скачать книгу бесплатно
Хвалу вознёсший небесам,
Горя в беспламенном пожаре,
Я стал бы этим храмом сам.
Труды такие безымянны…
Я видел бы из века в век
Походы, свадьбы, караваны
И наблюдал слиянье рек.
И звуки зыбкие Псалтири
Входили бы и в тот подвал,
Где временами юный Мцыри,
Во мне проснувшись, восставал.
Предание
Этот пьяный поэт, обезумев под полной луной,
Вспоминая жену, уведённую в сумрак ночной
И лишённую там переписки,
В чьи-то двери ломился, и, счастливы тем, что забрёл,
Пробуждались жильцы, накрывали почтительно стол
И внимали стихам… Это так по-тбилисски.
Иногда он спускался в любимый ворами подвал.
Там порой и расстрельщик усталый бывал.
Тут поэт, лишь на миг прерывая дыханье,
Подходил, тщетно силясь понять, что почём,
И у всех на виду улыбался и пил с палачом.
… В этом памятном мне, грязноватом, бессмертном духане.
«Жар спадал, холмы и дали…»
Жар спадал, холмы и дали
Заволакивала мгла.
Где же ты, о, генацвале?..
Время лучшее едва ли
Было в жизни, что прошла.
Там сгорала ночь в подвале
И сжигали жизнь дотла,
Пораженья и печали
Забывали у стола.
И приезжих привечали
Всплеском жгучего тепла.
В этом городе не знали,
Что Россия умерла.
«Певец был славный Урия…»
И.А.
Певец был славный Урия,
Подряд десятилетия
Ему внимали Гурия,
Рача и Имеретия[18 - Гурия, Рача, Имеретия – исторические области Грузии.].
Он пел в застольях княжеских,
На сходках партъячеек,
Всё тешил пьяниц кряжистых,
Был радостью ночей их.
Он, кончив петь, с побаскою
Говаривал: «А я ведь
Вас, христиане, с пасхою,
Сюда пришёл поздравить!»
И, оглянувшись у дверей,
Гласил он: «Сын Менаше – я!
Да, вот я, Урия-еврей,
Теперь спешу в Кулаши[19 - Кулаши – поселение грузинских евреев в Западной Грузии.] я!»
«Весь чин старогрузинского уклада…»
Весь чин старогрузинского уклада,
Ночь, красноречье, жар вина и чада,
Рог буйвола в чернёном серебре
И позже отрезвляющие звуки —
Мацонщика призывы, вздох дудуки
И голоса прохожих на заре;
Пекарни дух и песенки, и гаммы,
Базар, Майдан, всех верований храмы,
Глушь переулков и наклонный путь,
И памятник, сносимый с пьедестала,
И ту любовь, что ненавистью стала,
Не позабудь!
«Истерзанное женскою изменой…»
Истерзанное женскою изменой
И частым пьянством до потери сил —
С улыбкою и мукой неприменной —
Больное сердце он в груди носил.
Тогда я был не чуток и не зорок.
По чьей-то просьбе мы автомобиль
Закатывали с гиком на пригорок.
Он задыхался. Оседала пыль…
А, впрочем, и тюрьма его сгубила.
В культурно-воспитательную часть
С лесоповала зазывало било,
Поэзии добавилась напасть.
«Нелёгкую Господь послал судьбу…»
Нелёгкую Господь послал судьбу.
Из мёрзлой зоны выйдя хилым, квёлым,
Болезненным, красив он был в гробу,
И сумрак озарился ореолом.
Иль с теми так случается всегда,
Кого полюбят, несколько жалея?
Вот протянулись долгие года,
Но с ними этот облик лишь светлее.
С годами лишь роднее стали мы,
Теперь понятно странное дотоле
Прямое предпочтение тюрьмы
Столь неизбежной лживости на воле.
«Всё времени не различаем…»
А.Ц.
Всё времени не различаем,
А ходит метла, шелестя…
Ночные беседы за чаем
Припомнишь полвека спустя.
И утренних шумов докуку,
И жар набежавшего дня,
И чуткость к блаженному звуку,
Который ведь был у меня.
И речи о чём-то высоком,
Звучанье излюбленных строк,
И знанье его, что за сроком
Другой образуется срок.
Молчанье о лагерной жизни
И драмы домашней печаль,
И нежность в самой укоризне,
Меня провожающей вдаль.
«Метро тбилисского inferno…»
Метро тбилисского inferno.
Хмельная в обликах ленца.
И подземелья воздух серный
Течёт до самого конца.
Вот путь до кладбища в Навтлуги,
Где все застыли времена,
И память о покойном друге
Сухой листвой занесена.
В дни угасанья часто к звёздам
Он устремлял пытливый взгляд,
И что сулила эта роздымь
Десятилетий пять назад?
Он спрашивал ночного гостя:
«Как будешь дальше жить?», и ты
Как будто уменьшался в росте
От многозвездной темноты.
Был всплесками всезрящей мощи
Твой путь овеян и повит…
Он, может быть, из райской рощи
С упрёком на тебя глядит.
«Осела сакля лет за сорок…»
Осела сакля лет за сорок.
Хозяин в городе, и с гор
На кровлю гулкий сходит морок,
И это демонов раздор.
Здесь бесы развелись повсюду
И заселили пустоту,
И, в их кругу подобна чуду,
Белеет яблоня в цвету.
Единственная в той теснине,
Мне в одиночестве она
Всё вспоминается доныне,
И длятся года времена.
А вот и яблоко опало
И кто-то поднял… Эту весть
Доставит эхо с перевала.
Для кровной мести повод есть.
Горная дорога
Мгла. Ущелья воздух звонкий.
Свист и грохот без конца.
То стреляют амазонки,
Жёны старого жреца.
