скачать книгу бесплатно
Крепостная герцогиня (главы 28—63). Квазиисторическая юмористическая эпопея
Семён Юрьевич Ешурин
После смерти старшего брата Уолтер автоматически становится маркизом. Он попадает в семью спасённого им купца и называет себя Роджером Смитом. Пациент Роджер влюбляется в юную сиделку – крепостную девку Малашку. Через 4 года Малашка вступает в брачный возраст, но на пути влюблённых вроде бы непреодолимое препятствие – Роджера любит хозяйка Малашки Наташа.
Крепостная герцогиня (главы 28—63)
Квазиисторическая юмористическая эпопея
Семён Юрьевич Ешурин
© Семён Юрьевич Ешурин, 2017
ISBN 978-5-4485-7637-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
28. Знакомство будущих супругов
…Уолтер Гриффит, долгое время опосля ранения тяжелейшего в коме пребывавший, вышел, наконец, из оной и очи свои отверз. И такое узрел, что чуть было вновь в кому ни впал! Рядом с ложем его дремала на табуретке девица младая облика жутчайшего. Маленькая, худенькая, растрёпанная, чумазая, одетая чуть ли ни в рубище. Поднапряг Уолтер воображение своё и представил ея опосля бани и парикмахерской, в нормальный наряд облачённую. Получилось, что вроде бы и не уродина, но и не красавица уж точно, то бишь вообще никакая. Коли была бы отроковица сия современницей автора и пропела бы песнь кавээновскую
(«Снова в нашем зале,
в нашем зале нет пустого места!»),
то вполне можно было бы задать ей вопрос напрашивающийся (почему-то лишь автору эпопеи сей!): «А ты?!». Естественно, вопрос сей юмористический до произнесения первой фразы лишь ко внешним данным ея относился бы, то бишь к отсутствию оных!
Наконец, почуяла отроковица взгляд мужеский, продрала очи и заморгала оными. Уолтер Гриффит, до того мысливший по аглицки, вопросил на языке том же:
– Ху а ю?
Смутилась собеседница:
– Неужли, барин, более гордиться нечем?!
Опешил слегка граф, засим расхохотался и помыслил: «Страшилище, но с первой фразы очаровала!»
И ответствовал он «юмористке поневоле»:
– Не хотел смущать тебя, дитя невинное! Глаголил я на языке аглицком, на коем слово «ху» – не ху… лиганское вовсе, а безобидное «кто»! Вся же фраза моя означает: «Кто ты?»
– Малашка.
– Люблю малашку! – воскликнул пациент, за время комы изголодавшийся.
– Приятно зело, но не должен свободный крепостную любить!
– Вообще-то глаголил я про кашку-малашку…
– Ничего особенного. Кашка как кашка! … Ой! Нечто не то брякнула!
Строго глаголя, не мог получиться каламбур сей, ибо в те времена слово «как» произносилось аки «аки». Но коли истина мешает каламбуру, то тем хуже (в виде исключения) для истины!
Рассмеялся Уолтер:
– Отличный каламбур, хоть и не шибко аппетитный!
– Не ведаю я, кто сей отличный Калам и почему он столь уж бур?
Не сумел эрудированный граф аглицкий ответить на вопрос девки неграмотной, ибо в те годы далёкие не существовало ответа. Автор бы тоже не сумел, но помог испытанный друг ГУГЛ! В итоге возник самый каламбуристый каламбур (каламбурее не бывает!), гласящий (аки и замыслила Малашка!): «Калам бур»! Нынешняя же расшифровка гласит: «Бывший президент Индии Абдул Калам настокмо обурел, что во своей книге „Индия-2020“ предлагает программу превращения страны своей в технологическую сверхдержаву.»
Кстати, отступление небольшое насчёт друга испытанного электронного. Коли вопросить оного: «Свет мой, ГУГЛик, расскажи и всю правду доложи: я ль на свете всех умнее, не несу ли ахинею?», то порой изречёт он по-дружески правду суровую: сия умность твоя хоть и умность, но не твоя, ибо изречена была там-то и там-то тем-то! Порой завидует автор крепостной угнетённой и периодически избиваемой Малашке, ибо что бы ни молвила она, никто не ставил под сомнение авторство ея! Но у медали сей фигуральной оборотная сторона имеется. К сожалению превеликому, недостаток информации, циркулирующий в обществе в те годы далёкие, помешал Малашке изречь много интересного. В частности, убеждён автор, что токмо несоздание песни матросской с названием фруктовым (ибо писана для тех ещё «фруктов»! ) и нерождение Клары Степановны помешало Малашке воскликнуть от имени одного из матросов: «Эх, я б Лучко …!»).
По той же причине (ненападения Наполеона во времена Малашки и царя Петра) не смогла дева сия остроязыкая поизгаляться над словом, чуть ранее приведённым: «Ахинея суть реакция наполеоновского маршала Мишеля Нея на пожар Москвы!» … Но вернёмся к Роджеру и его новой знакомой.
Чрез некоторое время изрёк пациент, смущаясь:
– Понимаешь ли, Малашка…
– Естественно, понимаю, что желание Ваше естественно. Никогда не критикую других за то, что мне свойственно. (Поражён был граф, что простая девка расейская ведает «золотое правило», коее путеводной нитью сквозь всю жизнь его прошло!) А
ничто туалетное мне не чуждо!
29. Полуторный закон
Принесла дева юная ведро и поддерживала графа анонимного, дабы тот с оного не навернулся! Наконец, встал больной, Малашкой поддерживаемый, намереваясь в постель вернуться. Но тут взгляд его в окно устремился. И узрел граф амазонку прекрасную, на не менее прекрасном коне воронОм арабском гарцующую. Отверз он уста свои, но ни единой мысли не высказал!
Усмехнулась Малашка:
– Видать, попал барин под чары сестры моей Глафиры прекрасной.
– Ошибаешься, любезная! – ответствовал больной, в постель возвращаясь. – Не может фея сия сестрой твоей являться, ибо явно из общества светского.
Глянула служанка юная в окно и молвила:
– Не привыкла я ошибаться, ибо глаголю токмо то, в чём уверена! Глашка и суть! Мужики токмо на нея так пялятся!
«Ревнует уродка ко красавице!» – помыслил Уолтер и молвил:
– Похоже, недолюбливаешь ты ея!
– Не без сего! Однако вовсе не по причине наличия красоты у нея и отсутствия оной у меня, о чём глаголил батюшка мой: «Глаша и Малаша достойны кисти великих живописцев нидерландских. Первая – Рембрандта ван Рейна, вторая – Иеронима Босха!»
– Да ты, прямо, мысли читаешь… аки ведьма!
– Похожа я на даму сию сказочную (но не во смысле красы!). Однако лишь внешне, ибо ведает ведьма много, я же лишь те крохи, что от родителя моего перепали. Правда, песнь сей эрудитки лесной прямо про меня писана, особливо учитывая наряд мой непризентабельный!
– И что за песнь?
– Да так… расейская народная.
– Спой, детка, не стыдись!
– Не могу… без слёз…
– Ну, так спой со слезами.
Откашлялась девица неказистая и запела мелодично гласом нежным:
– Я веду себя со всеми строго,
И никто не женится на мне.
Выхожу одна я на дорогу
В старомодном ветхом шушуне…
Засим, аки и было обещано, заплакала певица юная. Понял слушатель взволнованный, что сие существо вовсе не бесполо и бездушно, аки ранее казалось, а имеет трепетную душу и мечтает о простом бабьем счастье!
(Аки опосля выяснилось, песнь сия расейская вовсе не народная, ибо суть ария Бабы Яги из оперы Римского-Сардинского «Доска», главный герой коей купец новгородский прозван так был за то, что натянул на доску струны и получил гусли звончатые. А дуэт главного героя и русалки привёл к созданию выражения популярного: «Доска и два соскА!»
Кстати, автор, любящий о себе трепаться, читателей раздражая, обожает в сей опере арию иудейского гостя: «Не счесть алмазов биржи Рамат-Гана!», ибо во трёх километрах от биржи сей проживал!)
Наконец, успокоилась Малашка и вернулась к теме прерванной:
– А к сестре своей отношусь я согласно закону полуторному.
– Много законов я ведаю – и природных, и юридических. Но подобный закон неведом мне!
– Первый случай в жизни моей недолгой, когда хоть кто-либо в некомпетентности своей признался! Но в нашем случае оная простительна, ибо закон сей батюшка мой создал. И гласит он следующее: «Тех, кто тебя любит, люби в полтора раза более. Тех же, кто ненавидит, ненавидь в полтора раза менее!»
(Впоследствии в двадцатом веке был создан иной полуторный закон. Сей «закон трёх вторых» относился к электронным лампам. К существующим же во времена описываемые керосиновым лампам он (увы!) неприменим.)
– Ты, Малашка, про недолгую жизнь глаголила. Вообще-то у дам возраст не спрашивают. И ты можешь не отвечать…
– Но могу и ответить, ибо не столь уж древний возраст мой, дабы сокрывать оный. Вот уж скоро три часа, аки стукнуло мне тринадцать лет. Учитывая, что ныне столь же тринадцатое августа, а число сие безобидное несчастливым почитается, то выходит, притягиваю я неприятности, … но лишь на главу свою!
30. Любезная барыня Наталья Васильевна
Вскоре подтвердилось пророчество грустное малашкино. Пошла дева сия ведро опосля пациента выносить. Засим некий шум раздался. И ворвалась в комнату девица разъярённая лика стандартного расейского народного с формами развитыми и содержанием (аки тут же выяснилось) убогим. Держала она за власы несчастную Малашку, под оком коей синяк начал наливаться.
– Что за дела?! – возмутился аки бы Роджер Смит. – Негоже обижать Малашку, ибо обидела ея природа, не наделив красою, аки тебя, незнакомка прекрасная.
– А?! – токмо и молвила гостья незваная.
Пояснила служанка истязательнице своей:
– Хвалит он наружность Вашу, любезная барыня Наталья Васильевна!
– А-а …! – молвила «любезная» (особливо судя по синяку малашкиному!) барыня.
– Не в обиде я, – пояснила побитая Роджеру, – ибо виновата зело. Велено было мне, аки токмо Вы, барин, очухаетесь, сообщить немедля о событии сем радостном. Я же самовольно парила мозг Ваш болтовнёй своей пустой (особливо по сравнению с речами разумными барыни Натальи Васильевны!), дожидаясь опорожнения кишечника Вашего, дабы мысли о низменном не отвлекали Вас от последующего лицезрения прелестей барыни вышеупомянутой.
– Опять умничаешь?! – воскликнула крепостница юная и замахнулась на крепостную свою.
– Стоп! – воскликнул Роджер, и замерла длань хулиганки юной в воздухе. – Обращалась Малашка не к Вам, уважаемая барыня Наталья Васильевна,…
– Называйте меня просто «Наташа»!
– Хорошо, Наташа! Обращалась Малашка ко мнЕ, а мне речи ея, непонятные для людей нормальных, понятны, ибо обучался я в Англии у великого учёного сэра Айзека Ньютона, а все ученики его слегка ненормальные, аки Малашка малохольная.
Задумалась, было, собеседница бестолковая над смыслом сказанного, но пришла ей на помощь служанка:
– Мистер Смит глаголит, что он, аки я, слегка… того!
– Он-то лишь слегка, а ты, дура, на всю главу свою бестолковую! … Пошла вон отсюда!
– Слушаюсь, барыня «просто Наташа»!
– Чего??!
– Глаголили Вы, барыня: «Называйте меня «просто Наташа»! Из чего заключила я (видать, ошибочно!), что указание сие и на меня распространяется. Прошу простить меня покорно, … то бишь прошу покорно простить меня, достопочтенная барыня Наталья Васильевна!
Переглянулись служанка с пациентом и чуть заметно улыбнулись друг другу. Понял Роджер, что Малашка побитая, смирением прикрываясь, издевается над хозяйкой своей спесивой!
Удалилась служанка, и обрушился на несчастного больного водопад речи бессвязной и бессмысленной. Но выловил он из потока сего бурлящего крупицы информации полезной. Оказалось, что купец, от бандитов спасённый и впрямь Василий (в чём Роджер особо и не сомневался, ибо знал про «барыню Наталью Васильевну»), но не Петров. Василий Никитич Самохвалов был одним из первых купцов града своего, коий и не Орлом вовсе оказался, а Курском. Понял Роджер, что потому назвался купец чужой фамилией, что известного в торговом мире Самосвалова, … то бишь Самохвалова ограбили бы наверняка, а у безвестного Петрова, к тому же аки бы не купца, а простого помещика был шанс реальный проскользнуть невредимым опосля заключения выгодной сделки торговой. Вот токмо сглупил он с переводом бумаг своих.
В начале трепотни Наташиной явилась Малашка с одноимённой кашкой и прочими яствами, вопросила у барыни разрешения и оставила всё сие больному голодному. Посему в конце трепотни барской возвышенной потянуло больного вновь на низменное (но вовсе не на совращение малолетки сей созревшей!). Кликнула барыня, скривившаяся брезгливо, служанку свою и удалилась на отдых заслуженный, ибо никогда ранее столь долго не трепалась без перерыва.
Опосля выноса ведра достала Малашка вязание своё и замелькали спицы во дланях ея. И в дальнейшем заполняла она ими паузы в беседах занимательных.
Во время одной из пауз таковых попытался представить Роджер в постели барыню младую созревшую (хоть и была та лишь на год старше служанки своей невзрачной). Провалилась затея сия – не возбудили графа прелести сей дуры аж соком брызжущей. Засим ради смеха представил на месте ея пододеяльном худосочную Малашку смышлёную. И неожиданно для себя самогО возбудился преизрядно, аж облизнулся от вожделения.
Виновница облизывания сего наблюдательность проявила и, мысля, что причиной облизывания жажда является, стакан воды принесла.
(Кстати, в комедии Эжена Скриба с тем же названием «Стакан воды» глаголится хоть и про другой стакан, но про то же время, и героиней шедевра сего является крёстная Уолтера Гриффита аглицкая королева Анна.)
Вскоре задумался Роджер и вопросил сиделку свою:
– Откуда прознала хозяйка твоя распоясавшаяся про беседу нашу? Ведь мог я алкать ведро сразу опосля очухиванья моего.
– Вопросила она меня, трепалась ли я о чём-либо с барином, в себя пришедшим. Пересказала я беседу нашу, мистер Смит, занимательную. Поняла барыня Наталья Васильевна из сказанного токмо ущербность свою моральную, выражающуюся в непонимании сказанного. И аки ожидать следовало, взъярилась не на шутку и продемонстрировала наглядно превосходство своё физическое над превосходством моим моральным.
– Но коли ожидать следовало причинение ущерба физического, почему не молвила ты что-нибудь не раздражающее психопатку сию?
– Хоть и глаголят мне со всех сторон о ничтожестве моём, но не задевают меня речи сии, ибо не уважаю глаголящих. Но коли совру, то перестану уважать себя, а сие недопустимо, ибо мнение своё (не сочтите, что хвалю сама себя подобно Самохваловым!) уважаю!
– А коли была бы угроза животу твоему, ты тоже глаголила бы правду?
– Увы! Любой принцип имеет границы применения своего. Посему солгала бы я не токмо при угрозе животу своему, но даже при серьёзной угрозе здоровью. Синяки же от барыни Натальи Васильевны дело привычное для нас обеих!
– А не кажется ли тебе, Малашка, что твой приоритет собственного мнения надо мнением общественным суть эгоизм?
– Не кажется, ибо так оно и суть! Но токмо не считаю я эгоизм предосудительным! Уж коли выбирать, кто лучше: аль эгоисты, аль труисты, то я бы первых выбрала, ибо эгоисты пьют в одиночку умеренно, а труисты – на троих без меры!
