скачать книгу бесплатно
Плещет море лазоревой нивой,
Отозвались глубины земли…
С этой грустью, отчасти шутливой,
Совладать никогда не могли.
Кахетия
В осенний воздух там вина плеснули,
Из всех давилен влили поутру
Киндзмараули и напареули,
Кварели, телиани, хванчкару.
Вот в эти виноградные долины
Приехать с ней, и в сёлах там и тут
Взломают исполинские кувшины,
Ковшами с плеском влагу зачерпнут.
Увлечь её, не слыша отговорок,
Невыносимый оставляя быт!
Ты опоздал, конечно, лет на сорок,
И жизнь прошла, но вариант пьянит.
«Будь уверен в одном: как при кесарях, как при эмире…»
Будь уверен в одном: как при кесарях, как при эмире,
При царице Тамаре, при Берии, ночью и днём
Всё рождается хлеб и колеблется пламя в тандыре.
Вот вернёмся туда, этот воздух горячий вдохнём!
Перебои с мукой и один перерыв с перестрелкой…
Но остался собой этот город по воле судеб.
Чьи-то жизни сожгли, избавляясь от ветоши мелкой,
И опять горячи и вечерний и утренний хлеб.
«В той сакле пищу я отведал робко…»
В той сакле пищу я отведал робко
Ох, до конца не ведая, что ем…
Была из мяса белого похлёбка.
В одной же из прославленных поэм
О прозорливом горце говорится —
Он, случаем вкусив отвар из змей,
Постиг, что птица напевает птице,
Что волк волчице сообщил своей.
Я и теперь во власти этой тяги.
Как будто слышу вновь издалека
О чём с горами говорят овраги
И что бормочет бурная река.
«Все времена сверх всяких вероятий…»
Все времена сверх всяких вероятий
Слились в одно, и, всматриваясь в мрак,
Однажды ночь провёл я на кровати,
Где Бабель до меня и Пастернак.
Какие гости знали этот город!
И я за ними плёлся по пятам.
Так день горячий был тягуч и долог,
Так быстро годы пролетали там!
Здесь очередь была за гонораром,
Тут Заболоцкий рылся в словаре
И в тот же дом по закоулкам старым
Есенин шёл из хашной на заре.
Тициан Табидзе
Дивуясь каждому соцветию,
Идти весной в страну кистин,
В Сванетию, иль в Хевсуретию,
В край заповедных палестин.
Там луговины изобильные
И синие от генциан,
И воды малые, но сильные,
И твой вожатый – Тициан.
Не тот, прельщенный догарессами,
Не веницейский Апеллес,
Искусник с нежными навесами
Адриатических небес.
А здешний, слившийся с пейзажами,
И на воздушном корабле
Вот в это небо взятый заживо,
Когда пытали на земле.
Руины
На глыбе с прицепившемся вараном
Я постоял, вдыхая влажный зной.
Вот на закате огненно-багряном
Завыли волки в стороне лесной.
Мы шли, змеи дремавшей не тревожа,
Что древнее надгробье оплела.
Она была мощна и светлокожа,
И, может быть, от старости бела.
Она спала, не выпуская жало,
Но тут сама История племён
Уже давно не нам принадлежала,
Всё больше, больше погружалась в сон.
Мелек Рик[15 - Мелек Рик – «царь Рик», арабское прозвище английского короля Ричарда Львиное Сердце (1157–1199).]
Тут разъярённая Алиенора,
Проникшая в покои Розамунды,
Разлучницу зарезала. Арест.
Поэзии начало куртуазной
И рыцарства разгул. Отважный принц,
Сынок Прекрасной Дамы трубадуров,
С обидой в сердце львином мстит отцу.
И вот уже он – молодой король
В бессмыслице крестового похода.
Прибрежье Яффы, смертный зной, хамсин,
Чума, недостижимый Гроб Господень,
Любезность Саладина, пораженье,
Австрийская темница и побег.
Вот скачет он по Австрии зелёной
И в гулкий рог на радостях трубит.
И до Кавказа долетает эхо,
В ущелье застревает навсегда.
… Я был в горах и жил среди хевсуров,
Внимал их речи грубо-церемонной,
Пил рыжий эль, напиток Робин Гуда,
И в руки брал тяжелый франкский меч.
«В анкете этой вывел я сперва…»
В анкете этой вывел я сперва
Однообразно-скучные слова.
Да, «не был» и «не состоял» – их много.
Но сердце жаром обожгла тревога.
Я, возвратившись к отчеству, продрог.
О, нет, отцу я изменить не мог…
Припомнив сына, грустен и тяжел,
Тут кадровик вздохнул и глянул строго.
Я длинным коридором прочь пошёл,
И мне открылась дальняя дорога
В одну страну, где шутят и поют,
И дарят дружбу и дают приют,
Пьют чёрное вино из голубого рога.
Воды Лагидзе[16 - Семейное заведение газированных вод, достопримечательность Тбилиси.]
Явился опыт в хаосе террора.
Когда большевики вошли в Тифлис,
Работали расчётливо и споро.
Закат был грозен и лилово-сиз.
В семнадцатом они, конечно, сдуру
Сожгли бы всё, что чуждо и старо,
И сокрушили всю аппаратуру,
Но уцелело дивное ситро.
Простой народ с элитой сроднила
Его струя в отливах золотых.
Детей и взрослых, тружеников тыла
И стихотворцев пришлых и своих.
Пойдём к Лагидзе, к сладостным сиропам!
Кахури красный, сродственник вина,
В Кахетию ведёт по горным тропам…
Вот шоколадный, им душа полна!
Вот сливочный – упиться так легко им,
Чтоб возвратиться в глубину времён!
Иль веющий забвеньем и покоем
Ты выбрал мяты изумрудный сон?
Лермонтов в Тифлисе
Входил он в кузницу Геворга
И запылившийся кинжал
Выхватывал, не скрыв восторга,
И горцев мысленно сражал.
Влюбившись в статную грузинку,
Гулял перед её крыльцом,
Всегда готовый к поединку
С ревнивым мужем и отцом.
Многобалконный дивный берег
Запечатлел на полотне.
Малоприметный офицерик,
Пресыщен раем был вполне.
При тостах в духе местных правил
Отъехав чуть навеселе,
Своё присутствие оставил
В лиловой предвечерней мгле.
Джвари[17 - Стихотворение написано от имени вымышленной поэтессы Елены Дариани..]
Когда бы я построил Джвари, —
