Чем чёрт не шутит. Том 2

«Если раньше я, например, успокаивал себя тем, что я пожертвовал Германской компартией, потому что она кишела и агентами сионократов и сталинистами, становясь то орудием тех, то других, зато НСДАП не во власти ни тех ни других, а скоро она обретёт власть над ними, во благо мне. То теперь вижу и чувствую всеми фибрами души, что творил одно величайшее злодеяние за другим, обрекая человечество на смертные муки! Говорят, что стыд не дым, глаза не выест! Но, хоть под землю провалиться бы мне от стыда, и покончить собой из-за мучительнейших угрызений совести, да нельзя грехом самоубийства все свои грехи смыть и дело поправить, в аду придётся маяться, так же, как и от мук совести и стыда на том свете! Точнее: эти самые муки совести и стыда – вечно будут мучить в аду душу грешную, что не лучше, чем сидеть голой жопой на раскалённой сковороде на этом свете, и не в качестве трупа, а будучи в своём живом чувствительном теле. Всем подлецам и подонкам известно, если не можешь противостоять процессу, то нужно его возглавить! А я-то был архиподлец и архиподонок, ибо не только не пытался противостоять, а, наоборот, сам кровавый революционный процесс всеми пытался спровоцировать! А то, что для этого процесса объективно возникли все необходимые предпосылки, вины с меня не снимает, ибо подлец малейшими предпосылками рад воспользоваться, а такой „архигерой“ каким был я, своей архижеланной архиподлой архивозможности никогда не упустит! Я такого наворотил, что теперь самому не исправить, ибо, невинноубиенных не воскресить мне – сущему Антихристу, а отнюдь не Христу!!! Мне – пусть и раскаивающемуся, но Лжебогу! Своими „благими“ пожеланиями и кровавыми делами мостил я дорогу в ад! Нет уж, передам-ка я свои властные полномочия в руки Всевышнего, возложу заботы свои на Бога, Он сам со всем на свете справится, и во всём толково управится!!! Мне заботиться о завтрашнем дне не гоже, ибо в евангелии сказано, что Бог заботится обо всех, даже о птицах! Хотя я не стою и выеденного яйца, и ломаного гроша, но всё вместе взятое, в том числе я и даже Бог, это одно вечное самодостаточное свойство, по имени: „Ого“! Умом я это понимаю, но на душе у меня от этого не легче, грехи не умаляются! О, горе мне! Не дай Бог, если ракеты „Фау“, „Летающие тарелки или кастрюли“, атомные бомбы будут созданы Германской наукой и техникой, согласно плану, намеченному мной и в установленные мной сроки, для овладения Англией и США, то может статься, что и Новый и Старый свет перейдут на тот свет! Для этого результата и помощи двуличного Теслы не потребуется. А если ещё Аненербе добудет в Тибете секреты Шамбалы, или в тайниках Эльбруса отыщет Чашу Грааля, то тогда не поздоровится и всей Вселенной, с её параллельными и „перпендикулярными“ мирами! И, опять-таки, что толку тут пенят на одно вечное и самодостаточное свойство, по имени: „Ого“?!! Увы, я теперь в таком плачевном состоянии, что отбой всем запущенным мной историческим процессам дать не сумею, мои ставленники мне самому „быстрее света“ голову отобьют! Эх, да ох!! Чем посыпать свою голову пеплом, лучше постараться утопить, если не беду, то горе, в вине и водке?! Нет, это искушение „зелёного змия“, который способен искусить даже церковным кагором! Нужно устоять и нести свой тяжкий крест душевных мук и покаяния до конца! А может быть пойти на исповедь к священнику, пусть и католическому, в церковь Святой Софии, или в храм Святого Михаила?! Пасть на колени, перед статуей Святого Антония – покровителя Анакапри?! И он, или святой отец, с Божьего благоволения, снимет с меня грехи и душевные муки?! Я-то свой нательный крестик сорвал с себя и бросил наземь, когда моя молитва не помогла, и брата Сашу повесили! Но, то была молитва испуганного атеиста, молящегося от отчаяния, а не по вере!! Да и с Надькой я венчался в церкви, не ради хорошей партии с ней, а ради партийного дела! Подруга-то её – Аполлинария Якубова, моё предложение руки и сердца отвергла, взяв лишь сердце, вот и пришлось предложить руку Надьке, и изображать из себя, перед царской охранкой, добропорядочного семьянина! Охранка же сочла, что такая моя женитьба – гораздо худшее, для меня, наказание, чем пожизненная одиночная камере тюрьмы! Не только я, но и всё семейство Ульяновых, Надьку не любили, за её лупоглазость и селёдочный вид. Я дал ей партийную кличку „Рыба“, и наставил ей таких рогов, что она стала выглядеть ужасней глубоководных рыб!! Какой ужасный мой грех!! О, Боже, как колотится сердце!!! Надо хлебнуть валерьянки, иначе – подохну, от разрыва сердца, без отпущения грехов!!!» – ужаснулся Ильич, лёжа на кровати.

Ильич вскочил с кровати, и, стремглав, бросился к домашней аптечке. В одно мгновение он осушил пузырёк с настойкой валерианы.

«Император Валериан был ярым гонителем христиан, и Бог покарал его тем, что Валериан попал в плен к Шапуру I, и служил тому опорой, при посадке в седло! А после смерти Валериана, его набальзамированное тело было выкрашено в красный цвет и выставлено напоказ в одном из языческих храмов. Изречение: „на миру и смерть красна“ здесь явно не подходит, а вот валериана – Божие успокоение!» – подумал, захмелевший, от спиртовой настойки валерианы, Ильич. Но тут же всплыла в его голове ассоциация красного набальзамированного тела Валериана, с набальзамированным телом, изображающим Ленина, в мавзолее, на Красной площади! А сравнение масштабности грехов Валериана и Ильича, и явное многократное превосходство греховной масштабности Ильича, вновь всколыхнули в его душе бурю горьких чувств, и спровоцировали отчаянное сердцебиение! Эти душевно-сердечные бурные волнения, Ильич, не раздумывая, принялся утихомиривать (будто подливая масла в огонь, или заливая пламя бензином) лошадиной дозой алкоголя, но допился лишь до белой горячки! И пригрезились ему, на донышках опорожнённых им бутылок, обидно дразнящие его, зелёные, синие и лиловые черти, строящие ему рожи и показывающие неприличные, но красноречивые жесты!

– На обиженных воду возят, так вы, черти собачьи, хотите меня обидеть так, чтоб всю морскую воду, на мне, можно было в ад перевезти?! Да я всех вас, вместе с тарой, побью! – вскричал Ильич, и стал вдребезги разбивать бутылки о стены комнаты, но в звоне бьющегося стекла, ему чудился звонкий и наглый смех чертей! Теперь они виделись ему в осколках разбитых бутылок, будто люди в окнах домов, и он яростно попирал ногами эти осколки, но это лишь усиливало звучание «наглого смеха»!!

Наконец, Ильичу удалось, в порошок, растоптать осколки бутылок сапогами, и одержать кажущуюся победу над чертями «стерев их в порошок» – словно жерновами мельницы перемолоть зерно в муку! Отмучившись этим занятием, он заснул от усталости.

Проснувшись, он осознал, что его победа была лучше пирровой тем, что была бескровной, даже его «ахиллесовы» пятки не пострадали, как и иные части подошв ног, не говоря уже об ахилловых сухожилиях; но хуже тем, что была лишь галлюцинацией. И пусть прежние его мечты и моральные ценности были, ещё до этого, вдребезги разбиты, но евангельские моральные ценности в нём не пострадали, а муки совести вновь напомнили о себе, они казались ему более мучительными, чем знаменитые «танталовы муки»!! Ильичу даже, с горя, померещилось, что он находится не на вилле «Паскуале», а в подвале «Ипатьевского дома», и на белой стене, страшнее, чем в фильмах ужасов, идут видения казни семьи бывшего императора Николая II, во всех кошмарных подробностях!!! В Ильиче взыграл гороскопический телец, и он, с горя и бед, стал своим мощным лбом биться о стену, да так, что, разбив лоб и проломив наружную стену, вывалился на улицу, в бессознательном состоянии.

Над Ильичом сжалился подросток по имени Чиччо, торговавший рыбой. Он погрузил Ильича на тележку с вяленой рыбой и докатил до своего дома, а, затем, вместе со своей матерью Еленой, уложил бесчувственное тело Ильича на топчан, в своём небольшом домишке.

Елена раньше работала медсестрой, и, вскоре, ей удалось привести Ильича в чувство, но когда он взглянул на Елену, то его охватило ещё большее чувство – чувство любви к ней!! С первого взгляда и до мозга костей, влюбился Ильич в красавицу Елену, достойную называться, с его точки зрения, Еленой Прекрасной!!! Елена вдовствовала уже больше года, ибо её муж – рыбак Марчелло Родари отправился в море на лодке за рыбой, но буря отправила его самого на корм рыбам. Елена не пыталась строить из себя Пенелопу, но положенный год добропорядочно пробыла в трауре по мужу, непреклонно отшивая от себя женихов, жигало, донжуанов-ловеласов, альфонсов и прочих мужиков. Брезговала она и лесбиянством и мастурбацией, но прикольный вид Ильича, с громадной шишкой на лбу, горящими, от громадной любви и восторга, глазами, тронули её сердце огнём платонической любви, поскольку её католическое воспитание не позволяло ей телесной близости без венчания. Пробойный Ильич, на сей раз не пошёл на абордаж женского тела, и, не подвергая себя более греху прелюбодеяния, а следуя евангельской морали, сделал Елене официальное предложение вступить с ним в законный брак после того, как он получит от Надежды согласие на развод. Зашифрованную телеграмму с этим требованием он отправил Сталину. Елена же дала своё согласие на брак с ним, после его развода с женой, тем более что он заверил её в том, что согласие РПЦ на развод, и согласие Папы на их брак будет получено. Неописуемая красота Елены подвигла его на безумный шаг: взяться за кисть и превзойти самого Рубенса так же, как красота Елены Родари превзошла красоты Изабеллы Брандт и Елены Фурман. Ильич даже уговорил Елену позировать ему обнажённой на фоне моря и развалин императорского дворца. На картине Ильича, Елена символизировала красоту, которая спасёт любого беззащитного, символизируемого мышкой, от любой агрессии и грехопадения, символизируемого змием, если только красота не одурманится самолюбованием и разобьёт зеркало о голову змия – оглушив его, пусть и глухого к мольбам о пощаде. Иные мнения и впечатления от картины, Ильич оставлял на совести зрителей. Любовь Ильича к Елене, хотя и не поколебала его евангельских моральных принципов, но значительно ослабила муки совести, они были почти заглушены ликованием от взаимной любви. «Тит Флавий Веспасиан разрушил Иерусалим, разграбил и разрушил Иерусалимский храм, сам поразил двенадцатью стрелами двенадцать защитников Иерусалима. Кроме того, он приказал зарезать и распять множество иудеев и христиан, хотя, по словам Светония, от природы отличался редкой добротой! Мало того, он обещал, но не женился на иудейской царице Беренике. Когда же он стал императором, то делал римлянам добрые дела, говоря: «Никто не должен уходить печальным после разговора с императором», а когда вспомнил, что за целый день никому не сделал хорошего, то горестно воскликнул: «Друзья мои, я потерял день!» Римский простой люд его любил! Жил и правил он недолго, но божественным средь римлян прослыл! И хотя в опере Моцарта «Тит» и воспевается его «мягкость», но, с иудейской и христианской точек зрения, он – слуга дьявола! Всем не угодишь! Если Мефистофель в «Фаусте» у Гёте говорит:

«Я – часть той силы, что вечнохочет зла и вечно совершает благо»,

то это – дьявольская шутка! Я же неминуемо спасусь любовью, ибо любовь моя к елейной Елене настолько велика, что, воистину, Бог есть любовь, и только Бог-Любовь спасёт мир!!! Красота любви явлена в Елене, и эту красоту не соблазнит, не опорочит и не исказит никакое зеркало, и никакой змий! Торжество прекрасной любви будет вечным, как эта картина!» – подумал влюблённый Ильич, очередной раз, любуясь своим произведением искусства.

«На мой взгляд, изображение Елены куда прекрасней, чем изображения пышнотелых красавиц на картинах Рубенса и Кустодиева!! Это благодаря тому, что моя Елена – мой идеал женской красоты и моя муза! Не был я никогда в распоряжении ни Ульяна, ни Ульяны, что бы там ни говорила моя настоящая фамилия, но был Надеждин, был Инессин, был Лидин, а теперь я, воистину, Ленин-Еленин!!! А, кроме того, я ещё и Амурский, поскольку Амур скрепил наши сердца любовными стрелами, посему можно назвать и Купидонским, на римский манер. А вот Олениным, уверен, что мне быть не придётся, ибо моя Леночка мне развесистых рогов не наставит, и даже телячьих, ибо верность мне будет блюсти! Это иные Лены-Елены так изменчивы и выходят за рамки приличия, как река Лена свободная ото льда и выходящая из берегов. А моя Лена – исключение из этих правил, иначе говоря, единственная, кто правила приличия соблюдает! Она – само чудо среди законов диалектики, со своей верностью мне и своей неизменной любовью ко мне!! Она – лучшее творение Творца!!! Тогда как даже Констанции (если таковые имена ещё остались), наряду с прочими девками, постоянны лишь в изменах!!» – в любовном угаре «констатировал» Ильич.

С Чиччо Ильич совершал прогулки по острову и купался в море. Хотя они с ним, вдыхая солёный морской воздух, глотая капли морской воды, вкушая солёную рыбу, что так приходилась по вкусу влюблённому Ильичу, и не съели ещё пуда соли, но стали друзьями «не разлей вода»!

«Чернышевский меня глубоко перепахал, Маркс засеял семенами революционного сорняка, но здесь на Капри оказался такой климат, который губителен для этого сорняка и благоприятен для прорастания зёрен христианства, дремавших в душе моей! Не случайно ведь, что и фракционная Каприйская школа здесь стала загнивать, не принося плодов, и даже переезд в Болонью её уже не спас от гнилого распада. Плоды же моей христианской души будут здесь такими, какие не только Мичурину, но и всем фантастам не снились! Эх, пробыл бы я на Волшебном Капри с месячишку, в 1908 или 1910 годах (но без Инессы и „Феномена“, ибо ведьмы они и на сказочном острове – ведьмы), пройдя такой вот курс полноценного лечения от венерической и революционно-партийной дури, так не было бы на моей совести Октябрьского большевистского переворота и прочих смертных грехов!! С каждым происходить может то, на что он способен, я же способен был на великий и ужасный Октябрьский переворот! И вот здесь, ныне, в душе моей произошёл Великий переворот, но уже в ином направлении! Тогда как мелкие душонки: Горького, Богданова, Базарова, Луначарского и прочих, на это были не способны, и этого им было не дано, а дано было лишь угасание. Но Бог им судья, я собой не кичусь, а с болью и радостью констатирую упрямые (но отнюдь не как осёл) факты! Сожалею я, что много говна в „люди“ вывел, и много людей в говно извёл! На дураках сидеть и дураками погонять – в этом истинной чести маловато! А в том, что я много умников в дураках своим Октябрьским переворотом оставил и много, затем, из страны выпихнул, то это ныне моя Великая скорбь, наряду с Великой моей скорбью по мной и из-за меня убиенных! О, мой проклятый, бесчестный, „бесчеловечный“, Великодьявольский переворот! Тебя долго будут всячески поминать люди! О, мой прекрасный внутренний Великоархангельский переворот!! Тебе должно быть вечно благодарно человечество!!! А уж я-то до гробовой доски, как минимум, а там, если Бог даст, то всю „Вечную жизнь“ славить буду тебя!!! Даже то, что, согласно Ого́, всё повторится, в своё время, меня сейчас не расстраивает, ибо и „Вечная жизнь“ повторится, а красота и любовь Елены сполна стоят всех выпавших мне страданий!!! Пусть всё повторяется бесконечно, от бесконечно повторяющейся Елены я не устану никогда! И думать не хочу иначе!! Женюсь на ней, под фамилией Ульянов, ибо был под этой фамилией крещён, а паспорт, на эту фамилию, и Итальянское гражданство получу от Бенито», – так рассуждал и планировал Ильич.

Опасаясь возврата к прежним моральным ценностям и разрыва, на этой почве, с любимой женщиной, Ильич, уже не слушая предостережений врача, упорно продолжал лечение, надеясь закрепить достигнутый результат. Но передозировка лечения сыграла с ним злую шутку: он начал всё больше тяготеть к прежним моральным ценностям, а любовь к Елене, хотя и оставалась большой, но стала приобретать иные оттенки: Ильич невольно стал ревновать её к Чиччо, подозревая в нём проявление Эдиповых комплексов, а в ней – склонность к инцесту. Ильич, в отчаянии, прекратил лечение, но это лишь замедлило регрессию к прежним моральным ценностям, и замедлило закипание ревности.

«Чёртов остров! То тебе метаморфоза, то обратное медленное перерождение! Нужно будет взять Елену и сплыть отсюда в Венецию – венец её достойный! А ведь любовь – это болезнь, и эту свою самую огромную болезнь я подцепил здесь на острове-курорте, острове-санатории!! Вот так излечился! Влюблённый мужчина – что глупый телёнок! …. О, нет, нет!! Я не дам этим подлым мыслям одолеть меня, мои чувства к Елене!! Она – особенная, а моя любовь к ней – исключение из общих правил!!! Кровать с ней, для меня желаннее любого кресла и трона! Я готов отстаивать своё прекрасное сокровище до конца, даже если бы пришлось выдержать осаду, превосходящую по длительности осаду Трои! Нет уж, батенька Иосиф, меня отсюда никаким „троянским конём“ не выманишь! Дудки!!! Сам чисть эти „Авгиевы конюшни“ Советской России!!! Смывай их потом и кровью строителей твоих каналов, реками крови массовых репрессий!!! Ты воссиял Сеяном, посеянным мной, но тот Сеян даже с Тиберием не сумел толком совладать, а тебя-то я бы мог плевком погасить, но ты и плевка моего не стоишь! Тоже мне, выдумали лозунг: „Сталин – это Ленин сегодня!“, спутали Божий дар с яичницей! Впрочем, в голодной Советской России, и яичница – Божий дар! Конечно, иной раз меня подмывает тряхнуть стариной, и обновить весь этот „мир голодных и рабов“ великими потрясениями: сделать голодными и рабами господ, и дать вкусить их голодным массам! Но я с этими желаниями, хотениями и помыслами борюсь, и Елена мне в этом здорово помогает! Для меня этот остров уже не Капри, а остров Святой и Прекрасной Елены, в отличие от острова просто „Святой Елены“ – последнего печального места ссылки Наполеона Бонапарта!» – подумал, стоя на берегу и вглядываясь в величественное пространство моря, Ильич. Казалось, что морская даль сливается со светом садящегося на горизонте солнца в безбрежный космический океан! У берега, в тёплой, как парное молоко, воде, будто резвый дельфин, плавал беззаботный Чиччо.

«Я тоже в юности недурно плавал, но потом, увы, стал утопистом! Слава Богу, что здесь мне удалось всё же выплыть, в отличие от „утописта“ Бонапарта, сосланного на чужое и чуждое ему „святое“ место! Уж лучше ему было погибнуть на поле брани, чем средь морей лжи, клеветы, брани, предательства и прочей грязи, которые с него не смог смыть и Атлантический океан!» – вздохнул Ильич, и перевёл свой взор в сторону Неаполя, и остановил его на Везувии, «адской вершине, водружённой среди рая», как метко заметил Гёте. Ильич вспомнил, как в 1908 году они с Горьким побродили по руинам Помпеи и, совершив восхождение на вершину Везувия, заглянули в его кратер и почувствовали, как дышит старый, неуспокаивающийся вулкан.

«А ведь это мы с Горьким вдохнули тогда в Итальянские недра буйный революционный дух, от нас исходящий! Да так, что в конце того же 1908 года в Италии произошла страшная трагедия: древний город и порт Сицилии – Мессина был разрушен сильнейшим землетрясением, более половины жителей города – свыше 80 тысяч человек погибли под руинами! Горький тогда, чтобы как-то загладить свою вину, перевёл крупные суммы денег: своих и чужих пожертвований из России, на помощь пострадавшим. А я тогда вины своей не осознал, ибо готовился к тому, чтобы разрушить старый мир до основанья, а затем построить наш новый мир! А теперь вот краснеть за это приходится уже не по политической принадлежности! О, превратности судьбы! О, жребий великих исторических личностей! Я прибыл на Капри почти в том же возрасте, в каком сюда удалился Тиберий, а Наполеон умер на Святой Елене почти в том же возрасте, в каком я „умер“ в России!!» – растрогался Ильич и, преисполнившись вдохновения, не устоял от того, чтобы прочесть стихотворение Лермонтова «Святая Елена». Голос Ильича вознёсся над морем, и ему казалось, что он сам летит вместе с ним. Активно жестикулируя руками, словно взмахами крыльев, Ильич декламировал:

Почтим приветом остров одинокой,      Где часто, в думу погружен,На берегу о Франции далёкой      Воспоминал Наполеон!Сын моря, средь морей твоя могила!Вот мщение за муки стольких дней!Порочная страна не заслужила,Чтобы великий жизнь окончил в ней.

Продекламировав стихотворение лишь до половины, и даже не вспомнив, что небольшая часть острова (0, 14 квадратных километра) – два дома, где жил Наполеон Бонапарт и долина где он был похоронен, принадлежат Франции, а ныне тело Наполеона I покоится в Париже, Ильич узрел рукотворную темноту, ибо две женские ладони закрыли ему глаза. Ильич порывисто обернулся, но в его глазах опять потемнело, когда он увидел улыбающуюся во весь оскал Фотиеву.

– Здравствуй, Володенька – Воланд ты мой волшебный!! Я сбежала к тебе! – огорошила его бывшая пассия.

– Золотце моё, ты лишаешь меня конспирации, как сексуальный маньяк лишает девственности невинное дитя! – исторг вопль души Ильич.

– Нет, нет, Володя!!! Нам нужно сбежать отсюда!! Крупская-то собралась ехать к тебе, до смерти охота ей с тобой повидаться, и так и сяк с тобой поваляться. Иосиф же, подлец, хочет тебя заранее ликвидировать, и заменить тебя двойником, чтобы с помощью его морочить ей голову, и она бы не вздумала выкаблучиваться, а лишь отплясывала ему, под его дудку! А кроме того, хочет, посредством и от имени подставного Ильича, морочить голову Троцкому своими советами. Зная тебя, я уверена, что здесь найдётся преданный тебе человек, который ликвидирует подставную сволочь, а заодно и пучеглазую жабу – Крупскую! А мы, о мой Воландочек, давай скроемся, средь паломников, в Палестине! Ах, какие там в Мёртвом море целебные грязи!!! Из них ты отнюдь не мертворожденным выйдешь, а – будто воскресшим!!! И, если угодно, то не просто в иудейского царя, а – в Мессию, или в Верховного вождя сионократов выйдешь из этой грязи!!! Сионократы-то куда как посильнее Сталина, Гитлера, Муссолини, Хирохито – вместе взятых, включая всех их шестёрок!! Влиятельные масонские ложи, как верные псы, лягут у твоих ног!!! А из политической грязи мы вылепим там могучего Голема, который размажет всех твоих врагов, будто сопли! Ты ведь знаешь, что я всегда совала свой нос во все дела, и обладаю безошибочным нюхом! Я разнюхала и коварные помыслы Сталина, и чую, что скоро возродится «Земля обетованная», и будет иметь решающий вес в мире политики! Так кому, как не тебе: цадику и Вождю-избавителю, в глазах интернациональных масс, явить себя миру, во Втором пришествии своём, но уже на Святой земле! Дабы в тебя поверили не только ныне безбожные массы, но и массы верующих в Бога, и, таким образом, вновь обновить взгляды масс на социализм, что обеспечит ему победоносное миролюбивое шествие по миру, и значительно повысит КПД масс!! Сионократы и масоны – не дураки, они-то постараются извлечь выгоду от сотрудничества с Богом трудящихся масс, ну а ты-то сумеешь извлечь из этого максимальную выгоду своему делу, ибо ты – Величайший Гений всех времён и народов!!! В прошлый раз ты воссиял в Северной Пальмире, носящей ныне твой псевдоним, а ныне воссияешь в Иерусалиме, и не в поддельном «Новом Иерусалиме» под Москвой, а в подлинном – святом месте для иудеев, христиан и мусульман!!! Такое ни Святому Петру, ни Петру Великому даже не помышлялось! В роли Николая Чудотворца или Деда Мороза ты перед детьми здорово выступил на Новогодней ёлке, а перед массами ещё эффектней выступишь в роли Мессии, в Иерусалиме – будущей столице мира!!! А, главное, выступишь там чрезвычайно эффективно!!! А этот поп-растрига Иосиф, после твоего отлёта, Новогодние ёлки запретил, но я всё же вынудила его в тридцать пятом году вернуть народу сказочное Новогоднее утешение, причём, разрешили отмечать и Новый год, и Старый Новый год!! И это благодаря введённому тобой в Красной России новому календарю! Это для масс не «один чёрт» и не «одна херня», а – двойная радость!! Пусть кому-то и кажется, что это одно пьянство и разорение, или много и того и другого! Всем не угодишь, но, главное, угодить большинству! А что касается нас с тобой, Воландушка, то привезённая мной часть бывшего церковного золота из партийных закромов, позволит обойтись и без открытых счетов в банках и сберегательных кассах, счетов, с которыми Иосиф скоро «сведёт счёты» – вот-вот захлопнет! Да мы и сами можем стать золотой партией, тогда как Крупская была тебе явно не пара! В подходящее время, в Палестине, ты откроешь мне небо в алмазах, которое, затем, благодаря тебе, засверкает над всей Землёй!!! Я же, ни за что и никогда тебя не покину!!! – со знанием дела, сказала она.

Ни Сталин, ни Гитлер, ни Муссолини своими просьбами покой Ильича здесь пока не тревожили. Троцкий посылал было на Капри из Мексики своих «ходоков» к Ильичу, роль которого тогда играл здесь Яков, Яков же и обнадёжил Льва тем, что неофициально его поддерживает, а официально поддержит тогда, когда сочтёт, что для этого пришло время. Но вот от Фотиевой прозвучала отнюдь не просьба, а настойчивое требование, не уступающее по жёсткости требованию большевистско-партийному! В голове Ильича, как рыба об лёд, билась мысль: «Сюда на Капри ссылали неугодных баб, но и Фотиева и Крупская для меня рай с Еленой превратят в каторгу, если останутся с нами, а без Елены мне везде будет сущий ад!»