banner banner banner
Убийство на Дворянской
Убийство на Дворянской
Оценить:
Рейтинг: 5

Полная версия:

Убийство на Дворянской

скачать книгу бесплатно

Убийство на Дворянской
Сергей Юров

В тихом курортном Петродаре происходит череда таинственных убийств. Громко заявляют о себе заезжие мошенники. Горожане шокированы, но в них теплится надежда, что убийца будет изобличен, а гастролеров схватят с поличным. Ведь расследование поручено вести штабс-ротмистру Хитрово-Квашнину, в послужном списке которого несколько трехлетий в должности капитан-исправника. Он умеет логически мыслить, находить скрытые мотивы и выводить злодеев на чистую воду.

Сергей Юров

Убийство на Дворянской

ГЛАВА 1

Отставной штабс-ротмистр Хитрово-Квашнин вышел на крыльцо своего каменного особняка и хозяйским оком окинул поджидавший экипаж. То, что он увидел, его вполне удовлетворило. Упряжь коренника и пристяжной была в порядке, втулки шинованных колес в меру смазаны березовым дегтем, кузов полукрытой брички, недавно окрашенный и отлакированный, выглядел как новый. Сидевший на козлах белобрысый крепкий молодец в сером щегольском кафтане и широких полосатых штанах, заправленных в сапоги, едва сдерживал солового и чубарого, нетерпеливо пофыркивавших и перебиравших копытами.

– Бричку закладывать ты мастер, Митрофан, – похвалил дворянин кучера.

– Рад служить, барин! – громко отозвался тот, поигрывая вожжами. – Только, знаете, после вчерашнего выезда в поля передняя ось прогнулась у сердечника. Не сломалась бы.

– До Петродара дотянет? Как полагаешь?

– Дотянет, если не гнать лошадок.

– Ну, собственно, мы и не станем слишком погонять их. А в Петродаре заедем к каретнику Неверову. Как-то заглянул в его мастерскую. И чего только в ней нет: кузова бричек, колясок, карет, дрожки, зимние санки, колеса, оси передние и задние, а что до хомутов, подпруг, поводьев, вожжей и уздечек с удилами, то этого добра видимо-невидимо… Санки обязательно у него до зимы прикупим, чтоб было на чем ездить по заснеженному Петродару.

Хозяин имения взглянул на провожающих, камердинера Ерофея и дворецкого Никифора. Первый, одетый по моде прошлого столетия, седой и согбенный годами, служивший Хитрово-Квашниным с незапамятных пор, держал в руках дорожный саквояж и поеживался.

– Прохладно, батюшка Евстигней Харитоныч, вы бы накинули на себя шинелку, что ли.

– Конец мая, Ерофей, какая шинелка? – ухмыльнулся штабс-ротмистр. – Утро прохладное, не спорю, но к полудню солнце, поди, вовсю палить будет.

– На всякий случай, береженого Бог бережет.

Хитрово-Квашнин благодарно похлопал старика по плечу и перевел взгляд на пятидесятипятилетнего дворецкого, высокорослого, с длинным худым лицом, имевшего обширную лысину и пушистые полуседые бакенбарды.

– Никифор, что б с отделкой внутри к моему возвращению было закончено!

– Не извольте беспокоиться, Евстигней Харитоныч, – произнес дворецкий полубасом. – Сделаем. Дворовые у меня, сами знаете, не озорничают.

– Присядем-ка на дорожку, – предложил камердинер.

Все трое опустились на широкую лавку и помолчали. Барин смотрел на набалдашник трости, выполненный в виде головы легавой, и думал о предстоящем лете и связанном с ним заботах. «Слава Богу, с годовым запасом зерна и сена все в порядке! Кормов для скотины до новой травы вполне хватит… А забот немало, и за всем нужен присмотр. И за пашней, и за сенокосными лугами, и за лесом, чтоб не случалось самочинных порубок. Управляющего нанять, конечно, можно, ну да староста Архип всегда настороже. Этот и на пашне любую погрешность заметит, и за косцами на лугах проследит, и за лесными куртинками присмотрит. Забредет однодворческая корова на господское поле, Архип тут как тут, корову прогонит, а с ее хозяина за потраву штраф возьмет. Чужой дровосек едва в куртинке топором стукнет, а Архип уж рядом, руки в боки, с суровым видом глаз щурит… Толковый мужик, только пьющий. Зачнет вино пить, неделю не просыхает. Тогда сын его старший, Артем, за барским хозяйством приглядывает…».

Вздохнув и ударив ладонями по коленям, барин поднялся, одернул синий двубортный мундир с малиновым нагрудником, украшенным орденом Св. Георгия, и разгладил синие панталоны с двойными малиновыми лампасами. Затем трижды перекрестился, сошел, опираясь на трость, с крыльца и сел в бричку. Камердинер с поклоном подал ему саквояж, сказав напоследок:

– Здесь бритвенные принадлежностями, смена белья, панталоны и нестроевой сюртук c жилеткой… Приятной дороги! Выбирайте в Петродаре домишко поважнее, что б с надежной крышей, теплыми полами да каминами. В нем ведь зимами вам жить. А то соседний барин, поручик Матякин, помните, из-за худых полов да каминов принужден был зимой бежать из города в имение.

– Присмотрю такой дом, чтоб был без изъянов, старина, – заверил хозяин, надвинув на лоб синюю уланскую фуражку с черным лакированным козырьком и расправив эполеты из белого гаруса. – Да, и не забуду купить тебе в «Лавке старины» купца Черномошенцева ботинки с бантами и большими пряжками.

– Много доволен, батюшка!

– Ну, трогай, Митрофан!

Кучер пониже надвинул картуз, расправил плечи и взмахнул в воздухе кнутом. Раздался короткий щелчок, колеса скрипнули и зашуршали по ярко-желтому песку подъездной аллеи. Бричка сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее покатила вперед. Верные слуги сошли с крыльца и крестя удалявшийся экипаж, провожали его глазами до тех пор, пока он не скрылся в ближней березовой рощице.

Через полчаса бричка выбралась на широкую дорогу, тянувшуюся из Усманского уезда, и неторопливо поехала в северо-западном направлении. Хитрово-Квашнин, покачиваясь на мягком сидении, лениво обозревал давно знакомые виды. Слева темнели широкие поля с перелесками Гардениных и Прибытковых, бывших воронежских купцов, влившихся в состав потомственного дворянства, справа проглядывала земля отставного прапорщика Кузьмина, сына усманского канцеляриста. До недавнего времени часть ее была в собственности подпоручицы Матякиной, распрощавшейся с жизнью в имении Отрада… Лидия Ивановна, добрейшая женщина, красавица, пала там от руки подлеца. Говорят, его уже нет на свете, что не удивительно – на сибирских рудниках долго не протянешь… За небольшим поворотом показались поля помещицы Козловой, по первому браку Писаревой, имевшей прибыльный свеклосахарный завод, а потом и cенатского регистратора Зацепина, потомка козловских подъячих, дальнего родственника Ардалиона Зацепина, деятельного участника расследования убийств в Отраде.

Дорога была накатанной, и вскоре бричка, миновав обширные владения однодворцев, въехала в смешанный лес. В нем приятно пахло хвоей и смолой. В вершинах деревьев щебетали золотисто-желтые иволги, где-то дудукали удоды. Лошади несли бричку, по привычке, легко, без всякого напряжения. Мимо проносились стволы сосен и берез, без конца тянулась молодая поросль подлеска. В весеннем лесу отставному штабс-ротмистру дышалось легко и свободно, думалось о хорошем. О предстоящей встрече с давним приятелем, занимавшим ныне пост полицмейстера, о визитах к знакомым дворянам, о покупке дома для проживания в зимнюю пору.

– Первым делом загляну на Евдокиевское кладбище, – вслух проговорил он. – А то ведь закружишься потом в делах да заботах!

– Это вы мне, барин? – обернулся Митрофан.

Штабс-ротмистр, молча, махнул рукой и снова ушел в свои мысли. Ему вспомнился выезд с соседними помещиками на охоту «в брызги», ранней весной, когда земля только-только сбросила с себя белое покрывало. Не успели доезжачие отправить гончих в рощу по следу волка, как тот вырвался в поле. В момент на него спустили всех борзых, около пятнадцати особей. И пошла потеха! Затрубил рог, кони заржали, встали на дыбы и стремительно рванули вперед. Охотники без устали секли их нагайками, гикали, вопили во всю мощь луженых глоток! А настигли и схватили зверя мои собачки! Соскочил я с лошади, да и покончил с ним точным ударом ножа под левую лопатку!.. О, есть, о чем вспомнить! Но, что сотворил тумак – помесь русака и беляка – с одной из лучших гончих Прибыткова! Та почти догнала косого, однако он, заметив впереди две березы, со всего маху нырнул в просвет между ними, собака же, не сумев оценить обстановку, прыгнула вслед и беспомощно застряла в просвете. Другой хитрован, рыжий лис, провел гарденинских гончих по-своему. Он так искусно петлял по зарослям и болотам, что те попросту потерялись – доезжачие смогли их обнаружить лишь на следующий день у границы Усманского уезда в рощице, принадлежащей отставному ротмистру и кавалеру Ярцеву.

А темному бору, казалось, не было края. Дорога то петляла, то делала крутой изгиб, то выпрямлялась на целую версту. И только спустя час показались первые признаки того, что лес кончается. Вокруг стало потихоньку светлеть, деревья редели, впереди проглянуло пасмурное небо. Вот, наконец, и выезд из бора! Бричка вырвалась на простор, проехала мимо южного конца Петродарского озера, свернула к крупному изгибу реки и через полверсты оказалась у паромной переправы.

До Харитоновки доходили слухи, что в начале апреля случилось большое половодье или водополь. Мощное наводнение не только затопило низкие берега, но и снесло, как уже не раз бывало, шаткий Диконский мост. До возведения новой переправы сообщение Петродара с левобережьем осуществлялось посредством лодок и парома.

Бричка притормозила у подобия постоялого двора с невзрачным амбаром и навесом для экипажей. Хитрово-Квашнин разрешил кучеру потолкаться среди желающих переправиться, а сам, оставшись в бричке, достал курительную трубку и стал неспешно набивать ее табаком, поглядывая в сторону крутого правого берега с разбросанными на нем хижинами жителей пригородной слободы. Некоторые дома, особенно в низинах, испытав напор весенней стихии, оставались стоять в полуразрушенном состоянии.

Возле постоялого двора толпились многочисленные крестьяне, сновали однодворцы. От их телег, груженных всякой всячиной, рябило в глазах. Были здесь и дворяне. Внимание владельца Харитоновки привлек худой, небольшого росточка человек в мундире штабс-капитана. Он мерил берег мелкими шажками и, постукивая арапником по сапогам, зло поглядывал на приближавшийся паром. Иногда с его губ слетали проклятия на польском языке.

– Пся крев! Холера ясна!.. Я покажу подлецу Егупову, как разговаривать с офицером!

Он посмотрел в сторону одного из навесов, где за столом на лавке расположилась группа полицейских служителей.

– Брандмейстер Романовский, вас зачем оторвали от пожарного дела? Вы вообще для чего здесь поставлены? Семечки щелкать да в карты играть!

– А то не знаете, Ануфрий Антоныч, – отозвался брандмейстер. – Для тишины и порядка.

– И это, по-вашему, порядок, сутками держать людей на берегу?

– Я что ли держу? Содержатель парома.

– Так скажите ему!

– Говорил уж, а он мне: «Мой паром, знаю, кого на него ставить. Взялся сдуру за переправу и терплю убытки».

– Убытки!.. Да твой Егупов – грабитель! Против таксы втрое берет!

«Видно, изрядно попортил кровь штабс-капитану этот Егупов», – подумалось Хитрово-Квашнину. С помощью английских серных спичек и кусочка наждачной бумаги он разжег трубку, несколько раз крепко затянулся и позвал к себе Митрофана.

– Ну, что, потолковал с крестьянами? Чьи они?

– Разные. Вельяминовские из Ивановки, абловские из Дубровки, усманские штабс-капитана Храповицкого, а, по большей части, сенявинские из Красной Горки и Малой Байгоры. Тот раздосадованный офицер, гуляющий с арапником у кромки воды, как раз с ними приехал.

– Это почему?

– Он управляющий сенявинским винокуренным заводом.

– Понятно.

– Не поладил с содержателем парома, и есть из-за чего. Сенявинские вторые сутки ждут переправы. Им не впервой терпеть притеснения и поборы содержателя. Неделю назад «его степенство» взял за перевоз в один конец с сенявинского крестьянина поросенка стоимостью сорок три копейки серебром, всего же за два конца – шестьдесят три копейки. А по таксе за лошадь в упряжке должно взиматься только десять копеек… Сенявинские сказывают, двое овчинников из Серпуховского уезда простояли на берегу трое суток. Взял их все же на паром Егупов, но потребовал с одного за три повозки и шесть лошадей рубль пятнадцать копеек серебром, с другого за пять повозок и шестнадцать лошадей – чуть ли не три целковых. Но за всем тем, первого перевез после взятия денег на следующий день, второму же переправил лишь две повозки и девять лошадей, а остальное – только после того, как заполучил еще сорок три копейки…

Паром, между тем, тихо причалил к берегу. Началась разгрузка. Заправлял ею при помощи хватких работников среднего роста человек в темно-синей поддевке, серых панталонах и яловых сапогах. Когда люди, лошади и экипажи оказались на берегу, он повернулся лицом к постоялому двору и зычно крикнул:

– Погрузка!.. Абловские, готовьсь!

Послышались громкие возгласы, застучали копыта лошадей, заскрипели тележные оси. Хитрово-Квашнин поискал глазами штабс-капитана. Тот с крайне недовольным видом отделился от группы сенявинских крестьян и предстал перед главным паромщиком.

– Это переходит все границы! – бросил он, в гневе шевеля редкими усами и крепко сжимая арапник. – Сейчас наша очередь! Абловские – за нами.

– А позвольте мне знать, – спокойно ответствовал купец, поглаживая бороду. – Грузиться будут абловские. Попрошу не чинить помех!

– Нет, это ни на что не похоже! Черт знает что!.. Брандмейстер!

Романовский, облаченный темно-зеленый полукафтан и шаровары, нехотя показался из-под навеса.

– Иван Василич, незамедлительно примите меры, не то я за себя не ручаюсь! – в сильном раздражении проговорил Новицкий.

Стуча хромовыми сапогами по утоптанному берегу, одной рукой придерживая блестящую бронзовую каску, другой – длинную шпагу на левом боку, брандмейстер подошел к Егупову и что-то сказал ему негромко.

– Какие притеснения? – вспылил купец. – Выдумали тоже! У меня своя очередь… Излишние деньги не брать?! А кто мне оплатит убытки?

– Ты, давай-ка тише, не то донесу полицмейстеру! И не токмо про притеснения, но и про незаконное содержание постоялого двора, сено и овес с коего продаются втридорога.

Прищурив глаза, Неверов упер руки в боки.

– Нечего здесь распоряжаться! Коллежский регистратор, а форсу-то этого сколько!.. Полицмейстером не стращайте, вывернемся!.. На паром кого хочу, того и поставлю. Очереди мне всякие нипочем!

Новицкий с руганью поднял арапник, и ударил бы купца, если бы брандмейстер не удержал его руку. А Егупов и не думал униматься.

– Что вы здесь плеточкой-то размахиваете?! – кричал он. – Только попробуйте ударить!.. Дворянин, понимаешь. Чины у нас одинаковые. Вы ничего не значите, как только поляк и такой же работник у Сенявина, как нанятые мной помощники для паромной переправы!

Хитрово-Квашнин не мог больше оставаться безучастным. Манеры паромщика, его развязность и нагловатость ему порядком наскучили. Спустившись с брички и опираясь на трость, он вплотную подошел к купцу, твердо взял его за локоть и тихо, но внятно произнес:

– Хватит бузить, любезный!

Взоры всех, кто находился на берегу, обратились на высокого широкоплечего офицера, имевшего темно-каштановые волосы, бакенбарды и усы. Нос с едва заметной горбинкой и волевой подбородок придавали его лицу выражение мужественности, говорили о наличии сильного характера. Егупов попытался высвободиться, но хватка штабс-ротмистра, забивавшего гвозди рукой, была железной.

– Пустите! – возопил купец. – Что это, в самом деле?

Один из паромщиков шагнул к нанимателю и что-то шепнул ему на ухо. Тот враз перестал дергаться.

– Господин Хитрово-Квашнин!.. Простите, не признал!.. Ох, локоть замлел!

Штабс-ротмистр хмыкнул и ослабил хватку.

– Будешь смирно себя вести?

– Воды не замучу!.. Только вы, ваша милость, тово… не говорите полицмейстеру.

Владелец Харитоновки отпустил руку купца и возвысил голос:

– Что б ты опять взялся за притеснения? Нет, уж, отвечать надо за свои поступки!

– Убытки, ваша милость…

– Довольно!.. Убытки ты уж давно все покрыл поборами… Кому очередь грузиться?

– Cенявинским, – вздохнул купец, поглаживая ноющий локоть. – И вам, как ветерану Отечественной войны и кавалеру… Господин штабс-капитан, попрошу на погрузку!

Новицкий смерил Егупова презрительным взглядом и коротко поклонился Хитрово-Квашнину.

– Позвольте представиться, штабс-капитан Новицкий Ануфрий Антонович. Управляющий винокуренным заводом полковника Ивана Григорьевича Сенявина.

Хозяин Харитоновки назвал свое имя. Через некоторое время, уже находясь на пароме со всеми крестьянами, лошадьми и гружеными телегами, Новицкий говорил новому знакомому:

– Почти двое суток пришлось ждать переправы. Я только попенял Егупову, что берет лишние деньги, а он давай чинить притеснения. Если бы не вы, Евстигней Харитоныч, не знаю, чем бы все закончилось… У крестьян дел в Петродаре полно, вон на тех двух телегах двадцать восемь мешков медной монеты для оплаты государственных повинностей, у меня cвои обязательства. По контракту, заключенному в Тамбовской казенной палате, везу в петродарские магазины две тысячи ведер полугарного вина и дюжину бочек спирта. Через неделю такое же количество вина и спирта повезу в Усмань, через две – в Козлов.

– Винокурение, надо признать, поставлено у Сенявина на широкую ногу, – сказал Хитрово-Квашнин. – Завод, кажется, стоит в сельце Малая Байгора?

– Верно, в сорока семи верстах отсюда.

– Помню, заезжал я в те места, когда служил капитан-исправником. Винокуренный завод и тогда работал бесперебойно.

Пока дворяне в подобном ключе вели беседу, паром приблизился к правому берегу и плавно пристал к нему. Началась шумная разгрузка.

ГЛАВА 2

Распрощавшись на берегу с Новицким, Хитрово-Квашнин сел в бричку и приказал Митрофану ехать в город, до окраины которого было рукой подать. Не успел он выкурить полтрубки, как справа за пустырем показались первые низенькие деревянные домишки мещан с каменным фундаментом, тесовыми крышами и покосившимися заборами. Завиднелась на перекрестке Прогонной и Усманской и полосатая караульная будка со шлагбаумом, возле которой стоял, опершись на алебарду и повесив голову, высокий и сухопарый будочник из инвалидных солдат. От стука копыт солового и чубарого страж порядка встряхнулся, широко зевнул и подступил к самому краю дороги. Усмотрев в бричке офицера, он, выпрямившись, проделал алебардой что-то отдаленно похожее «на кра-ул!»

– Дремать изволил на посту, милейший? – заметил Хитрово-Квашнин с усмешкой.

– Никак нет, вашбродь! Где дремать, когда туды-сюды громыхают то из города, то с парома? Вон за вами цельный обоз тянется… Извольте сказать чин, имя, фамилию. – Инвалид вдруг вскинул брови и осклабился, показав ряд неровных пожелтевших от табака зубов. – А я вас признал, вы бывший капитан-исправник Хитрово-Квашнин!.. Извиняйте, по каким делам пожаловали в город? Багажу нет?

– По личным надобностям, из багажа один саквояж.

Будочник развернулся и побрел к сиявшему новизной шлагбауму. После череды неторопливых движений тонкий конец полосатого бревна пошел ввысь. Глядя на ветерана, которому было никак не меньше полувека, Хитрово-Квашнин с усмешкой вспомнил строки из стихотворения Пушкина:

Долго ль мне гулять на свете

То в коляске, то верхом,

То в кибитке, то в карете,

То в телеге, то пешком?..

Иль чума меня подцепит,

Иль мороз окостенит,