым – пью и – впервые
С тех пор, как пояс я снял золотой с него!»
На Верийском мосту[32 - Верийский мост в Тбилиси – мост над Курой (Мтквари).]
Вот поет косматый ветер на мосту Верийском ночью…
И метели мчатся тени, снегопада свищут клочья.
На мосту Верийском воя, ветер сказкой веет втайне…
Вот! Зловещее, глухое ведьм все громче бормотанье.
Ветер на мосту Верийском, как помешанный, бушует…
Ведьма голосит и скачет, беглый бес на беса дует.
С диким криком ветер прянул прямо с моста в кипень
Мтквари…
И ворвался с моста в сердце крови призрак в дымной хмари.
Ждет свиданья пьяный ветер на мосту Верийском ночью,
Это – буйство пьяной степи, снега свищущие клочья.
Валериан Гаприндашвили
Ночные листья
Ночь странная бежит, как черный пес,
Цветения вынюхивая запах,
Ей – до зари среди незримых роз
Перелетать на вытянутых лапах.
Дрожаньем туч заточена луна.
Безмолвна, недвижима, бездыханна,
Лежит на блюде дымчатом она
Отсеченной главою Иоанна.
Распятье одиночества влачу,
Молюсь лишь ночи. И, подвластен чарам,
И проклят всеми, я вослед лучу —
В глубь черноты – лечу Элеазаром!
Мамиа Гуриэли[33 - Мамиа Гуриэли — грузинский поэт.]
Умолкшие стихи – я в желчном их дурмане;
Кутила Мамиа – дивлюсь его мечтам.
Вот – собственный его и вечный макадам,
Судьбинный и глухой, смертельный Балахвани[34 - Балахвани — район Кутаиси.].
Здесь оргия была, и все размылись грани,
И в серой хижине в рассветный тусклый миг
Неспящий человек печален, бледнолик,
И тающая плоть милей алмазной дани.
Чахотка в дом вошла, и принимает греза
Поэта в свой пожар из рук туберкулеза,
И кашель громовой – как отблески костра.
На помощь не спешит в пустыне голубица,
Придет закрыть глаза Верленова блудница,
Его зловещих язв ужасная сестра.
Али Арсенишвили
Юность, неужто прошла ты, промчавшись бурливо,
И молодыми не будем?.. Далёко, далече
Эта Москва и студенчество, книги и пиво,
Лирика – снег, осыпавший двух ангелов плечи.
Милый Али! Я уверен – все в памяти живо!
Зимние улицы, стужа, случайные встречи.
Власть одиночества, жизни неведомой диво…
Но вдохновенье венчало и споры и речи.
Разве забуду твою комнатенку на Пресне,
Сладость бессонницы, жар чаепития с хлебом!
В море стихов мы качались, носили нас песни!
Сажей подернутый, был этот мир или не был?
Нет, помни все… Поцелуи в снегах, осиянный
Бронзовый Пушкин, Неждановой голос желанный.
Тициан Табидзе
Мессия для тебя – измученный Пьеро.
Подобен стих-джейран шута лихой проказе.
Сонетом увлечен, ты предал мухамбази,
И, как пиявка, льнет к поэзии перо.
Купели грезящей лазурь и серебро —
Созвучий слезы льешь, ваяешь ты в экстазе
Рукою женственной лозы лиловоглазье.
А на душе – огня ордынское тавро.
В зерцале огненном твоя встает Халдея.
Взирает на тебя из дыма твой двойник.
И караван теней приблизился, твердея.
И поколений сонм у жарких скал возник.
Прародину окинь всей синью глаз, мечтая,
Чтоб сказка не ушла, сияньем залитая!
Праздник Офелии
Верико Анджапаридзе
Лишь один хочу я праздник праздновать отныне —
День Офелии – манящий призрак неотступен.
Станет осенью белесым этот воздух синий,
Дивным ликом озарится небосвода бубен!
Дочь дождя, она печальна, горестно-невинна.
С ливнем в мир слетает ангел, Гамлета подруга,
И ее с восторгом примет сизая стремнина,
И слезами оросится лик замшелый луга.
Празднуйте со мной, поэты, этот день рыданий,
Пред невестой бедной принца преклонив колено!
Потекут людские толпы к новой Иордани:
Эту женщину поднимем из пучины пенной!
Дачник
Внизу идут вагоны мерным ходом,
Вокруг холмы – и нивы и тока,
День золотистым истекает медом,
Но ветви яблонь в неге холодка.
Стоит на горке дремлющая дача,
И снова дачник, от безделья вял,
На эти дали смотрит, чуть не плача,
Припоминает все, что прежде знал.
Ему счастливый чудится ребенок.
Тогда бежал он, мураву топча,
И весь горел, светился, мал и тонок,
Как трепетная, робкая свеча.
Всегда любил он блеск дождя слепого
И бабочки скользящей пестроту,
И ястреб реял и взмывал сурово,
Его мечту похитив на лету.
Волшебная, бывало, снилась птица,
И мальчик на току стелил силки;
