скачать книгу бесплатно
«Бирюзовую» обыскали намного быстрее, чем «Золотую», и только потому, что знали, где искать и что. Когда все четыре ящика были доставлены на корабль Харуджа, он подозвал к себе Фикрета:
– Возьми шесть человек и пусти обе эти галеры на дно. Ты понял меня?
Фикрет понял, но было видно, что понимать отказывается.
– Почему ты молчишь?
– Но там наши братья, там…
– Ты хочешь сказать, что больше не веришь мне?
– Нет, что ты!
– Ты хочешь сказать, что я способен на поступки, которые могут служить не только к славе Аллаха, но и в ущерб ему?!
– Нет, я не это хотел сказать!
– Когда-нибудь я обманывал тебя, Фикрет?
– Нет, господин.
– Может, я обманул тебя, когда выкупил из испанского плена?
– Нет!
– Может, я обманывал тебя, когда поил своей кровью на том плоту, чтобы ты не умер от жажды?
Фикрет склонил голову, как человек, которого наказывают.
– Может быть, я лгал, когда топил корабли неверных и грабил их города? Может, не на мои деньги построены мечети в восьми городах Магриба?
– О господин!
Харудж медленно провел ладонью по тому месту, где у него должна была бы находиться знаменитая рыжая борода.
– Так почему ты не веришь мне сейчас? Почему ты не веришь мне, что у нас нет другого выхода, как затопить эти галеры, ибо они свяжут нас по рукам и ногам? Одна, как ты сам знаешь, тихоходна, как черепаха после совокупления, вторая лишилась двух десятков весел. Стоит нам наткнуться на любой христианский корабль, и мы станем его легкой добычей.
– Я понял тебя, господин.
– Я не только господин твой, но и друг. Я хочу, чтобы ты не только мне подчинялся, но и верил.
– Я верю тебе, господин.
– Ты сделаешь то, что я прошу?
– Я сделаю это.
Сей замечательный диалог сопровождался яростным сверканием белков, бурной игрой желваков и прочими вещами в том же роде. Кардинал был невольным свидетелем этой сцены, и она, надо сказать, произвела на него неизгладимое впечатление, но более всего в той ее части, что касалась дальнейшей судьбы захваченных галер. Ему совсем не улыбалось пойти на дно вместе с этими выпотрошенными деревяшками.
Обливающийся внутренними слезами Фикрет помчался выполнять приказание своего удивительного друга-господина. Антонио Колона подал голос. Он кашлянул. Стоявший к нему спиной Харудж обернулся:
– А, вы все еще здесь?
– Да, я здесь и совершенно не разделяю вашего веселья по этому поводу.
– Понял! Вы против того, чтобы я отправлял вас вместе с кораблем ко дну?
– Именно. Аргументы в мою пользу в данной ситуации вы выслушивать вряд ли станете.
– Правильно.
– Тогда послушайте аргументы в вашу пользу.
– Вы воистину святой человек, святой отец. Находясь в подобном положении, вы думаете о благе своего ближнего, не являющегося даже вашим единоверцем. Поразительно! И похвально! И вызывает восхищение!
– И покончим с этим, с вашими неуместными издевательскими восторгами. Поговорим о деле.
– Говорите, если вам ничего больше не приходит на ум в подобный момент.
Кардинал глотал оскорбления, как бискайских устриц, ничуть не морщась.
– Пленив меня, вы можете потребовать выкуп за мою персону. Большой выкуп, смею вас уверить.
– Вы предлагаете обратиться с таким предложением к Папе, в самом деле? Не думаю, что он прислушается ко мне. А ваше возвращение вряд ли будет его заветной мечтой после того, как он узнает о судьбе ящиков. Боюсь даже, что он сочтет их достаточной платой за то, чтобы избавиться от такого расторопного помощника, как вы, кардинал.
– Я имел в виду не Папу.
– Для чего вы тогда выслушивали мои рассуждения?
– Я принадлежу к роду Колона, а это весьма состоятельный род. Отправьте своих людей в Милан, и вы увидите…
Харудж сделался серьезен.
– Я не буду отправлять своих людей в Милан, и в Рим я их тоже не буду отправлять. Их там изловят. И вместо того чтобы дать выкуп, нальют расплавленного свинца в задницу, и они расскажут, где именно нужно искать неуловимого краснобородого Харуджа. Сейчас эта галера пойдет ко дну. И вы пойдете ко дну вместе с ней. Вы никому теперь не нужны. Ни Папе, ни своим родственникам, ни мне.
– Нет, нет, вы не все знаете, я еще не все вам рассказал! – в отчаянье воскликнул кардинал и стал рвать полу мантии.
Обернувшийся на этот крик пират поморщился и крикнул:
– Ахмет!
– Да, господин.
– Прибей одеяние этого неверного гвоздями к полу, так будет надежнее.
– Господин, галера валится набок. Она тонет!
– Что ж, нам придется ее покинуть. Аллах акбар!
В ответ из глоток каторжников вырвались те же самые слова, но наполненные несравнимо большей страстью.
Глава вторая. Монах и монарх
Вогромной каменной келье с закопченным сводчатым потолком горело несколько глиняных светильников, но они были не в состоянии разогнать угрюмый мрак, навечно поселившийся в этих стенах. Пламя стояло вертикально и неподвижно, ни одна струйка живого воздуха не проникала в толстостенный мешок. То же можно было сказать и о настроениях, модах и сплетнях внешнего мира. Их порывы разбивались о преграду пятифутовых стен и страшились таинственного полумрака, в котором царствовал отец Хавьер. Облик его сам по себе внушал уважение – долговязый старик в поношенной серой сутане с орлиным клювом вместо носа и двумя сверлами вместо глаз. Он был немного сутул, как и все высокие сухопарые люди, капюшон, собранный на спине, делал его очень похожим на горбуна. Но никому не пришло бы в голову отнестись к этому «горбуну» как к настоящему калеке. Все знали, кто такой этот мрачный чудак. А был он ни больше ни меньше духовником арагонского короля Фердинанда[7 - …арагонского короля Фердинанда… – Пиренейский полуостров занимало несколько государств: Португалия, Наварра и крупнейшие из них – Арагон с Каталонией и Кастилия. В 1442 г. король Арагона и Сицилии завоевал еще и Неаполитанское королевство. Бракосочетание королевы кастильской Изабеллы (1451–1504) и короля Арагоно-Каталонского королевства Фердинанда (1452–1516) в 1469 г. и уния (объединение) 1479 г. положили начало объединенному Испанскому королевству. В 1512 г. Фердинанд присоединил Наварру. После смерти Изабеллы и Фердинанда Католика им наследовал их внук – дон Карлос, окончательно закрепивший объединение Испании.], прозванного за свои подвиги во славу истинной веры Католиком.
Стены кельи были заставлены стеллажами, сколоченными из простых, едва обструганных досок. На них навалом лежали бесчисленные и разнообразные свитки. И пергаментные, и тряпичные, и папирусные, и бумажные. Отец Хавьер десятилетиями собирал свою библиотеку и был уверен, что в определенных отношениях она ныне превосходит собрания папской курии и Парижского университета. Старик – в те давние годы совсем еще молодой человек, – будучи студентом лучшего учебного заведения на пиренейской земле, университета города Саламанка, наткнулся в дальних комнатах тамошней библиотеки на сочинение, перевернувшее его жизнь. Это был трактат Вильгельма Райцингерского «Сатана и антихрист, подробнейший свод всех известных способов явления врага человеческого в жизни мира дневного». По крайней мере, так он перевел название с полузабытого ныне готского языка.
С тех пор ничем иным, кроме как размышлениями над трактатом и чтением книг, к этой теме прикасающихся, он заниматься не мог и не желал. Разумеется, постригся в монахи, вступил в орден, менее всего заботящийся о своем внешнем процветании и материальном богатстве, – сделался францисканцем. Если бы существовало на свете сообщество с еще более аскетическим уставом, с еще большими требованиями к своим членам, он бы выбрал его.
Наверно, жизнь его прошла бы в укромных и упорных разысканиях, когда бы не одно обстоятельство. Однажды на престоле Арагонского королевства оказался человек, отчасти сходный с ним характером и типом устремлений: глубоко верующий и не чуждый мистических наклонностей король Фердинанд. Он отверг светских служителей Божьих, теснившихся возле трона в ожидании королевских благодеяний, и захотел иметь своим духовником человека с безусловным католическим авторитетом. Кардинал Хименес после длительного размышления указал на отца Хавьера. Кардинал считал, что если нет возможности поместить рядом с его величеством человека, преданного ему (кардиналу), то умнее всего поместить там человека, преданного науке: в конце концов, можно, исхитрившись, влиять на его величество и через него. У любого есть слабости.
В результате кардинал оказался прав: он быстро установил, что слабостью непреклонного монаха являются редкие свитки и что, оказывая поддержку в их добыче, можно расположить к себе суровое сердце отца Хавьера.
Монах, являясь инструментом в очень тонкой игре, абсолютно об этом не подозревал. Более того, он продолжал считать себя неподкупным и абсолютно независимым в своих действиях человеком. Король к нему привязался, хотя со временем его стал немного тяготить характер духовника, его прямолинейность, непреклонность, нежелание видеть оттенки событий и их подоплеку. Сам того не замечая, отец Хавьер начал превращаться в фигуру отчасти декоративную. Впрочем, как ему было это заметить, когда почти безвылазно он сидел в своей келье, колдуя над свитками. Он работал над громадным трудом, который должен был не просто дополнить, исправить или освежить труд брата Вильгельма, – этого отцу Хавьеру было мало. Он был уверен, что его книга даст человеку надежное и могущественное оружие в борьбе с маскирующимися силами зла. Когда он доходил до крайней степени творческого возбуждения, ему казалось, что он слышит, как глухо рокочут от нарастающего страха все адские пропасти.
Сегодня, 2 декабря 1515 года, был знаменательный день. Сегодня он закончил один из свитков громадного трактата. Помнится, его величество частенько спрашивал, когда же можно будет ознакомиться хоть с какими-нибудь результатами той титанической работы, что ведется в этой келье. Кажется даже, что в словах его величества было заметно нечто похожее на отвратную светскую иронию. Что ж, теперь есть что ему продемонстрировать.
Два месяца непрерывной, безвылазной работы, и вот он, свиток, готов! Отец Хавьер взял бронзовую песочницу и щедро посыпал нижнюю часть развернутого пергамента, подождал, пока песок впитает чернила, потом тщательно, почти любовно свернул трактат. Взял со стола большую глиняную кружку с поднимающимся из нее языком желтого пламени и направился к двери.
Дверь отворилась с классическим скрипом, за нею был полутемный, вымощенный огромными каменными плитами коридор. Где-то в глубине его горел укрепленный на стене факел, и под этим факелом маячил стражник в кирасе и с алебардой.
Келья отца Хавьера располагалась в той части королевского дворца, которую никак нельзя было назвать парадной. Огромные залы, стосвечовые подсвечники, полированные мраморные полы – ко всему этому старый францисканец был совершенно равнодушен, он сам выбрал себе келью и дорожил ее укромностью. Такая чушь, как рассказы о привидениях и оживающих покойниках, его волновала мало, несмотря на то что несколько фамильных герцогских и графских склепов находилось в непосредственной близости от места его ученых занятий.
Сжимая в одной руке драгоценный свиток, а другою приподнимая светильник, отец Хавьер уверенно шел по каменным переходам, не обращая внимания на шныряющих крыс и еще меньше – на почтительно вытягивающихся при его приближении стражников. Те, хотя и знали, кто он такой, в глубине души подозревали, что старик состоит-таки в каком-то родстве с родовитыми покойниками из дальних склепов или по крайней мере с привидениями.
Вот наконец и нужная дверь. Ничего в ней особенного, таких полно в коридоре. Низкая, сводчатая, обитая стальными полосами. Но перед ней стоят сразу два стражника. Они знают отца Хавьера. Старший поднял тяжелое кольцо и несколько раз ударил в железную скобу на двери.
Через несколько мгновений та отворилась.
Совершенно бесшумно.
Отец Хавьер шагнул внутрь.
Там его ждал роскошно разодетый, весь в брабантских кружевах, шелке и бязи, кажется даже напомаженный, господин. В первый момент могло показаться, что это один из ближайших приближенных его величества, не последней руки министр.
– Хуан, – сухо сказал монах, – мне нужно немедленно поговорить с королем.
Камердинера передернуло. Вполне понятно, что он ненавидел странного старика и никак не мог взять в голову, зачем его величество держит это пугало при себе и позволяет вести себя столь бесцеремонно. Вот и сейчас явился ни свет ни заря с этим дурацким светильником и с таким выражением лица, будто только что открыл, каким образом можно осчастливить Испанское королевство. Каждый такой визит ранил самоуверенного Хуана в самое сердце, но сегодня, кажется, есть возможность получить некоторую сатисфакцию.
– Увы, мой дорогой отец Хавьер.
– При чем здесь «увы»? Мне нужно немедленно видеть короля!
– Увы, его величество, по-видимому, не в состоянии вас принять. Сожалею.
– Что случилось?
– Его величество очень плох.
– Что с ним?
– Простудился на охоте.
– Вчера?
– Да нет, – Хуан позволил себе в высшей степени ядовитую улыбку, – прошло уже никак не меньше двух недель с того случая.
– Почему не сообщили мне?!
Улыбка камердинера превратилась из ядовитой в приторную, отчего сделалась просто невыносимой.
– Его величество не хотел, чтобы вас, святой отец, отрывали от ваших ученых занятий.
– Я духовник короля!
– Бывают случаи, когда человеку более необходим врач.
Отец Хавьер не стал долее разговаривать с жеманным идиотом, вручил ему свой закопченный, липкий от масла светильник и прошел прямо в королевскую спальню.
Фердинанд Арагонский лежал на невероятно широкой, резного дерева кровати, накрытый по пояс атласным одеялом. Окна были занавешены, в спальне стоял тяжелый, спертый от многочисленных канделябров, утыканных полуоплывшими свечами, и специальных жаровен для благовонного окуривания воздух.
Возле постели суетились два потных медика, стояли широкогорлые фарфоровые кувшины, украшенные золочеными гербами. Тускло отсвечивал начищенный таз, забрызганный изнутри свежей королевской кровью.
Увидев вошедшего, король слабо улыбнулся, его голова развернулась на мокрой от пота подушке с правой щеки на левую.
– Что же вы так долго не приходили, святой отец?
– Прошу простить меня, ваше величество, но я ничего не знал о вашем несчастье.
– Чем же вы занимались все это время?
Отец Хавьер не успел ответить, в разговор вмешался лекарь, тот самый, что производил кровопускание. Он наклонился к уху короля и сказал:
– Вам полегчало, ваше величество.
Произнес он эти слова настолько утвердительным тоном, что Фердинанд повернул к нему лицо и удивленно спросил:
– Да?
Лекарь, деловито раскатывая рукава рубахи, подтвердил.
– Несомненно! И теперь вам лучше соснуть, ибо именно во сне организм человеческий легче всего набирается сил.
В этом совете скрывался и выпад против пропахшего подвалом монаха. Это было неудивительно: отца Хавьера недолюбливали почти все обитатели дворца, в основном потому, что не понимали, на чем зиждется его влияние на короля. Самым же непереносимым в нем было нестяжание. Никаким другим имуществом, кроме затхлой кельи и кучи старинных пергаментов, старик не обладал и обладать не желал. О, если бы он воровал или хотя бы выпрашивал себе дворцы и провинции в награду за непонятную службу!
Надо сказать, что отец Хавьер не обратил внимания на хитрый происк лекаря. Более того, он его не заметил. И тому пришлось удалиться с новой порцией яда в душе.
– Они меня совсем замучили, – слабо пожаловался Фердинанд.
