скачать книгу бесплатно
Обними меня, Завтра! Повести, рассказы
Раиса Николаевна Кучай
В сборнике представлены повесть «Обними меня, Завтра!», несколько рассказов о колоритной сибирской жизни. Автор ставит перед собой задачу разбудить удивление.
Обними меня, Завтра!
Повести, рассказы
Раиса Николаевна Кучай
Рисунки и фотографии автора Раиса Николаевна Кучай
Дизайнер обложки Раиса Николаевна Кучай
© Раиса Николаевна Кучай, 2017
© Раиса Николаевна Кучай, дизайн обложки, 2017
ISBN 978-5-4483-3214-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Повести
Обними меня, Завтра
Если удивление разбужено, то всякий найдет ответы самостоятельно, открывая в себе такое, о существовании которого не подозревал
Э. Фромм
Глава 1
Хирург, прозванный больными Григом, в этот день начал ошибаться с самого утра: он выпил кофе – в среду он всегда пил чай; он не посмотрел на своё отражение в зеркале; не провел каждым пальцем руки по своему отражению; не пригладил вредный и всегда торчащий клок седых волос на макушке; а быстро оделся и, выходя из квартиры, сверил время на экране мобильника с предполагаемым временем. Время не совпало – оно, словно, ужалось на десять минут. Он попытался вспомнить – что не сделал, отмахнулся. Колени работали как всегда пружинисто и живо и он, отсчитав ступеньки на цифре тридцать семь, уверенно вытолкнул дверь, как намеренно удачно высвобождаются из заточения на волю, объявился на крыльце, вдохнул полной грудью, впуская холодный воздух перемен до солнечного сплетения.
Ко всем ошибкам добавились лишние размышления. Он начал мечтать о встрече с больной Казариновой – казалось, застенчивой, но раздражающе активной. Больная Казаринова за три дня со времени появления в отделении слишком часто попадалась ему на глаза, словно подчеркивала своим неурочным появлением отработанный уже кусок времени. И каждый раз ему невольно приходилось оценивать этот кусок времени и при этом морщиться, потому что кусок был не удобоварим. В операционной его руки, как всегда, слушались и творили сущие чудеса, и он был господином, вне операционной он как будто рассыпался на две противоборствующих половинки. Это не было раздвоением личности, этого требовали окружающие условиям, увы, с каждым годом все менее идеальные.
Григ представил: а что если бы на территории центра был православный храм. Посмел бы он в него войти, чтобы отмолить ошибки? Посмел бы вымолить право на очередные ошибки? Как встречаться в этом храме с больными – тем самым провозглашать собственное бессилие или, стоя рядом с ними в одном ряду, защищать то самое право на ошибку? Иерархия здешнего мироустройства отводила хирургам роль богов, прочий медперсонал выполнял роль обслуги, но с каждым следующим годом обслуга в лице медсестёр становилась все более невнимательной и полу спящей. Они ошибались во время операций, после операций на перевязках, при обслуживании больных. Григ начал бояться делать им замечания: ведь чрезмерная строгость и жесткость в отношениях с ними приводила к тому, что они, измотанные придирками, не выдерживали и увольнялись. Когда он об этом узнавал, то начинал каяться и мысленно исправляться, но уже было поздно.
У ворот, ширину которых повторяла стрела шлагбаума, он остановился, перевёл дыхание, уверенной походкой пошёл по дороге, ведущей к строящемуся объекту, предположительно, храму. Проходя мимо высокого крыльца, невольно перекрестился, огляделся: заметили ли. Когда наложил вторично на себя крест – осознал, что сделал это атоматически. Никогда он не понимал, что означает – «находиться в виртуальном мире». Вот сейчас понял, что послал своему подсознанию благословение и разрешение на вмешательство. Брат – близнец начал работать почти моментально, он это почувствовал ударом горячей волны в руки, в ноги и в сердце.
По узкой лестнице Григ поднялся на свой пятый этаж, перед дверью входа в отделение приостановился. Дверь открылась и выпустила на него разъяренную женщину в белом халате. Григ отстранился, пропуская узнаваемое существо – заведующую отделением Софью Вениаминовну. Она схватила его за руку и как нашкодившего мальчишку потащила за собой по коридору соседнего отделения, не уставая отчитывать. Наконец, руку Грига отпустила и остановилась, повернувшись к нему лицом.
– Что за провокации?! Нам оно надо?!
– Здравствуйте, уважаемая Софья Вениаминовна! Ничего не понял. – Григ с высоты своего роста добродушно вглядывался в покрасневшее лицо спутницы, словно в замедленной съемке прокрутил головой, осматривая место остановки – длинный коридор перехода в административное здание.
– Правда – не в курсе?
– Нет, не в курсе!
– Твои больные в Облздрав позвонили и пожаловались на плохие условия, в том числе на отсутствие отопления в отделении. Как они посмели? Кто их настроил?
Григу на эту разборку не хотелось отвлекаться.
– Я ведь не духовник, и не наставник, я – простой хирург.
– Больные твои, и Главный вызывает нас обоих. Что будем говорить?
– Будем слушать, – предложил Григ.
Начальство в критические моменты или перед получением заработной платы становилось придирчивым и буквально «сбивалось с ног» в борьбе за показатели – терроризировало весь коллектив предусмотрительностью, чтобы подтвердить свои исключительные права на более значимую денежную благодарность. Григ перестал даже мысленно осуждать строгое начальство за это. Это должны делать другие – те другие, у которых больше было времени на разного рода сортировки и пересортировки.
Главный встретил вошедших вопросом, с трудом пряча за сиреневатым отблеском очков реактивность.
– Пришли?
«А могло ли быть иначе?» – Григ почувствовал где—то в животе сумятицу, засопротивлялся всей напряженностью бронхов этому – закричал глубоко вовнутрь спасовавшему близнецу: «Я – хирург».
– Давно я не получал такого разгоняя, как пионер оправдывался перед бабой. Почему не докладывали, что отопления нет в отделении?
Главный ждал ответа, набычив голову и высверливая тяжелым взглядом обоих.
Слово взяла на вытяжку стоящая розовощекая Вениаминовна.
– Я ведь только что из отпуска вышла, знаете же – какая нагрузка на хирургах. Да и холод – больше нам друг.
– А я – меньше? Надеюсь, кляузники пожалеют. Идите.
Изнутри рвался на волю близнец: «я – честный хирург!», Григ вынужден был его поддержать.
– Пора бы отопительную систему проинспектировать, чтобы жалоб не было.
– Не надо меня поучать. Кляузниками займитесь. Кстати, сложные операции у них предстоят?
Григ поглядел на Вениаминовну, ожидая подсказки, та придвинувшись, шепнула ему: «тринадцатая палата». – Нет, не сложные, вернее, гистология решит.
– Не забывайте про дикие очереди, соразмерно и действуйте.
Григ пришел в ординаторскую совершенно спокойным и готовым к трудовым подвигам. Коллеги, раскладывая папки с историями больных, задавали короткие вопросы друг другу, так же коротко отвечали на них. Тема Грига заинтересовала, и он прислушался, машинально пошел к умывальнику, вгляделся в своё отражение в зеркале. Отражение тучного Бориса и худосочного Алекса образовало естественную реакцию – Григ улыбнулся, поприветствовав всех сразу, отражения ответили ему тем же. Стряхнув с рук лишнюю воду, похлопал мокрыми ещё руками по хорошо выбритым щекам.
– Как ты смотришь на то, что Алекс собрался уехать в теплые края? – спросил Борис у отражения Грига. Отражение сморщило лицо, словно от зубной боли.
– Смотрю с сомнением, – сказал Григ и, не говоря лишнего, устремился за двери в лабиринты отделения. Из коридора, ведущего в перевязочную, выкатился навстречу Григу на коляске полуголый весь облепленный коричневым лейкопластырем Сашок; он, уступая дорогу озабоченному хирургу, резко приткнул коляску к углу, вслед бросил «здравствуйте!», не дождавшись ответа, прокрутился на месте. Нога Грига уже толкала двери тринадцатой палаты.
Глава 2
Женщины встретили Грига приветливо. Он же, сделав два шага и оказавшись у кровати больной Облизаловой, зло бросил:
– Почему не мне жаловались?
Надежда от неожиданности так и осталась лежать с открытым от удивления ртом, прикрываясь, словно от удара, одеялом. Наконец, набрав достаточного количества воздуха, в ответ произнесла:
– И долго ещё Вы хотели это терпеть?
Соседка поддакнула, поднимая с кровати отдохнувшее тело и располагая его в вершину удивленного происходящим логического треугольника.
– Все же возмущены и даже медперсонал, она только смелее других оказалась, – сказав это, Казаринова пошлёпала к своей кровати, присела с выдохом – «Ну и Григ!»
Этот демонстративный выдох еще более распалил Грига.
– Кто здесь за вас в ответе – вы сами или я? Если вы – то до свидания, распрощаюсь сейчас же.
– Мы вообще здесь никому не нужны. Так получается? – проявилась вредность старушки Разуваевой.
Белый колпак, активно пожиравший лоб Грига, предупредительно завис над бровями и, кажется, этим постарался усмирить активность старушки. Наступило молчание.
– Лучше я уйду – у меня давление 160 на 110. Всю ночь не спала. Не готова я к операции, – с места выкрикнула Казаринова.
– Вы посмеете уйти?
– Послушайте, Григорий Григорьевич, мы здесь словно приговорённые, если в этом храме страшный суд творится, то лучше с собой в миру оставаться.
– Беру! – прервал возмущение Григ, повернувшись к дверям, сделал отмашку в сторону Казариновой, вышел.
– Получается: нас выдала операционная сестричка, которая больше всех возмущалась, – вслух размышляла, приподнимающаяся на своей кровати, Облизалова. Казаринова поддакнула, старушка Разуваева начала «песню» про совершенное игнорирование претензий от старых людей.
Из коридора доносился шум, он с каждой минутой нарастал. За дверью кто—то прокукарекал. Шум прекратился, а кукареканье стало повторяться.
– Да уж встали все. Для кого будильник—то запел, – проворчала всегда одетая в пестрый фланелевый халат старушка Разуваева и пошла в коридор искать шутника. Она вернулась с новостью, одинаково изумившей всех соседок по палате.
– Петушок объявился. Отпрашивался на два дня домой.
Соседки ждали продолжения, дождались. Старушка, остановив собственное умозаключение от увиденного, прошла к своей кровати, удобно уселась, продолжила:
– Так прозвали адвоката. У него травма головы. Видела несколько шрамов. Говорят: он не только кукарекает, но и лает. Сейчас все собрались у перевязочной к нашему Григу. Да, не повезло человеку.
– И не только ему, – сказала справедливая и придирчивая Надежда.
Женщины некоторое время посидели молча, каждая осмысливая причинно—следственную связь нового явления, которое, возможно, потребует особенного участия.
– Интересно, как его терпят в палате? – спросила себя Надежда.
– Он же в люксе здоровье поправляет, – ответила Казаринова.
– У меня был жених. Остался как—то ночевать. Просыпаюсь ночью от лая. Выхожу из спальни в гостиную. Лежит мой жених на диване и вроде спит. И вдруг опять лай. Наклонилась к нему. Точно – он. То скулит, то лает, как дворняжка.
– Может, жениться раздумал, вот и придумал – как отказать, – съехидничала старушка. Логика у старушки была, на удивленье, точной.
– Надо же! А я вправду подумала, что жених с большими изъянами и ему отказала в дружбе, – честно призналась Казаринова.– А получается, что подобные травмы характерны для правоохранителей. Жених в прошлом был милиционером.
Темы выбирались отвлекающие от предстоящих операций, особенно нелепицы личной жизни.
Раздался настойчивый стук в окно. Надежда и Зина повернулись на стук.
– Миленькие наши! Прилетели на завтрак? Что—то завтрак сегодня запаздывает, – облокотившись на подоконник, Надежда гладила пальчиками стекло, казалось, что гладила воркующих голубей, и оправдываясь, приговаривала:
– Скоро, скоро покормлю вас. Зин, может, зря мы их приручаем? Не вечно же нам здесь оставаться, – сказала так и тут же пожалела о сказанном.
– Не сомневаюсь – они к своему порядку любых опекунов смогут приучить.
Зина подошла к окну. Вглядываясь в иную жизнь, обрамляемую большим белым оконным проёмом, тоскливо вывела:
– Интересно, успеют достроить Храм?
Даже старушке Разуваевой этот вопрос показался не ко времени скверным; она поморщилась и покачала головой, словно сказано было что—то запрещенное и грешное.
– Даже в качестве наблюдателя не хотела бы здесь задерживаться, – эту просьбу Надежда направила семье голубей, которые, обращая на себя внимание, соскальзывая и срываясь с узкого оконного козырька, натыкались друг на друга.
Да, грешно в этих стенах гадать на то, – кто счастливее, да и вообще грешно гадать.
Схлынула очередь у перевязочной, пошел готовиться к операциям Григ. Две женщины задержались у перевязочной. Они, провожая взглядом Грига, продолжали обсуждать лечебный процесс и его главного героя. Женщина в пижаме, со скрытыми от посторонних глаз дефектами – повязками, старательно разбавляла восторги собеседницы в синем бархатном халатике более сдержанными похвалами. Их разговор становился все громче и откровеннее.
– Как повезло, что к Григу попали!
– Да, действительно!
– Как такого мужика не полюбить?
– Это же – необязательно!
– Где ещё такие мужики водятся?
– Где—то водятся!
– Как бы хотелось его обнять!
Женщина в пижаме пригнулась, сжалась. Чтобы приглушить дерзкое признание собеседницы, дёрнула рукав синего бархатного халатика.
– Что ты такое говоришь? Тише – услышат!
– Каждой бабе я бы пожелала такой смелости, – ещё громче высказалась моложавая кругленькая женщина в бархатном синем халате. Заметив в дверях любопытствующие лица, призывно выкрикнула: – Девки! Как жить—то хочется! И любить хочется!
На крик уже спешил, активно взнуздывая свою коляску, Сашок. Он катил свое тело, виртуозно увёртываясь от препятствий: почти всегда расставленных вдоль стен дежурных каталок, стульев, похожих на песочные часы колб приборов, хозяйственных корзин, столов и стеллажей. Сашок здесь самый бодрый, самый позитивный и самый оптимистичный человек. Он ко всем задирается, со всеми дружит и всякого привечает. Иногда слишком демонстративно. Он торопится быть везде, во всем поучаствовать.
– Я уже у ваших ног!
– Сашок! Тебе нравится Григ? – спрашивает игриво «синий бархатный халатик», встав на пути, и препятствуя движению коляски.
– Мне нравится Вениаминовна, а больше всего я – ей, – Сашок любил начинать дискуссию на пустом месте. – Видите, каким испытательным полигоном от её любви стал.
