Времена

скачать книгу бесплатно


Она протянула мне открытую тряпицу, на которой лежали два серых обрубка с почерневшими неровными краями, вероятно от длинного стержня. Это, надо полагать, и были «рубли». Я молча поцеловал ей руку, отметил одинокую слезу, медленно пересекающуе ее щеку и поспешил на улицу. Кем она приходится Ане, я так и не узнал. «Рубли», завернутые в тряпицу, удобно легли в нагрудный карман рубашки.

– Порты-то починил бы, заступник драный! – донеслось мне вслед.

Это было не совсем справедливо, потому что на штаны я старательно попытался поставить заплаты, используя одолженную у Магуты грубую иглу с ниткой, вот только получилось у меня не слишком хорошо.

Мои спутники терпеливо ждали на улице, пока их волы флегматично жевали подзаборные лопухи.

– Куда ты теперь? – спросил Авраам.

– В Заворичи.

– Путь не близкий – нахмурился Магута.

Я лишь пожал плечами.

– Вот что, Арье – медленно начал Авраам – Магута с повозкой встанет ниже по Подолу, у него там свояк живет. А я собирался отдохнуть с дороги у себя дома. Есть тут у меня малая хата в нашей слободе. Хочешь со мной? Там и сообразим, как тебе до Заворичей добраться.

Я с благодарностью поклонился и ему и Магуте, который уже вёл повозку вниз по улице. Меня же Авраам повел обратно, в сторону от Днепра, пока мы не пришли к совершенно обычной срубленной избе за невысоким плетнем. Изнутри к плетню прилепилась примитивная скамья – доска на двух чурбанах.

– Ну-ка присядем на минутку – сказал Авраам странным голосом.

Я сел, с замиранием ожидая чего угодно. Пристально посмотрев мне в лицо, Авраам сказал:

– А теперь, друг мой Арье, расскажи-ка, кто ты такой на самом деле. Должен же я знать, кого введу в свой дом.

Я попытался было открыть рот и что-нибудь соврать, но он прервал меня повелительным движением руки.

– Ну-ка послушай…

Он произнес несколько быстрых фраз на совершенно незнакомом мне языке. Увидев мое недоуменное лицо, он проворчал:

– Ага, понятно! Я сейчас говорил на нижне-хазарском и похоже, ты никогда не слышал этого языка. Никакой ты, парень, не хазарин. А как тебе это?

О, ужас! Теперь он говорил по-арабски. Я улавливал лишь отдельные слова, но не смысл.

– Понял? Может ты и бывал в Эрец Исроэл, но уж точно не жил там.

Я ошалело смотрел на него, не зная, что сказать.

– А вот на верхне-хазарском ты говоришь почти свободно, но тоже как-то странно. Так кто же ты?

– А ты кто? – перешел я в контрнаступление.

– Я радхонит – спокойно ответил Авраам и, видя мое недоумение, пояснил – Член гильдии иудейских купцов. Мы везем товары и новые идеи с заката на восход и с восхода на закат. Ну, а заодно, мы помогаем нашему народу пережить рассеяние, переселяя евреев из тех мест, где их жизни грозит опасность, туда, где они могут спокойно жить. В Сирии нас называют «ар-разанийа», а франки думают, что мы просто ищем наживу и никак нас не называют. Мы, радхониты, знаем языки всех народов от франкской Лютеции до страны Син, которую ее жители называют Поднебесной. Поэтому, уж поверь, меня очень повеселила твоя песенка на странном диалекте нормандского. А кривичи говорят совсем не так, как ты, хотя язык и похож. Да и иудей ты плохой: даже не прочел дорожную молитву, когда мы выступали. К тому же бритый ты, как тот латинянин. Подозрительно мне это. Так кто же ты?

Он совсем прижал меня к стенке своими откровениями и я проворчал:

– Ты тоже странный иудей, Авраам. Погоняешь волов в субботу и не чешешься.

Он только усмехнулся в свою смоляную бороду, ожидая продолжения.

– Если хочешь… – теперь я пристально посмотрел ему в глаза – … я расскажу тебе всю правду, только вряд ли ты поверишь.

– Хочу! – сказал он не отводя взгляда.

И я рассказал… Рассказал про свой мир, про Израиль, про одну-единственную луну и про Зеркало. Только про Аню я ему ничего не рассказал, но, по-моему, он и так понял, что именно привело меня в его мир.

– Так, говоришь, сыны Израилевы возвращаются в свою землю? Это славная новость.

Он говорил в настоящем времени, как будто это уже произошло, а впрочем, так оно и было.

– Значит не зря мы здесь сохраняем семя нашего народа. Я-то сам хазарского рода, но давно считаю себя евреем, как и любой правильный иудей, пусть даже и погоняющий волов в субботу. А ты меня сразу заинтересовал, еще в тот миг, когда вышел к нашему костру. Было в тебе что-то не из нашего мира. Или ты думал что мы с Магутой тебя кормили целую седмицу только за то что ты собирал грибы и хворост? Может и врешь ты все, а только что-то в этом есть и про летучие машины и про хаты до небес. Я почему так говорю-то? Как ты волов распрягал, так это еще посмотреть надо было, как будто в жизни ни разу скотину не видел. Может и вправду у вас там все машины делают?

Не все, подумал я, вспомнив как у меня прорвало водопроводную трубу и залило соседей снизу. Чем тебе машины-то не угодили? Подумаешь – волы, век бы не видать этих серых коров. А ты бегемота когда-нибудь видел? Вот это скотина, так скотина. Мне бы стоило обидеться, но я не стал. Он продолжил:

– Слышал я и про такие зеркала. Опасная это вещь, Арье! Не знаю почему, но так говорили знающие люди.

Еще бы, не опасная. Интересно, что значит «разбить зеркало»? И как дать знать моей любимой, что я уже в ее Киеве?

– Пойдем в хату – сказал Авраам – Войди в мой дом.

Дом оказался действительно небольшим, фактически в нем была всего одна комната с огромной глиняной печью в торце, столом посередине и лежаками вдоль стен, в которую мы прошли через просторные сени, заставленные по бокам полками с глиняной посудой и одеждой. Печь, судя по обилию копоти под потолком, топили по-черному, а дым, надо полагать, выходил через небольшие закопченные отверстия под потолком, напомнившие мне жалюзи кондиционеров в совершенно другой стране и в совершенно другом времени. «Жалюзи», как и два небольшие оконца были прикрыты съемными деревянными решетками с пластинками слюды на них. Кроватей в комнате не было видно, видимо «антикварная» кровать в комнате Анны была признаком особого богатства. Да, «малая хата» не шла ни в какое сравнение с ее хоромами. Мне бы следовало радоваться, что судьба подарила мне невесту из зажиточной семьи, но было лишь тревожно и эта тревога не отступала.

В доме нас встретила женщина средних лет, одетая так же, как и Ведана. Она низко поклонилась вначале Аврааму, а потом – мне, и сразу захлопотала по хозяйству, вздувая огонь в печи и снимая рамы с «жалюзи», чтобы открыть тягу.

– Пойдем из хаты – предложил Авраам – На воздухе лучше будет. Ты голоден? Придется подождать, пока печь протопится. Возьмем пока в сенях малый жбан меда и сухарей и посидим под плетнем.

«Малый жбан» оказался не таким уж маленьким, а мед – крепким и я осторожно, чтобы не обидеть хозяина, отказался от второй кружки. У меня накопились вопросы. Интересно, где эти Заворичи с их детинцем? Будь я в нашем Киеве, взял бы на последнии деньги такси и был бы сейчас уже в пути. А здесь, похоже, ночью не ходят, несмотря на лунно-месячное освещение. Какие средства передвижения были в средневековье? Карета? Состояние киевской дороги не внушало оптимизма. Верхом? А когда ты, Лёва, последний раз сидел на лошади? Постой, кажется самым быстрым транспортом в те (то есть – эти) времена был водный.

– Авраам – спросил я хозяина – Нельзя ли добраться до Заворичей по воде?

– Смеешься? Вниз по Славутич-реке, а потом вверх по Трубеж-реке? Да тут посуху не так и далеко будет. Пожалуй, не более трех поприщ.

– Поприщ?

Опять те же самые три единицы длины. С большим трудом и с использованием римской мили как своеобразного эталона, мне удалось установить длину поприща примерно в двадцать километров. Да, поляне не мелочились и меряли с размахом.

Были у меня и другие вопросы, но задать их я не успел. За плетнем появились несколько мужчин с мрачными, неулыбчивыми лицами. Одеты они были весьма однообразно, так же как и Авраам и отличались лишь покроем штанов и головными уборами, большинство из которых напоминало тюрбан Магуты.

– Шалом, Авраам – сказал один из них и продолжил по-полянски – Слышали мы от Магуты Полянина, что ты объявился в граде. Вот, пришли за советом. Не прогонишь?

– Заходите, друзья – мне показалось, что Авраам был не слишком доволен визитом – Что нового у киевской общины?

Оказывается, все пришедшие были евреями. Было их человек десять-двенадцать и разместились мы все, хоть и с трудом, на лавках вокруг дощатого стола за домом.

– Мало у нас хорошего, Авраам бен Ильхам, маловато – начал предводитель – Знал ли ты Яакова бен Хануку?

– Сам я с ним не знаком, но имя слышал.

– Так вот, попал он в великую беду. Дал наш Яаков своему брату Нисану поруку на ссуду, что взял тот у ромеев, да вскоре лихие люди того брата погубили и мошну всю забрали. Ромеи-то те возьми да потяни Яакова на правеж за поруку и сидит он теперь у князя в яме. А долгу на нем сто златниц. Мы собрали по общине половину, а больше дать не можем, чтобы совсем по миру не пойти. Ты человек бывалый, что посоветуешь?

Авраам задумался.

– Я могу дать десять солидов от радхонитов – нехотя, как мне показалось, сказал он – Но этого вам все равно не хватит. Нет, тут надо что-то другое.

Он задумался. Киевляне смотрели на него с надеждой, как евреи Ишува на Бен Гуриона, вышедшего на балкон, чтобы объявить о создании Государства Израиль.

– Вот что – Авраам поднял глаза – Надо просить помощи в Хазарии. Грамоту бы послать. Писец у вас есть?

– Вот беда-то, никто у нас не пишет. Читаем-то с трудом – ответили ему – А сам ты, Авраам?

– Читать-то я могу, а вот написать, да так, чтобы красиво было – он явно смутился.

Да, до всеобщей грамотности тут было далеко. И тут я заметил, что Авраам смотрит на меня. Елки-палки, да какой из меня каллиграф? Впрочем, в хайфской школе средней ступени меня хвалили за почерк. Однажды, делая работу по Танаху, я переписал главу из Торы и даже получил хорошую оценку.

– Я мог бы попробовать – непроизвольно вырвалось у меня.

Киевские евреи, как по команде, повернулись в мою сторону.

– Это Арье – представил меня Авраам.

– бен Барух – добавил я.

Далее началась суматоха. Кто-то побежал домой, обещая вернуться с выделанным пергаментом, кто-то помчался к попу одной из Подольских церквей – за чернилами. Где-то верещал гусь, лишаясь перьев, а мне уже несли масляные плошки для освещения. Менее чем через час передо мной лежал прижатый камушками лист пергамента, стояла плошка с чернилами и лежали три очиненных гусиных пера. Все это великолепие освещал колеблющийся свет трех масляных светильников и полного Месяца. Только тогда я понял в какую авантюру ввязался. Я понятия не имел, как пишут гусиными перьями и не представлял, как ложатся наспех протертые чернила на пергамент, а потренироваться было не на чем. Правда однажды мне уже довелось писать пером, но то перо было стальным, а чернила – заводского производства и было это как раз ролевой игрой, в увлечении которыми я в свое время тупо обвинял Аню. Теперь же все было всерьез, а я с дуру полез куда не надо и страшно боялся подвести хороших людей. К тому же пергамент был недешев и было очень боязно его испортить. Киевляне выжидающе смотрели на меня, а мне совершенно необходимо было опробовать перья и тут мне в голову пришла шальная мысль.

– Давайте-ка, я сначала поставлю на листе особое заклятие – нагло предложил я, коверкая полянские слова – Если кто прочитает грамоту с таким заклятием, то, скорее всего, сразу поверит тому, что там прописано.

Немного стыдно было играть на людских суевериях, но дело стоило того. Люди смотрели на меня с недоверием, а Авраам – так и с нескрываемым подозрением. Наконец один из них, наверное – старший, согласно кивнул. Ура, теперь у меня был повод опробовать перо. Но что написать? Не долго думая я попытался изобразить в нижнем левом углу слова «Тамар Хадад». Это было имя моей первой учительницы в Израиле, в которую я, одиннадцатилетний малец, был тайно влюблен. Получилось у меня плохо, одна буква слегка разъехалась, а в другой появилась лишняя, нечаянно проведенная черточка. Зато теперь я более-менее знал какой держать наклон и как нажимать на перо, а маленькая клякса научила меня стряхивать чернила с пера. Теперь имя моей учительницы было увековечено, но надпись получилась совершенно неразборчивой, что, возможно, было и к лучшему. После этого я почувствовал себя более уверенно и вопросительно посмотрел на Авраама.

– «Первый из первых украшен первой и последней короной[5 - Здесь и далее – выдержки из подлинного текста «Киевского письма» в вольном переводе.]…» – начал диктовать Авраам.

Я, высунув язык от усердия, старательно выводил буквы, пытаясь подражать шрифту переписчиков Танаха. После первых слов я вознамерился было поставить запятую, но вовремя вспомнил что в танахических текстах нет знаков препинания, наверное и в Киев-граде их еще не придумали. Вначале Авраам продиктовал мне довольно пространное поучение о благе делать добрые дела и помогать ближнему, а потом, когда я исписал уже половину пергаментного листа, перешел к делу. Судя по тексту, Яаков был неплохим мужиком, «из дающих, а не из берущих», и я приободрился, почувствовав, что тоже делаю доброе дело. В конце письма пошли имена киевлян, как бы вместо подписей. Первым шло имя радхонита и тут я узнал его прозвище: Авраам Кормилец. Следующие за ним имена были, в основном, еврейскими, но попадались и какие-то другие, порой весьма забавные. Особенно восхитила меня запись «Гостята бар Кибар Коэн», в написании которой между славянским и еврейским именами вклинилось что-то совершенно чуждое и тому и другому. Радовало также, что среди подписавшихся был левит и еще один коэн, что делало киевскую общину полноценной.

Наконец диктант закончился и я, с чувством хорошо выполненного долга, помахал пергаментным листом, просушивая чернила, под восхищенные возгласы киевлян. Грамота выглядела великолепно, разве что шрифт получился несколько осовремененным, но радовало то, что в средние века никто все равно не сможет обвинить меня в подделке. Подошел Авраам, подмигнул мне и шепнул на ухо:

– Интересно, Арье, что ты там написал в углу на самом деле?

И тут мне пришла в голову забавная мысль. А что если через тысячу лет археологи найдут мою грамоту, прочтут текст и начнут ломать голову над тем, что написано в нижнем левом углу? Какие заумные теории они изобретут и сколько диссертаций защитят? Но археологи были в тысяче лет от меня, а Анюта – всего в трех поприщах, поэтому я предпочел думать о ней.

Ночь я провел на лавке в натопленной и проветренной горнице и провел довольно неплохо, хотя напротив меня на все лады храпел Авраам.

– Вот еще что, Арье – сказал мне утром гостеприимный хозяин – Давай-ка мы будем с тобой говорить по-полянски. Может хоть научишься говорить по человечески. Путь до Заворичей неблизкий, а всюду люди. Неплохо бы чтобы тебя не принимали за чужака.

Я сильно сомневался насчет своей способности овладеть древнеславянским произношением, но помощь принял с благодарностью и нетерпением. Солнце лишь лениво поднималось за Днепром, а я уже рвался в дорогу.

– Хотел я отдохнуть день-другой – проворчал Авраам – Но видно придется вначале переправить тебя на тот берег. Чуть позже встретим Магуту с моим возом и пойдем на переправу.

– Кто тебе Магута? – спросил я.

– Он мой проводник через земли полян. Магута Полянин знает здесь каждый камень, каждый куст, поэтому помощь его бесценна. А еще, он мой друг. Но и ты теперь, после того письма, тоже мой друг и поэтому надо бы тебя приодеть.

– Рубль серебра – это много или мало? – спросил я и показал ему свои «рубли».

– Никому не показывай – испуганно вскинулся он – Здешний князь запрещает торговать на серебро, только на арабские дирхемы или на ромейские солиды. А твое серебро немалого стоит, особенно сейчас, когда в Цезарь-граде начали добавлять медь в монету, поэтому надо бы тебе помочь. Я, конечно, торговец, и любого другого ободрал бы как липку, но ты один из наших. Пожалуй, дам я тебе за серебро новую одежду и отсыплю еще немного дирхемов.

Когда мы шли вниз по Подолу на встречу с Магутой у переправы, я выглядел, хоть и не щегольски, но вполне достойно. Новые холщовые штаны были полосатыми, как у Магуты, на ногах у меня были кожаные постолы, подвязанные кожаными же шнурками, на голове заячья шапка, на плечах – шерстяной плащ, а под ним котомка. В котомке было много полезных и совершенно необходимых вещей: три пары лаптей, игла с ниткой, заплатки на штаны, огниво, трут, бечевка и запас сухарей. Из потусторонней одежды, я оставил себе только прочную льняную рубашку, соединив ее полы шнурками через петли и следы от пуговиц. Теперь она походила на верхнюю одежду гусара, называемую, вроде бы, ментиком. За кожаный пояс я заткнул короткий нож, а в руках держал подаренную Кормильцем рогатину. Хотелось бы более серьезное оружие, но хороший лук или, того паче – меч, стоили много больше моих «рублей». Там же, за поясом я спрятал потайной кисет с десятком серебряных дирхемов. Подбородок уже начал обрастать щетиной и почти никто в Киеве не косился на меня с подозрением.

Магута уже ждал нас с возом.

– А ты красавец, Арье – улыбнулся он.

Переправа представляла из себя хилые мостки, к которым было привязано несколько лодок. На одной, самой большой из них, было подобие палубы, на которой, без особых удобств, могли разместиться несколько лошадей или воз с волами. Но даже это судно казалось утлой лодчонкой на фоне широкого Днепра и я невольно залюбовался могучей рекой.

– Знаешь ли ты, Арье – повернулся ко мне Авраам – Что у этой реки много названий. Поляне зовут ее Славутич, ромеи – Борисфен, а мы – хазары – Самват или Израй.

– Почти как Израиль – сказал я.

– Да – подтвердил он, но пояснять не стал.

– «Редкая птица долетит до середины Днепра» – вспомнилось мне вдруг прочитанная много лет назад строчка из книги.

Магута встрепенулся.

– Красиво сказано, парень! А Днепром ее печенеги называют. Ты-то откуда знаешь?

– В книге прочел – честно ответил я.

– Грамоте учен? – восхитился он.

Нашу беседу прервало ржание лошадей, постук копыт по бревнам и крики: «Каган! Каган!». К переправе спускался конный, сопровождаемый двумя пешими копейщиками. Одеты все трое были примерно также как и я, но заметно богаче. На предводителе, например, был не бурый, как у меня, а кирпичного цвета плащ с парчовой оторочкой, а украшенная вышивкой косоворотка была лазоревого цвета. На поясе висел короткий меч в ножнах и кривой кинжал, как у Магуты, но тоже в богато украшенных ножнах. Сапоги у него были красной кожи, как у Авраама, усыпанные не то жемчугом, не то стекляшками.

– Князь Владимир! – шепнул мне Авраам.

За моей спиной женский голос прошептал:

– Хорошо хоть окрестился теперь наш каган, да и угомонился малость. А то всех девок по Киеву перепортил и уже к неждановой дочке подбирался.

Нежданова дочка! Это же она про мою Аню говорит!

– Тьфу на него! Лишь бы нас не окрестил – прошептал другой женский голос – Но Велес-батюшка не попустит того. Вон как сердито смотрит-то на кагана.

Только тут я обратил внимание на серый от времени покосившийся столб с вырезанным на нем мрачным деревянным ликом, нависший над переправой. Наверное, это и был Велес. Я заметил, как спешившись и проходя мимо столба, князь недобро покосился на него.

– А Неждан-то хитер – гнула свою линию первая дама – Как прознал про княжьи замыслы, так и запросился на дальнюю заставу.

Каган направился прямо к нам и я смог его рассмотреть. Довольно высокий мужчина, Владимир был еще не стар, но почти полностью сед. Ухоженное лицо, окаймленное темно-русой бородой, казалось не выражало никаких эмоций, а затуманенные серые глаза отрешенно смотрели куда-то сквозь всех нас. На груди у него висел крупный крест, украшенный красными камушками, может быть и драгоценными. Заметив нашу группу, он сменил шаг и направился к мосткам.

– Будь осторожен – не раскрывая губ, прошипел Авраам – Не давай волю словам.