Мгновения Амелии

Эндсли молча встает и случайно ударяет локтем мое колено. В тишине его приглушенные шаги практически не слышны. Но когда он доходит до середины коридора, я обретаю дар речи.

– Так ты расскажешь? – спрашиваю я, вскакивая на ноги. – О Дженне? И, – не могу не удержаться, – может, о «Хрониках»?

Я все еще в комнате, но слышу, как он останавливается на вершине лестницы. Никакого ответа. Ощущаю, с какой мощью собирается шторм, поэтому исправляюсь.

– Ладно, никаких «Хроник». Но… расскажешь, что тебе говорила Дженна?

Выйдя в коридор, я едва различаю его фигуру на лестнице: спина прямая; голова опущена, будто он ищет что-то упавшее; левая рука покоится на перилах; пальцы отстукивают ритм. Эндсли – человек-компьютер, рассчитывающий риски и выгоды. Он молчит, но опять же не отказывает.

– Итак, мы увидимся завтра? – подталкиваю я.

Я перехожу границу. Несмотря на то, что я приближаюсь к лестнице, он не отвечает и не смотрит в мою сторону, а просто с привычной легкостью сбегает по ступеням.

Наблюдаю, как он открывает входную дверь, чтобы уйти, и меня терзает предчувствие, что это последний раз, когда я вживую увидела Н. Е. Эндсли. Не перестаю думать о его встрече с Дженной, его книгах, фотографиях на его телефоне. Я настолько погрязла в своих мыслях, что практически не замечаю его голос, переплетенный со звоном висящих на входной двери колокольчиков.

– Возможно.

Глава 8

Утром меня приветствует кофейный аромат, тянущийся из кафе в гостевую комнату. Желудок давно забыл о вчерашнем сэндвиче и теперь заставляет меня подняться с уютных подушек и сбитых простыней, чтобы позавтракать. Заснула я в одежде: трениках и ботанской рубашке, отчего она измялась больше обычного. Кто-то принес мою сумку из машины и аккуратно положил на нее ключи. Я бросаюсь к ней. Мой драгоценный сто первый экземпляр внутри, завернут в кухонное полотенце и закрыт в огромном защитном чехле. При виде его у меня вырывается облегченный выдох, и я не свожу с него взгляда, пока переодеваюсь в джинсы и чистую футболку.

Когда я спускаюсь в кафе, встречаю сидящих за столом женщин с прижатыми к ним колясками, и мужчину в углу, в одиночестве читающего газету. Ни одного знакомого лица. Я все же немного надеялась, что Эндсли будет ждать меня с кофе и буррито на завтрак, готовый рассказать о Дженне.

– Амелия?

Из-за мраморного прилавка, рядом со стеклянной витриной, наполненной утренними пирожными, появляется чья-то голова. Она принадлежит небритому и грубому пожилому мужчине, чье состарившееся под солнечными лучами лицо покрывают морщины. Он склоняет набок голову.

– Вэл сказала, что ты появишься, – поясняет он, когда я подхожу. Его голос похож на звук, исходящий от старой машины, которая едет по гравийной дороге: грубый и неровный. – Также она просила сказать, что, пока ты спала, она взяла ключи от машины из твоей спальни и сходила за твоей сумкой. Ну, возможно, она просила не упоминать, что была в комнате, пока ты спала; но ты же все равно бы спросила.

– Ничего страшного, – уверяю я, не в силах думать о чем-то, кроме витрины с пирожными. – Сколько стоят слойки?

– Я Ларсон, – продолжает он, будто и не слышал вопроса. – В основном молодежь обращается ко мне как к мистеру Ларсону, но если не будешь жаловаться на крепость кофе, можешь называть меня как угодно. Ваше поколение не представляет, каким должен быть кофе, вы портите его горстями сахара, сливками и всякими искусственными подсластителями.

Я определенно не до конца проснулась, чтобы следить за ходом его мысли. Была бы здесь Дженна, она бы давно в недружелюбной манере пихнула кредитку через прилавок и попросила немедленно обслужить себя, а разговоры оставить на потом.

– Мистер Ларсон, можно мне только слойку и воду? – спрашиваю я.

– С каких это пор кофе должен походить по вкусу на мороженое? И кто на этой божьей земле возомнил, что он должен иметь привкустыквы? – Кажется, его ворчание не прекратится, но, к счастью, он подходит к витрине со щипцами и, не в состоянии расширить их до размера слойки, с трудом пытается захватить ее.

– Знаешь, все эти хлопья, – продолжает он. – Сахар и зефирки. Они вас испортили. Все ваше поколение уверено, что завтрак, как и вся жизнь, должен быть настолько сладким, чтобы аж зубы сводило. Но иногда жизнь горька, так что привыкайте.

Он бросает щипцы, издав раздраженный звук, и резким движением руки кладет слойку на белую керамическую тарелку.

– Виновато государство. Все эти сладости. Вы не перестанете быть покладистыми, пока оно делает вас жирными, ленивыми и зависимыми от системы здравоохранения. Как религия. Или «Нетфликс».

Теперь он наливает мне кофе; бесполезно даже пытаться сказать мужчине, что я его не заказывала.

– Ты ужасно низкая, – решительно бросает он. – Дело в сахаре. Барышня, никаких денег – распоряжение Вэл. Она сказала, что, пока ты здесь, все за счет заведения.

– Спасибо, – благодарю я и тянусь к карману джинсов за мелочью, – но я могу заплатить.

– Барышня, ты слышала, что я сказал? Это распоряжение Валери, а не мое. Уже встречалась с Вэл?

– Да, сэр, встретились вчера вечером, – отвечаю я.

Это же очевидно. Я спала у нее в гостевой комнате.

– Что ж, если ты решила с ней спорить, то последствия сахарной эпидемии хуже, чем я думал.

На этом он, бормоча себе под нос, уходит в маленькую комнату, прилегающую к кафе. Я сажусь подальше от матерей с колясками и опускаю взгляд на кофе. От одного глотка на руках дыбом встают волосы, а глаза наполняются слезами; я закидываю в рот кусочек слойки, надеясь усмирить неожиданный порыв выпрыгнуть из собственного тела. У меня вырывается короткий, но отчаянный кашель, когда пытаюсь избавиться от кислотного привкуса в горле. И тут от основания лестницы до меня доносится ответное «гав».

– Нет, исключено, – бросаю я, но Уолли уже виляет хвостом и игриво прыгает на месте. – Нет, Уолли, даже не думай, – решительно повторяю.

На длинных лапах он мчится через весь ковер к моему расположенному в углу столику и мгновенно бросается мне на плечи. Мокрые лапы нетерпеливо трутся о мою чистую футболку, а язык радостно облизывает мне брови.

– Уолли, прекрати. Прекрати! Слезай.

Колясочная бригада молчит, ее члены, слегка разинув рты, изящно держат в двух руках чашки с кофе и не спускают глаз с меня и Уолли.

Наконец, с помощью взятки в виде кусочка слойки мне удается заставить собаку сесть у ног, но хвост все еще радостно бьется о ножку моего стула. Мистер Ларсон подходит к моему столику с еще одним кофе.

– Спасибо, мистер Ларсон, но у меня его еще много. – И я не хочу вонять, как вареный гудрон.

– Это не тебе. Ежедневное варево для Уолли. Держи, малыш.

Он ставит перед псом чашку, и тот перестает лизать мою штанину и запускает длинный язык в напиток.

– Я думала, что собакам противопоказан кофеин, – замечаю я.

– Мой кофе полезен всем, – объявляет мистер Ларсон, но я не могу понять, гордится он этим или просто защищается. – Каждое утро Уолли его пьет, и до сих пор никаких последствий не наблюдалось. Ну, кроме небольшой оживленности.

Будто доказывая его утверждение, пес навостряет уши, и концы свисающей с них неопрятной шерсти нависают над полупустой чашкой. На секунду он замирает, а потом рвется к лестнице, и ни один фотограф в мире не сможет запечатлеть эту едва различимую серую молнию.

Вскоре снизу доносятся ужасный лай и крики. Голос Валери я узнаю моментально, нападающие и неодобрительные интонации возвышаются над гвалтом. Кроме того, слышится раздраженный, но смеющийся голос Алекса. Я быстро запихиваю в рот остатки слойки и спешу вниз, мечтая встретить Эндсли.

– Амелия, дорогая, ты уже встала. Надеюсь, спала хорошо.

– Спасибо, – отвечаю я и пробегаюсь взглядом по магазину, но его здесь нет.

Натянутая улыбка сползает с лица Алекса, когда тот замечает мои бегающие глаза.

– На неделе он обычно очень занят, – комментирует парень. Никому не нужно объяснять, кто этот «он». – На самом деле он не любит общество. И прошу прощения за его вчерашнее поведение.

Эндсли не стал рассказывать Алексу про наше общение в Орманской комнате.

– Но когда мы снова говорили вечером, он сказал, что мы…

– Снова? – перебивает Валери. – Вы говорили вечером? Даже после знакомства, при котором он был безобразно груб?

– Да. Я отправилась попить и блуждала по коридору. Он сказал, что мы встретимся сегодня…

«Возможно, – вмешивается разум, – он сказал, возможно».

Валери в изумлении поворачивается к Алексу.

– Александр, ты знал об этом?

Тот переводит недоуменный взгляд с меня на Валери и поправляет висящую на плече тяжелую курьерскую сумку.

– Я не знал, что они разговаривали вечером, если ты это имела в виду.

– Конечно же, это. Где он сегодня?

Прикрыв глаза, Алекс запускает пальцы в свои кудри.

– Не знаю, – почти хныкает он. – У меня мало времени, чтобы подготовиться к летней ярмарке…

– Александр, важно, чтобы он по возможности был вовлечен в каждое социальное событие. Ну а теперь, где он?

Они снова обмениваются странными взглядами, и я в который раз ощущаю себя инструментом, который нужен только в определенный момент, а в остальное время о нем забывают.

Я наблюдаю за их безмолвным разговором. Валери слегка вскидывает голову и разворачивает ладонь. «Необычно». Алекс едва заметно дергается и дважды моргает. «Да, но только ты говоришь, что он должен быть занят». Голова заметно поворачивается в мою сторону. «А мы ей доверяем?»

– Сегодня среда. День крепости, правильно? – судя по всему, Валери обращается ко мне, хотя продолжает смотреть на сына. – Александр отведет тебя.

– Нужно разобраться с ярмаркой, – спорит Алекс. Его тон намекает, что он сам может дать ответ о моей порядочности, и это плохо.

– Сегодня ты оформляешь аренду палаток с мистером Сэмпсоном, так ведь? – интересуется Валери.

– Нет, мам. Я должен… – начинает Алекс, но быстро замолкает. Я всерьез задумываюсь, заканчивает ли здесь кто-то предложения.

– Я позвоню мистеру Сэмпсону и узнаю про аренду, – продолжает Валери. – И больше ничего не хочу слышать на эту тему. Не заставляй меня внести тебя в черный список к мистеру Эндсли.

– Но ты только убрала меня из него, – бормочет Алекс, и я наблюдаю, как его лицо изменяется от приятного студента колледжа в обиженного пятилетку.

Против воли мне становится ужасно весело.

– Пошли, – говорит парень, – отведу тебя к Нолану. Уолли! Идем. – Пес украдкой лижет деревянную коробку спичек, лежащую возле камина. – Уолтер! – командует Алекс. – Пошли!

А вот история о том, как я оказалась в ржавом коричневом пикапе с лучшим другом и глупой, но доброй и очень невоспитанной собакой Н. Е. Эндсли.

Во время поездки мы почти не общаемся. Дизельный двигатель ужасно ревет, и, кажется, даже небольшой разговор повредит мои голосовые связки. Уолли должен сидеть в кузове, но просовывает свою огромную морду в заднее стекло, чтобы облизать мои волосы, и в итоге перебирается внутрь. Он удобно устраивается на сиденье между мной и Алексом, радостно и часто дыша, и кладет передние лапы на мою левую ногу.

– Виноват Нолан, – пытается перекричать шум мотора Алекс, – так и не потрудился воспитать его.

В его голосе проскальзывают и упрек, и снисходительное отношение к Эндсли, и я с болью вспоминаю о Дженне.

Ее здесь нет. Будто подкрадывающийся туман ко мне приходит резкое и неожиданное осознание, что всего пару дней назад наступившее утро встретило бы меня как обычно. А сейчас все по-другому. Сегодня я проснулась и позавтракала в книжном магазине, до этого виделась с Н. Е. Эндсли, а теперь к нему на встречу меня доставляет не кто иной, как его лучший друг и хранитель. И только в этот миг я вспомнила, почему изначально выбралась из дома.

Неужели я так просто забыла о подруге? Остаток поездки я глазею из окна на окружающую зелень, пытаясь отыскать смысл. Представляю китов, которые плавают по воздуху между деревьев; орманские леса, причудливым образом переплетающиеся с мичиганским пейзажем. Я притворяюсь, что не существую; Уолли и Алекса тоже нет. Словно мир – один гигантский вымысел, а я всего лишь выверт авторской фантазии, забракованная героиня, которая так и не появится на страницах книги. Странно, но от этого мне становится чуточку легче.

Алекс спокойно проезжает мимо железного забора, который с одной стороны подперт валунами. На табличке написано, что пляж находится в частной собственности, но из-за того, что камни сильно вросли в землю, я решаю, что ворота никогда не закрываются.

Озеро Мичиган с его неторопливо набегающими на берег волнами предстает перед нами по всей красе, растянувшись до самого горизонта. Алекс останавливает машину у узкой разбитой дорожки, ведущей к кромке воды. Когда он заглушает двигатель, пес через окно протискивается обратно в кузов, спрыгивает с него и рвется с места. Не намного медленней, чем после кофейной гонки, он проносится между деревьями и исчезает из виду.

Мои уши все еще пытаются привыкнуть к относительной тишине, когда я слышу вздох Алекса. Подозреваю, что он собрался поведать, где найти Эндсли, но вместо этого парень закрывает глаза, откидывает голову назад и снова вздыхает.

– Он мой лучший друг. – Не знаю, что ответить, поэтому просто молчу. – Он мой лучший друг, и я не хочу, чтобы ему причинили боль.

Перед моими глазами развертывается внутренний мир Алекса. Он добрый, хороший и наивный, без намека на глупость. В его атмосфере круговерть идей, чудес и умных механизмов, которые не умаляют причудливость его старомодной экстравагантности. Там приветствуют всех, и каждому дается не одна возможность попробовать щедрые запасы сахарной ваты. Никто не считается слишком бедным или слишком странным, чтобы быть изгнанным. Алекс необычный и надежный, но не невежественный. Высокие стены, украшенные фресками с изображением улыбающихся детей и воздушных шаров, окружают карнавал – яркий и радостный, но все же за стенами. Они должны уберечь его от зла.

Сейчас он размышляет, являюсь лия этим злом.

Мне не в чем его винить.

Незачем объяснять Алексу, что, независимо от его действий, зло не дремлет. Рассказать бы ему, что я тоже считала себя в безопасности, потому что любила друзей, книги и жизнь сильнее материальных ценностей; но оказывается, даже самые охраняемые вещи могут оторвать от тебя за долю секунды.

– Я никому не желаю причинить боль, – убеждаю, и Алекс долго вглядывается в меня.

– Я почти поверил, – удивленно произносит он. – Не знаю, что вчера произошло, но он с тобой пообщался, а это уже что-то да значит. – Алекс ненадолго замолкает. – Тебе стоит знать, что он никогда не разговаривает. Ни с кем.

– Это я поняла.

– Нет, я серьезно, – суровым, предостерегающим тоном говорит он. – Ни с кем. Хватит пальцев одной руки пересчитать, с кем контактирует.

– Алекс, я понимаю. Я никому не хочу причинить боль.

Парень снова пристально смотрит мне в глаза.

– Ему нужны друзья, а не фанаты.

А вот и главная причина его поведения – страх, что я безмозглая фанатка, которая при первой же возможности стянет с Н. Е. Эндсли свитер и продаст его на eBay. Или, может, они с матерью беспокоятся, что я журналистка под прикрытием и готовлюсь написать эксклюзивную статью. Опускаю взгляд на свою непритязательную футболку и решаю, что они думают о втором.

– Я не причиню ему боль, обещаю.

Алекс не собирается выходить их машины, и я следую его примеру. Издалека доносится резкий лай Уолли.

– Ты напоминаешь мою подругу Дженну, – признаюсь я. Отворачиваюсь от Алекса, опасаясь, что только от звука ее имени совсем упаду духом. – Она была… заботливой. Ей пришлось, потому что, когда я нашлась, меня было некому оберегать. Дженна была… – я замолкаю и делаю глубокий вдох, прежде чем продолжить, – Дженна была мне как сестра и ближайшая подруга одновременно. Клянусь ее могилой, что не намереваюсь причинить ему боль.

Посмотрев в настороженные глаза Алекса, я горжусь, что не расплакалась.

– Соболезную, – произносит он и спустя пару секунд продолжает: – Придется поплутать по дорожкам к пляжу. Так что я отвезу тебя, хотя пешком было бы быстрее. Проселочные дороги здесь своеобразные. До крепости идти минут десять. Скорее всего, он встретит тебя раньше. Я спросил, хочет ли он увидеться с тобой.

Я рада, что не приду без предупреждения. Осознание этого успокаивает внутреннюю дрожь, в которой я винила кофе мистера Ларсона, но теперь понимаю, что ее вызвала вероятность встречи с Эндсли.

– Алекс, спасибо, – благодарю я.

– Нет, тебе спасибо, Амелия. Он не привык с кем-то общаться. Просто… – Парень выглядит растерянным, будто пытается подобрать слова. – Просто помни, что ты встречаешься с моим другом, к которому нельзя приезжать в гости, и мне бы очень хотелось, чтобы после твоего отъезда он остался прежним. Хорошо?

Сегодня день забвения. Я забыла, что приехала сюда лишь на время, на взятые в долг у Техаса шесть дней. Будущее и возложенная на меня ответственность должны бы утешить, но они почему-то ложатся камнем на грудь.

Я выглядываю из окна пикапа и стараюсь не обращать внимания на радостный лай Уолли вдалеке. Он настойчиво зовет играть, однако я понимаю, что разговор еще не закончен.

– Амелия? – обращается ко мне Алекс, едва я решаю покинуть автомобиль.

– Да? – Он снова не сводит с меня задумчивого взгляда, будто я головоломка, и если удастся подобрать нужную деталь, стану понятной и целостной. – Что? – уточняю, так и не дождавшись ответа.

– Ничего, – отмахивается он, откидываясь на сиденье и заводя двигатель, – ничего такого. Мне нужно заняться ярмаркой. Увидимся позже.

Когда я вылезаю из машины, в его глазах прячется улыбка. Я вяло машу на прощание и спускаюсь по скалистому склону к пляжу. И как только пропадаю из виду, пикап с ревом приходит в движение.

Лай Уолли раздается между деревьев, и мой взгляд тянется к ветвям, которые резкими порывами ветра отбрасывает от воды. Если далекие темные тучи переберутся через озеро к Локбруку, то точно здесь все затопит. Как же странно, что совсем недавно я находилась в Далласе, аккуратно устроившись в своем неаккуратном мирке, а вскоре перенеслась в совершенно другое место. Здесь нет высоких домов, полицейских сирен, запаха тающего под техасским солнцем асфальта и томительных намеков на присутствие Дженны, как в ее доме или в Downtown Books, например.

Вокруг дрейфуют киты, огибая верхушки деревьев, и уверенно уплывают к надвигающемуся урагану, который не способны поколебать ни погода, ни время, ни девчачьи проблемы.

– Амелия?

Я подпрыгиваю, и рука сама собой театрально подлетает к сердцу, как у глупой южной красавицы из фильмов.

– Нолан, – называю его по имени от неожиданности. Хотя такое обращение кажется мне наиболее правильным, да и Алекс с Валери к нему так обращаются, когда она не называет его «тот парень».

Он не поправляет меня.

Нолан подкрался ко мне из-за ограждающих пляж кустов, как один из трех рыцарей из «Орманских хроник» – его собственных произведений. Он становится рядом и прослеживает мой прикованный к деревьям взгляд, и его лицо выражает недоумение.

– Наблюдаешь за птицами?

Не стоит притворяться, что я такая же ярая любительница чтения, какой была раньше. Через несколько дней я снова проснусь в крошечном родительском доме такой же одинокой, каким бывает человек без любимого. Посмотрю на пиццу в холодильнике, решу, что даже для меня она залежалась, и закажу новую. Уберу подальше испорченные книги Дженны, вытряхну мамины пепельницы и начну подготовку к дальнейшей жизни.

Схожу на подготовительные курсы. Не сверну с распланированного подругой пути, испытывая благодарность за такую привилегию, и начхаю на то, что предстоит изучать. Начну слушать девиз своего сердца «Я есть, я живу, я существую».

Но сейчас я буду новой собой, настоящей и искренней. Я морально сломлена, рядом нет подруги, но меня не покинули разум и здоровое любопытство. И я открыто воспользуюсь ими, чтобы выяснить, что Нолан Эндсли помнит о Дженне и известно ли ему о сто первом экземпляре, который я спрятала под подушкой в гостевой комнате Валери. Призвав на помощь все свое очарование, я доберусь до оставшегося кусочка Дженны, чтобы впоследствии поместить его в склеп в своем сердце.

Что мне терять?

Я говорю правду, а не придумываю социально удобный ответ типа «любовалась деревьями» или «задумалась».

– Скорее за китами.

Нолан Эндсли как ни в чем не бывало щурится на меня и переводит взгляд на небо.

– На деревьях? Они летают?

– Иногда, – роняю, приятно удивленная тем, что он подыгрывает, – по большей части я представляю, как они выплывают посреди океана.

Под порывами ветра листва шуршит еще одну симфонию, акцент в которой расставляют тяжелые и отрывистые выдохи Уолли. Он обежал деревья, чтобы усесться возле нас с Ноланом.

Нас с Ноланом.

– Я прихожу сюда раз в неделю и ни разу не представлял плавающих среди деревьев китов, – говорит он, глядя вверх. – Какие они?

Я хмурюсь.

– Обычно косатки, но сегодня точно синие киты.

– Ты знала, что технически косатки не киты? Они относятся к семейству дельфиновых. – Он продолжает вглядываться в кроны, будто мы на самом деле видим одно и то же. Эндсли не улыбается и явно не совсем проникся моей фантазией, хотя и не отталкивает меня.

– Знала, – бросаю я. – А ты вообще-то никогда не видел летающих китов.

– Теперь увидел, – просто отвечает он.

– Теперь увидел, – эхом отзываюсь я.

Украдкой кошусь на него, не желая пялиться в открытую. За пределами книжного магазина он спокойней, менее осторожный и напряженный. Хотя все равно остается штормом, который немного успокоился и вместо урагана и разрушений обещает только ливень. Кажется, что с китами уплывают прошлая ночь, снимки пса, Алекса и деревьев; оставляя нас измененными и неуверенными.

Но мне стоит рассчитывать только на это. Кто знает, захочет ли парень встретиться со мной снова. Так что я заставляю себя нарушить тишину.

– Алекс сказал, что здесь есть крепость.

Он фыркает.

– «Крепость».

– Это не крепость?

Нолан Эндсли не запрограммирован на ответы. Засунув руки в карманы джинсов, он шагает вдоль берега. Под объемным коричневым свитером его тело выглядит крупнее. Уолли послушно следует за ним, а потом неожиданно срывается на своих длинных лапах в галоп.

Создается впечатление, что до конца пути я буду идти позади Нолана, но в какой-то момент он останавливается, давая мне возможность догнать себя. Теперь мы бредем бок о бок, не в такт шурша ботинками по песку.

Мне не хватает прогулок с Дженной до кабинетов в школе, среди книжных полок на фестивалях, в библиотеках и магазинах. Она утверждала, что предпочитает искать произведения в одиночестве, но когда я предлагала составить компанию, никогда не отказывала. И пусть вела себя раздраженно, но так и не смогла изобрести продуктивный метод подбора книги в одиночку. Как и я.

На долю секунды я забываю, что шагаю рядом с известным автором, отчего он превращается в просто парня, сидящего на ковре с фиговым мобильником. На долю секунды заглушаю внутренний голос, настаивающий на том, что я слишком подавлена и жалка, чтобы стать кому-либо другом, и смело беру Нолана под руку.

Он замирает, и мое сердце перестает биться. Еще не начав, я уже все испортила, зайдя слишком далеко. Он не хочет, чтобы к нему прикасались, и уж точно не я.

– Амелия, – произносит он не предупреждающе, а утвердительно.

– Нолан?

Она опускает взгляд на наши переплетенные руки и говорит:

– Ты низкая.

– Это относительно, – заявляю я.

Мы не продолжаем прогулку, но парень и не отнял свою руку. Так что я притворяюсь смелой, будто в силах посмотреть на него и не покраснеть. Однако тело предает меня: чувствую, как щеки заливает неприглядная краснота, но взгляда не отвожу. В его глазах снова вижу темный лес, но в нем появились блестящие искры – заимствованный кусочек орманской магии. Это вселяет в меня надежду.

– Она предупреждала о том, насколько ты настойчива, – сообщает Нолан. И пусть говорит небрежно, будто фраза случайно сорвалась с языка, но я понимаю подтекст. Он определенно помнит разговор с Дженной, и кроме того, они обсуждали меня.

По телу пробегают мурашки. Они общались так долго, что подруга успела поведать о моем упрямстве. Меня наполняет уверенность, будто Дженна тянется ко мне из прошлого, чтобы поддержать мой локоть на изгибе руки Нолана, настаивая, чтобы я осталась рядом с ним и узнала, что еще она рассказала и как незаметно отправила мне книгу. Радостно разрезая озерную гладь, киты поют свои песни.

– Я такая, – выдавливаю наконец, – ну, настойчивая.

Эндсли кивает, будто поверил или еще не сделал выводы. Надеюсь, что он не решит ненавидеть меня.