скачать книгу бесплатно
По мере продвижения погружался в синий цвет, но уже отличный от того, который я видел.
Цвет густел, в зависимости от расстояния, преодоленного мной. Синий не переходил в черный, но становился похожим на него.
Погрузившись полностью в этот цвет, стал опускаться на землю, существующую здесь. Но тут она мягче и податливей.
Чем дальше, тем интереснее, ведь тут также есть зеленые штрихи, более размашистые и движущиеся из стороны в сторону.
Должно быть, уже близко к оранжевому шару.
Я вижу, что половина оранжевого, погруженная в этот оттенок, теперь надо мной.
Благодаря оранжевому синий оттенок здесь чист и скорее напоминает голубой, а зелень, присутствующая тут, вкупе с мягкой землей создают мир, точь-в-точь напоминающий тот, куда я стремлюсь.
Это то, что нужно. Идеальное место. Останавливаюсь и укутываюсь в мягкую землю. Скрыт ею и оказываюсь в привычной темноте.
Только теперь вместо того, чтобы вбирать в себя черный цвет, отдаю его сам.
Почти все готово – я выполню свое предназначение. На этом месте вырастет цветок, на котором со временем сформируется, а затем развернется бутон, и все повторится вновь.
Осадок в стакане
Прозрачный стакан, в который из чайника наливается напиток.
От него идет пар, консистенция его содержимого неоднородна, и только заканчивается небольшая буря в стакане. Но чай не просеян, и в мой стакан попали маленькие человечки. Они машут руками, беспомощно пытаясь остаться на поверхности, цепляются друг за друга и тянут вниз.
После того, как они тонут до середины стакана, перестают двигаться и отцепляются от других. На дне уже братская могила, забитая их бездыханными телами.
Подношу глаза к обратной стороне прозрачного дна и смотрю. Стоит немного наклонить стакан, и они сваливаются в одну кучу, в другую сторону— они перемещаются туда.
Мне не нравится этот напиток, но я делаю раз за разом глоток, стараясь не выпить случайно вместе с чаем пару мертвых людей.
Ужасный вкус, терпкий, отдающий с каждым глотком все больше мертвечиной и землей. Но это все, что у меня есть, а поэтому я допью этот стакан до конца.
А потом налью себе и еще и буду заново смотреть на минутную трагедию жизни в моем стакане.
Этих маленьких людей не спасти, это только предсмертные судороги, и все они погибают, будучи заваренными, а в стакан попадают только еле живые, состоящие из агонии будущие мертвецы.
Делаю последний глоток.
Равнина в переулке
Бесцельная прогулка по городу как превращение себя в единственную частичку хаоса среди продуманного и точного движения.
Лучше свернуть с многолюдных улиц туда, где никого нет. Во дворы.
Уже темно, и свет фонарей выхватывает свой определенный участок местности, и половину пути ты идешь сквозь сумрак, а вторую – через освещенные сегменты.
Освещенные, светлые участки позволяют разглядеть все вокруг, но мне всегда больше нравилось идти по неосвещенным, скрытым темнотой местам.
Мне так спокойнее, несмотря ни на что, хотя все же сегодняшняя прогулка не приносит того облегчения, которое я обычно испытываю во время нее.
Тогда я пойду в свое любимое место. Ускоряю шаг и все быстрее приближаюсь к началу разветвленной системы переулков и дворов. Ныряю туда и иду по ставшей привычной дороге. Звуки городской жизни отступают от меня. Еще один поворот, и я на месте – ничем не примечательная арка в переулке.
Пройдя сквозь нее, я выхожу на равнину, поросшую зеленым сочным вереском и травой. Здесь тоже ночь, но небо полно звезд, так что мне все прекрасно видно. Ветер слегка колышет траву, и каждый мелкий шорох объединяется с другими, образуя мягкое шуршание, что отдается в каждой клеточке моего тела. Это меня успокаивает.
Несмотря на этот шум, здесь очень тихо. Все звуки словно не касаются моего слуха. Ложусь на траву и закрываю глаза. Не чувствую движения времени. Никого, кроме меня, нет. Я скрыт темнотой, но и с закрытыми глазами мне все видно.
Равнина дышит и поет, создает музыку вместе с существами, живущими здесь. Сегодня я привношу в эти бесконечные мелодии стук своего сердца.
Рамки
На меня из прямоугольной рамки смотрит человек. Затем, не выдержав, отводит глаза и уходит. А я продолжаю пристально следить за ним.
Он со всех сторон окружен большими рамками и точно не знает, куда ему направиться. Поколебавшись, он решается и протискивается сквозь одну из них. По дороге доходит до движущейся коробки, внутри которой грудой свалены рамочки поменьше, в одну из которых он вписывается, заплатив за это.
У него есть цель, по его сосредоточенному, несколько замкнутому выражению лица это чувствуется. Коробка, бренча своим содержимым, сползает вниз по путям. Проходит сквозь несколько больших рамок и останавливается внутри одной из таких.
Мой друг выходит и по узким подземным коридорам идет до пункта назначения. Несколько раз он преодолевает рамки, светящиеся красным. После одной из них он вместе с множеством других людей оказывается на поверхности. Людским потоком его выносит к большому зданию.
Он заходит туда, поднимается по многочисленным и запутанным лестницам на самый верх. Новая рамка принимает его.
Здесь его место. Он заметно успокаивается в тишине этого места. Садится и приступает к своей работе. Берет в руки белые рамки и заполняет их, а затем откладывает в сторону. Так проходит целый день. Из одной стопки в другую. Заполненные – к заполненным, а бракованные или неправильные – на выброс. Вот и вся его работа.
Да, все это ерунда. Прости меня, друг. Это я, я, заполняющий рамки белых листов бумаги раз за разом. Это и есть моя работа.
Роды
Мой левый глаз начали сотрясать первые схватки. Роды начались. Хватаюсь за глаз, чувствую, что боль больше, все больше и больше охватывает меня.
Я еще дома, нужно скорее добраться до места, пока все не закончилось. Выбегаю из дома и со всей доступной мне скоростью несусь в сторону набережной. Должен, должен успеть.
Веко над левым глазом начинает трескаться. Боль становится просто невыносимой. У меня осталось совсем немного времени. Сумерки начинают затуманивать все вокруг. Левый глаз закрыт, а правым я вижу все очень размыто и мечусь из стороны в сторону, пробегаю одни и те же дворы по нескольку раз – словно бегаю кругами.
К боли от растрескивающегося века прибавилась пульсация внутри самого глаза. Это означает, что осталось совсем немного, считанные минуты. Рискнув, бросаюсь в один из проходов, надеясь на то, что это выведет меня напрямую к набережной.
Я вижу, вижу едва заметную вдалеке кромку воды, сдерживаемую бетонными сооружениями.
Бегу что есть мочи, каждое касание моих ног поверхности отдается во мне болью. Пульсирующая боль в глазу и боль во всем теле при беге сливаются воедино. Через эту боль я выбежал прямиком к воде. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом.
Пальцами трясущейся руки оттягиваю с силой распухшее веко. Последние солнечные лучи ударяют в мой невидящий глаз и пробуждают то, что нарождалось в нем все это время.
Оранжевый шарик, испускающий все цвета радуги, вышел из меня и плавно покатился в воду. В момент, когда он скрылся под водой, последний луч солнца упал на измученного человека на берегу, плачущего и задыхающегося от горя.
Вода еще долго после этого светилась изнутри, отбрасывая слабые отсветы на человека, понуро свесившего голову и сидящего на берегу.
Ребенка уже не вернуть.
Открытая форточка
Открывается форточка, скрип, хрысь.
Ногам становится прохладно от сквозняка. Мне очень душно, совсем не хватает кислорода. Буквально погружаюсь лицом в небольшой воздушный поток, идущий от нее. На раме трепыхаются маленькие ворсинки, машут мне и кричат на своем наречии. Мне непонятно, но настроения они не портят.
Форточка закрылась. Сразу навалилась головная боль и духота. Ворсинки, придавленные рамой, уже не говорят, а только шепчут мне свои послания.
Открыл обратно. Сквозняк отделил по частицам мою голову от тела и понес ее осматривать дом, пока остальное тело прохлаждалось у окна.
Но ничего не понятно, все слишком быстро мелькает, как в калейдоскопе, и перемешивается вместе с теперь обнаруженными мной слоями пыли в моих глазах, обваленных в ней.
Так полетала моя голова, вернувшись уже изрядно испачканной и пыльной. Не хватает все же свежести воздуху, дующему мне в лицо.
Чуть сухим языком облизываю потрескавшиеся губы. Боюсь выйти на улицу, но в то же время нуждаюсь в этом, в мире – иначе бы я здесь сейчас не стоял в неудобной позе и не всматривался в эту щелочку.
Закрою ее сейчас и немедленно выйду. Нет, нет, нет…
Оставлю открытой, лучше так, так не страшно.
Закрою, нужно обязательно это сделать, не трусь.
Открою, это безопаснее, есть к тому же…
Закрою, все, собираюсь, выхожу.
Выходи, выходи – отчетливо кричат на понятном мне языке ворсинки.
Выйду, закрыв окно…
Стоит сначала привыкнуть с открытым, а только после этого можно попробовать.
Замолчите… Хватит.
Выйди – открой и выйди, закрой – закрой, выйди и закрой.
Захлопни и на улицу, выйди и закрой за собой…
Открой…
Рука тянется к ручке, но решение еще не принято мной.
Захлебываюсь в кровати
1
В превращении моей уютной кровати в опасное для меня же самого место виноват только я. Она была суха, и я мирно отдыхал в ней каждую ночь.
Но сны влекли меня, и я слишком сильно погрузился в них. Спал с открытым ртом, спал сладко, затапливая постель своими слюнями. Когда же их стало так много, что они подступили ко мне, почти скрыв под собой, я проснулся.
Один, посреди бушующего океана, промокший до нитки, я не мог уснуть, нет, даже сомкнуть глаз, чтобы прогнать это наваждение.
Волны накатывают, накрывая с головой. Но под водой можно дышать, хоть и с трудом. Ворочая меня таким образом из стороны в сторону, волны лишают остатков сил.
Я уже теряю способность здраво мыслить.
2
Большая волна с головой накрыла меня и закружила с такой силой, что я был отброшен куда-то с огромной скоростью.
Оказался в кипящей среде, когда сориентировался, где нахожусь. Вокруг только пузыри пены, лопаются и возникают так быстро, что пены становится только больше.
