Клятвы и бездействия

Рот его превращается в тонкую линию.

– О нет, Ленни. Опять?

Ущипнув себя за ногу, тянусь и беру еще одну конфетку.

– Дело. В сокрытии. Тела.

Кэш вздыхает и откидывается в кресле, будто придавленный собственными принципами. Во время учебы на бакалавра он узнал об адвокатах, которым еще в семидесятые клиент признался в убийстве двух женщин и захоронении тел. Адвокаты нашли тела, но факт не раскрыли, объяснив адвокатской тайной.

Кэш следует этому принципу, и это единственная причина, по которой я не обращаюсь к кому-то другому за юридической консультацией.

Немалую роль играет еще и то, что папочка насторожится, если я буду платить юридической фирме или снимать большие суммы наличными. Я же не хочу сейчас привлекать его внимание.

Брат мрачнеет, слушая мой рассказ о произошедшем вечером в доме и позже в баре Джонаса, в конце лицо его становится совсем угрюмым. Мне несколько не по себе из-за того, что делюсь с ним самым сокровенным и неприятным, но мне уже невыносимо хранить все в себе.

Я заканчиваю, и Кэш, присвистнув, кладет очки на стол.

– Бог мой, Лен, мне в голову не приходило, что ты реально имеешь отношение к сокрытию тела. Во что ты вляпалась?

К горлу подступает тошнота, потому что я и сама не знаю, во что.

Вернувшись из Вермонта, я мечтала о переменах. Главным было вычеркнуть из жизни Престона и все то зло, что он с собой несет, но на столь быстро развивающиеся события я не рассчитывала.

Подавшись вперед, Кэш достает из-под ноутбука желтый линованный блокнот юриста и провожает взглядом очередную конфетку, исчезнувшую у меня во рту. Я медленно ее пережевываю, брат снимает колпачок с ручки и ждет.

– Итак, каковы наши действия? Тебе нужен договор, верно?

Я сглатываю и хмурюсь.

– Ты мне поможешь?

– Если я этого не сделаю, тебя могут и убить. – Он несколько секунд молчит и постукивает ручкой по столу. – Ты ведь не этого добиваешься, верно?

Стоит представить, как я отреагировала бы на его слова несколько месяцев назад, и внутренности будто обжигает кислотой.

Я была в отчаянии, на самом дне ямы, из которой все же смогла выбраться. Многие часы ждала подходящего момента, искала возможность сепарировать себя от той девушки, которой была в прошлом, как и той, которой пришлось стать, чтобы выжить.

Порой лучший реванш – простое движение вперед. Иметь возможность радоваться жизни, чтобы мужчины, разрушившие ее когда-то, не вмешивались и не пытались что-либо сказать.

Я назвала бы лжецом любого, кто сказал бы мне год назад, что Джонас Вульф будет играть важную роль в моей личной жизни. Но вышло именно так.

Почти.

Я качаю головой, а Кэш тем временем начинает что-то записывать. Все записи по делу он ведет от руки и хранит в сейфе с биометрическим замком. Раньше я не понимала, теперь же благодарна, что юрист, занимающийся охраной окружающей среды, соблюдает такие меры предосторожности.

Папочка не раз доказывал, что он пойдет на крайние меры ради получения того, что хочет, у меня нет сомнений, что он взломал бы все что угодно, справился бы с новейшими технологиями, если бы узнал, какой план зреет у него под носом.

– Скажи, как думаешь, мы можем заставить Джонаса согласиться подписать и выполнить его часть договора?

Откашливаюсь и принимаюсь крутить лежащий на коленях фантик.

– Хм, в этом-то все дело. Он пока не согласен полностью.

Кэш сжимает переносицу, затем поворачивается к экрану компьютера и начинает печатать.

Через десять минут он отправляет меня с нотариально заверенным документом и заданием – получить подпись Джонаса Вульфа.

Выполнить это будет сложнее еще и потому, что вчера он запретил мне показываться в его пабе. Я сажусь на паром и возвращаюсь на Аплану, беру такси и еду домой, разглядывая в окно становящиеся все более очевидными признаки надвигающегося лета.

Вереницы невысоких дубов и кедров тянутся вдоль тротуаров Центрального Сквера – главной части севера острова. Витрины, украшенные яркими цветами, преобладающий стиль рустик даже в вывесках, правительственные здания и рестораны – в целом эта половина и южная, где находится «Пылающая колесница», отличаются, как день и ночь.

Бар Джонаса занимает участок на самой границе, будто пример борьбы за территорию между северной и южной сторонами. Однако место это популярно и работает, его посещают люди с обеих сторон, впрочем, причина, скорее, в том, что это единственный на наших землях ночной клуб.

Мы проезжаем заведение по дороге, и то лишь потому, что я прошу водителя выбрать более живописный маршрут. Окна закрыты щитами, и здание выглядит заброшенным, хотя я уверена, внутри кто-то есть.

Если все, что говорят, правда, возможно, там сейчас сам Джонас, сдирает с кого-то кожу по заказу одной из подпольных группировок, на которые работает. Это либо мафия, либо банда террористов – никто ничего не знает точно, но люди часто сплетничают об этом.

Внезапно мне начинает казаться, что мое предложение будет огромной ошибкой.

Пока, конечно, рано об этом думать, ведь он еще не дал согласие.

И почему, собственно, он должен это сделать? Единственное, что я могу предложить Джонасу в случае, если он согласится делать вид, что мы встречаемся, – публичность, а это, возможно, последнее, что нужно человеку с таким образом жизни.

Но я уже решила, что передам информацию всем медиа, названия которых смогу вспомнить, так что этого Джонасу не избежать.

Дома я сразу поднимаюсь к себе и запираюсь. Мама и папа в деловой поездке, так что, если не считать прислугу и охрану, в доме я одна.

Вытаскиваю мольберт на балкон, беру небольшой холст и приступаю к эскизу. Погрузиться в творчество полностью не удается, в голове крутятся мысли о Джонасе и его фиалковых глазах.

Я вспоминаю его пальцы, сжимающие бутылку виски, капли, выплеснутые из нее и попавшие на мою кожу.

Мне не следовало покупаться на это, учитывая положение в целом, видимо, все из-за выпитого алкоголя.

Или я все же была под кайфом.

Кончик грифеля карандаша ломается, я же продолжаю погружаться в воспоминания, и сложившаяся вчера ситуация повергает меня в ужас. Следом всплывают события месячной давности, лишая возможности сосредоточиться на чем-то ином, кроме грохота сердца, бьющегося уже в горле.

Болезненные ощущения разносятся по всему черепу, кажется, будто в кость загоняют винт. В легких зарождаются рыдания, но не могут вырваться наружу, застряли, будто в лимбо, между моим отчаянием и механизмом защиты.

Упираюсь в стекло французской двери, поджав пальцы ног, и пытаюсь отвлечься от растущего внутри желания. Оно увеличивается в размерах, надвигается, как волна на берег, грозя уничтожить все на своем пути, достигает пика, заполняя мою голову, и я сдаюсь.

С трудом поднимая ноги, иду в кухню, ведомая мыслями о еде. Черт возьми, я ведь даже не голодна, но через несколько мгновений уже сижу в кладовке, вжавшись в угол, и запихиваю в рот пирожные Зебра от «Литл Дебби», пока не начинаю задыхаться от искусственного ароматизатора.

Горло едва пропускает куски, живот начинает болеть в знак протеста, но, черт возьми, после такого потакания своим желаниям сковывающий изнутри страх должен ослабнуть.

Глава 9

Джонас

– Думаю, тебе надо это сделать.

Смахиваю пот со лба и смотрю через плечо на Алистера, развалившегося на замшевом двухместном диванчике. Он отцепил подтяжки, концы их лежат на его животе, две верхние пуговицы нательной майки винного цвета расстегнуты, отчего можно разглядеть шнур на шее, похожий на браслет, который ношу я.

Мы получили их в подарок от отца прямо перед смертью.

Эти две вещи и паб – все то материальное, что нам осталось.

Забрасываю порцию жира и мяса в старую мясорубку, слежу, чтобы ситечко не забилось, а воронка оставалась в ровном положении.

– Ты считаешь, мне стоит встречаться с дочерью нашего врага?

Алистер усмехается, поднимает и наклоняет в мою сторону коричневую бутылку с пивом.

– Смертельного врага нашего отца. Не думаю, что с ним могла соперничать даже твоя мама.

– Да, но мамы нет здесь, чтобы выступить против.

Проталкиваю в мясорубку последнюю порцию мяса, и теперь передо мной лишь куча костей – все, что осталось от бывшего агента ЦРУ, которым попросил меня заняться брат. Он не посвятил меня в мотивы, не дал задания узнать что-либо, прежде чем перерезать артерию, но мне нет до этого дела.

У меня и так немало проблем, с той маленькой куколкой, которой я велел убираться и никогда не показываться в моем пабе. Похоже, она уверена, что я не догадываюсь, что именно она слила прессе подробности нашего, так сказать, рандеву, но совпадений слишком много.

И вот теперь у моего паба постоянно толкутся люди.

Настойчивость Ленни с этой глупой идеей порождает подозрения и, как следствие, дает эффект, обратный ожидаемому.

В тот вечер, возможно, стоило позволить себе поддаться искушению принять ее предложение. Сделать договор еще более приятным, включив пункт с обязательным сексом.

Я готов был трахнуть ее прямо там, на столе. Не останавливался бы до тех пор, когда не появилось ощущение, что все происходит по-настоящему, накачал бы ее спермой только для того, чтобы досадить ее любимому папочке.

Господи. Я продолжаю скрести кости, хотя фантазии рисуют перед глазами картину ее разведенных бедер прямо у меня перед глазами и вагины, забрызганной моим семенем, от этого по телу пробегает волна возбуждения.

Представляю выражение ее отца, когда он узнает, что я был с его малышкой. Осквернил ее тело и душу, пометил, как свою собственность.

Плескавшееся в глазах безумие – не без воздействия алкоголя – давало понять, что она согласна.

Сейчас же у меня появилось острое желание в стиле бандитских разборок – привязать ее к бетонному блоку и отправить к чертям на дно Атлантики.

Это наименее суровое наказание за то, как она впечатляюще появилась в моей жизни и серьезно ее подпортила.

– Я хочу сказать, что лучший способ отомстить Тому – начать встречаться с его дочерью.

Алистер потягивается, закинув руки на спинку дивана. В уголках голубых глаз появляются морщинки, и он продолжает наблюдать, как я отчищаю кости, чтобы легче было утилизировать их в чане с известняком, стоящем для этих целей на заднем дворе.

Сжимаю крепче щетку и прерываюсь.

– С чего ты взял, что я хочу отомстить ему?

– Я буду очень удивлен, если это не так. – Он пожимает плечами и закидывает ногу на ногу, пристроив лодыжку на колено. – Ладно, не будем говорить о мести, просто сделай это для меня.

– Для тебя.

– Поддержка Примроуза будет очень кстати, когда я решу войти в Сенат.

– И ты считаешь, что никто не обратит внимания на то, что твой брат наемный убийца и занимается этим большую часть жизни?

– Я, например, не обращаю на это внимания.

– Но ты мне платишь. – Отложив щетку, я поднимаюсь и вытираю ладони о джинсовую ткань. Чувствую, как раздражение растекается по одеревеневшим конечностям. – Я ведь совсем не знаю эту девчонку. Вдруг она просто пешка в большой игре, а ты подталкиваешь меня к участию в ее афере.

Алистер закрывает глаза и на несколько секунд кладет руку на большие часы, словно проверяя их наличие. Затем встает, берет с подлокотника замшевый пиджак и направляется в кухню, где выбрасывает бутылку в мусорное ведро.

Потом, положив ладони на барную стойку, поворачивается и устремляет взгляд на меня.

– Нам обоим известно, как я получил должность мэра, и в дальнейшем, мне понадобится активная политическая поддержка. Возможно, если общественность увидит, что Примроузы и Вульфы готовы идти дальше вместе, они поддержат мое выдвижение на пост, избавив от необходимости прибегать к… радикальным мерам, чтобы удержаться на той ступени, которую займу.

Я молчу, поскольку в глубине души знаю, что это ложь. Мы оба знаем. Стоит только ощутить вкус власти, вкус крови, пролитой ради нее, человек идет вперед, не оглядываясь.

Наш отец не стал так поступать, и это стоило ему жизни.

Исчез безвозвратно мир, в котором Алистер мог бы жить, не проливая кровь. Пусть даже не сам, но наняв кого-то для исполнения.

Касаюсь подвески на браслете и обдумываю его аргументы.

– А что, если я решу попросту убить Тома Примроуза и закрыть вопрос навсегда?

– Уверен, ты сможешь уничтожить его так, чтобы никому в голову не пришло, что мы причастны. – Он пожимает плечами и продолжает: – Сначала надо получить поддержку народа, а потом делай что хочешь.

* * *

Ленни появляется в моем пабе, и на этот раз я готов использовать все преимущества ее присутствия. Прошлым вечером события разворачивались так быстро, что я не успел понять и прочувствовать, что для меня значит ее нахождение здесь.

Мне до конца не понятно, как она решается прийти еще раз туда, где ее точно накачали Руфи.

Отслеживаю по монитору, сидя в кабинете, как охранник при входе ставит штамп на внутреннюю поверхность ее руки и прихожу к выводу, что у нее вообще нет телохранителя.

Завожу в поисковик ее имя и вижу в основном снимки с отцом на очередном мероприятии или спешащими туда или оттуда. Его рука всегда лежит на ее плече, словно он боится потерять ее, на лице непременная широкая улыбка, другая рука поднята в приветственном жесте.

Предназначающемся этим чертовым папарацци.

Листаю фотографии, и раздражение при виде сияющего лица Тома все сильнее сдавливает грудь. Оно ослабевает лишь тогда, когда дохожу до фото, где она на красных дорожках и в уютном ресторане с каким-то прилизанным придурком.

На смену приходит нечто, похожее на ярость, оно пронзает тело, разносится по венам обжигающим пламенем, и я листаю дальше, надеясь, что таких кадров будет мало. Но снова и снова вижу этих двоих: его рука лежит на ее бедре, ее шее, под грудью, а ведь этого, черт возьми, не должно быть, и вновь меня словно пронзает раскаленным добела железом.

Я не солгал, когда говорил этой красотке, что не нуждаюсь в отношениях. Для таких вещей в моей взрослой жизни нет и не было места, к тому же большинство людей кажутся мне невыносимо пресными, от одной мысли, что придется провести время в их обществе, хочется пустить себе пулю в лоб.

С Ленни Примроуз все должно было случиться так же, но отчего-то я не перестаю думать об этой девушке. Большая часть моих мыслей о ней, и это продолжается с той поры, как я увидел ее на балконе, заметил что-то необъяснимо странное в ее глазах и позволил любопытству взять верх.

Ленни проходит в зал и направляется в уборную, рядом возникает один из посетителей, и я вскакиваю из-за стола и спешу к двери. Злость вспыхивает внутри, меняет ритм биения сердца, стоит только увидеть этого пузатого недоумка, прижимающего ее к стене.

Когда я подхожу к ним, все мысли о том, что надо вести себя благоразумно и сдержанно, вылетают из головы. Мной движут глубинные, врожденные инстинкты – стремление дать отпор тому, кто покушается на принадлежащее мне.

Проклятие. Пытаюсь убедить себя, что подчиняюсь разуму, когда хватаю Ленни за руку и тяну к себе.

– Эй, чувак, – недовольно произносит толстый парень, хмурится, переводя взгляд на девушку, и добавляет: – Мы с ней не договорили.

– И не договорите. Найди себе другую для разговоров или хочешь, чтобы я душу из тебя вытряс?

Ленни смотрит, широко распахнув глаза, в них замечаю немой вопрос, только вот ответа у меня нет. Я не знаю, как объяснить внезапное желание продемонстрировать, что она пришла ко мне, ведь нам обоим известно, что план и договор – все это только игра.

Рука моя скользит по ее шее, большой палец ложится на подбородок, пальцы впиваются в мягкую щеку. Это похоже на безумие, но желание мое сейчас так велико, что его невозможно игнорировать.

Я наклоняюсь к ней и впиваюсь губами в ее губы. В следующее мгновение осознаю, что все внешнее тускнеет, будто перестает существовать. Мой язык проникает в ее рот, он открывается шире на едва уловимом выдохе, обещая наслаждение.

И в этот момент я все понимаю.

Понимаю, как я попал.

Глава 10

Ленни

– Так, Лен, прежде всего успокойся.

– Все в порядке.

– Итак, убийца-психопат прижал тебя к стене в своем пабе и удостоил таким поцелуем, на который ты и не рассчитывала. Все верно?

– И это не повод для беспокойства?

– Особенно если признать, что губы у него невероятно мягкие, а на вкус он как горько-сладкий леденец.

Джонас отпускает меня, как только парень с плохой стрижкой и торчащими волосами убегает, поджав хвост. Джонас крупными пальцами подхватывает прядь моих волос и начинает накручивать их, ощущение, что он хочет удержать меня рядом, хотя, кажется, сам мысленно где-то далеко.

Тело мое вибрирует, недовольное таким исходом.

– Первое, что тебе надо усвоить, – произносит – скорее даже выдыхает – Джонас мне прямо в ухо. Дыхание его поверхностное, словно поцелуй выкачал весь воздух из наших легких. – Я никогда не делюсь своим. Никогда.

Тебе понятно, Лен? Начало уже лучше, чем было с Престоном.

От его слов в сердце вспыхивает огонь, оно начинает биться сильнее, но при этом я не могу отказать себе в роскоши раззадорить зверя.

– Никогда? – Придаю лицу невинное выражение и хлопаю глазами. – Как жаль.

Он прищуривается, зрачки меняют цвет с фиалкового на грозовой темно-синий. Они гипнотизируют, я не могу отвести взгляд и задумываюсь, не совершила ли роковую ошибку, связавшись с этим мужчиной.

Похоже, я влипла с головой, и Джонас Вульф может получить от этого выгоду.

Одним пальцем он касается моей нижней губы, еще раз и еще, так музыкант настраивает любимый инструмент: терпеливо и методично. Словно только он знает нужную тональность.

– В нашем случае, снимая с тебя трусики, я готов выбирать, касаться тебя сначала членом или губами – этого достаточно. Поверь, красотка, больше ничего тебе не потребуется.

Мое дыхание сбивается, жар концентрируется внизу живота, опускается ниже, превращая все внутри в желе.

– Не думаю, что это хорошая идея, – парирую я. Кроме порхающих в груди бабочек я отмечаю еще и животный страх, впивающийся в нутро своими когтями.

– Нет? – Джонас сильнее сжимает пальцы на моей шее, и боль распространяется по всему позвоночнику. – А меня все устраивает. Глазом не успеешь моргнуть, как я притащу тебя в свой офис и трахну.

Некоторые воспоминания подобны вампирам, они вонзают клыки в податливую плоть и опустошают человека, меняют до неузнаваемости. несколько лет назад я, возможно, приняла бы игру Джонаса и выдержала. И его предложение тоже.

Теперь же у меня нет на это сил.

Мне неуютно в собственном теле.

Волосы на затылке встают дыбом, сердце колотится и подскакивает к самому горлу. Сглатываю, ощущая неприятную сухость во рту, которая с каждой секундой становится все сильнее.

– В планах секса не было.

– Да? Что ж, значит, так. – Когда он гладит мои бедра, мышцы невольно напрягаются. – А я бы с удовольствием пристроил тебя у дивана и заставил взлететь к звездам.

– Рада, что мое отношение не повлияло на твою самооценку.

Джонас улавливает намек на вечер нашего знакомства, моргает, отступает на шаг и, повернувшись, оглядывает барную стойку. Я же спешно вытираю губы, чтобы стереть его следы.

Вечер идет своим чередом, люди в основном развлекаются, не обращая на нас внимания, но есть и любители поглазеть. Такое впечатление, что они впервые видят, как парочка целуется в темном уголке.

Кладу руку на живот, чтобы унять приступ боли; ощущаю внутри нечто давящее, пробуждающее тревогу – знак того, что впереди все будет не так гладко, как хотелось бы.

– Может, лучше поговорим в твоем кабинете?

Джонас опускает подбородок.

– Нет, я так не думаю.

– Что? Но почему?

В этом человеке присутствует нечто порочное и опасное, он совершил немало плохого, однако при этом он обладает определенным обаянием.

Мама точно сказала бы, что дело в его очень сексуальном произношении, похожем на кокни. Оно сбивает американцев с толку, в обществе британца они становятся податливыми.

Я слышала, как наши слуги обсуждали шепотом, что это проклятие семьи Вульф. Располагать к себе – своего рода расплата за то, что несколько поколений не подчинялись закону. Но сейчас, когда он передо мной, все обаяние, кажется, улетучивается, остается лишь образ жестокого преступника.

– Я принимаю твое предложение.

Я с облегчением выдыхаю, плечи опускаются.

– Правда? Боже, это прекрасно, значит, мы можем…

Он прижимает указательный палец к моим губам, заставляя замолчать.

– Да-да, но есть условия, как ты понимаешь. Их три.

Подбородка касается грубый браслет на его руке, замечаю висящую на нем букву, она будто напоминание, что собственным порывам я не могу доверять.

– Если да, значит, да. Имеем полное право погрузиться в игру и не заканчивать, пока каждый не получит все, что хотел.

У меня такое ощущение, будто на меня сел слон, и легкие вот-вот лопнут.

– Хорошо…

– Тебе надо съехать из поместья Примроуз.

Мои брови взлетают вверх.

– О том, где я буду жить, мы не говорили…

– Говорю сейчас. Все уже решено. Убедить всех в том, что у нас начался бурный роман, гораздо легче, если мы будем жить вместе. К тому же так легче придумывать сказки для общественности и вообще контролировать ситуацию. Публика все проглотит, но важно и то, что… – Он пожимает плечами. – Твой отец будет в бешенстве.

Скорее всего, он попросту мне запретит уезжать из дома. Но сейчас я не в том положении, чтобы возражать.

– В твоем доме найдется место еще для одного человека?

– Мы не будем жить у меня, красотка. Там ты можешь увидеть слишком много того, во что не стоит совать нос.

– Я знаю, чем ты занимаешься.

– Ты только думаешь, что знаешь. Могу тебя заверить, что все то, что ты слышала обо мне за годы, либо сильно преувеличено, либо вовсе не соответствует действительности.

Мимо нас в уборную проходят люди, кто-то задевает Джонаса, он двигается ближе ко мне, меняя позу, будто подстраивая свои жесткие контуры под мои мягкие. Мне это настолько неприятно, что ловлю себя на том, как вдавливаюсь в стену за спиной.

– Необходимо кое-что прояснить, чтобы идти дальше. Убийство – изначально встроенная функция моей личности. И за услуги я беру немалые деньги. – Одна из бровей приподнимается, словно он ждет от меня беспокойства или иной бурной реакции.

А ведь именно эта его черта сыграла главную роль в моем выборе.

– Я ни на йоту тебе не доверяю. Не знаю, с какой целью ты меня преследуешь, малышка, но знай, лучше бы тебе не ошибиться. Если ты затеяла интригу с целью защитить отца, я все равно узнаю. А я совсем не милый, когда мне угрожают.

Я киваю, сцепив пальцы за спиной. Мои тайные мотивы никак не связаны с отцом.

– Еще условия?

– Все очень просто, правда. – Он упирается рукой в стену над моей головой. – Тебе нужна моя помощь? – Рот его зловеще кривится, надежда на благие намерения тает. – Тогда проси об этом, умоляй. Прямо здесь и сейчас, чтобы слышали все.

Мельком бросаю взгляд в сторону барной стойки. Две девушки в джинсах и укороченных футболках уставились на нас, не стесняясь. В углу стоит парень, держит в руке телефон, направленный точно на нас. Они следят за нами и ждут момента запечатлеть мое падение.

Восемь месяцев назад, в момент падения в глазах общества, мне не было предоставлено право голоса. Я была персоной публичной – член семьи Тома Примроуза, его дорогой ангелочек. Престон Ковингтон от всего отказался, разыграл свою карту, чтобы избавиться от долгов; долгов, которые, кстати, я согласилась помочь ему выплатить, хотя в итоге все получилось иначе.

Самым травмирующим моментом во всем случившемся было не покушение, а то, что происходило с папой потом.

Меня тогда лишили выбора, журналисты и блогеры радовались, полагая, что стали свидетелями моего падения с небес, хотя им, разумеется, представили хорошо сыгранный спектакль.

Но сейчас все по-другому, сейчас у меня есть выбор. В некотором смысле.

План далек от идеального, но я готова пойти на все, чтобы только папочка был со мной таким, как раньше.

То, на что я решаюсь, может казаться необдуманным и безрассудным шагом. Я медленно опускаюсь на колени перед Джонасом, крупинки грязи на полу впивается в кожу, и тогда я понимаю, насколько это для меня важно.

Считать ли подобное унижением, зависит только от меня.

Джонас меняется в лице, ноздри раздуваются. Он злится, и я не понимаю почему.

– Пожалуйста, – произношу я ровным и спокойным голосом, хотя не уверена, что он разберет слова из-за громкой музыки. – Пожалуйста, помоги мне.