скачать книгу бесплатно
– Повтори… – хрипло прошептал Якш. – Повтори, что ты сказал…
– Что именно? – чуть испуганно вопросил Шарц, весь подобравшись для боя.
«Что бы ты там себе ни придумал, ты пойдешь со мной и сделаешь все, что потребуется!»
– «Бородатого гнома, с волшебной тележкой»… я не ослышался? – почти жалобно вопросил Якш. – Так она жива?
– Жива? – переспросил Шарц. – Ну, конечно, жива. И даже скоро будет здорова… хотя должна была умереть этой ночью, но… а ты откуда все это знаешь?! – вдруг дошло до него.
На глазах Якша медленно показались слезы.
Шарц стоял, со священным ужасом глядя, как по лицу его владыки медленно катятся крупные прозрачные капли, а он просто стоит, стоит, не отворачиваясь, не стыдясь, не пытаясь их стереть или хоть руками закрыться.
– Так ты и в самом деле… – попробовал Шарц, но голос подвел, пресекся, – так, значит, все, что она говорила про свой сон… про тебя и… – Шарц опять сбился. Трудно говорить о чудесах, особенно если сам не раз уже сталкивался с практикой чудесного – самой чудесной практикой на свете! Тут ведь такое дело – чем чаще с чудесами сталкиваешься, тем хуже в них разбираешься, чудесам ведь не нужно, чтоб всякие там в них разбирались, они просто происходят, там и тогда, когда это очень нужно, там и тогда, когда без них просто никак.
Владыка медленно покачал головой, стряхивая слезы на свою до странности разбойничью одежду, а потом, в свою очередь, схватил Шарца за руку:
– Бежим скорей! Я должен ее немедленно увидеть! – выпалил Якш.
– Быть может, ты сначала… – попробовал хоть что-то вставить «безбородый безумец».
– Потом! Потом все расскажу! – жарко выдохнул Якш, и теперь уже Шарц не мог противиться неодолимой силе, влекущей его за собой.
* * *
Когда так много воды – это смешно. Вода – смешная, по ней так весело шлепать босиком. Это не та же самая вода, какую пьют, она горькая и соленая, говорят, ее пить нельзя, живот заболит, а еще она постоянно бегает то туда, то сюда, наверно, никак не может решить, где ей нравится больше, здесь или там?
А когда мы захотели зайти подальше, нам сказали, что нельзя. А мы спросили: почему нельзя? А нам сказали, что там «глубина». А я спросил: что такое «глубина»? А мне сказали – я слишком маленький, чтоб знать это. А я сказал: вы сами не знаете! И – убежал, чтоб не попало. Но дальше в воду не полез. Вдруг там и правда живет какая-то «глубина», злющая-презлющая, да еще и кусачая? Нет уж, нам и у берега здорово! Никогда мы еще так не играли!
Давно нужно было подружиться с людьми и отправляться к морю. Это же такое интересное приключение! В сто раз интереснее, чем все подвиги древних цвергов, вместе взятые. И чего это взрослые столько тянули с этой идеей? И сейчас тоже – ворчат, боятся… Шли бы лучше водой побрызгались, чем ругаться, небось и настроение бы сразу поднялось!
* * *
– Ну вот! Я же говорила, что он там! Здравствуй, дяденька! Спасибо тебе, что ты меня спас, а то так умирать не хотелось…
– Но… как это может быть, дочка? – смущенно промолвил кузнец. – Ты ведь… ты все время была здесь. Даже когда себя не помнила. Все про какой-то лес говорила… как там темно и страшно…
Он осекся, потому что в глазах дочери и вправду на миг мелькнуло отражение того дикого, страшного леса, и его чистая и честная душа вострепетала от жалости и ужаса.
– Там и правда страшно, – тихо и очень по-взрослому ответила девочка. – Очень страшно, если одной и ночью. Но я же была не одна. Там был Джерри-скрипач, и тележка, и конь… только потом конь сбежал, и мы не могли дальше ехать. А нам обязательно нужно было через ночь перебраться. А Джерри-скрипач сказал тогда, что…
– Дочка, – негромко перебил девочку кузнец, – мы боялись тебе сказать, но… Джерри-скрипач умер три дня назад. Он просто не мог…
– А я знаю, – ответила девочка. – Знаю, что умер. И почему это он не мог? Очень даже мог. Мертвые могут гораздо больше, чем живые, а он и живой все мог. Потому у нас и конь убежал. Кони, они ведь боятся покойников. А тогда Джерри-скрипач привел дяденьку. Дяденька никого не боялся. Даже тех чудищ, которых сам придумал. Хотя они очень страшные были. Но он все равно не боялся. Ему очень хотелось меня спасти. Я все думала: зачем он таких страшилищ придумал, а потом поняла, вот чтоб их не бояться, для того и придумал. Он очень храбрый и добрый! Спасибо тебе, дяденька!
И тут Якш рухнул на колени, и слезы вновь побежали по его лицу. Он плакал, потому что впервые понял, как удивительно и страшно устроен мир и как мир бывает прекрасен, если как следует постараться. Он плакал, оттого что наконец почувствовал: его простили. И пусть даже эта больная девочка ничего не знала о той страшной вине, что он сам взвалил на себя, пусть она и вовсе не знала, что он гном, пусть спасти одну невинную жизнь, предварительно загубив их гораздо, гораздо больше, явно недостаточно для прощения и оправдания, да и может ли быть здесь какое-то прощение и оправдание? Но вот здесь и сейчас, в этот единственный и неповторимый миг, на этой единственной и неповторимой олбарийской земле Якш чувствовал себя прощенным и оправданным.
Это было куда больше, чем он надеялся.
Якш плакал молча, заткнув рот обеими руками, силясь не разрыдаться в голос, страшась напугать девочку, а она, вскочив с постели и ловко проскользнув под рукой матери, уже гладила плачущего гнома по голове.
– Ну что ты, дядечка, что ты… ведь все уже хорошо… ты из-за меня плачешь? Не надо, дядечка, я ведь уже не умру, а скоро совсем здоровенькая буду. Правда-правда. Лекарь так и сказал. Можешь сам у него спросить. Ты не плачь, ладно? Вон, смотри – солнышко… травка зеленая… а ночью будут звездочки. Тебе нравятся звездочки?
– Да, – ответил Якш, – только я их никогда не видел, – смущенно добавил он.
– Какой ты чудной! – засмеялась девочка. – Хочешь, я тебе сама их покажу? Я их все-все знаю. Мне дедушка показывал. И как которая зовется, рассказал.
– Хочу, – сказал Якш. – Очень хочу звездочки посмотреть.
– Так что же это все-таки было? – тихо спросил кузнец.
– Чудо, – ответил сэр Хьюго Одделл. – Самое настоящее чудо, хвала Господу…
* * *
– Игрушки! – радостно вопил маленький гномик, мгновение назад задумчиво таращившийся в морскую даль. – Игрушки плывут! Смотрите скорей!
– Ой, и правда игрушки! Игрушки! – тут же завопили его приятели.
– Игрушки-игрушки-игрушки!
– Чур, мои!
– Нет – мои! Я первый увидел!
– А вот и нет! А вот и нет! А вот и нет!
– Вы – болваны! «Твои», «мои»… Как их оттуда достать?! – солидно возгласил гномик чуть постарше остальных. – Не видите, что ли? Они же далеко. Или кто-то из вас научился по воде ходить?
Владыка удивленно нахмурилась и бросила взгляд в сторону моря.
По морю плыли игрушки.
Сдержать восхищенный вздох ей не удалось. Игрушки были красивые. А потом… а потом она поняла, что они еще и очень большие. Просто громадные. Это только кажется, что они маленькие, потому что они далеко, а на самом деле они ужас какие громадные. Кто может играть такими? И кто посмеет?
– Корабли, – сказал подошедший Фицджеральд. – Наконец-то.
«Так вот они какие!»
– Корабли! – тут же с восторгом завизжала малышня. – Мы будем корабелить!
– Кораблить!
– Мы будем корабельщиками! – поправил кто-то из мальчишек постарше.
– Люди говорят – моряками, а не корабельщиками! – тут же поправили его самого.
– А кто такие моряки?
– Ну… это те, которые…
– Когда скалы поплывут по воде, настанет конец мира! – притворно отчаянным тоном возвестил один из старейшин.
«Книга камней. Каноническая часть. Пророчества о конце мира!»
Сказано было вроде бы негромко, но при этом использовался хитрый ораторский прием, столь излюбленный наставниками и старейшинами, когда негромкий вроде бы голос разносится далеко и внятен всем вокруг.
«Ах ты, старый мерзавец!»
Владыка порадовалась, что Якш перед уходом не только научил ее отличать этот прием от обычной речи, но и пользоваться им.
– Ты где-нибудь видел деревянные скалы, наставник?! – ехидно поинтересовалась владыка. – Или, может быть, ты где-то видел полотняные?
– Нет, владыка, – огорченно отозвался тот.
– Тогда заткнись и прекрати разводить панику, а не то…
– Горло перережешь, я помню, владыка, – печально отозвался старейшина.
– Плохо помнишь, – буркнула Гуннхильд Эренхафт.
– Эй, малышня! Корабли вам не игрушки! – крикнула она прыгавшим от восторга гномикам и гномочкам.
– Это вам не игрушки! – восторженно пропищала какая-то малявка. – Вам не игрушки, а нам – игрушки!
– Нам – игрушки! – дружным хором поддержали ее остальные и тут же попрятались под грозным взглядом владыки, которая с большим трудом сдерживала смех, грозивший вот-вот прорваться наружу и намертво испортить ее грозную репутацию.
– Да… трудное будет дело, – задумчиво молвил Фицджеральд.
– Какое?
– А вот уговорить стариков ваших на корабли взойти…
– Трудное, – кивнула гномка. – Но мы справимся.
«Пинками загоню!»
* * *
Оказывается, у людей есть совершенно потрясающая вещь. Она называется – сено. Его из скошенной травы делают. Для этого траву сначала срезают при помощи специальных орудий, они называются «серп» и «коса». Серп маленький и кривой, ручка у него короткая, и он как-то связан с ночным человечьим светилом, которое называется «луна», вот только Якш не совсем понял, как, а коса гораздо больше, с ее помощью траву косить легче, а еще она совершенно не похожа ни на косички гномок, ни на косы человечьих женщин. Потом скошенную траву оставляют сохнуть прямо там, где скосили, и, чем дольше она сохнет, тем больше превращается в сено. Время от времени эту уже не траву, но еще не сено, переворачивают, чтоб она со всех сторон сохла, это называется «ворошить». Переворачивают ее хитрым орудием, которое называется «грабли». Грабли деревянные, немного напоминают гномский боевой блэтткамм, а еще на них ни в коем случае нельзя наступать дважды, люди почему-то теряют уважение к тому, кто поступает столь опрометчивым образом. Потом уже высохшее сено складывают особым образом, это называется «стог», и он стоит так до тех пор, пока не приходит время переправить сено в место его хранения, которое называется «сарай».
Вообще-то скошенной травой, то есть сеном, люди животных кормят, не всех подряд, конечно, а некоторых из тех, что с ними живут, – вот хотя бы коней, к примеру, и коров, и коз, и овец, и кур, нет, кур, кажется, чем-то другим кормят, но, кроме всего прочего, сено – это такая шелестящая и совершенно фантастически пахнущая подстилка, которую предлагают всем усталым путникам в качестве постели, если этим самым путникам вдруг да ночлег потребовался.
«А если б мне все это не растолковали, я счел бы сено благовонием», – подумал Якш, поудобнее устраиваясь на шелестящей ароматной горе.
Вот и сбылось. Звезды. Много. Это так прекрасно, что слов не осталось. Никаких. Зато слез достаточно. Но их все равно никто не видит. Темно. «Безбородый безумец» уже уехал. У него дела. Больной ждать не может, а болезнь не хочет, так он, кажется, пошутил. Шварцштайн Винтерхальтер. Сэр Хьюго Одделл. Шарц. Лекарь из лекарей. Он, который мог бы лечить лишь своего герцога, упрямо лечит всех подряд. Потрясающая личность. О нем стоит подумать. Но не теперь. Теперь звезды. Звезды, звезды и звезды…
Девочке давно пора спать, но вместо этого она сидит рядом, стоять ей еще трудно, и страшно довольная, тоном многомудрого наставника повелевает звездам объединяться в определенные группы, и те подчиняются. А что еще остается делать, раз наставница такая строгая? А рядом с ней сидят страшно смущенные ее родители. Быть свидетелями чудес – нелегкая работа, и видят Боги, Якш их понимает. А потом, когда все созвездия названы и устроены в небе надлежащим образом, девочку уносят спать, и Якш наконец отправляется туда, где надлежит спать ему – на золотистой горе душистых благовоний. В крыше сарая дырка, и любопытные звездочки в нее заглядывают. Чудные, разве есть что-то интереснее их самих?
Сарай – замечательное слово. И дырка в крыше – тоже великолепная идея, гномы бы ни за что не додумались. Так просто и лаконично. Так прекрасно. Лежи себе и на звезды поглядывай.
Якш совсем уж было собирался уснуть, но чудеса продолжаются. Раз обрушившись на него, они не собираются останавливаться на достигнутом.
Он слышит осторожный шорох, скрип двери. Шаги. Легкие, почти невесомые шаги. Скрип приставной лестницы.
– Почему ты встала? – спросил Якш.
– Так надо. Я знаю, – ответила девочка.
– Что я знаю, так это, что тебе надо лежать, не то опять заболеешь.
– А я сейчас пойду, только… он сказал, чтоб я обязательно это сделала…
– Не понял, – нахмурился Якш. – Кто-то велел тебе встать и прийти сюда? Кто?!
– Ты понимаешь… они ее живую к нему в могилу положили… он сказал: это плохо. Неправильно это, чтобы живую – в могилу. Он сказал: Боженька сердиться станет. Она ведь живая! Она петь должна.
Якш вздрогнул. Девочка протягивала ему эльфью скрипку. Ту самую скрипку. Внезапное, как горный обвал, понимание обрушилось на него коротко и страшно.
– А как же он… без нее? – треснувшим голосом проговорил Якш.
– Он сказал… там, куда он отправится… там – другая музыка… она совсем на других скрипках играется. А эта – вот. Возьми.
– Мне? – ошарашенно выдохнул Якш.
– Да, – сказала девочка. – Тебе.
– Но я же не музыкант, – попробовал возразить Якш.
– Он сказал – тебе, – непререкаемым тоном объявила девочка.
– Но… что я буду с ней делать? Я же не умею играть!
– А он сказал: ты не играй, ты просто тележку тащи! Так и сказал.
Прохладная эльфья скрипка коснулась ладоней.
– Смычок еще… вот, держи!
В тот миг бывший владыка всех гномов Петрии еще не знал, что приговор его судьбы уже состоялся. Безжалостный и окончательный.
Судьба, она такая. Она уж если чего придумает…
* * *
Корабли. Такие большие. Такие чужие.
Гномы смотрят на них с опаской. Эти неведомые чудища, посланцы других миров, вот-вот изменят их жизнь. Изменят навсегда. Окончательно. Бесповоротно.
