banner banner banner
Право первого хода
Право первого хода
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Право первого хода

скачать книгу бесплатно

Право первого хода
Сергей Владимирович Голубев

Она должна была умереть. Ничего личного, просто жертва на алтарь сурового бога по имени Власть. Эта книжка о том, как люди, попав в почти в безвыходную ситуацию, сумели сломать ход событий. Они не изменили мир, но в чем-то изменились сами. Они не смогли уничтожить Машину, но скрип ее суставов стал немного громче. Воля к жизни, любовь, дружба – вот камушки, ломающие зубцы ее чугунных шестерней. Об этом и книжка. Содержит нецензурную брань.

Часть I

Глава 1

Ах, господа, право же, хватит!

К чертям собачьим это осточертевшее еще при большевиках брюзжанье. Давайте же, наконец, соберемся с духом, возьмемся за руки, напряжемся и всем миром дружно скажем: "Cheese!", что, как известно, на языке бывшего вероятного противника означает "сыр". И не надо сразу думать о мышеловке. Мы не крысы, а сыр не всегда бывает бесплатным, зайдите в ближайший универсам и убедитесь в этом.

Вспомним же, наконец, что всякая палка о двух концах и во всякой бочке дегтя всегда есть своя ложка меда. Взглянем же вокруг себя непредвзятым и независтливым оком. Как преобразились и похорошели наши города и веси, какие коттеджи украшают некогда унылые пригороды, какой причудливой архитектуры здания возносят к небесам свои этажи на предусмотрительно оставленных градостроителями пустырях, в каких экзотических местах отдыхают ныне наши с вами сограждане, и уже не понятно, над чем, собственно, смеялся Жванецкий, произнося: "В Париж, срочно, по делу!..". Да, в Париж, да, по делу на три дня. Ну, и что?

А какие автомобили проезжают мимо вас, когда вы стоите на трамвайной остановке! Взгляните, почувствуйте, вспомните как годы и годы назад вы листали случайно попавший вам в руки журнал, истрепанный и закапанный слезами, с текстом на непонятном и ненужном языке и с яркими фото блестящих и стремительных авто. Вспомните, вспомните ваши вздохи по поводу того, что никогда, никогда!.. никогда не увидеть их вам вживе, не ощутить, не прикоснуться к их лоснящейся поверхности. Воистину, никогда не говори "никогда". Вот они стоят перед вами на тротуарах, и вам приходится идти по проезжей части, мешая проехать другим, еще не припарковавшимся. Вот они мчатся мимо вас, орошая ваши брюки дождевой влагой из неизбежных отечественных колдобин. И не надо ругаться, ведь колдобины эти – это как раз то самое, родное, наше, и если мы еще и от них откажемся…

И вот вы стоите на своей трамвайной остановке и тихим ласковым словом поминаете с благодарностью тех, кто дал вам возможность жить в это замечательное время, наслаждаться всеми этими некогда почти инопланетными зрелищами, тех, кто едет сейчас за темными стеклами этих ртутно поблескивающих, по-самолетному обтекаемых колесниц, и думаете: хорошо ли им там? Догадываясь, впрочем, что хорошо.

1

Да, хорошо! Вика поняла это еще в тот самый миг, когда перед ней только отворилась дверца длинного, блестящего и гладкого как обсосанный леденец лимузина.

Да нет же, замечательно, осознала Вика свою ошибку опустив свои 56 кг на чуть скрипнувшие подушки заднего сиденья. И подушки эти приняли ее тело ласково, даже нежно и вместе с тем с явным чувством собственного достоинства, исключающим даже намек на слишком податливое лакейство, свойственное сиденьям более дешевых марок. Это сиденье умело относится с уважением к вашему заду, но не допускало фамильярности. Оно знало себе цену.

Восхитительно! Еще раз поправилась Вика. Понимание этого вошло в нее с первым вдохом восхитительно прохладного после уличной жары воздуха. Воздух был свеж, слегка припахивал кожей и еще какими-то ароматами, чьи оттенки, смешиваясь в соответствующих пропорциях, создавали в салоне негромкую, но очень приятную обонятельную симфонию.

Дверца захлопнулась с тихим, но внушительным звуком. Можно было быть уверенным, что эта дверца не откроется сама по себе и не будет дребезжать во время езды.

Кайф!

Открыв другую дверцу рядом сел Славик. Сиденье под ним скрипнуло чуть громче, чем только что под Викой. Словно бы поздоровалось с хозяином. Славик чуть подпрыгнул, умащиваясь поудобнее и всем телом повернулся к Вике. Улыбка, присущая его физиономии, как чьей-нибудь другой усы или борода, стала как будто еще шире. Его слегка выпуклые, большие карие глаза блестели, благодаря им Славик чуточку смахивал на какого-то давно виденного Викой индийского киноактера. Вика тихо вздохнула и села чуть аккуратнее, машинально поправив юбку. Как все-таки жаль, что она не любит Славика. А ведь когда-то, давным-давно, была влюблена.

Следом за Славиком сел куривший на улице водитель – здоровый, белобрысый, почти наголо стриженый мужик, своим мрачным видом являвший разительный контраст по-жениховски сияющему Славику. Видно было, что необходимость обслуживать эту шантрапу уязвляет его чувство собственного достоинства.

– Ну, что? – не оборачиваясь густым басом спросил он.

– Как окошко открывается? – тихим шепотом спросила Вика Славика.

– Минуточку, – сказал Славик спине водителя. – Вот на эту кнопочку… – уже тише, интимнее – Вике.

Стекло поползло вниз. Вика высунулась, задрала голову и, увидев на балконе третьего этажа свою мать, помахала ей рукой. Та, улыбаясь едва ли не так же радостно, как Славик, помахала в ответ.

Викиной маме Славик нравился очень. Смущало ее только то, что они с Викой ровесники. Браки среди ровесников, знала опытная Викина мама, зачастую не выдерживают, как она говорила, испытания временем. Женщина в сорок лет далеко уже не тот лакомый кусочек, способный соблазнить и раздразнить сорокалетнего мужчину. А вокруг так много значительно более молодых и привлекательных.

Но если не заглядывать слишком далеко вперед, то Славик с его папой-ректором и без пяти минут губернатором, с его МГИМО, в котором он, похоже, совсем не плохо учится, с его обаянием и внешностью в конце концов, был, разумеется, самой лучшей партией из всех возможных вариантов. К тому же он влюблен в Вику, и если она все же окажется чуть поумнее и перестанет валять дурака, то есть, в данном случае, дуру…

Со старшей, Мариной, ведь как хорошо все получилось. Там, правда, муж – Александр Моисеевич (язык не поворачивается называть его Сашей), так вот, он-то как раз старше Мариночки на пятнадцать лет. И души в ней не чает. Развелся ради нее, и трое его отпрысков бродят где-то тут, и во многом из-за этого пришлось им уехать в Швейцарию. Ну, так и что? И прекрасно они там живут. Вот пристроить бы так же удачно еще и Вику, так и самим можно было бы туда же. Как шутит муж, по Ленинским местам. Шутить-то шутит, а немецкий учит. Надо бы и ей тоже заняться, вздохнула Викина мама, и, еще раз махнув рукой вслед выезжающей со двора машине, пошла в комнату.

2

Если вам уже за сорок, причем уже далеко за сорок, так что с мачты вашего корабля, выражаясь высоким штилем, можно уже разглядеть смутные контуры пятидесяти; если карьера ваша не сложилась, а работа давным-давно потеряла всякую привлекательность, не став взамен ни легче, ни проще; если у вас нет никакого хобби, поскольку работа эта проклятая отнимает слишком много времени и сил; если вы, тем ни менее, сохранили-таки изрядную толику здоровья и куража, когда-то щедрой рукой отмеренных вам природой; если вы не урод, не калека, а напротив, имеете в активе неплохую фигуру и не потерявшие, как ни странно, со временем привлекательности черты лица…

Вот, попробуйте, суммируйте все это и прикиньте, что там у вас получится в итоге. Подбейте бабки и скажите ради бога, чем жить, и зачем, и во имя чего?

А лучше ничего не говорите. И так все ясно. Нет у такой жизни никакого смысла, и искать его нехрена. Надо просто жить не заглядывая ни высоко, ни глубоко, а трезво, ясно и спокойно глядя вокруг себя и себе же под ноги. Жить, как говорится, сегодняшним днем. Ни о чем не мечтать, ни на что не надеяться, но того, что само идет в руки не упускать. И пусть какой-нибудь умник скажет, что это не жизнь, а всего лишь форма существования белкового тела, капитану милиции Аркадию Хватову, сорока семи лет, старшему следователю Центрального ОВД города Добрынинска от всей души насрать и на этого умника и на его высокоученое мнение.

Проклятая жара не спадала, несмотря на предвечернее время. Можно было бы уйти – повод найти не проблема, но на улице было еще жарче, а тут все-таки работал вентилятор и окошко кабинета выходило на восток и, залитая с утра солнцем, к вечеру комната успевала немного остыть. Делать ничего не хотелось. Полдня Хватов провел на улице, на самом солнцепеке, разбирая подробности несчастного случая на стройке. Криминала, как ни верти, не усматривалось. Обычное пьяное разгильдяйство и нарушения техники безопасности, про которую в последние годы как-то все забыли. Как ни жался капитан, норовя уйти в тень, причем в самом прямом смысле, августовское солнце все-таки достало его, превратив мозги в какую-то пластилиновую кашу.

Теперь он сидел в своем вертячем креслице (досталось по жребию после покупки в кабинет начальника райотдела новой офисной мебели) вытянув ноги, и с отрешенным лицом смотрел на экран монитора компьютера, на котором любой зашедший в кабинет без спроса (а чего не зайти, если замок второй день, как сломался и все никак не поставят), так вот, любой вошедший увидел бы на экране тривиальнейший пасьянс "косынка", не требующий ни ума, ни сообразительности, ни памяти. Ничего не требующий, за что всеми и любимый.

Вскоре дверь и правда без стука отворилась.

– Отдыхаем? – спросил, правильно оценив обстановку, вошедший.

Звали вошедшего Константин, фамилия его была Безродных. Происходил Безродных из сахалинских каторжников, каковым обстоятельством очень гордился. Был он невысок ростом, широк в плечах и прихрамывал на левую ногу. В чинах он с Хватовым ходил одинаковых, но был на семь лет моложе и, уже хотя бы в силу этого, перспективнее. Они считались друзьями насколько это возможно между двумя не первой молодости милицейскими чинами, то есть иногда вместе выпивали и могли вот так запросто прийти в свободную минуту потрепаться.

– Так с устатку, – ответил вошедшему Хватов не оборачиваясь. Приятеля он узнал по голосу.

– И не емши? – в тон ему посочувствовал Безродных.

– Где это тебя сегодня носит? – вопросом на вопрос отозвался Хватов.

Он, отчего-то тяжело вздохнув, выключил игру и повернулся к гостю.

– Садись, чего стоишь! – он кивнул на совсем какое-то беспородное, обтянутое порыжевшей от времени, местами драной материей кресло, зажатое между стеной и книжным шкафом. В кабинете был еще и стул, но сажать друга на него Хватов счел бы неприличным. На этом стуле сидели допрашиваемые.

Безродных сел, вытирая платком влажное лицо и тоже вытянув ноги.

– Воздуху дай чуток.

Хватов вздохнул и повернул вентилятор в сторону гостя. Лицу сразу же стало жарко и он почувствовал как в порах на лбу стала скапливаться влага.

– Ездили сейчас в Стрелецкий район. 70 километров в одну сторону. Из них 20 по такой дорожке, что я тебе дам!.. Хорошо дождя не было, а то совсем бы застряли.

– Повезло, – согласился Хватов, – а чего это вас туда понесло? Не по грибы ли часом?

– Да нет, какие сейчас грибы, – не понял юмора Безродных, – тут у нас стручок один раскололся… Помнишь гоп-стопы на Лермонтова? Вот он нам в порядке активного сотрудничества их лежку указал. Ну, мы не стали местных оповещать, так, на всякий случай… Просто взяли да и мотнули как снег на голову.

– Ну, и?.. – подбодрил замолчавшего приятеля Хватов.

– Да что?.. Давно свалили они оттуда. Ну, ничего, теперь-то им недолго гулять. Имена знаем, фамилию одного. Пробили – есть на него материал. Наш человек, две ходки. Теперь в розыск, найдем, а там и остальных повяжем.

– Всего и делов. – согласился Хватов.

– В общем-то, конечно, день зря профукали, если бы с местным участковым связались, можно было бы и не ездить. Но у них там, видишь, связь нарушилась. Какой-то идиот на комбайне за самогоном поехал, провод оборвал. А через район действовать не решились. Мало ли что? Самим-то надежнее. Машину в лесочке замаскировали неподалеку. Сами пешочком – вроде как гуляем по природе, блин… Хорошо еще хату не обложили, решил я все же к участковому для начала, диспозицию так сказать уточнить, ну и все такое. А он эту компанию отлично знал, оказывается. Но в селе они не шалили, а один из них свой, местный – вот его-то мы фамилию теперь и знаем.

– Ну, ладно, чего Бога гневить. Все живы, здоровы. В такую жару, да на природу… Искупались хоть?

– Да так, окунулись. Там у них прудик, да больно грязный.

– Ну хоть самогону-то местного отведали?

– Да этот, участковый, угощал, – скривился Безродных, – да в такую жару… Ну, грамм по сто приняли, а больше как-то, знаешь…

Помолчали. Из открытого окошка тянуло несвежим духом позднего городского лета и доносился надоедливый звук гоняемого автомобильного движка.

– Как тебе эта, новенькая? – спросил Безродных.

– Это практикантка, что ли? – уточнил Хватов. – Наташа, по-моему?..

– Ну…

– Да вроде ничего. На вид. Как на ощупь еще не пробовал.

– Ты, Аркадий, с ней, знаешь, поаккуратней. – почему-то оглянувшись, будто опасаясь увидеть за спиной соглядатая, и понизив голос сказал Безродных. – В смысле насчет на ощупь.

– А что, у нее там заминировано? – удивился Хватов.

– Почти что. Суслик ее сюда пристроил. Он у них, ты знаешь, курс ведет, так вот, говорят, он на нее глаз положил и всячески фалует.

– Кто говорит-то?

– Девки в канцелярии.

– Ну, эти-то знают, – согласился Хватов.

– И Верка намекала.

– Яс-с-но! – вздохнул потянувшись всем телом, закинув руки за голову Хватов. – Спасибо за предупреждение, – улыбнулся он. – Кто предупрежден, тот вооружен. Буду ходить по другой улице.

Они взглянули друг на друга и неожиданно расхохотались, почувствовав как спало напряжение. Разговор этот был неприятен обоим, но он, слава богу, закончился и закончился вполне благополучно.

– Ладно, – сказал, вставая с кресла Безродных. – Конец рабочего дня. Много у тебя еще на сегодня?

– Да нет, отчет вот… Сейчас соберусь с духом.

– По этим, с рынка?

– Ну да. Кончать надо.

– Ладно, – повторил Безродных, – творческих успехов. Кто у нас сегодня дежурит, не Петруха?

– Петруха.

– Пойду, навещу боевого товарища.

– Вот-вот, правильно, поддержи человека в трудную минуту.

Безродных вышел. Хватов послушал удаляющийся звук его шагов в пустом коридоре, встал, подошел к окну. Если не отвлекаться – работы где-то на час. И домой. Хороший дом, – вспомнилось ему, – хорошая жена, что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?

– Вот именно. – согласился Хватов, садясь за стол. – Какого черта мне еще нужно?

3

В тот самый миг, когда капитан Хватов, хмуря брови на посуровевшем челе, садился за окончание своего отчета, в тот самый миг, когда улыбающийся Славик вводил Вику в гостеприимно распахнутые двери кафе "Ассоль", в этот самый миг в дверь квартиры, где временно обитал Вадим Шмидт постучали.

Вошедший был значительно моложе сорокалетнего Вадима, но выглядел лет на сорок пять, если не больше. Звали его Макс, фамилии его Вадим не знал. Сомнительно было, помнил ли ее сам ее обладатель. Но фамилия Макса Вадиму была не нужна, как не нужна она была никому, включая самого Макса, как не нужен был никому и он сам, его небритая, в ранних морщинах физиономия, немытые свалявшиеся патлы, свисающие до плеч, весь он – унылый, длинный, костлявый, взирающий из-под набрякших век на этот поганый мир взглядом протухшей рыбы.

– Заходи, садись вон на диван. Пить хочешь?

Холодное, из холодильника, пиво как вода в песок жаркой пустыни уходило в Максову утробу. Он пил жадно, торопясь, захлебываясь, руки у него заметно дрожали и часть живительной влаги стекала по щетинистому подбородку, смачивая перекатывавшийся под кожей кадык. Левая ладонь его была замотана грязной марлей.

– Что с рукой? – поинтересовался Вадим когда гость, наконец, отпал от бутылки, оставив там гораздо меньше половины.

– А-а, ерунда! Обжегся вчера. Химку с ребятами вчера варили, ну вот и… Да мне, знаешь, это фуфло!.. Что я, пацан, что ли? Мне бы ширнуться по-настоящему. Гера, падла, в долг не дает, га-а-ндон!..

Макс в возбуждении вскочил с дивана. Его шатнуло, но он не обратил на это внимания, тряхнул головой и яростно стал скрести всей пятерней затылок. Ему было худо.

Вадим спокойно смотрел на своего визитера. Все это он уже видел, и не раз. Он знал, что будет дальше и теперь заранее прикидывал, как ему поступить.

Вадим был из давно обрусевших поволжских немцев, людей спокойных, рассудительных, порядочных и работящих. Когда-то их семью выселили в Казахстан, но они давно уже покинули негостеприимные степи и перебрались сюда, в Добрынинск. Теперь от всей их семьи остался только он. Ну где-то были, конечно, какие-то дальние родственники, но Вадим не знал их, а значит их как бы и не было. На всей этой земле он был совершенно один. И сейчас он был один. Макс был не в счет. Решать он все равно будет сам, и полагаться, как всегда, будет только на себя.

– Может, займешь на дозу? Я ж отдам, ты знаешь.

– Знаю, что не отдашь.

Диалог этот был совершенно не обязателен. Макс прекрасно знал, что Вадим денег не даст, немчура сучья. Последний раз ему удалось выпросить некую, сейчас уже забытую сумму где-то с полгода назад, и, конечно, он ее не отдал, как не отдавал никому и никогда. Но не попросить тоже было нельзя, это был как бы уже ритуал, да и потом вечно живая надежда все же теплилась: а вдруг все-таки даст?!

Сам Вадим наркотики не употреблял. Мало того, он не пил ничего крепче пива, а попав на зону даже бросил курить. С куревом там была вечная напряженка и чтобы не уподобляться многим, унижающимся ради чужого бычка, Вадим просто отказался от этой заразы и с тех пор уже больше не начинал. Никаких дружеских чувств к Максу и ему подобным Вадим не испытывал и не был ему ничем обязан. Он просто терпеливо и спокойно сносил его, как неизбежное зло, вернее как неотъемлемую часть того мира, к которому он, Вадим, теперь принадлежал. Да, теперь это был его мир, поскольку другой мир, в котором он жил с детства, в котором жили его родители, друзья, все кого он когда-то любил и уважал, тот мир отверг его, выплюнул, исторг из себя, не оставив надежды на возвращение.

– Значит, не дашь? – продолжал нудить Макс, неприкаянно болтаясь по комнате. – Агафон, сука, мне еще с прошлого месяца должен. Дождется, гад, я на него Митюху с кодланом натравлю. Денег нет, говорит. Тачку себе новую купил, денег у него нет! Крыса! Мои же бабки зажал, скрысятничал, падла, денег нет!.. У тебя тоже, что ли нет?

– Почему нет? Есть немного. Шамать не хочешь?

– Да пошел ты!.. Какой там, шамать!

Макс безнадежно махнул рукой, – Ну что ж, хозяин-барин. Захочешь когда пожрать, приходи. Накормлю. А на дурь не дам.

– Гнида ты немецкая. Гестапо сраное. Гитлер капут!! – вдруг заорал, разворачиваясь и замахиваясь мосластым кулаком Макс.

Вадим, чуть отстранившись и подставив локоть, отвел удар и, в свою очередь, тыльной стороной ладони несильно ткнул гостя в подбородок. Тот плюхнулся на диван, тут же сгорбился и замер, спрятав лицо в ладонях.

Вадим сел на стул напротив, глядя как Макс, тихо скуля, раскачивается из стороны в сторону. Такие типы безопасны, если только не поворачиваться к ним спиной. У того же Макса где-то в кармане прячется выкидной ножик и в момент приступа ярости он вполне может им воспользоваться. Пырнет от души. Потом, конечно, будет каяться, соплями изойдет, но сначала зарежет. Так что лучше всего держать его в поле зрения. Особенно, когда он на взводе, вот как сейчас.

Тихо текли минуты. В растворенную настежь балконную дверь доносилась какофония звуков большого города. Макс поднял голову и Вадим увидел на его лице некое подобие улыбки.

– Ладно, – сказал Макс. – тогда сегодня в курятник?

Вадим прекрасно понимал, что, собственно говоря, он за этим и пришел. Все остальное было неизбежной прелюдией. Просто у Макса свои понятия о правилах хорошего тона и он считает, что западло сразу обращаться с такого рода просьбой. Вначале надо доказать и себе и, главное, собеседнику, что все альтернативные варианты исчерпаны и, что ж поделаешь, ничего другого не остается…