скачать книгу бесплатно
Должна была прийти врач. Нужно было шить костюм Пиноккио, проследить, чтобы был повешен занавес… она одна кормила семью (пусть маленькую), и отказываться все равно что обрекать себя на голод.
Когда болеешь, то не хочется ни вставать. Просто лежишь, слушаешь «Evanescence» и смотришь на мир через призму книг и музыкальных зеркал. Голоса как будто твердят о том, что любят и никогда не оставят тебя. Они окутывают, согревают и даже когда неприятный симптом, не хочется снимать наушники.
Лола балдела от песни «Together Again», она нашла что эта песня про нее. Про ту, что уходит из дома и эта неизвестность пугает, но не только…
Звонок.
Мама забыла ключи? Как странно. Это первое что пришло ей в голову, когда в дверь позвонили.
– Кто там?
– Я очень извиняюсь, но…
Она знала, не нельзя открывать незнакомцам. Но этот голос, такой родной, как будто текст песни, как будто Гендельф зовет в путешествие. Что нужно отказаться, но разве хочется, когда музыка… про пропащую кошку, что нужен телефон, чтобы позвонить в службу такси, потому что именно такси увозило эту кошку по имени «Смайли».
Она открыла дверь. Потому что ушла мама, потому что музыка не только помогает, она подсказывает открывать двери незнакомцам…
С мальчиком не должно было этого произойти. Роберт. Робби. Роб. Он никогда не отличался усидчивостью. Улица была для него домом. У него был дом, квартира, родичи, старший брат, но на улице он чувствовал себе куда более комфортно. Здесь он знал любого. Будь то продавец газет или уборщик на улице, водитель «Букашки» или директор холдинга. Он не читал книг, но хорошо разбирался в людях. Он делил людей на тех, кто читает книги, и тех, кто читает людей. Ему было хорошо, пока не случилось.
День выдался обычным. Парень только что вернулся с занятий по самбо, чертовски устал и хотел пить. Он сидел на скамейке во дворике высотки и ждал свою девушку, которая постоянно сомневалась в выборе и поэтому долго одевалась.
Он шел уверенно прямо на мальчика, как будто не видел ничего перед собой. Мужик, парень, сдвинутая на глаза кепка мешала увидеть глаза. Роб сказал ему то, о чем потом пожалеет:
– Э-э-э. Ты чего? Я не стану от тебя бегать.
Через минуту вышла девушка. Она оглянулась, набрала его номер, но Роб был не доступен. Первое, о чем она подумала – так со мной не поступают. Первое, о чем подумал Роб – так и не удалось утолить жажду.
Маньяку присвоили первый номер. Еще никогда ранее не возникало такой угрозы. Даже взрыв дома на соседней улицы было ничем. Со времен великой отечественной. И теперь все отделы стояли на ушах.
11
Дима проснулся от странных звуков из соседней комнаты. Он спал чутко и в жаркие ночи, когда было открыто окно в особенности спал плохо и дергался от малейшего ночного движения. Беруши не спасали – с ними даже было страшнее, без них хоть слышишь, что происходит, а так полная иллюзия…
Мальчик прислушался. Если очень прислушаться, то можно уловить мамин храп. Только она не храпела. Мамы вообще не было слышно, зато дядя Володя громко говорил. Димка нервно схватился за кубик-рубик и быстро-быстро стал крутить механическую головоломку. Получалась только одна красная грань. Начинал собирать другую, красная ломалась, – выходила желтая. Он понимал, что нужно усилие, что должно пройти время, но то ли ему было не дано, то ли скучно, потому что без увлечённости тоже мало что может получиться. Он хотел услышать, что происходит за стеной, но это же стена, не стекло и не пищевая пленка.
Димка вспомнил вчерашнее утро, когда за стеной была тишина, но это только сперва, а потом легкий хлопок – одеяло падало на пол, шуршали соломенные тапочки, и он как по команде отбрасывал одеяло и сгребая в кучу одежду несся в ванную, где быстро-быстро умывался, одевался, причесывался и выходя из ванной комнаты хитро улыбался, зная, что все равно будет первым и заглядывая в комнату к маме, говорил «Доброе утро». Она подзывала его и целовала-целовала так, что было щекотно.
Грохот прервал его мысли. Ему точно не послышалось. Это был такой шлепок, как будто падает три-четыре одеяла.
А что если этот человек причинил ей вред? Маме больно? Нельзя так сидеть и ничего не предпринимать.
Голос тем временем не умолкал:
Бо-го..го. Те-но…
Тогда зачем он говорит? Если он говорит, то все в порядке? Чего я волнуюсь, Они просто разговаривают. Он мужчина, а ему полагается говорить громко. Мама же мне объясняла, что мужчины говорят грубо, ходят и едят больше чем женщины. Они совершенно другие. А он просто не привык к этому.
Бо-го!
Снова хлопок.
Те-но
Шлепок.
Димка вскочил, одел холодные тапочки, вышел и на цыпочках засеменил к маминой спальне.
Он боялся идти, но более отчетливый голос грубый властный требовательный торопил его.
– Здесь давно не было мужчины.
Становилось тяжело дышать.
– Все пропиталось женским дерьмом. Эти стены нужно выкрасить в холодный синий. И потолок. Это что люстра. Это платье на ножке.
Одним глазком. Ничего, если быстро. Он не заметит.
Он заглянул в комнату и…
– Заходи.
Димка замер. Мамы не было. С кем же он говорил? Дядя Володя смотрел в зеркало, на нем был мамин халат.
–Я уже должен идти, – робко сказал мальчик. – У меня сегодня нулевой урок.
– Твоя мамка сказала, что в школу тебя отведу я.
Это мама сказала? Вчера мама кормила его кашей с фруктами, а потом вспоминала лето, когда было самое лучшее море и никого. Подходили разные мужчины, но она им коротко «Не интересует», и ему это «не интересует» так запало, что потом он это часто использовал. Как же хочется сейчас сказать это, но Димка все же не решился.
– Да нет, я сам, – разве что.
Он подошел к нему, взял за руку и сжал ее. Димке стало больно.
– Ты что меня боишься?
Димка зашмыгал.
– Ты понимаешь, что боишься того, кто хочет помочь тебе избавиться от страха. Странно, как ты считаешь?
– Наверное, – нехотя согласился Димка.
– Далеко твоя школа?
– Всего три остановки. Тут пешком можно.
– Проедемся на метро.
Только не метро. Он его ненавидел. Мама бы никогда не допустила, чтобы он спускался в это подземелье, где все ненастоящее – и свет, и стены, и эти указатели, которые все равно не помогут во время обвала. А люди спешат, давят, не смотрят, что ты ребенок. Под землей все едины. Ма-ма!
На улице было пасмурно. Тополя, замызганные машины и полны одежд, взрывающие лужи сапоги – все было в унисон этой прогулке.
– Вот ты прыгаешь от лужи к луже, потому что у тебя ботиночки. Мне почему не страшно, потому что у меня сапоги!
Это были сапожища. Дядя Володя носил огромные сапоги.
– Страхи начинаются с тебя. Сперва промокшие ноги, потом простывшая голова или простывший нос. Кстати нам нужно подкрепиться.
Дверь с колокольчиком. Задымленное помещение. Огромные кружки с пивом, лужи на полу и на столе. Здесь не место детям.
– Мне кружку темного, – проревел дядя Володя, – и повернулся к мальчику, – ты что будешь?
– Но мне нужно в школу, -пропищал Димка.
– Бутерброды с колбасой есть? Дайте один и еще с сыром. Только не надо вчерашний подсовывать.
Димка стоял вровень с огромным столом, где стулья тоже были, как и столы гигантские. Все как будто говорило «Вам тут, молодой человек, не место!»
– Ребенку нужно в школу!
Это была старушка неопределенных лет – морщины, руки с прожилками, но эта резкость и голос, как у заводной обезьяны.
– Дядь Володь, а, дядь Володь. Мне действительно нужно. Сегодня контрольная. Итоговая. Пропустишь – такой разнос.
Зря он сказал про последнее – снова выдал очередную порцию страха. А старуха добавила, что ее не надо учить, она и сама кого хошь. Тоже зря – Димке не приходилось видеть такого лица, оно ему напомнило собранную грань кубика рубика.
– Не надо учить? – закричал он. – Как же вас не учить, когда вы все боитесь. А потом война, то кто пойдет. Вот этот хлюпик с мокрыми ногами?
– Не надо.
Димке хотелось позвонить маме. Почему он не может этого сделать? Кто для него этот дядя Володя? Да никто. Тем более, как узнает, что он сделал – зашел в пивную, ага, из-за него он пропустил контрольную… итоговую. Ну все!
– Вы не знаете, что такое страх. Страшно, когда тебя закрывают в темном подвале, а рядом с тобой трупы с выколотыми глазами.
Из подсобки появились два широких в плечах мужчины. Они быстро сгребли дядя Володю, к ним присоединилась старушка неизвестных лет. На тротуаре было холодно, но он не сразу встал.
– Люди-звери, – заключил взрослый. Младший жал в руке телефон и не знал, что делать. – Не понимают, что делают. Только знаешь, почему они это сделали?
Димка мял телефон, вспоминая на память мамин рабочий номер.
25-23…
– Они испугались. Они меня испугались. Да все тут боятся. Даже вот этот…
Только Димка хотел набрать номер, который он почти вспомнил (только одна цифра оставалась под сомнением), как появился этот голубь. Голуби никого не спрашивают, они просто появляются там, где им нужно, чаще там, где есть что-то съедобное. Он мирно прошел вправо-влево, вероятно признал в дяде Володе своего (тот сидел на одном уровне с ним ближе к земле) и не успел завершить второй круг, как оказался у него в руке.
– Неизвестно, что из тебя вырастет, но точно не это жалкое воплощение трусости.
Затем он свернул ему шею. Мальчик не сразу это понял – все происходило слишком быстро, как трюк фокусника. Потом быстро встал, схватил мальчика за руку.
– Идем, нам еще в метро нужно.
– Ему надо помочь.
– Ему уже не поможешь.
Димка плакал, только он плакал без слез, потому что начинал понимать, что может случиться из-за одной пролитой слезы.
12
Ленин верил в старую советскую систему. Он почти доверял людям. Почти его было выражено в том, что человек может ошибиться. И одна ошибка влечет за собой еще, еще и еще, по ка не случится страшное, отчего все будут стоять на ушах и газеты печатать на первой странице.
Молодой как оказалось был не таким молодым. У него было семья, двое дошкольников, два мальчика. Он пошел в полицию случайно. Хотелось зарабатывать. Ему пообещали полтинник с премиями и графи к сутки-трое тоже устраивал. Из всего того, что требовалось, а именно знания упк рф, ук рф,гк рф, знание компьютера, закона о прохождении службы в полиции, огневую подготовку навыки самообороны он умел только смотреть гороскопы и играть в «Живых трупов». Но Ленин отнесся к нему с пониманием.
Они частенько вспоминали свою первую встречу. И сейчас вспомнив, да запив все чаем для полуночников без сахара, они ждали.
– Сегодня у моего экзамены, – произнес Ленин.
– Поступают же летом.
– А мой не как все. Ему хочется во всем отличаться от других. Однажды мне заявил, что ему не хочется зваться Сережей, ему видите ли не нравится ни фамилия, ни город. Он предложил отпраздновать новый год в мае. Когда более комфортно. Зачем мучить себя, когда можно раз и все под себя придумать. А про работу… а зачем… можно и работу придумать. Про мою он тоже изрек – что моя работа легко видоизменима. Что ее можно исправить в лучшую сторону.
У Молодого мальчишки устраивали драки, хорошо, что он нашел способ перенаправлять их.
– А мой вчера сказал, что не любит меня. Маму любит, а меня нет. Я ему «Отца нужно любить», а он «Не нужно». Ну, всыпал, тот в слезы. Хотел извиниться, а он под подушку голову засунул, и до утра.
– Это он от обиды какой-то.
– Каюсь. Поздно прихожу, сутками не бываю дома. Сейчас должен быть с ним, а я здесь, топчусь на месте.
– Мы топчемся на месте. Не ты в этом виноват. Он оказался сущим подонком. Просачивается сквозь пальцы. Никаких улик. Никто не видел. А если и видел, то ничего, не за что зацепиться. Он даже не играет, не предпринимает ничего. Это только в кино маньяк интересный и два полицейских обязательно найдут зацепку.
– Мы найдем. Мы не можем не найти.
– Да-да.
Они замолчали. Не хотелось говорить об этом, но и менять тему тоже не получится. Пропали дети и чтобы их найти тут нужно что-то сверхъестественное. Ленин за годы практики уже не верил в чудо, а молодой, опасаясь за своих детей и порой видя в каждой бороде и золотом зубе приметы преступника, верил… просто верил.
Телефонный звонок нарушил тишину. Ленин быстро взял трубку.
– Да. Да….
Он молча слушал, его зрачки наполнялись и в уголках глаз появились первые капли. Он положил трубку, тяжело вздохнул.
– Что? – быстро спросил Молодой. – Поступил?
Ленин мотал головой.
– Не поступил? Вот так… жить когда ты хочешь. Будь как все, и у тебя будет как у всех.
