скачать книгу бесплатно
Вот о нашем с Арнольдом старшем брате, такого не скажу. Почти три года назад он отметил первое совершеннолетие, летом ему уже исполнилось двадцать. У Вольдемара в этом институте есть свой шкурный интерес, да и отец туда тоже с удовольствием едет. Наша мать каждый год присматривает себе в институте новых помощниц и компаньонок. А единственная старшая сестрица, вредина Лола, получает от этих визитов некоторое удовольствие тонко издеваясь над доверчивостью этих назойливых тупых куриц.
Я отшвырнул лук и опустевший колчан в сторону оруженосца и раздражённо направился в свои покои, переодеваться. Из открывшихся дверей ко мне метнулся огромный чёрный пёс, счастливо виляя хвостом, показывая, как он рад видеть своего любимого хозяина.
Как же мне не хочется ехать! В прошлом году я сдуру взял с собой Рекса. Думал, что любимая собака скрасит моё пребывание в том ненавистном месте. Как бы не так! Пришлось спасать верного друга от этих ненормальных. Мой умный красивый Рекс месяц светил проплешинами на боках. Благородные институтки в нескольких местах бесстрашно выстригли у моей огромной собаки шерсть. Когда директриса построила виновных в ряд строго допросила – выяснилось, что курицы пожелали оставить эти клочки шерсти себе на память о юном принце, которого они обожают. Некоторые даже розги приняли с восторгом, без слёз. Мерзко было смотреть. Эх! Сжёг бы их всех, благо, у меня тогда огонь уже проснулся, да отец не позволил.
– Они и должны тебя обожать, сын. Отличное воспитание, уважаемая! Я доволен, – похвалил он директрису.
Сегодня Арнольд, хитрюга, чтобы остаться дома, попытался сделать вид, что повредил ногу, упав с лошади. Но не прокатило… Отец обман насквозь видит. Правда, всё равно удачно получилось – мы задержались с выездом на целых два часа. Отец в наказание заставил брата самостоятельно вычистить конюшню. Я мысленно от души поблагодарил брата за отсрочку.
Мама и сестра недовольно кривились, а я, весело насвистывая, по поручению отца отправился в покои нашего наследника, сообщить об изменившемся времени отъезда. Когда я постучал и вошёл, брат, полностью одетый, внимательно смотрелся в зеркало. Я заметил, что Вольдемар собирается в институт для благородных девиц очень тщательно и с заметным удовольствием.
– Слышал, сегодня тебе в очередной раз позволят подобрать себе новую девчонку? – спросил я после того, как передал слова отца, не утерпел.
– Угу-м, – Вольдемар расправил пышные манжеты парадной рубашки.
Это будет уже третья институтка, с которой он будет забавляться до брака с драконицей. Две предыдущие уже пристроены в жёны чиновникам. Сколько ещё он их возьмёт до второго совершеннолетия, которое наступит в двадцать пять лет? Я скривился. Так он весь благородный курятник к нам во дворец перетаскает.
– И зачем тебе это нужно? Что в них хорошего? – не выдержал я.
Эти институтки – писклявая липучая мерзость! Нам с Арнольдом девчонки абсолютно точно не нужны! Да, хоть бы их совсем не было!
– Нос не дорос, чтобы это понять, – рассмеялся старший брат.
Я насупился. При чём здесь нос? Что он со мной, как с ребёнком?! Мне уже двенадцать и в прошлом году проснулся мой огонь! Пусть Вольдемар на восемь лет старше меня, но это не значит…
– Ладно, ладно, братишка, не закипай. Вон уже искры вместе с дымом вылетают. Ты сам поймёшь зачем нужны девочки, когда придёт твоё время, поверь. Не спрашивай об этом ни у кого. Вряд ли, получишь ответ, а вот от насмешек не уйдёшь.
Ну, и ладно! Мы со средним братом, который старше меня всего на два года, понимаем друг друга лучше, чем с Вольдемаром. Арнольд тоже не любит девчонок. Правда, когда мы с ним говорили о Вольдемаре и его институтках, он корчил из себя всезнающего старейшину, и важно вещал, что после первого совершеннолетия, с восемнадцати лет, девки становятся нужны примерно так же, как у мужчин появляется необходимость бриться: хлопотно, досадно, но куда денешься – природа требует этих действий. Кстати, у Арнольда уже стали расти редкие волосинки на подбородке, которые жутко его раздражали. Их слишком мало, чтобы начать бриться, но он сам себе противен, когда смотрится в зеркало и замечает эту жидкую поросль на лице.
Подошло время визита. Неохотно плетусь к выезду.
– Зорий, поторопись сесть в экипаж! – отец до сих пор раздражён выходкой Арнольда, из-за которой мы задержались, поэтому говорит отрывисто и недовольно хмурится.
Вольдемар уже вальяжно развалился на сиденье рядом с матерью. На его довольном лице предвкушающее выражение. Эх, подраться бы с ним, чтобы не выглядел таким счастливым. Вдвоём с Арнольдом мы бы его сделали, хоть ему и двадцать.
Больше половины второго сидения экипажа, где должны расположиться мы с Арнольдом и Лола, занимают пышные юбки сестры. Расселась наша принцесса! И попробуй только чуть сдвинуть её драгоценные тряпки, такой визг поднимет! Сесть сверху? Ещё хуже. Матушка конечно, сразу поддержит любимую и единственную дочурку. Тогда ещё на час задержимся и отец будет в ярости. И чисткой конюшен я, как Арнольд, уже не отделаюсь. Нет уж. К такому, ради мелкой пакости Лоле и ещё одной небольшой отсрочки, я не готов. Эх! Ну, почему нам с Арнольдом всегда нужно сидеть в экипаже рядом с сестрой? Я бы лучше поехал, как отец, верхом! Но даже не заикаюсь о своём желании, бесполезно.
В прошлом году Арнольд уже просил у отца разрешения поехать в седле. Лола тут же захотела того же. Матушка вмиг забеспокоилась, что на улице слишком холодно. Чтобы их любимая девочка не замёрзла, ей приказали ехать в экипаже, а, чтобы она не сильно расстроилась, нам с братом велели сидеть там же.
Лола, как единственная маленькая драконица в нашей семье, вообще, на особом положении. В прошлом году, к примеру, во время визита в институт для благородных девиц, Лола заживо сожгла одну из тамошних куриц, которая, в волнении, дрожащими руками подавая чашку, нечаянно облила её очень горячим чаем. И ничего. Вместо сгоревшей сироты из Провинции быстро привезли другую, такую же. А сестру даже не выпороли. Зато, когда Арнольд всего лишь подпалил кончик косы какой-то слишком нахальной прилипале, при чём, та и наполовину не сгорела, отец наказал брата, на целый месяц лишив десерта. Я, конечно, по-братски делился с Арнольдом своим, но почему родители так несправедливы?
Приехали. Всю дорогу жались с братом вдвоём на половине сидения, как могли, не желая связываться с сестрой. Вот и ворота. Начинается новогодняя каторга. Хорошо, хоть опоздали на целых два часа! Снова благодарно смотрю на брата.
Главная курица – директриса – уже стоит, ждёт на крыльце, с ней весь взрослый курятник. Лица женщин обезображены угодливыми улыбочками. Ничего… Потерпеть всего один вечер! Сейчас… Посмотреть, как всегда, на очередное нудное выступление институток, потом совместный ужин и всё! Меня сюда не притащат до следующего Нового года!
Входим. Все, попадающиеся по пути в главный зал, приседают, кланяются, как подкошенные, все на одно лицо… За спиной слышу восторженные писки и, даже, звук падающего тела. Знакомо, привычно… Мы даже не оборачиваемся. Это какая-то курица упала в обморок. В прошлом и позапрошлом, и позапозапрошлом, году то же самое было. Лола вышагивает впереди нас с Арнольдом, как сама Правительница, задирает свой маленький нос выше матери. Сестре шестнадцать. Она надела в институт одно из своих лучших платьев и сейчас просто сверкает и подавляет роскошью жмущихся у стен институток, смотрит вокруг с презрением. Конечно, все эти ничтожества языком вылижут ей туфли по первому слову. А, если нет, умрут. И знают это. Всё равно, курицы встречают нас с собачьим восторгом, разве что, хвостиками не виляют за неимением оных.
Ледяная бездна!! Как же мне тут не нравится! Я бы лучше весь визит в экипаже пересидел. Но с отцом не поспоришь, мигом хвост поджарит, поэтому, иду со всеми, терплю.
В большом зале родителей, с поклонами, усаживают в кресла. На диване располагаются Лола, снова раскинув юбки и Вольдемар. Из-за юбок сестры нам с Арнольдом на диване не остаётся места, и растерянная директриса приказывает воспитанницам принести два мягких стула из её кабинета. Отец тут же приказывает нам с Арнольдом отправиться им в помощь. Он издевается?! Идём. Девицы семенят следом за мною и братом тесным молчаливым овечьим стадом. Иногда, по пути, в этом стаде происходит яростная толкотня и девицы меняются местами. Их за двумя стульями пошло с нами пару десятков. Возможно, пошли бы все, но учителя вовремя спохватились и остановили тех, кого успели.
Естественно никаких стульев мы с Арнольдом даже не поднимали. Девки несли нас с братом на этих стульях до самого зала. Пыхтели, кряхтели, лица красные… У входа мы позволили им поставить нас на пол и бросили в награду за труд свои носовые платки. Они набросились на эти клочки ткани, как голодная свора собак. Впрочем, мы с братом долго не смотрели. Взяли по стулу и вошли в зал.
Наконец, сидим. Осталось переждать выступление и перетерпеть совместный ужин. Вольдемар с интересом разглядывает девиц в светло-голубом. Ему позволено выбирать из них, в крайнем случае, если очень приглянется, из тех, кто в сером, но последнее нежелательно.
Зазвучала музыка. Писклявые голосочки завыли песенку. Хористки выстроены по росту, к счастью, с противоположной от меня стороны.
Вдруг, до моего нюха донёсся волшебный аромат. Цветущие яблони… Зимой?! Что это? Внутри всё сладко замерло. Потом стало горячо в солнечном сплетении, жар усилился, запекло, по телу прошла волна дрожи. Я сам не понял, как подтянулся на своём стуле и сел, готовый к немедленному броску, непонятно, чем настолько встревоженный.
На импровизированной сцене шестеро тоненьких малышек в балетных пачках и с бумажными крылышками на спинках высоко прыгали и сучили ножками в воздухе, лёгкие, будто, невесомые. Но моё внимание совсем недолго было обращено на них.
По центру появилась она… Девочка с ароматом цветущей яблони…
На ней не было дурацкой пачки. Длинное, ниже колен, невесомое кисейное белое платьице легко взлетало, когда она взмахивала длинной ножкой, её руки красиво изгибались в прекрасном танце, аккуратная головка на лебединой шейке была гордо поднята. А, когда она завертелась на одной ноге, у меня перехватило дыхание. Я так и не смог полностью восстановить его, хотя моя Яблонька уже исчезла, и на импровизированной сцене появились девчонки постарше.
Спектакль плавно подходил к завершению, а я всё не мог вздохнуть нормально. Покосился на отца и незаметно для него выскользнул в коридор, чтобы посмотреть ещё раз на ту девочку. Где же она?
В коридоре показалась стайка воспитанниц в коричневых платьях. Она среди них!
Подошёл. Дышу… Краем глаза замечаю, что все кланяются, но смотрю только на Яблоньку. Девочки вежливо приветствуют меня на ломаном драконьем языке. Она тоже. Какой у неё приятный голос, и какая она красивая! Присутствие остальных вызывает только досаду. Как такая славная девочка попала к этим курицам?
– Как тебя зовут? – смотрю на неё, любуюсь.
– Александра, мой принц! – отвечает Яблонька.
А голос какой нежный! Будто погладил меня изнутри и жар успокоил. Окружающие её девочки всё не уходят, мешаются своими запахами, рты раскрыли, пялятся на меня с обожанием.
Моя девочка смотрит иначе.
– Ты меня обожаешь? – отчего-то спрашиваю вдруг.
Хочу, чтобы обожала. Я про это обожание давно слышу и терпеть его не могу. Однако, если это будет она, тогда… ладно, так уж и быть.
Арнольд и Лола много раз над курицами потешались из-за него, а потом обсуждали свои проделки. Поэтому, я знаю, что для обожающей самое приятное что-либо получить в подарок от обожаемого. Решаю осчастливить эту чудесную девочку. Сейчас что-нибудь подарю ей. И не собачью какашку в коробочке, как Арнольд какой-то институтке в прошлом году. Задумываюсь… Что же ей дать? И вдруг слышу:
– Нет, мой принц. У меня другой предмет обожания.
Этот ответ вдруг вырывает из меня огонь. Слепая ярость внезапно туманит мозг до полной потери контроля над собой. Кого она обожает, если не меня?! Припаленные курицы с визгом убегают, а чудесная девочка стоит, смотрит испуганно. Мой огонь не принёс ей никакого вреда, хотя платье обуглилось. Как такое может быть? Я пришёл в такой ужас от того, что мог сжечь её! Даже не успел удивиться тому, что она осталась цела после моего спонтанного выброса.
Яблонька вдруг протягивает руку и едва касается моих губ.
– Ух, ты! Сделай так ещё, только в сторону. Как это у тебя получается? – она уже не боится, зачарованно смотрит на мой рот.
Меня от её касания будто парализовало. Ни рукой, ни ногой двинуть не могу. Чувствую, как внутри всё жгутом скручивается и в узел завязывается, в глазах потемнело. Я начал оседать на пол, теряя сознание.
Глава 6.
Лето в столице было не просто жарким, а знойным и душным. Или это мне просто казалось, что в родном городке оно было мягче? Не думала, что буду скучать не только по отцу, но и по родным местам.
Почему-то тоска по дому напала на меня только после родительского дня, который состоялся в последнее воскресенье весны. Из классов принесли и расставили по всему большому залу столы и стулья. Уроки в родительский день были упрощены, а форма одежды у всех девочек – парадная. Когда приезжали родственники, за нами, прямо на занятия, прибегали дежурные и провожали в зал. Я про себя малодушно просила Богов, чтобы ко мне приехали во время балета или драконьего языка.
Все девочки каждый раз с замиранием сердца смотрели на открывающиеся двери.
Меня забрали с рисования. Папа приехал один, без мачехи и сестры с братом. Мы, как и другие воспитанницы с проведывающими их родственниками, устроились за одним из столов. По узким проходам неторопливо прохаживались классные дамы или учителя, открыто прислушиваясь к нашим разговорам, а у входа в зал стояла сама директриса и зорко наблюдала за порядком.
Из рассказов старших, мы, первоклассницы, уже знали, что ни в коем случае нельзя плакать перед родителями и проситься домой. В прошлом году те, кто позволил себе такую слабость, были жестоко наказаны.
Из-за посторонних ушей мне было неловко говорить с папой свободно.
Я жадно всматривалась в родное лицо, односложно отвечая на вопросы. Похвасталась, что считаюсь лучшей ученицей и танцую балет. Я говорила о своих успехах не потому, что желала получить похвалу. Нет! Я просто хотела сделать что-то приятное для папы. Он показался мне таким грустным, что захотелось его хоть как-то порадовать!
Классная дама, проходя мимо нашего стола, довольно кивнула.
Потом, отец попытался рассказать мне о домашних. Я сначала спокойно, даже с интересом, слушала о том, что произошло в нашей семье и в родном городе за прошедший год. Другая, теперь недоступная мне жизнь… Внезапно, меня пронзила такая острая болезненная зависть к сестре и брату, которые живут с родителями, дома… Я резко поднялась и захотела уйти. Испугалась, что не сдержусь и заплачу. Папа остановил меня, обняв, и стало ещё хуже. Я вырвалась из его рук, скомкано попрощалась и убежала. Порыдала под лестницей в подвал, зажимая кулаком рот, чтобы никто не услышал, потом умылась и вернулась к урокам.
После родительского дня ещё с неделю, не только я, почти все воспитанницы ходили по институту, как пришибленные. А потом начались экзамены: переходные, между курсами и выпускные.
Случилось невероятное!
По результатам экзаменов за первый класс меня перевели сразу в четвёртый.
Это обсуждал весь институт. Даже выпускницы приходили посмотреть на меня.
Надо сказать, что в институте почти каждый год случалось, что какая-нибудь девочка или даже две, из тех, кого дома хорошо подготовили, по результатам переходных экзаменов после первого класса перепрыгивали сразу в третий, минуя второй.
Но ещё ни разу не было такого, чтобы воспитанницу переводили сразу через два курса.
Я не была этому рада. И тому было много причин.
Во-первых, хотя в четвёртом классе по возрасту было очень много моих настоящих ровесниц, которым, как и мне вскоре исполнится десять, и даже несколько девочек младше на год или два, именно я считалась младше всех – по метрике. К тому же, я казалась маленькой и хрупкой, не отличалась ростом и видимой крепостью сложения, как и все наши балетные. Если в своём прежнем классе я привыкла чувствовать свой авторитет, то отношение новых одноклассниц ко мне было, мягко говоря, высокомерное.
Мне выдали синюю форму вместо коричневой, и я вместо «кофейницы» стала «синей». Кроме того, мне выделили шкафчик в другой рекреации и перевели в спальню для девочек четвёртого, пятого и шестого классов. Так жаль было моего нового синего одеяла, потому, что здесь были старые потёртые серые с розовыми полосами. А ещё, я еле-еле забрала из-под своего прежнего матраса тёплые носки и сунула их за пазуху. Соврала классной даме кофейниц, что пришла к подруге Анжеле, когда меня поймали в их спальне, куда мне теперь был вход воспрещён. Пришлось час простоять в углу в наказание. Но спасённые носки грели душу.
В столовой меня тоже пересадили. Теперь моё место было за средним столом. Это тоже было ужасно, поскольку обожаемая Степанида раздавала пищу кофейницам. Синих обслуживала другая работница кухни. Срочно менять предмет обожания мне было как-то не с руки – слишком заметно отдавало неприкрытой корыстью. Но и обожать Степаниду теперь теряло всякий смысл.
Хорошо, хоть всех девочек бывшего третьего, а ныне четвёртого класса я знала, поэтому не чувствовала себя совсем уж новенькой.
Всё плохое, что касается нового места и окружения я перечислила, но это только «во-первых»!
Во-вторых, у меня появились большие сложности в учёбе, я сразу перестала быть лучшей в классе. У всех бывших кофейниц к прежним добавились новые предметы: история, география и домашнее хозяйство. Ни один из новых предметов не показался мне особо интересным. К тому же, я привыкла, в основном, учиться легко, скорее повторяя пройденное со своим старым учителем, чем действительно постигая новое, а эти предметы мы с ним не проходили. Конечно, на новых уроках было не скучно, но самостоятельные задания спрашивали строго, а я не привыкла опасаться того, что сделаю ошибку, сомневаться в правильности ответа. А ещё, девочки, которые перешли с третьего класса, на два года дольше учили драконий язык, он такой трудный! Я на уроках ничего не понимала, как ни вслушивалась. По драконьему языку я, вообще, стала самой отстающей. Дошло до постоянной головной боли на этих уроках.
То, что я неожиданно, из кофейницы стала синей, пропустив обучение во втором и третьем классе, и превратилась из лучшей ученицы в отстающую ещё не всё. Теперь плавно перехожу к «в-третьих».
В-третьих, начиная с четвёртого класса у воспитанниц появлялись дополнительные обязанности. Мы уже не считались малышками-кофейницами, и полагалось приучать нас к труду.
В институте за хозяйственным двором были устроены грядки, на которые нас стали отправляли работать сразу после переходных экзаменов. Работа в земле всегда поручалась именно синим. Считалось, что девочки десяти-тринадцати лет уже достаточно взрослые, чтобы сделать прополку, но ещё маленькие, чтобы потоптать растения.
Я ненавидела прополку. Возможно потому, что в первый раз, толком не разобравшись, во всём порученном мне ряду выдернула из земли не те травинки и была наказана лишением обеда и стоянием на стуле в столовой, пока все ели.
Когда между нами распределяли дневные задания, почему-то чаще всего на грядки направляли Провинцию, считая, что Столичные хуже справятся с огородничеством. Ну и что, что я из провинции? Я горожанка! Родительский дом располагается в городе, и я никогда не возилась в земле! Мне так трудно разобраться отличить какие листочки сорная трава, а какие овощные культуры!
В следующий раз, после первого наказания я побоялась дёргать любую мохнатую траву, похожую на морковь и в результате мне досталось уже за отвратительную прополку – меня лишили ужина. Так я довыращиваюсь овощей до того, что буду сорную траву есть с голоду.
В общем, хотя мои бывшие одноклассницы поздравляли меня и с завистью говорили, что мой срок пребывания в институте для благородных девиц стал на два года короче, я совершенно не чувствовала себя счастливой, скорее, наоборот.
А я кое-что вспомнила и чувствую, что это… как-то касается младшего принца.
Мне кажется, что это он виноват в моих проблемах!
Зимой, на новогоднем празднике, когда он начал падать на пол возле меня и я перепугано осмотрелась вокруг в поисках помощи, заметила бегущую к нам толпу во главе с самим Правителем.
Уже потом я узнала, что внезапное появление в зале шести кричащих обожжённых воспитанниц вызвало огромный переполох.
По плану семеро самых маленьких балерин после своего выступления должны были тихонечко убежать в ближайшую классную комнату, там переодеться в форму и незаметно, ещё до окончания спектакля, занять оставленные им сзади места на крайних стульях. Мы танцевали лишь в самом начале, недолго, основное действо показывали девочки постарше. По задумке Майи Рудольфовны, именно они должны были кланяться в конце спектакля и получать заслуженные восторг и овации.
Мария виртуозно крутила фуэте под музыку небольшого оркестра и слаженное пение хористок, когда в самый кульминационный, как говорит Майя Рудольфовна, момент «Небесной девы», распахнулись двери и в зал с воем вбежали перепуганные девочки с тлеющими волосами, перепачканными в саже лицами и в обгорелой одежде. Поднялась невообразимая паника.
Анфиса, которая стояла первой в ряду хористок и всё хорошо видела, рассказывала мне, что всё продолжалось какие-то мгновения. Вбежавшие в зал обгоревшие балерины-кофейницы страшно кричали и выли. Большинство воспитанниц разом вскочили со своих мест и стали взволнованно переговариваться, а некоторые девушки упали в обморок, красиво раскинувшись на освободившихся стульях. Балетные сбились с танца и растерянно встали. Оркестр вразнобой перестал играть и только одна растерянная девочка долго продолжала ритмично бить в бубен. Директриса, срывая голос и перекрывая возникший шум, приказала двоим учителям немедленно отвести маленьких балерин в лазарет. Адам Бенедиктович поспешил следом.
Правящий дракон выглядел гневным и страшным! Он сразу заметил отсутствие младшего принца и, видимо, принял случившееся за его жестокую шалость, потому, что грозно заорал:
– Зорий!
Мгновение подождав младшего принца, он раздражённым широким шагом направился к выходу. За ним двинулась вся его семья, директриса, учителя и воспитанницы. Остались в зале лишь хор, балет и оркестр, которые без разрешения не решились покинуть обозначенные места до конца представления. Так они и стояли, умирая от любопытства, пока не пришла Майя Рудольфовна и не приказала балетным идти переодеваться, а остальным отправляться в свои классы – праздник закончился.
Позже мы с девочками обменялись своими рассказами и восстановили полную картину произошедшего.
Когда Правитель вышел из зала и увидел падающего сына, он кинулся к нему и едва успел подхватить у самого пола. Меня при этом потоком воздуха отшвырнуло к стене, больно ударив плечом. Майя Рудольфовна, оказавшаяся рядом и заметившая мою обгорелую одежду, не разбираясь, затолкала меня в лазарет, который к счастью был недалеко от большого зала. Туда передо мной уже затащили остальных балерин –кофейниц, попавших под огонь принца.
Младший принц на руках у отца не приходил в себя, несмотря на все его действия.
– Лекаря! – заревел Правитель так, что мы с девочками в лазарете чуть не описались.
Адам Бенедиктович, который суетился, спеша помочь нам, бросил на стол банку с мазью от ожогов и на ходу велев самим смазать друг другу раны, подбежал к драконам. Потом он ещё возвращался в лазарет за своим лекарским чемоданчиком, но в нашу сторону даже не взглянул.
Пока девочки осторожно и неумело обрабатывали свои ожоги, я приоткрыла дверь и через щёлочку выглянула в коридор. Правитель лично взял сына на руки и понёс к экипажам. Наш доктор посеменил за ним. Как потом выяснилось, наш Адам Бенедиктович поехал сопровождать бессознательного младшего принца во дворец, чтобы передать пострадавшего с рук на руки дворцовому лекарю.
Я захлопнула дверь. Начала помогать девочкам. Они уже отошли от первого шока, не кричали, но, всё равно, непрерывно плакали. Хорошо, что у доктора мазь чудодейственная оказалась. Быстро помогла снять сильную боль.
Я до слёз жалела, что в тот день нам в лазарет забыли принести ужин. Девочки рассказывали, что он был великолепен! Конечно! Ожидалось, что на нём будет присутствовать семья Правящего дракона! Правда, они говорили, что обстановка была гнетущей из-за того, что учителя и классные дамы выглядели испуганными. Никто толком не понимал, что именно произошло. Воспитанницы только смогли пронюхать, что у младшего дракона был спонтанный выброс огня. Такой бывает у подростков драконов от сильного волнения. Никто не мог понять, что именно в нашем институте настолько сильно взволновало принца.
Как-то, где-то через два месяца после новогодних событий, когда мы с девочками переодевались после вечернего урока балета, старшие сплетничали, что принца снова поймали под нашим забором, когда он пытался перелезть через него. Говорили, что уже не в первый раз он норовит проникнуть на нашу территорию.
– Хорошо, что он ещё летать не может!
– Да! А вдруг он всё же перелезет и сожжёт тут всё?
Старшеклассницы делали испуганные круглые глаза, но настоящего страха я в их словах не чувствовала, скорее обычное недоумение и любопытство.
