скачать книгу бесплатно
«Господь наделил невероятной стойкостью и силой такое тщедушное тело!» – мысленно восхитился молодой воин.
Три года спустя. Вечер. Почти ничего не видно в сумерках. Катулл старательно водит пером по пергаменту: «Дорогой друг! Пользуясь редким моментом, спешу сообщить тебе наши новости, пока нет соглядатая. Мы неплохо устроились. Больной пастырь прилагает большие труды по распространению Православия на Востоке и очищению его от еретиков. Ты же знаешь его апостольскую ревность и горение духа!
Уже умерли его главные враги, в том числе императрица, но и оставшиеся успокоиться не могут. Они боятся, что император, в глубине души уважавший святителя, передумает, вернет назад. Каждый из них нашептывает слабовольному Аркадию о негодности и зловредности Иоанна Златоуста. И вновь умоляют перевести в еще более далекую провинцию, опасаясь мнимой расплаты со стороны опального патриарха при возвращении в столицу. Император не понимает, что Бог покарал его супругу за гонения праведника. И позволяет холить и выращивать, словно пышный цветок – злость к святителю, которую старательно сеют неверные люди…
Эти сведения мне передали друзья, предупредив, что я не смогу сопровождать святого в изгнание далее. Что же с ним будет? Представляешь мое отчаяние?..» Ночь, внезапно нависшая над землей, поглотила написанные строки…
Травля продолжалась. Изгнанник вновь в пути. Три месяца по солнцепеку. На голове уже нет волос, и она ничем не защищена от солнечных ядовитых лучей. Иногда приходилось ехать под проливным дождем. Тогда с его одежд стекали целые потоки… Почти не разрешалось останавливаться и для отдыха. А ведь ему уже шестьдесят… Был получен тайный приказ относиться к нему без пощады и сожаления. Но ни слова гнева или ропота не вырвалось из уст святого страдальца. Одна молитва. Он отошел в вечность в дороге со словами: «Слава Богу за все!».[22 - Святой Иоанн Златоуст скончался 14 сентября по старому стилю в 407г. в Каманах – в провинции Понта, на северо-востоке Малой Азии.]
Через девять месяцев скончался и жестокий император…
************
Минуло тридцать лет. На Константинопольский трон взошел сын Аркадия – император Феодосий II. Патриархом стал Прокл – любимый ученик Златоуста.
В столице конец лета. Тишь, благодать. Слабо покачивают листьями ветки платана, будто благодарят Создателя за счастье жизни. Тихо-тихо шелестит звуками улица. Утренний зной. Рябь листьев на деревьях напоминает море в безветрии, где иногда колышутся шаловливые маленькие волны. «Раскинуться бы на берегу и лежать, ни о чем не думая… Вот радость-то, вот наслаждение…» Воздух, точно парной. Ходят почти неживые, сваренные жарой люди, лениво шумят разбуженные ослы, мулы. Жизнь то приостановится, то вздрогнет и снова в путь, вновь за свою работу. «Надо спешить в храм. Сегодня день памяти любимого патриарха Константинопольского Иоанна Златоуста, " – думает Себастьян.
В день памяти Златоуста патриарх Прокл служил в собрании множества народа. Запах душистых восковых свечей плыл по храму. Ближе к алтарю располагались канделябры в виде деревьев, огни которых казались цветами. Мерцали серебряные и золотые паникадила и лампады в виде кораблей. Их отсветы, отражаясь в цветных переливах мозаичных стен и полов, сияли, одухотворяя все окружающее. Хор сладкозвучно пел псалмы и молитвы.
В конце литургии патриарх говорил о святителе, что он является столпом и утверждением Церкви, светильником и учителем всей вселенной.
– Им написано очень много трудов, а какие проповеди он произносил с амвона! – восхищался владыко.
Прихожане поддержали:
– Да, спасительно говорил, так за душу и брало!
Прокл продолжал:
– Огненное слово его, дышавшее любовью, обличало христианский мир, погруженный в беззакония, вызывало возрождение…
Слушавшие замерли. В храме стояла тишина.
Расчувствовавшийся патриарх добавил:
– Он лежит в Понте, а похваляется во всем мире!
Народ не выдержал, поднялся шум. Люди плакали и взволнованно восклицали:
– Тре-бу-ем, тре-бу-ем возвращения Иоанна Златоуста. Его у нас украли! Верните нам нашего Святителя!
Долго крики толпы разносились по столице. Прокл заспешил во дворец. Он объяснил императору волю народа, тот согласился перевезти прах Златоуста в столицу.
Высшая знать была отправлена Феодосием для возвращения останков святителя. Когда вскрыли могилу, гроб не могли не только поднять – сдвинуть с места. Ничто не помогало. Бились целый день. Наконец отрядили гонцов во дворец.
– Что же это такое? – с испугом спросил император у патриарха, которого позвали для объяснений, – может, он не хочет возвращаться из-за наших злодеяний?
– Может быть, – тихо прошептал взволнованный владыко.
– Так что же делать? Как объяснить такое народу? – недоумевал Феодосий.
– Следует, думается мне, написать святителю Иоанну письмо, как живому и попросить прощение от имени Ваших родителей за то горе, что те принесли ему…
– Видимо, придется, – в задумчивости протянул василевс.
Угодливые придворные, облаченные в золотую парчу, заметив взволнованный вид Феодосия, подобострастно склонились в поклоне. Благодаря сестре, почитавшей святого Златоуста, Феодосий был воспитан в любви к нему и сейчас очень страдал, не принимая никого в тронном пурпурном зале. Осунувшийся, он возлежал на кушетке с золотыми виньетками, облокотясь на шелковые подушки, расшитые жемчугом. Мозаичные стены палаты, точно осыпанные дорогими камнями, еще более подчеркивали бледность его лица. Мысли, будто вытекли из него. И чтобы заполнить затянувшуюся паузу, он стал механически рассматривать окружающие предметы. Вот неподалеку – изящная столешница из яшмы с золотыми ножками в виде лап непонятного зверя. Ее гладкая поверхность искрилась солнечными бликами. Живые узоры, мгновенно сменяя друг друга, трепетали подвижной рябью. Казалось, ожили какие-то старинные воспоминания и будто силятся о чем-то поведать… Император перевел взгляд на александрийскую ониксовую вазу. Она была несколько громоздка и вмещала множество цветов с еле уловимым сладковатым ароматом. Сейчас его все беспричинно раздражало. Он слегка поморщился. Наконец, его внимание привлек столик из индийского сандала. На нем помещались письменные принадлежности: чернильница, перья из тростника и тонкие листы пергамента. Они сами просились в руки. Василевс едва заметно кивнул головой. Слуги ловко и бесшумно перенесли все на столешницу, находящуюся поблизости, вазу с цветами убрали.
Напряженную тишину всколыхнул шепот присутствующих:
– А ведь святитель Иоанн отмечен Богом…
– Он молился целые ночи напролет.
– Откровением Божиим составил чин литургии, которую служат сейчас в храмах.
– Да, всю жизнь он думал о душе, а не о теле. Пил и вкушал крохи, спал мало и стоя…
– Все это верно, но я о другом. Рассказывали, что при посвящении его в сан священника, Антиохийский епископ Флавиан возложил на его голову руки. И над Иоанном появился голубь, как символ Духа святого…
Взяв в руки перо, император задумался, грустно опустил голову, замер. В глазах заискрились неожиданные слезы…
Письмо составляли долго, дополняя и помогая кто как мог. Суть его сводилась к следующему: сам Феодосий умолял Иоанна Златоуста забыть горе, причиненное ему ранее и вернуться к своей пастве. Под конец прочитали написанное. Духовенство, воины, среди которых присутствовал почтенный Катулл, сановники, окружавшие императора, застыли в смятении и испуге. Перед их глазами живой картиной прошел весь тот ужас, который пришлось пережить Божественному Иоанну. Присутствовавшие почувствовали, что он стал искупителем за грехи беззаконников…
Пергамент, скрепленный золотой печатью, быстро доставили к месту упокоения праведника. Приложили к груди и начали молиться, совершив всенощное бдение. И, наконец, гробницу подняли. Поблизости находился хромой нищий. Он приблизился к мощам, оторвал кусочек облачения, оттер им ногу и исцелился.
Гроб несли на своих плечах священники в сопровождении народа. К процессии ручейками стекались пустынники, духовенство, миряне. Все пели псалмы, молитвы, держали горящие факелы. Зрелище было необычным. Будто солнце, некогда сорванное злой рукой с небосвода, люди старались вернуть обратно.
В Халкидоне[23 - Халкидон – находился напротив Константинополя на Азиатском берегу Босфора.], в нетерпении от ожидания, вскипала на волнах разукрашенная императорская трирема. На ней повезли честные останки святого к столице. Все море было усеяно большим количеством разукрашенных, точно к празднику, судов, лодок, лодчонок. И создавалось впечатление, что мощи передвигались не по воде, а по суше. Ударяясь друг о друга из-за сильного ветра, лодки вздрагивали, пританцовывали на волнах и как бы раскланивались.
На берегу подъезжающих ждали император с сестрой, свита, духовенство, народ. Мощи под пение псалмов были сняты с судна и бережно уложены в праздничную колесницу Феодосия, которая мягко покатила к церкви святых апостолов. Название свое та получила из-за четырех крестообразно расположенных нефов. Пересекаясь, они образовывали четырехугольник, где возвышались двенадцать колонн, поддерживающих золоченый купол. Колонны эти символизировали двенадцать апостолов. Здесь особенно любили молиться верующие.
При перенесении мощей в церковь народ ликовал, плакал от радости. Царь, преклонив колени, скорбно целовал руку святителя. И просил прощение за преждевременную кончину, полученную из-за подлости его родителей. Казалось, Феодосий был безутешен. Сорвав с себя знаки царского достоинства, он, как простой смертный, провинившийся перед угодником Божиим, все молил и молил простить его отца и мать. Несколько успокоившись, накрыл святого своей порфирной мантией…
Когда василевс отошел, мощи, издававшие благоухание, водрузили на патриарший престол. Народ, забывая себя, в блаженном восторге стал громко взывать к усопшему:
– Святейший Отец, прими свой престол, как много лет назад!
– Святейший Отец, не оставь, осиротели! – умоляли миряне.
Уста святого Иоанна Златоуста открылись для благо пожелания. И в напряженной тишине храма любовно прозвучал голос святителя:
– Мир Вам!
И вновь произошли чудесные исцеления со многими болящими. Все плакали от радости.
В толпе находились и двое приятелей: отважный военачальник Катулл и его друг, уже известный поэт Себастьян. Благородные лица, убеленные сединами, смягчились. Суровый воин, разукрашенный шрамами, печально улыбнулся и произнес:
– Ну, теперь Константинополь благословенный город…
– Ты прав, мой друг, как всегда, – поддержал его Себастьян.
– Что-то я замечаю, ты перестал говорить изречениями из Гомера и Овидия?!
– Потому, что хочу с Божьей помощью говорить словами Божьих угодников: «Дивен Бог во святых Своих!»
ПРОЩЕНИЕ УБИЙЦЫ ГРИГОРИЕМ БОГОСЛОВОМ[24 - Григорий Богослов (330—390) – великий православный святой и богослов, церковный деятель, епископ г. Назианз в Малой Азии.]
Заговор обсуждался в цирке. Чтобы никто из посторонних не заподозрил их, ариане[25 - Ариане – еретики.] пришли на гладиаторские состязания, куда православные не ходили. Сильный шум заглушал голоса. Все, кроме Демофила, их предводителя, находились в одной ложе. В то время как гладиаторы боролись со львами, они обсуждали свои тайные дела.
– Марк, объясни Марцелу, что ему следует делать, – обратился к длинному сухопарому парню грузный еретик.
– А ты, что же, не можешь сам? – огрызнулся тот.
– Да ты, как я погляжу, высох весь от ехидства, – укорил толстяк.
– Слушай, я не посмотрю, что ты стар и так тебя проучу, смотри!
– О, мы промахнулись, выбирая Марцела на это задание. Вот кто больше подходит на роль убийцы. Одна злость в парне.
– Тише, – назидательно одернул молодой Кассиан, подтянутый и строгий, – драться что ли пришли сюда? Потерпите, завтра будете колошматить православных. А сейчас, чтоб ни шороха, ясно? И – к делу. А ты, если будешь так себя проявлять, без куска хлеба останешься, – обратился он к Марку, – понял?
У того даже желваки на лице заходили. Он открыл широко рот, как бы задыхаясь, глубоко, рывком вдохнул в грудь воздух, пару минут процеживал его сквозь сито легких. И, резко выдохнув, выпалил на одном дыхании:
– Ну вот, Марцел, за хорошее вознаграждение надо убрать православного епископа Григория Богослова.
В это время по цирку прошел гул. Внизу на арене лежал поверженный окровавленный боец. Он нечаянно поскользнулся. Встать почему-то несчастный быстро не смог. Видимо, подвернул ногу. Пока он переворачивался на бок, пытаясь подняться, подбежавший лев, яростно рыча, набросился на него.
– Вот как надо убивать, – процедил цинично Марк, обращаясь к Марцелу, – нет, ты смотри, смотри!
Но юноша, побледнев, отвернулся с отвращением и ужасом. Потоки крови заливали арену. Яростный крик прокатился по головам зрителей:
– Оттащите его, оттащите!
– Нет, до победного! – надрывалась толпа.
У несчастного уже не было правой бойцовской руки. Дико расширив от боли глаза, гладиатор глухо хрипел, стараясь податься назад. Но лев не отрывался от страдальца. Его шерсть, переливаясь на солнце, блестела, принимая всевозможные оттенки, и сияла словно огонь. Он был воплощением хищной силы, победы и ужаса. Огромная передняя лапа придавила грудь поверженного. Гордая свирепая голова со спутавшейся гривой ощерилась в диком оскале. И, казалось, зверь зло улыбался, торжествуя победу…
– Да, учись у джунглей, – раздалось из другого конца ложи.
Марцел, внутренне содрогаясь, бросил взгляд вниз, подбадривая себя:
«Ну же, смотри, неженка! Как же ты собрался завтра прикончить владыку Григория?… Но ведь это бой… И какой ужасный… А в жизни? Выходит, жизнь – то же самое?»
Вы ознакомились с фрагментом книги.
Для бесплатного чтения открыта только часть текста.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
