скачать книгу бесплатно
Чернявый пропустил девушку вперед и немедля полез следом, Волк лишь услышал, как он бурчит что-то себе под нос. Убедившись, что они скрылись, он присел над убитым, всматриваясь в его лицо. Какой это уже по счёту? Десятый? Двадцатый? Ничего, придёт время, он разберётся и с самим Моймиром, его жажда мести ещё не удовлетворена. А пока, он может преподнести Моймиру только этот «подарочек». Спрятав нож, Волк-Оборотень скользнул в лаз.
Нора вела по ту сторону тына, в густо разросшиеся кусты жимолости. Оборотень оглядел спутников и, подхватив короб, полез через кусты. Венеды послушно двинулись за ним. Эту дорогу бродяга знал хорошо, она почти не просматривалась с хозяйской вышки. Ну а дальше – глубокий овраг, оттуда и сам ничего не увидишь, кроме чахлых кустов и неба, затягивающегося мрачными тучами.
Глинистый склон, перемешанный с камнями и грязью, порос осотом и лопухами мать-и-мачехи. Мелкие ручейки разжижали грунт, превращали его в жёлтую грязь. На дне, в царстве крапивы, было ещё более мокро, но хоть не так вязко. Зато, приходилось буквально прорубаться мечом. Оборотень бы просочился и не кромсая зелёного моря, что ему крапивные ожоги, но женщины и так повизгивали и прятали руки.
Волк спешил, прекрасно представляя, какую кондовую дорогу они сейчас тропят в овраге. И слепой заметит. Если будет погоня, найти их будет не сложно. Пока же, овраг скрывал их. Изгибаясь, как огромная змея, он вёл на запад, к Корбовому лесу.
На душе бродяги было неспокойно. Мысль, что едва они войдут в лес, пути назад уже не будет, не давала покоя. Он не мог забыть те ужасы, что уже пережил там. Но ещё больше его мучило другое – он знал, что один из его спутников должен будет умереть. И он знал кто.
XXIII
– Как это двое? – вещун Благодей вытаращил на Сновида глаза. Остальные тоже смотрели непонимающе.
– Так, двое. Ошиблись мы. Предречённый не один, их двое.
– Два Предречённых?!
– Два.
– Постой, – Благодей по-прежнему не верил. – В предсказании же сказано: «разум, от соприкосновения с другими себя не теряющий». Разум – один. И Шлем только один взять может, так сам Поревит предрекал. И что он один появился, мы ведь сами сведали, когда появилась алая зарница.
– Точно! – зашумели вокруг. На этот раз вертеп был хорошо освещён, вещуны сидели перед Сновидом, и он хорошо видел их лица.
– Вы ведаете, что осталось на дне чаши, в которой варилось тогда зелье?
– Что?
– Кости.
– Что же? Кости могли быть от той летучей мыши, что мы вместе с червями добавили при третьем кипячении.
– Верно, – согласился Сновид. – От мыши. Только все разварились, а две – остались.
– Плохо дело, – понял кто-то из молодых.
– Может – случай! – не сдавался Благодей.
– Нет, – Сновид покачал головой. – Я трижды переваривал зелье, смотрел внутренности трёх чёрных и трёх белых птиц, трижды обращался к Триглаву.
– И что?
– Было ещё одно предвещание. – Сновид торжественно оглядел притихших вещунов. – «Один как двое и двое как один».
– Как, как?
Главный волхв не стал повторять. За него это повторили другие. В вертепе не осталось вещуна, кто не проговорил бы предвещание раза три или четыре.
– Ничего не смыслю! – признался, наконец, Благодей. – Это второе предвещание противоречит первому. В легенде точно сказано, Шелом будет брать и передавать достойнейшему Предречённый. А ни два и не три Предречённых. А кроме того… как быть с испытаниями? Они как, вместе их должны проходить, али по отдельности?
– Какие испытания? – удивился молодой вещун, тот самый, что ратовал за своего князя в день появления Предречённого.
Сновид подивился его невежеству, но корить не стал, вспомнил, как объяснял всё это теряющему терпение Белояру. Больше всего князю не нравилась мысль, что Предречённому, чтобы взять Шлем, ещё нужно пройти испытания.
– Ежели он Предречённый, то какие ему ещё испытания? Он и так уже богами избран. А ежели не избран, значит ещё не Предречённый, а только может им стать, – рассуждал тогда Белояр, хмуря красивые брови.
– Не так, князь. Он Предречённый по природе, по избранию. Может от рождения, может от жизни, мы не ведаем. А по сущности, он действительно станет Предречённым и войдёт в Храм Каменного Зуба, только когда пройдёт испытания, – объяснял Сновид. – Испытаний три – страхом, смертью и любовью.
– С природой и сущностью, это ты, старик, мудрствуешь больно, – укорил его тогда Белояр. – Да ладно. А испытания, что они значат? Он должен испугаться, помереть, а перед тем полюбить кого-то?
– Мы не знаем.
– А если он не пройдёт? Будет другой Предречённый?
Тогда он не ответил. А теперь, вот он, ответ на княжеский вопрос. Боги посмеялись над людьми. Другого Предречённого не будет, за то явилось их сразу двое. Только если с одним что-то случится, второй не понадобится, это-то из предвещания совершенно ясно. А сколько опасностей подстерегает Предречённых, даже подумать жутко. Колдуны Изверы уже наверняка начали охоту. Но они, так же как и Сновид, не знают, кого ищут. Явно только одно, эти двое венедов должны вскоре попасть в Итарград. Пусть помогут им боги!
XXIV
Овраг постепенно сужался, склоны его становились всё положе и ниже. Ещё немного и венеды вышли к опушке. Мрачная громада Корбового леса тянулась направо и налево насколько хватало глаз. Корба – по-другому чаща, трущоба, сырая низина в еловом лесу. Но уже давно и другой смысл приклеился к Корбовому лесу – лес ужаса, лес безнадёжности и смерти.
Отсюда лес казался неприступной стеной. Ветра не было и огромные, раскоряченные дубы, грабы, колонны чёрной ольхи, замерли в безжизненной тишине. Не слышно было ни пения птиц, ни стрёкота насекомых. Казалось, что мир звуков кончается там, где возвышались деревья. Солнце, почти скрытое тучами, красным оком висело над горизонтом. Лес начинался как-то неестественно сразу, вдруг. Только что вокруг была холмистая, изрезанная оврагами пустошь, и тут, с первым разведчиком – выдавшимся вперёд кустом волчьей ягоды, разом всё менялось вокруг. Даже почва, слабо прикрытая травой, у леса сразу менялась, из светло-коричневой превращаясь в тёмно-серую и тускло безжизненную на вид. Пахло тлением. Стена деревьев была столь плотной, что уже почти сразу за первыми из них всё скрывалось в полумраке. И из этого полумрака тянулось из Корбового леса ощущение страха.
– Ну что, вы ещё не передумали? – Волк-Оборотень испытующе глянул в лица венедов, пытаясь угадать, что они сейчас чувствуют, и втайне надеясь услышать, что они никуда не идут.
– Нет. – Ответила за всех Велена, судорожно сглатывая. – Мы идём.
– Ненормальные… – Оборотень покачал головой. – Ну что ж. Вы сами решили. Я помню, мне что-то должны.
– Никто тебе ничего не должен! – зло процедил сквозь зубы Карислав, но голубоглазая испепелила его взглядом, и он замолчал, не скрывая ненависти к проводнику.
Оборотень сделал вид, что ничего не заметил, принимая чудесный меч. Святоморовы обереги повесил на шею, бережно спрятал за пазуху прядь волос виллы. Уже собрался идти, но остановила Велена.
– Вот, это от меня, – она протягивала зелёный шарик размером с куриное яйцо. – Я не желаю идти просто так. Это – хранитель света.
Волк заколебался. Повинуясь неожиданному чувству, он взял в свои руки руку Велены и зажал шарик в её кулак:
– Пусть это будет тем, что вы отдадите мне за лесом, если мы пройдём. Волк почувствовал, как она вздрогнула от его прикосновения. Но голубых как небо глаз не отвела.
– Нет, возьми сейчас. Я прошу.
– Я уже… – начал Волк, но тут услышал звуки погони, оставил её руки и, подтолкнув к лесу, крикнул: – Уходим! И помните о последнем условии!
Они едва успели достичь первых деревьев, как из оврага выметнулись всадники. Резко осадив коней у кромки леса, они нерешительно уставились на деревья. Кони испуганно шарахались, ржали и хрипели, завидев чащу.
Немного придя в себя, главарь злорадно рассмеялся и заорал им вслед:
– Ты сгниёшь там, Волк! Ты сам себе придумал казнь худшую, чем смог бы изобрести для тебя Моймир!
– Я постараюсь вернуться! – закричал им в ответ Оборотень. – Вернусь и выпущу кишки тебе и твоему хозяину! Трусливые вороны, вы даже кустов боитесь! Неужто я испугаюсь таких, как вы? Ну! Войдите ко мне в лес!
Главарь в ярости сплюнул и развернул коня. Вскоре всадники скрылись в овраге. Наступила мёртвая тишина.
Глава II
Корбовый лес
I
Волк-Оборотень без сожаления отвернулся от ставших вдруг недосягаемыми просторных пустошей Прилесья. Их свобода, только кажущаяся, чужая, больше не манила. Там – ты беззащитен, там – ты один. А лес – он наполнен врагами, но тут все живое, дышащее, слушающее и говорящее, чего-то ждущее и желающее. В лесу можно остаться одиноким, но одному – никогда. Он чувствовал, наконец, что вернулся в свой мир – ужасный, смертельно опасный, но родной. Тут и смерть своя, родная, злобненькая и зубастая, а не та безликая, что на пустошах и в градах. Может она для своего-то расстарается и перекусит ему хребет, пока он не дошел до того страшного и нечистого, что тянет к себе навстречь с противной богам неизбежностью, засевшей в нем самом.
Сжав зубы, он шагнул в чащу, уводя венедов в неведомый сумрак. Их шаги будили враждебную тишину, пугали хрустом валежника. Гигантские деревья загородили небо, сцепились наверхотурье когтистыми сучьями, словно стремясь побороть друг друга, сломить, вознестись ещё больше, задавить других. Ни траве, ни кустарнику не было места на этом бесконечном поле боя, только толстый ковер гниющих листьев предательски проваливался под ногами.
Волк, оглядываясь, неизменно видел напряженные лица спутников, готовых к любой неожиданности. Сам он покуда не слишком сторожился. Дубы, грабы настолько поглощены взаимной ненавистью и борьбой, что упускают происходящее внизу, словно нерадивые хозяева, которые, бранясь между собой, не замечают бегающих по избе мышей. Здешние деревья, сколько Волк помнил, всегда были злые и нетерпимые друг к другу. В других местах деревья растут рядом дружно, всегда пустят вперед осинку, ольху и березу, а уж те прикроют потом от солнца молодняк ели и пихты, взрастят, уступят, наконец, место, послав своих детей туда, где выгорел или вырублен черный лес. А эти никогда не уступали друг другу, со стародавних времен споря, кто сильнее, кто может повелевать остальными. А теперь и вовсе взбесились, давят, рвут друг друга на части, до дна выпили все речки и ручьи вокруг. За то и самое безопасное место в лесу, если, конечно, не пытаться вернуться. А уж простейшие ловушки леса он всегда чуял и обходил такие места стороной.
II
Велена шагала вслед Оборотню, всякий раз вздрагивая при треске сучьев и хватаясь за меч. В груди была тяжесть, словно там лежал камень размером с кулак, который давил ее и угнетал. И дело даже не в проводнике, ему она почему-то верила, полагаясь больше не на разум, а на чувства, способные видеть вокруг человека то, что не видят глаза. К тому же вряд ли ведущий в ловушку станет расписывать ее такими мрачными красками и лишний раз переспрашивать, не передумали ли они. Но все это, однако, не вселяло спокойства. О Корбовом лесе даже в Овруче ходили страшные слухи, вот и Горимир наказывал не рисковать втуне, не зная дороги в лес и не соваться. Но оттуда лес не казался очень уж страшным, думалось, что молва многое преувеличивала. И только в «Пристанище» она поняла, на что решилась. А Волк, почему он взялся их вести? Не из жадности же. Ведь сам боится этого леса, не хочет через него идти. Велене стало жутко. Так хочется жить, какова же вероятность, что они пройдут? Впрочем, она не долго колебалась. Лучше погибнуть в бою, ища того, кто попытается освободить Шлем, чем стать женой того, на кого укажет в минуту блажи Горимир, взявший ее под крыло после смерти отца. Ежели Шлем все-таки освободят, то у нее, по крайней мере, будет возможность отомстить за семью, вернуться в Червень с богатой добычей. А там, глядишь, – Велена улыбнулась, – и самой выбрать себе мужа! Все градские бабы с ума от зависти и возмущения сойдут, когда она сватов пошлет! – Велена разулыбалась, забыв на мгновение про все на свете. Поэтому она чуть не уткнулась в спину Оборотня, который резко замедлил шаг и принялся настороженно озираться, часто поглядывая вверх, на деревья. Лес впереди менялся. Дубы, осокори становились более низкими, кряжистыми, разлапистыми, затемнели между ними заросли черемухи и лещины. И все они были какие-то неопрятные, заросшие, увитые чем-то, увешанные, что в полутьме было трудно разглядеть.
Оборотень совсем остановился и подпнул что-то в листве:
– Ну вот, знак, что на сегодня далее ходу нет.
– Кости! – мрачно процедил Карислав.
В листве действительно белели остатки человеческого скелета.
– На самом деле помороки леса, опасные для нас, начинаются только отсюда, где на деревьях появляются все эти ползучие растения, – Оборотень еще раз огляделся. – Предлагаю переночевать здесь, не входя под «завеси».
– Предлагаешь! – Карислав возмущенно стукнул по стволу дерева. – Только не надо вот этого, таких вот «предложений», ты прекрасно знаешь, что мы от тебя зависим теперь во всем.
– Не надо так не надо. – Оборотень с трудом подавил злость. – Ломайте сухие сучья с деревьев, да смотрите, не отходите далеко.
Все молча разошлись. Когда ночь неожиданно накрыла лес непроницаемым мраком, у путников горел яркий костер и свет его казался единственным оплотом от слетающихся на запах человека злых духов.
III
Ночь была сырая и теплая. Костёр трещал, разбрасывая искры, которые умирали так и не добравшись до неба, где могли бы стать звездами, как те, что выпали из под молота Сварога в небесной кузне. Лес затих, ничем не выдавая таящейся в нем угрозы. Только белые ночные мотыльки бездумно летели в пламя, словно пытаясь упредить о том, какая судьба ждет людей, дерзнувших войти в лес.
– А ты не мог бы рассказать, что нас ждет впереди? – Золотинка обратилась к проводнику. Она старалась не называть Волка-Оборотня по имени, слишком хорошо зная, как много значит всякое из имен.
Оборотень, слабо освещенный огнем, задумался, поправил дрова в костре, и, ни на кого не глядя, заговорил:
– Там, где мы сейчас, довольно безопасно. По крайней мере, днем. А вот дальше на деревьях завеси. За несколько лет разные вьюны в целой громаде леса вдруг вымахали толщиной с руку, а то и более, и длины немереной, опутали деревья как паутиной. Вот там то, на деревьях, и поселились мерзкие твари, которые не прочь полакомиться человечинкой. Ну да вы видели кости. Шилмасы довольно глупы, но не лишены коварства и хитрости. В таких местах полно их ловушек.
– А на сколько опасны они сами? – поинтересовался Святомор.
– Шилмасы медленно бегают, но ловки и мускулисты, лучше не давать им спрыгивать тебе на шею. А так, еще машут здоровенными сучьями, но ни умением, ни ловкостью в том не обладают. Главное не попасть в их ловушки, вряд ли они посмеют напасть на нас в открытую. Хотя…, – Оборотень отодвинулся немного от костра и прислушался. – Хотя лучше ожидать всего, что может быть худшего. Ежели не случится – мы в выигрыше, а ежели произойдет – мы будем готовы. Корбовому лесу нельзя доверять.
– А правда, что лес прокляли недомерки?
– Ха! Недомерки! Нашли виноватых. Люди своими раздорами прокляли самих себя и отравили этим и лес. А все этот Шлем. Итарградцы так тряслись над ним, а сиверяне и восточные роды так стремились завладеть Итар Шлемом, что тень их взаимной вражды легла и на лесных людей. Война Вадимира – итарградского князя и людей леса, как вы знаете, окончилась ничем. Вернее – тем, что по западной границе леса легла полоса отчуждения, на которой люди не желали селиться. В таком-то проклятом и политом кровью бывших побратимов месте и поселился прибредший неизвестно откуда Ужас.
– Ужас? – встрепенулась Велена. – Кто это? Мы столько слышали…
– Вам лишне пока будет знать об этом. Ужас – это теперь весь лес. А тогда – люди долго еще боролись, не желали покидать родные места, но теперь уже здесь не живут.
– А Старый тракт до Итарграда зарос?
– Да не сказать, чтоб зарос, но нет более гибельного места. Верная смерть. Есть еще возможность проскочить через самый лес, но и она все меньше.
– А никто не пытался как-то проложить дорогу или прочистить старую? – Святомор никак не хотел примириться, что нет другого пути.
– Все боятся. Да и Итарградцы не очень-то горюют, что люди из родственных родов не появляются у них, как ранее, ведь желающие захватить Шлем тоже не могут попасть к ним с востока. А в Червене хватает и других забот. Ну да ладно. Завтра у вас не будет времени мыслить об этом, а только о том, как дожить до следующего дня.
IV
Не-бестолковейший очень любил жизнь. Свою собственную, разумеется. Беда в том, что, устраиваясь в этой жизни поудобнее, он успел многим насолить, нагорчить и даже нагадить. Всегда так трудно сдержаться, когда можно совершенно безнаказанно поносить жителей деревни! Он и не хотел ни с кем ссориться, но язык сам вертелся, выговаривая всякие ругательства и обзывания. Доставалось часто и многим, особенно же – шаману Не-понюшке, его старому сопернику. Не-понюшка зубищами скрипел, за глаза о нём плохо отзывался, но терпел, так как на стороне Не-бестолковейшего была реликвия.
Старейшина поёжился. Это была блестящая идея – выкопать из кургана голову недавно закопанного князя, проварить её, избавив от недоеденной червями тухлятины, и представить дело так, что он сам того князя убил и съел. Для достоверности, он даже погрыз немного череп, оставляя следы своих резцов. Сначала ему не очень верили. Но венец-то княжий был настоящим. А потом он ещё приспособился незаметно зажигать под черепом лучинку… Это было началом его взлёта. Гадающий на внутренностях Не-понюшка сразу оказался в тени, да так там и остался. А он не только выбился в старейшины, но ещё и приобрёл право поносить всех без разбора и получать филейные части от любой добычи. Мог и добиться от односельчан нужного ему решения, толкуя так и сяк «магический» огонь.
Расплатой был постоянный страх разоблачения. Поэтому о набитом ценными штуками кургане он молчал как рыба, а лучинку зажигал всё реже и реже. Уже пяток лет как не пытался. А тут вдруг огонь в черепе возьми, да и вспыхни по-настоящему! Неужели череп и правда колдовской?!! Какая жуть, он ведь недавно брал его в руки!
Что же делать?! Не-бестолковейший отодвинулся подальше от черепа и осторожно огляделся. Все, в том числе подсудимый Не-такой, всё ещё пялились с раззявленными ртами на реликвию, хотя огонь давно погас. Вот-вот они придут в себя и потребуют ответа! А он почём знает, чего хотят боги, или кто там, наверху? Уроды! Мало того, что зажигают без предупреждения, так ещё и не говорят, чего хотят! Он, конечно, готов соврать. А ну как с него потом спросят? Спустятся на крылищах и к нему – чего дескать не то соврал? И что ему отвечать?
Не-бестолковейший задрал голову к небу, но ничего примечательного там не разглядел. Эти боги – вонючие уродищи! А может… они продались Не-понюшке? И огонь этот – знак шаману, что теперь он – главный? И может Не-понюшка знает, как его толковать? Не-бестолковейший срочно выглядел в толпе своего вражищу. Повезло! У шамана даже слюни изо рта текли, так он был поражён громом и пламенем. Значит это не его проделки.
Но что делать-то?! Что говорить? Они собрались осудить Не-такого. Может боги не хотят этого? Казнишь, а потом за это тебя боги на обед и сварят! И зачем только он затеял это судилище!
– Э-ээ… Кхе… Вот это да-а-а! – пришёл в себя подлющий Не-понюшка.
– Чудо, чудо! – зашумели в разнобой дупли и папаны.
– Тихо вы! – заорал так ничего и не придумавший Не-бестолковейший. – Чудо свершилось! Череп свидетельствует, что…
– Что?
– Что?!
– Что?!!
– Он говорит нам, что…
– Да что он говорит нам?! – выкрикнул потерявший терпение Не-добрый.
– Что суд сегодня будет особенно справедлив!
Укороты разочарованно загудели. Мало кто поверил, что такое грохотание, и всего лишь – за справедливый суд. Старейшина заметил, как загорелись глаза Не-понюшки, и понял, что если он сейчас совершит ещё одну ошибку, она будет последней для него как старейшины. Как говорится: «В кругу друзей нож нужен острый». Он сосредоточился, дождался пока Не-добрый вновь сорвётся, выразив недовольство, и снова заорал:
– А ещё, дорогие мои людоеды, мы должны сегодня осудить Не-доброго за всё зло, что он совершил, и назначить новый поход за человечиной!
