скачать книгу бесплатно
Аиткул взял чашу, наполнил её молоком, отломил кусок просяной лепёшки и пошёл к небольшой пристройке, приютившейся возле загона для овец. Вход в постройку преграждал кусок ткани из грубой рогожи[34 - Грубая упаковочная плетёная ткань из мочала.]. Подойдя к постройке, он постучал рукояткой своей плети по низкой крыше, и из проёма, пригибаясь, будто кланяясь, появился мужчина в длинной рубахе, надетой на голое тело, из-под которой были видны его худые босые ноги.
Появившегося на пороге мужика звали Авдеем.
Аиткул протянул ему чашку с молоком и кусок лепёшки, но прежде, чем принять их из рук Аиткула, Авдей широким и размашистым жестом перекрестился, сложив указательный и безымянный пальцы вместе.
– Во имя Отца, Сына и Святого Духа, – нараспев проговорил Авдей.
Поздней осенью, возвращаясь из Уфы в стойбище, Аиткул нашёл лежащего посреди степи полураздетого и сильно избитого человека. Из одежды на человеке была только разорванная в клочья и запачканная грязью и кровью исподняя рубаха. Человек лежал лицом вниз, широко раскинув в стороны свои руки. Вероятнее всего, это был один из тех бедолаг-беглецов, которых теперь много бродило в здешних краях. Аиткул, не сходя с лошади, несколько раз объехал вокруг распластавшегося в грязи человека, внимательно рассматривая его. Вначале он подумал, что на этого человека напали волки, но не обнаружил на его теле следов зубов хищника, хотя всё его тело было сильно изранено.
– Тауба[35 - Покаяние за совершённый проступок или грех (араб.).], тауба, тауба, – несколько раз произнёс Аиткул.
Он уже собирался было пришпорить коня и умчаться прочь от этого злополучного места, как заметил, что человек двинул рукой и издал тихий, едва уловимый звук. Аиткул остановил коня и ещё раз прислушался. Человек снова двинул рукой и застонал. Спешившись, он осторожно приблизился к незнакомцу и, присев возле него, перевернул его на спину.
Человек тяжело дышал, и, судя по всему, каждый следующий вздох давался ему с трудом. Возможно, что те люди, которые бросили его здесь умирать, били его в грудь.
– Эй, – позвал его Аиткул. – Ты кто?
Человек, едва приподняв веки, посмотрел на Аиткула. Его губы пытались что-то ему сказать.
– Ай-ай-ай, – промолвил Аиткул. – Плохо дело.
Он размышлял, что ему делать дальше. Незнакомец был, скорее всего, беглым урус[36 - Русским (башк.).], и Аиткул понимал, что самым правильным было бы оставить его там, где он его нашёл, и следовать своей дорогой, но на Аиткула смотрели глаза, полные боли и мольбы о помощи.
– Я, наверное, сошёл с ума, – проговорил Аиткул. – Совсем на старости лет лишился рассудка.
Аиткул аккуратно уложил его на свою лошадь, ближе к передней луке[37 - Выступающий изгиб переднего или заднего края седла.] седла, так чтобы человек не свалился с лошади в пути, и, обмотав его тело верёвкой, крепко привязал его к седлу.
Всю обратную дорогу Аиткул мысленно ругал сам себя за то, что не оставил человека там, где нашёл его.
– Э-ге-ге, – повторял он непрестанно. – Подумаешь, сколько таких вот теперь беглецов бродят сегодня по степи. Разве всем им поможешь?
Русские власти требовали выдавать бежавших от своих помещиков крестьян, рабочих с уральских горных заводов, которых теперь во множестве строилось в Уральских горах, что добывали руду. За ослушание башкирам самим грозило наказание. Сегодня в степи было много таких беглецов. Бежали крепостные крестьяне и батраки от своих хозяев на новые земли. Бежали старообрядцы, спасаясь от лютой гибели за свою веру, грозившей им вследствие церковной реформы патриарха Никона и царя Алексея Михайловича, прозванного в народе Тишайшим. Они строили скиты[38 - Место жительства монахов, отдалённое от крупных поселений людей.] в глухих и отдалённых местах, называемых пустошью[39 - Незаселённый, невозделанный участок земли.]. Встречались и беглые солдаты, бегущие от нечеловеческих тягот армейской муштры, больше походящей на рабство, от которой человека могли освободить лишь смерть или тяжёлое увечье. Встречались Аиткулу в степи и разбойники.
Россия переживала не лучшие времена. Частые неурожаи и, как следствие, обнищание крестьянских хозяйств вели к большим недоимкам и полному обнищанию народа. Хотя сама власть и близкие к ней люди утопали в роскоши и нескончаемых развлечениях, требуя ещё больше денег у вконец обнищавшего и разорившегося простого люда.
Добравшись до стойбища, Аиткул спрятал свою «находку» в небольшой пристройке у загона для овец. Он уложил Авдея на сложенные прямо на земле овечьи шкуры, обмыл его тело и внимательно осмотрел раны. Кроме ссадин на теле было множество порезов. Скорее всего, Авдей не один день и не одну ночь провёл в холодной степи и потерял много крови, сильно ослаб и оголодал. Его тело походило на обтянутый кожей скелет. Поначалу ни сам Аиткул, ни его жена не были уверены, что этому человеку удастся выжить, но несмотря на это они продолжали за ним ухаживать, и Авдей понемногу стал поправляться.
Среди своих соплеменников Аиткул считался знатоком лечебных трав. Жители соседних стойбищ не раз обращались к нему за помощью, и он никому не отказывал и помогал людям. Вот и теперь он поил спасённого им Авдея отваром из трав, рецепт которого он знал.
Почти всю зиму Аиткул терпеливо ухаживал за Авдеем. Заученные когда-то на службе несколько русских слов помогли ему общаться с ним.
Из рассказов Авдея Аиткул узнал, что Авдей был крепостным из Смоленской губернии, служил у своего барина конюхом. Однажды, по неведомой Авдею причине, пала любимая барская лошадь, за которую его господин отдал бывшему её владельцу в уплату целую деревню с людьми. Утром, придя в конюшню, Авдей обнаружил в стойле бьющуюся в предсмертной агонии лошадь. Изо рта коня выступила пена, он, тяжело дыша, время от времени вздрагивал всем телом.
– Видать, её кто-то беленой чёрной[40 - Белена чёрная – двулетнее травянистое растение, вид рода белена, семейства паслёновые, первоначально произраставшее в Евразии, а затем распространившееся повсеместно. Все части растения ядовиты, содержат сильнодействующие алкалоиды.] опоил, – предположил Авдей.
Все попытки спасти животное ни к чему не привели. Узнав о смерти лошади, хозяин пришел в ярость и выместил всю свою злость на Авдее.
– Ты почему, собачье отродье, недоглядел?! – кричал он, нанося тяжёлые и увесистые удары кулаком в лицо Авдею.
Затем хозяин велел выпороть его и посадить на цепь, будто дикое животное.
– Пороли меня смертным боем кошками, – рассказывал Авдей. – Думал, что богу душу отдам. Хотя рассудить, то лучше уж было помереть, чем терпеть такое.
Рассказал Авдей Аиткулу и о том, что была у него когда-то и семья: жена, детишки малые, только они все померли с голоду. Да и, вправду сказать, жизнь в крепостных не была сладкой. Барин обращался со своими людьми хуже, чем со скотом. Жили его крестьяне впроголодь и в вечной немилости. Вот тогда и решил Авдей бежать от своего хозяина.
Первый раз он бежал в Польшу на вольное житьё. Польские шляхтичи зазывали русских крестьян, обещая им вольницу.
Но по дороге его поймали, и снова посадили на цепь, и держали так несколько дней без воды и хлеба. Однажды хозяин решил продать Авдея в солдаты. Оказавшись на службе, он попал в артиллерию возничим[41 - Человек, управляющий лошадьми в повозке, кучер.]. Но солдатская жизнь была ненамного лучше, чем у крепостного крестьянина.
– Ходил на Каспий супротив тамошнего хана Эшрефа[42 - Мир Ашраф-шах Хотаки (1700—1730) – второй шах Ирана из афганской династии Хотаки (1725—1729), сын второго кандагарского эмира Мир Абд ул-Азиз-шаха Хотаки (1715—1717), двоюродный брат и преемник Мир Махмуд-шаха Хотаки.], – рассказывал Авдей. – В том походе много народа осталось в басурманских землях, не выдержав долгого перехода; без воды-то и хлеба долго ли протянешь, – вздыхая, говорил он.
Вернувшись из похода, Авдей снова задумался о своём будущем и снова подался в бега. Долго прятался, промышляя чем придётся, бывало, что и не всегда, по совести и по-христиански поступал.
– Но голод не тётка, – как бы оправдываясь, говорил Авдей, – кашей не накормит.
Подался он было на Волгу к бурлакам. Таскал с артелью расшивы[43 - Парусное речное судно, плоскодонное.]. Затем справил кое-какие бумаги, добрался до Камы, но и там жизнь была несладкая.
Однажды в кабаке свела его судьба с такими же горемыками, как он сам, и уговорили они его идти с ними в земли дальние – за Яик. Мол, в землях тамошних жизнь вольная и барину ни в жизнь Авдея там не сыскать.
– А для начала мы решили пошалить. Ох и славно мы тогда погуляли! Ходили по усадьбам и монастырям, грабя и озорничая, а где и красного петуха пускали. Бывало, что и по дорогам разбойничали. Но однажды наш атаман сказал, что не может он так более, что тяжела ему стала жизнь наша лихая. Ночью мы пришли в одну церковь, вытащили тамошнего настоятеля, дали ему деньги и велели отслужить панихиду по всем невинно убиенным и по всем безвременно усопшим товарищам нашим. Просили отпущения нам грехов. Затем разделили добро наше поровну и пошли с миром. Я хотел было податься на юг, в вольные степи, но по дороге случилось несчастье, – продолжал Авдей свой рассказ. – Видать, не судьба: набрёл на казачий разъезд. Я, знамо дело, сопротивлялся, но куда там… Скрутили как цуцика и обобрали меня до портков. Всё забрали. Ладно хоть исподнюю рубаху оставили. Затем оковали меня и отправили в Мензелинск. Там держали в колодках с другими ворами, беглыми и бунтовщиками. Есть не давали. Вот я и оголодал сверх меры.
Много народу померло там от голода и пыток тамошних мучителей. На волю была только одна дорога – смерть. Вот я и думаю: прикинусь-ка я мёртвым, авось они и не заметят. И вправду, куда там разбираться, когда каждый божий день нас по дюжине, а то и больше богу душу отдавало. Только штыком кольнули разок-другой. Слышу, один другому говорит: «Кажись, преставился». Свалили в сани с другими покойниками, вывезли за город и бросили в канаву. А ночью я вылез и убежал.
Авдей рассказал Аиткулу обо всём, что с ним приключилось за последнее время, без всякой утайки. Ему хотелось исповедаться, облегчить душу. И неважно, что Аиткул басурманского рода и магометанского исповедания. Ему хотелось сбросить с души скопившийся в ней тяжёлый груз своего греховного существования и перед кем-нибудь покаяться.
К концу зимы ситуация поменялась, и дела у Авдея пошли на лад.
Пока Авдей выздоравливал, Аиткул думал, как ему поступить с ним.
Он мог бы продать его бухарским и хивинским купцам. Но что-то внутри Аиткула противилось этому решению.
Идя на поправку, Авдей стал подниматься и понемногу ходить. Ходил он поначалу тяжело, но всякий раз, как выпадала такая возможность, старался помочь Аиткулу в делах по хозяйству. Со временем Аиткул стал привыкать к Авдею, да и тот, судя по всему, не хотел покидать нового пристанища. Не всю же жизнь ему, горемычному, по лесам прятаться. А тут какой-никакой, а кров есть. И с голоду не помирает. Да и Аиткул, видать, человек добрый, незлобивый и к нему, Авдею, хорошо относится.
– На всё воля Аллаха, – сказал Аиткул, отвечая на вопрос жены, как он намерен поступить с урусом. – Пусть живёт у нас, в хозяйстве лишние руки никогда не помешают.
Оказалось, что Авдей неплохо разбирается в лошадях, что в хозяйстве Аиткула было весьма кстати.
По всему было видно, что Авдей – мужик хозяйственный, работящий. Проведя последние годы в бегах, Авдей соскучился по мужицкой, крестьянской работе, по земле.
– Могу и кобылу подковать, – говорил Авдей Аиткулу, хитро прищуриваясь одним глазом. – Мне бы только силёнок поднабраться.
Аиткул не всегда понимал, о чём говорит этот бородатый урус, но каждый раз утвердительно кивал головой: мол, я тебя понимаю.
Но Авдея это не слишком-то и беспокоило. Теперь у него есть крыша над головой. «А что на чужбине, так везде люди живут», – рассуждал про себя Авдей.
Однажды, отправившись с Аиткулом осматривать новое пастбище, он как-то присел на краю поля, взял в руку чёрный комок земли и стал мять его в ладони. А затем, поднеся ладонь к своему лицу, стал с жадностью вдыхать её аромат.
– Эх, хороша у вас землица! – сказал Авдей, отняв ладонь от лица. – Чёрная, жирная, душистая. – Он ещё раз поднес ладонь к лицу. – Ей бы зерна, – мечтательно закончил он.
Взглянув на Авдея, Аиткул заметил, что на глазах, казалось бы, загрубевшего от жизни русского мужика блеснули слёзы. Видно, в эту минуту что-то оттаяло внутри Авдея.
Так и жил Авдей на новом месте.
Сыскали ему какую-никакую старенькую хозяйскую одежонку. Платье было маловато для Авдея. Он на целую голову был выше Аиткула и шире в плечах.
– Ну и что из того, – весело сказал Авдей, осматривая торчащие чуть ли не наполовину из рукавов руки, да и в плечах одежда была ему явно тесновата. – Не голышом же ходить, – рассудительно заключил он.
Так и остался Авдей у Аиткула в стойбище и за пастуха, и за конюха. Одним словом, делал мужик любую работу, которую ему поручал Аиткул, а тот его, в свою очередь, исправно кормил и не обижал. Правда, в первое время объясняться им приходилось с трудом. Авдей не знал башкирского языка, а Аиткул с трудом изъяснялся по-русски.
– Я, по-вашему, зело[44 - Очень (ст.-рус.).] слабо разумею, – говаривал Авдей, объясняя своё плохое знание башкирского языка.
Несмотря на это, оба, пусть с трудом, но могли договориться. Помогал язык жестов.
Сегодня Аиткул хотел, чтобы Авдей остался в стойбище, пока они с Зиянгиром пригонят табун.
– Лошадь, – сказал Аиткул Авдею, указывая в сторону стойбища. – Вай, вай, – добавил он, прихрамывая при этом на одну ногу.
– А, захромала, – догадался Авдей. – Конь захромал?
– Якши[45 - Хорошо (башк.).], – сказал Аиткул, видя, что Авдей понял, о чём он его просит.
– Якши, якши, – скороговоркой повторил Авдей и затряс утвердительно головой. – Не беспокойся, – продолжил он, – посмотрю я копыто.
Он принял из рук Аиткула чашку молока и кусок лепёшки.
– Спаси Господь. – Он с жадностью опустошил чашу. Молоко растеклось по его усам и бороде, оставляя белые следы. На лице Аиткула появилась улыбка. Заметив это, Авдей тут же обтёр губы рукавом рубахи. – Премного благодарствую, – сказал он. – Рахмет[46 - Спасибо (башк.).].
Это ещё больше развеселило Аиткула.
– Якши урус, – сказал он и, расплываясь в улыбке, пошёл прочь.
РОЖДЕНИЕ МЕТРОПОЛИИ
В середине первой половины XVIII столетия, с приходом к власти Анны Иоанновны[47 - Анна Ивановна (28 января [7 февраля] 1693 – 17 [28] октября 1740) – российская императрица из династии Романовых.] и её окружения, Россия всё больше вырисовывалась на политической и экономической карте Европы как крупная евроазиатская метрополия. Нуждавшаяся в притоке новых богатств после окончательного покорения Казанского и Сибирского ханств царём Иваном Васильевичем Грозным, Российская империя устремила свой взор дальше на восток, до Большого каменного пояса[48 - Уральские горы.], на земли народов, населяющих территорию от Итиля[49 - Тюркское название Волги.] до Яика.
Не имея достаточно собственных полезных ископаемых: меди, железа, серебра, золота и железа, – Россия остро нуждалась в притоке этих ресурсов. Особенно меди и железа, которые шли на нужды растущей русской армии, а золото и серебро – на обогащение казны.
Крестьянские хозяйства России приходили в упадок. Крупные русские землевладельцы, дворяне, были обременены военной службой, и в их отсутствие хозяйства хирели и разорялись. Крепостная неволя не способствовала росту производства. Россия в значительной степени отставала от своих европейских соседей в технологиях, в уровне образования и в наличии профессиональных кадров. Прорыв, который был предпринят в конце XVII и начале XVIII столетия царём Петром Первым, во времена Анны Иоанновны сменился глубоким застоем. На смену умным, образованным и предприимчивым людям пришли те, кого в первую очередь заботило собственное благополучие, а на смену едва зарождающемуся прогрессу пришёл фаворитизм.
Получив власть, Анна Иоанновна совершенно не интересовалась положением простых людей, а в решении государственных дел всецело полагалась на мнение своего фаворита Бирона[50 - Эрнст Иоганн Бирон (23 ноября 1690, мыза Калнцеем (герцогство Курляндия и Семигалия, ныне Калнциемс, Елгавский край, Латвия) – 28 декабря 1772, Митавский дворец, герцогство Курляндия) – фаворит русской императрицы Анны Иоанновны, регент Российской империи в октябре – ноябре 1740 г., граф Священной Римской империи (с 1730), герцог Курляндии и Семигалии с 1737 г. В 1740—1761 гг. находился в ссылке.] и приближённых к нему людей. Нельзя было сказать, что власть совсем не предпринимала никаких усилий, но все они были какими-то вялыми, неуклюжими и не давали желаемого результата.
Русское крепостническое хозяйство, на котором и основывалась вся тогдашняя экономика страны, уже не было в состоянии пополнять быстро скудеющую казну, народ задыхался в бесчисленных и чрезмерных податях. Прибыльщики[51 - Сборщики налогов.], даже прибегая к жесточайшим репрессиям, не были в силах принудить крестьян платить больше, а власть изобретала всё новые и новые способы сбора налогов вдобавок к уже существующим, доводя всю российскую фискальную систему до полнейшего абсурда. Многие хозяйства разорялись из-за многолетнего неурожая. От голода умирали целыми семьями, деревнями, а то и губерниями. Умерших было столько, что их не успевали хоронить, просто вывозили за город и оставляли в поле на съедение диким зверям и собакам, которые растаскивали человеческие останки по всей округе. Города наводнили тысячи нищих и попрошаек. Их стало столько, что идущие на службу в церковь прихожане не могли пробраться через толпы просящих. Сама царица Анна Иоанновна вынуждена была вмешаться в происходящее, чтобы как-то изменить сложившуюся ситуацию. Своим указом она запретила церковным служителям пускать нищих на церковные паперти, грозя строжайшим наказанием в случае их неповиновения. Вдобавок ко всем этим несчастьям в России разразилась новая беда – моровое поветрие[52 - На Руси так называли чуму.], унёсшее множество тысяч людских жизней.
Единственным выходом в сложившейся ситуации было расширение границ империи и пополнение казны за счёт присоединения новых колоний – обширных земель, лежащих на востоке, примыкающих к подножью Уральского хребта, протянувшегося через весь континент: от Северного моря и на юг, до самых пустынных степей Полуденной, или Срединной, Азии[53 - Срадняя Азия – историко-географический регион Евразии на западе Азии.].
Пробираясь вглубь этих земель, русские колонисты при поддержке армии меняли вековые уклады народов, живших здесь столетиями до их вторжения. Всё это происходило и до правления Анны Иоанновны, но теперь это явлением стало массовым.
Несомненно, предпринимаемые Россией действия вызывали сопротивление местного населения. Оно всеми доступными ему способами противилось русской экспансии. Завязывались вооружённые столкновения между колонистами и коренными жителями этих земель. Новые колонисты строили свои поселения на землях аборигенов, они возводили оборонительные сооружения, заводы, захватывали пастбища, вырубали и выжигали леса под новые пахотные земли. Одним из таких народов были башкиры, или, как они сами себя называли, башкурты.
Жестокость порождает жестокость, а несправедливость порождает несправедливость. Башкиры начали жечь и разрушать жилища и имущество переселенцев. Но это уже никак не могло повлиять на сложившуюся ситуацию. Хотя между башкирами и Россией во времена правления Московским царством царя Ивана Грозного был заключен договор, по которому башкирам гарантировались неприкосновенность их вотчинных[54 - Принадлежащих роду, семье.] земель и сохранение всех прав. Но со временем условия договора были позабыты и башкир стали грубо притеснять. Русское правительство игнорировало просьбу коренных жителей башкирских земель остановить вторжение. Оно использовало любые способы, чтобы достичь желаемого: в ход шли подкупы, угрозы, интриги, жестокость и казни – для достижения поставленной цели были хороши любые средства.
Вместе с тем разобщённость башкирских родов, безмерное стремление башкирской знати и отдельных её представителей нажиться за счёт собственных же собратьев, корыстолюбие и непрекращающаяся междоусобная вражда, взаимная неприязнь, борьба за власть – всё это умело было использовано их врагами против самих же башкир.
Все попытки башкир создать собственное независимое государство наталкивались на непреодолимые разногласия и различие подходов к решению этого вопроса. Кандидатов на ханство в Башкирии было несколько, но ни один из них так и не сумел доказать законности своих притязаний. Разобщённость башкирских родов приводила к тому, что их земли время от времени подвергались жестоким и разрушительным набегам соседних с ними народов. Но и сами башкиры также не отличались миролюбием и при каждом удобном случае нападали на своих соседей. Всё это делало башкир слабыми и неспособными противостоять внешней угрозе со стороны более сильного и более организованного противника.
Но не только башкиры и их земли входили в круг интересов разрастающейся молодой Российской империи. В частности, она организовала свои военные походы в Персию и Среднюю Азию, правда все они так и не возымели должного результата. Между тем на востоке русским сопутствовала удача, хотя всё было и не так гладко.
В начале XVIII столетия была предпринята очередная военная экспедиция в Сибирь. Отряд из 400 казаков отправился на Чукотку. Возглавил экспедицию казак Афанасий Фёдорович Шестаков[55 - Афанасий Фёдорович Шестаков (1677—1730) – руководитель экспедиции на Чукотку.], а военное командование экспедицией было поручено капитану Тобольского драгунского полка Дмитрию Ивановичу Павлуцкому[56 - Дмитрий Иванович Павлуцкий (? – 1747) – российский офицер, руководитель военной экспедиции на Чукотку.]. Но в дороге у Афанасия Фёдоровича произошёл конфликт с Павлуцким, и экспедиция разделилась.
Шестаков с половиной отряда самостоятельно отправился вглубь чукотских земель. Но отношение, которое руководитель экспедиции выказывал к коренному населению, его жестокость по отношению к чукчам, эвенкам и якутам вылились в вооружённое столкновение с местными народностями. В результате одного из боёв, на реке Егач[57 - Егач (Иагач, Иогач, Игаш, Ыигач, Эгач, Jагач, Ягач) – река Прителецкого района, левый приток Бии, давшая название одноимённому посёлку Телецкого озера.], Афанасий Фёдорович был убит, а его отряд разгромлен.
И всё же эти неудачи не остановили русских в их стремлении завоевать соседние с Россией земли. Слишком высоки были ставки, и человеческая жизнь в этой борьбе была не такой уж и высокой ценой. Единственным непреодолимым препятствием на пути установления полного господства над восточными землями на протяжении длительного времени оставались башкиры. Все попытки России подчинить себе этот непокорный народ до описанных событий натыкались на его упорное сопротивление.
АБУЛХАИР-ХАН
Абулхаир Мухаммед гази Бахадур[58 - (1693—1748), хан Младшего жуза (1718—1748).] был ханом киргиз-кайсацкого[59 - Этноним: носители «киргиз-кайсацкого языка», т.е. казахские и большая часть киргизских родов, чьи языки, образовывавшие диалектный континуум, считались царской администрацией диалектами единого наречия.] Малого жуза[60 - Сотня (казах.).], или, как именовал себя этот народ сам – хасаки[61 - По одной из версий, название происходит от слова «свободный».], который состоял из трёх крупных родов – алимулов, байулов и жетыру, которые, в свою очередь, делятся на более мелкие роды. Умный и опытный политик, хан Абулхаир вёл собственную игру на политическом поле всей Полуденной и Средней Азии. Абулхаир был сыном своего времени, наполненного коварством, корыстолюбием и хитроумными переплетениями политических интриг и заговоров. Его называли «Ак сюяк» – «белая кость» или «Тере» – «потомок», предки которого происходили из рода Чингизидов через старшего сына владыки мира Чингисхана[62 - В переводе с монгольского Чингисхан – «сильный хан».] – Джучи-хана. Абулхаир унаследовал как сильные стороны своих далёких венценосных предков, так и их пороки, но это не давало Абулхаиру права наследования трона его могущественных некогда предков – это право он должен был ещё заслужить, согласно древним законам своего народа.
Малый жуз, во главе которого был хан Абулхаир, был частью одного Большого жуза, разделённого на три более мелких жуза: Старший, Средний и Малый. Старшим жузом в то время правил хан Жолбарыс[63 - (1690 – 5 апреля 1740) – второй хан Старшего жуза (1720—1740), сын Айтак-султана.], Средним жузом правил наследник великого хана Тауке[64 - Последний хан единого независимого Казахского ханства с 1680 г.] – Самеке-хан[65 - Первый хан Среднего жуза (1719—1734), сын казахского хана Тауке.]. Они были осколками от некогда великой империи Моголов[66 - Империя Великих Моголов – тимуридское государство, существовавшее на территории современных Индии, Пакистана, Бангладеш и юго-восточного Афганистана в 1526—1540 и 1555—1858 гг.], некогда правящей почти всем миром. Но после смерти Чингисхана созданная им империя распалась, разделённая между четырьмя его сыновьями. Потом она разделилась на ещё более мелкие улусы[67 - Государство (тюрк.).], которые долгое время вели между собой непрекращающиеся междоусобные войны.
Абулхаир мечтал о возрождении утраченного величия своего далёкого предка. Он мечтал объединить разрозненные племена под властью единого и сильного хана – Орда басы – верховного правителя и стать единовластным властителем новой империи, простирающейся от берегов Иртыша на востоке и до берегов Яика на западе, как это было во времена славного и достопочтенного хана Касыма[68 - Казахский хан чингизид, правитель Казахского ханства в 1511—1521 гг., сын Жанибек-хана.], при котором объединённые киргиз-кайсаки достигли своего высшего расцвета и величия.
Но путь к власти тяжек, тернист, и опасен, и полон завистников.
Для начала Абулхаиру предстояло привлечь на свою сторону наиболее влиятельных и могущественных людей во всех трёх жузах. Много лет назад однажды собравшиеся на большое собрание соплеменники Абулхаир-хана выбрали его главнокомандующим всех трёх жузов, передав под его командование воинов всех трёх кланов, чтобы они могли противостоять натиску джунгар[69 - Термин-политоним: монгольские народы, Джунгарское царство.] и персов, но Абулхаиру этого было мало и это не удовлетворяло его растущих политических амбиций. Он непременно хотел видеть себя единовластным правителем всех трёх жузов, и Абулхаир хорошо понимал, что к осуществлению этой его мечты ему предстоит пройти долгий и опасный путь. Надо было усмирить как своих внутренних врагов, так и внешних противников. С востока ему угрожали джунгары, власть которых простиралась над большей частью степной территории – от Китая, Тибета и до Сибири. Ещё свежи были в памяти у его народа воспоминания о набегах, совершённых джунгарами под предводительством неустрашимого воина – тайши[70 - Вождь (монг.).] Цэван-Рабдана[71 - Джунгарский хан из рода Чорос (1697—1727).]. Его разрушительные нашествия в южные и северные земли, когда под натиском его армии пали многие города в Средней Азии, в числе которых были Бухара[72 - Один из древнейших городов Центральной Азии, административный центр Бухарской области Республики Узбекистан.] и Ташкент[73 - Столица и крупнейший город Узбекистана.].
Сейчас джунгары были больше озабочены войной со своим восточным соседом – Китаем и правящей в этой стране династией Цин[74 - Или Маньчжурская династия; была последней империей, включавшей территорию Китая.], но время от времени их отряды всё же совершали набеги и на земли Абулхаира, грабя и разоряя их, беря в плен его соплеменников.
Да и в самих трёх жузах дела обстояли не лучшим образом, их и без того слабое экономическое положение ещё более усугублялось чередой непреодолимых разногласий, взаимных интриг и обид в среде правящей элиты. Султан Барак[75 - Султан Среднего жуза, сын Турсун-хана, владевшего городами на р. Сырдарье.], один из самых влиятельных военачальников Среднего жуза, человек не менее амбициозный, чем Абулхаир-хан, вынашивал свой план восхождения на престол. Султан Барак выстраивал собственную линию на пути к заветной цели, он подбивал из вождей всех трёх кланов людей, которые были готовы выступить против Абулхаира и встать на его сторону.
Хан Абулхаир хорошо понимал это. Он понимал, что султан Барак – серьёзный и очень опасный враг, которого нужно опасаться, и у Барака было немало сторонников, в том числе и в среде приближённых Абулхаира, из числа его старшин[76 - Военное руководство.] и биев[77 - Аристократия (казах.).].
С юга к границам Малого жуза подступали войска персов, которых вёл Тахмасп-кули хан[78 - Настоящее имя Тахмасп-кули хана было Надир-хан, он был из низкого сословия.] – жестокий и алчный предводитель, выскочка, совершенно лишённый жалости и сострадания, не только к врагам, но и к собственным подданным. Его жестокость наводила ужас на всех тех, кто когда-либо сталкивался с этим чудовищем в человеческом обличье.
Номинально Тахмасп-кули числился главнокомандующим персидской армии, но по сути, он узурпировал власть безвольного и слабохарактерного шаха Тахмаспа II[79 - Один из последних сефевидских шахов государства (1729—1732).]. И сегодня влияние Тахмасп-кули как властителя распространилось далеко за пределы его обширной империи, включая Армению и Афганистан. Тахмасп-кули сопутствовала удача, как и джунгарскому хану Цэван-Рабдану. Единственным, кто реально мог оказать сопротивление Тахмасп-кули, были османы[80 - Название происходит от имени Османа I Гази? – первого султана Османской империи.] – империя турков и их ближайших союзников – крымских татар, не менее сильных и опасных противников.
Была и другая проблема, требующая безотлагательного решения Абулхаира. С севера его земли разоряли племена воинственных башкир и калмыков, непрестанно совершающие быстрые и опустошительные набеги на его улус. Когда-то они были союзники Абулхаира, но теперь они также представляли для него большую угрозу, в особенности башкиры, преграждающие ему путь к самым лучшим пастбищам вдоль берегов Яика и Тобола. Но калмыки, чьи кочевья тянутся вдоль всей южной береговой линии Итиля, и башкиры, чьи пастбища подступают к самым его границам, заключили союзнический договор с Россией, и Абулхаир понимал, что напав на них, он вступит в противостояние с более сильным врагом, с которым теперь нужно было считаться. И, как выяснилось, у России появились собственные претензии на эти земли. Хану Абулхаиру как правителю, претендующему на верховную власть над всеми своими соплеменниками, в данной ситуации следовало проявить гибкость и действовать весьма осторожно и умело.
– Нужно союзников сделать врагами, – говорил он, делясь своими планами с наиболее приближёнными к нему людьми. – Надо вбить клин между башкирами и Россией. Столкнуть их лбами, стравить медведя с волком и, когда они перегрызут друг друга, забрать у них всю их добычу.
Но проблема заключалась в том, что это была уже не та Россия времён Московского княжества – неповоротливое, дремотное царство, вынужденное платить калым[81 - Дань (тюрк.).] ордынцам[82 - Татарская орда.]. Нынешняя Россия была империей, набирающей силу и политический вес. Теперь Россия сама стремилась распространить своё влияние на соседние государства, при этом неуклонно расширяя собственные границы. Абулхаир знал, что однажды его могущественная северная соседка обратит свои взоры и в сторону, как он считал, принадлежащих и ему земель. И с его стороны было бы разумнее упредить все возможные последствия такого нежелательного для него развития событий. Он должен первым предпринять шаги к сближению с Россией. Пусть он станет её союзником, нежели врагом. Но вот вопрос: как ему это сделать?
Российская казна катастрофически нуждалась в дополнительных средствах. Будь у неё столько серебра, каким обладал её северный сосед Фредерик I[83 - Король Швеции с 1720 г., ландграф Гессен-Кассельский (под именем Фридриха I) с 1730 г.], король Швеции, проводящий время в нескончаемых балах и распутстве, она не испытывала бы никаких затруднений. Но Россия не обладала запасами серебра, какими обладала Швеция, и вынуждена была получать его от всё тех же башкир, у которых имелись большие запасы столь ценного для России металла. А также железо и медь, которые нужны были, чтобы отливать из них пушки и ядра.
Во времена Петра I политические интересы России были более обременены противостоянием с Турцией и её союзником Крымским ханством, препятствующим выходу российского флота в акваторию Чёрного моря, так необходимому для её растущего негоциантства[84 - Купечество (франц.).].
Россия готовилась к новым сражениям, а для ведения войны ей были необходимы деньги, много денег, нужно было содержать армию и флот.
Вместе с тем Россия искала выходы на восток для расширения торговли со странами Малой и Средней Азии, и прокладки сухопутного пути в Индию – страну, сулившую несметные богатства.
