скачать книгу бесплатно
Переживала она, конечно, жутко. Год ночами плакала, так ей горько и обидно было. А потом в руки себя взяла, дачу приобрела и вроде как успокоилась. Кстати, эту Светлану Евгеньевну через год с материного места выгнали. Нашлась такая же как она проныра, ее же методом и подсидела. Я тогда даже подумала: вот, есть справедливость. А теперь сомневаюсь. После такой подлости эта Светлана Евгеньевна явилась к матери, как ни в чем не бывало, да еще попросила помочь с покупкой домика. И что ты думаешь? Моя святая мамаша помогла. Вот теперь какая у нас соседка будет!
– Да, дела… А мать что говорит?
– А ничего, как всегда. Молчит да улыбается. Ты разве ее не знаешь?
– Так может и не вмешиваться? Какое тебе дело? Ты редко здесь бываешь, а ей видней.
– Редко. Да как сюда чаще ездить? Это ведь не участок, а проходной двор. Вчера собралась искупаться. Пошла за дом к реке, а там… Тетя Катя со сворой внуков полощутся. Ладно бы одни, а то смотрю, они и Жульку свою намывают. Эта вшивая псина меня увидела, выскочила, да как начнет трястись около ног. Стою, как дура, с ног до головы мокрая и псиной воняю…
А они радешеньки. Ржут, да еще мать мою нахваливают, мол, золотое сердце у нее: такая жара, а она никому не отказывает, разрешает через участок ходить и с нашего берега купаться.
– Я тоже разрешаю, – улыбнулась Настя. – До общего пляжа далеко идти, а ведь не всем повезло иметь свой спуск к реке. Пусть купаются – река от этого не обмелеет.
Не встретив ожидаемого понимания и поддержки, Юлька отправилась восвояси. Не заходя в дом, подцепила прямо с веревки чистое полотенце и пошла к бане, предвкушая удовольствие от предстоящего купания. Но на мостках расположилась Галина, соседствующая с матерью через дорогу. Огромный таз с настиранным бельем, приготовленным для полоскания, красноречиво показывал, что и это место занято надолго.
Галина хозяйничала на мостках, не обращая внимания на Юльку, в памяти которой сразу всплыл обидный эпизод, когда мать попросила Галину подвести ее в город. Мать редко просила, но тут на руках было два ведра клубники и спину, как на грех, прихватило… Галина подвести отказалась, сославшись, что уже другим обещала. И мать с двумя ведрами клубники час добиралась по пыльной дороге до автобусной станции.
И после той «прогулки» неделю разогнуться не могла.
И вот, эта Галина, как у себя дома, полощет на их мостках белье…
– Мам, ты видела, что мостки совсем прогнили и две ступеньки сломаны – менять надо? – без предисловия выпалила Юлька, влетев на веранду.
– Пенсию получу, поменяем, – как ни в чем не бывало, спокойно ответила мать.
– А Иван, муж Галины, не хочет тебе помочь, как вдове, как одинокой женщине? Да и вообще по совести, учитывая, что он до сотни ведер воды в день на свой огород с этих мостков перетаскал, ступеньки обламывая? И что его жена у нас на мостках стиральный цех организовала?
– Юленька, если совесть есть, то к ней взывать не надо, люди взрослые, сами догадаются. А если нет, то о чем просить? Твой муж Вадик ведь тоже мог бы при желании помочь.
Взглянув в спокойные материны глаза, Юлька опешила… Так вот кого, оказывается, мать в бездействии винит – их с Вадиком.
Это было последней каплей. В гневе, не прощаясь, Юлька укатила в пыльный, плавящийся от зноя город. По дороге она перебирала накопленные с детства обиды. Их оказалось так много!
«Как же так, для меня, единственной дочери, у матери места в сердце никогда не было. Лучший кусочек пирога – соседской девчонке – она живет без отца. А вот если в театр собрались, а места в машине не хватает, – то это я не еду. Если гости, то я ем на кухне – нечего людей стеснять. Помню, платья с подружкой на выпускной шили. Тогда в магазинах ничего не было. А у мамы золотые руки. Моей подружке она шила первой, поэтому у той платье было идеальное. А мне уж ночью перед выпускным балом дошивала, как придется. Как придется и получилось. И хоть никто косого подола не заметил, но на выпускном у меня глаза были как у кролика красные… И ревела я не оттого, что бок кривой у платья был, а потому, что мне второй платье шили, второй…»
Разжалобившись от воспоминаний, Юлька даже всхлипнула. Но тут же взяла себя в руки, так как сидящий напротив дядечка сердобольно протянул носовой платок и попытался утешить: «Все пройдет, милая, потерпеть надо».
Месяца два после размолвки Юлька на даче не была. А приехав, застала пасхальную идиллию. Мать со Светланой Евгеньевной на веранде чай с клубничным вареньем пили. Обе такие умиротворенные, после бани, как лучшие подружки.
Проглотив обиду и сделав вид, что все нормально, Юлька смирилась, но на дачу ездить перестала.
Из рассказов матери она была в курсе, как славно соседствовали они со Светланой Евгеньевной. По очереди обеды варили, в лес вместе ходили, теплицы закрывали, когда одна за пенсией в город уезжала, охотников за чужими яблоками стерегли. Дочка Светланы Евгеньевны Мария частенько материны заказы выполняла, в город при необходимости подвозила, врача вызывала…
Прошло пять лет, но, несмотря на внешнее благолепие, Юлька ждала подвоха. И дождалась…
Умерла Светлана Евгеньевна. Умерла прямо на даче, на руках у матери, не дождавшись скорой. Давление подскочило – инсульт.
Муж Светланы Евгеньевны, оглядев упавшую в междурядье жену, отстранил мать, которая, не веря в случившееся, пыталась привести в чувство подругу.
– Кончено уж, все! Помоги ее лучше в дом перетащить, а то вон какая жара. Берись за ноги…
Новость облетела дачный поселок мгновенно. Сначала сбежались соседи, затем врачи приехали, а к вечеру прикатила Мария.
А рано утром покойницу увезли. Увезли страшно: посадили в машину, как живую, даже лицо не прикрыли, чтобы милиция не остановила.
– Как же вы так, – бросилась мать к родственникам умершей. – Не по-людски это!
– А что, в такую даль машину грузовую гнать, с ума вы сошли, такие деньжищи тратить? А ей все равно… – спокойно парировала дочь покойницы.
Так и покинула дачу мертвая Светлана Евгеньевна, с широко открытыми глазами, как будто не могла насмотреться на окружающую ее красоту.
Зима в тот год пришла быстро. Уезжая с дачи, мать в последний раз покормила Белку, белоснежную красавицу кошку, оставшуюся после умершей Светланы Евгеньевны. Осиротевшая кошка с осени жила на крыльце запертого дома. Столоваться исправно ходила к матери, но на все уговоры зайти в дом отказывалась. Убегала к своему дому. Ждала умершую хозяйку.
Приехав в город, позвонила Марии, напомнила, что на даче осталась брошенной пушистая любимица их матери. На что получила неожиданный отпор: «Не лезьте не в свое дело. Что вам, больше всех надо?»
Через месяц мать, приехав на дачу, застала на крыльце дрожащий, серый от грязи, комок. В город Белка ехала в рюкзаке, прижавшись к материной спине, замерев, видимо, не верила своему счастью.
В квартиру неожиданная гостья зашла робко, как сиротка, неделю от миски не отходила, начисто вылизывая даже замоченный черный хлеб, а потом в блаженстве растягивалась под батареей.
Через две недели Белку было не узнать – шерсть распушилась, засияла, а вести себя стала так, как будто здесь всю жизнь прожила. За матерью ходила, как нитка за иголкой. И Юлька, приходя в гости, заметила, что той это нравится.
Еще через месяц кошка в доме стала устанавливать свои порядки. Мать, смеясь, рассказывала, как пушистая красавица ее, полуночницу, любившую вечерами старые письма, фотографии рассматривать, в 11 вечера спать загоняет:
– Она без меня не ложится, а спит только на моих тапках, оставленных у кровати. И стоит мне засидеться вечером, так она минут за десять до установленного ею срока начинает настойчиво лапой меня в кровать загонять. Представь, какая умница…
– Вся в умершую хозяйку, – проворчала Юлька. – Дай палец, откусит руку.
Вернувшись домой, Юлька долго не могла найти себе места. В душе ворочалась темная обида. Потом решительно подошла к телефону и набрала номер дочери Светланы Евгеньевны.
– Добрый вечер, я звоню вам по поводу кошки, которую вы бросили на даче, а моя мать пригрела. Вам не кажется, что вы должны нести ответственность за животных, которых развели…
На том конце грубо перебили:
– А вам не кажется, что вы совсем совесть потеряли. Ваша мать была единственной, кто был в доме, когда Светлана Евгеньевна умерла. Так вот, в тот день из дома пропали деньги, большая сумма – весь кооператив на ремонт дороги собирал. Ваша мать не рассказывала, что все подозрения падают на нее? И если вы нас в покое не оставите, мы на вашу мамашу в суд подадим.
Юлька бросила на рычаг телефонную трубку, как будто она ей руки обожгла.
Пометавшись по квартире, собралась и поехала к матери. Но дома не застала. На пороге ее встретила Белка, тревожно сверкнув зелеными глазищами.
Не думая, Юлька схватила кошку, сунула в сумку и бросилась из дома. Сумку несла от себя подальше, как будто в ней было все зло, связанное с ненавистной Светланой Евгеньевной. Вышла через три остановки, выкинула пушистый комок около дома престарелых. Здесь много жалостливых – подберут. К матери после этого возвращаться не решилась, отправилась сразу к себе домой.
Не успела раздеться, как квартиру пронзил телефонный звонок.
– Юля, у меня Белка пропала!
– А у родственников Светланы Евгеньевны – деньги. В тот день, когда она умерла, пропали кооперативные деньги – на дорогу. А в доме была только ты. Тебя это не волнует?
– Юля, так это ты Белку выгнала? – голос матери дрожал.
Ого, ей впервые удалось пробить брешь в броне матери?! Вот только где радость?
– Мама, да они на тебя в суд хотят подавать, а ты об их кошке волнуешься?!
На том конце раздались короткие гудки…
В тот год морозы стояли жгучие. Рождественские перетекли без потепления в крещенские, а те – в афанасьевские, сретенские. А 24 февраля ударили власьевские – совсем уж дело редкое.
Давно были обхожены все подъезды в домах и остановки рядом с местом, где Юля выкинула Белку. Объявления о пропавшей кошке, расклеенные на столбах, пожелтели.
Юлька устала отвечать на телефонные звонки:
– Нет, не серая; нет, глаза у нее не голубые… Она белоснежная, понимаете, абсолютно белая, и нет у нее пятнышка на боку…
Робкая трель в дверь раздалась, когда растаяла последняя надежда. На пороге стайка подростков: «Тетенька, это вы кошку потеряли?».
Расступившись, они вытолкнули вперед девчонку лет шести, прижимавшую к груди коричневый всклокоченный ком.
Разочарованная Юлька присела, ком развернулся, и на нее неожиданно доверчиво глянули зеленые Белкины глаза.
– Господи… Белка! Да где вы ее подобрали?
– А она в коробочке на чердаке жила, вот Нюська ее кормила, хотела домой взять, да родители не разрешили, блохастая сказали.
Юлька осторожно взяла на руки грязную кошку, как великую драгоценность, как дорогой давно ожидаемый подарок. Щедро одарив детей конфетами, занялась «потерей» и уже в ванной, намывая найденыша, рукой нащупала округлившийся живот… Ахнув от удивления, бросилась к матери, которая к этому времени вернулась домой.
– Мамуля, Белка нашлась и, представь, – беременная! Она же старая. Уже лет пять котят не носит. А тут…
– Чудеса, – тепло улыбалась мать, оглаживая разомлевшую от ласки любимицу. – Они приходят, когда их не ждешь. Жалко, Светлана не увидит Белкиных деток. Она была бы рада… Скоро весна, на дачу вместе поехали бы.
– Далась тебе эта Светлана Евгеньевна, – неприязненно поморщилась Юлька.
– Далась! Несчастная она была – понимаешь? С мужем не повезло, гнилой мужичонка попался – жадный. Это ведь он тогда деньги кооперативные взял, я сама видела. Светка мертвая лежит, а он по комоду шарит… Да и с дочерью у нее не сложилось, вся в папашу пошла. Тяжелая у Светланы жизнь была, вот она и озверела. А так она тетка простая и открытая была, если с ней по-хорошему…
– Если по-хорошему, – хмыкнула Юлька. – По-хорошему все хотят… А как же с теми, кто с тобой по-плохому?
– Смешная ты, ведь я тебе про то и толкую. Надо всегда по-хорошему. Ко всем! И зла на людей не держи. Зло оно к тебе же и возвращается, болезни несет, разрушает. Попробуй, доченька, по-хорошему, тебе самой сразу жить легко станет. Недоверчиво пожав плечами, Юлька отправилась домой. Мороз сдался, на улице тихо кружил снег. На душе было светло.
У окна
Рядом с домом Маруси была автобусная остановка. Вечером, когда заканчивался рабочий день, Маруся любила стоять у окна.
Люди проходили поодиночке, парами, изредка группами, веселые, уставшие, озабоченные… Давая себя рассмотреть и оценить.
Вот идет радостный «пузан», обтянутый «болотным» демисезонным пальто, в руке ярко-оранжевый пухлый портфель, а под мышкой букет гвоздик. Интересно, кому несет?
Маруся представляла, как мужичок подходит к дверям и, пред тем как позвонить, тщательно отряхивается, «взбадривает» ладошкой цветы, платочком вытирает вспотевшую лысину и взволнованно улыбается…
– Не люблю толстых мужиков, которые носят цветы, как банные веники, – печально успокаивает себя Маруся.
«А если бы «пузан» сейчас позвонил в твою дверь, смущенно расшаркался и…» – нашептывает ей внутренний голос.
Какая чушь лезет в голову от одиночества.
Вот если бы тот – легкий, подтянутый, с улыбкой перешагивающий через лужи и задорно встряхивающий шевелюрой. Или тот – серьезный, строгий, в элегантном костюме. Или вон тот – высокий рассеянный блондин? Тогда другое дело…
Но все бежали мимо – мимо, и никто не звонил в ее дверь.
Сколько их проходило перед окнами – не сосчитать. Все спешили, всех кто-то ждал, у всех была своя жизнь. Почему она видела только мужчин?
Ничего странного. Она ведь была женщиной. ОДИНОКОЙ.
В магазинах, автобусах, парках… Маруся с удивлением рассматривала парочки. Что могло соединить этих людей? Он – высокий яркий балагур, а рядом – серая мышка. Эта рыжая, веснушчатая, а у той – нос как картошка. Зато рядом с ними вполне симпатичные мужчины.
Маруся делала независимое лицо и демонстративно покручивала обручальное колечко, купленное для «выхода в люди». Пусть не думают.
А они и не думали. У них не было на это времени.
Дома она снимала бутафорское кольцо и рассматривала себя в зеркало. К ней подходило одно слово – правильная. Все в ней было аккуратно и как надо. Среднего роста, стройная, волосы волнистые, носик прямой, тонкий, губки пухлые.
Был один дефект, вроде и незаметный, но убийственный – взгляд, как у потерявшейся собачонки. Стоило поднять тоскливые глаза на собеседника, как он «скисал» и пытался свести знакомство на нет.
Правда, один раз, в автобусе, сидящий напротив мужчина наклонился к ней и сочувствующе прошептал: «Не надо так. Все пройдет и будет хорошо».
Соседка Людка, забегавшая изредка к Марусе обсудить «мерзких» подъездных бабулек, портящих Людкину личную жизнь, по их мнению, слишком буйную и шумную, один раз не выдержала и открыла страшную тайну.
– Маруся, я, может, сейчас лишнее скажу. Но ты свои глаза в зеркало видела?
Маша настороженно молчала, боясь, что подруга перескочит на другую тему и не скажет важного.
– Понятно. Не видела. Ты не обижайся, но почему ты на всех смотришь как побитая собака? Как будто кусок хлеба выпрашиваешь. Вроде нормальная баба, не больная. А взглянешь тебе в глаза – и бежать хочется. Вот посмотри на меня. Я красивая?
Маруся замялась, не зная, как ответить, не обидев соседку.
– Правильно молчишь. Во мне килограмм 20 лишнего веса, я – рыжая, как огонь, а характер… А посмотри, какие ко мне кавалеры ходят! Чуешь?
– Ходят… А что же они на тебе не женятся? – неожиданно нашлась смущенная наглой откровенностью Маша. Хотя про Люськины похождения знал не только весь подъезд или улица, а бери шире – район, точно!
Люська была звездой районного масштаба.
– А я выбираю! – задорно захохотала рыжеволосая бестия. И все в ней заиграло, начиная от зеленых наглых глаз, сочных алых губ, круглого подбородка с призывной ямочкой, острых крупных грудей, вызывающе обтянутых тонким пуловером. Уходя, она вильнула широкими бедрами, посылая прощальный привет Машиной правильности.
Маруся смотрела на зеркальную Марусю.
Да, глаза как глаза. Большие, серые, печальные… Не много. Но чтобы как у собаки? Тут Люська явно палку перегнула. Или права? А если вот так посмотреть? Или так?
Где-то она читала, что человек, когда в зеркало смотрит, то себя настоящего не видит. Он выражение лица меняет. В позу выгодную становится. Поэтому получается, что он себя, в принципе, и не знает. Вон мы как удивляемся, когда на фотографиях неожиданно в кадр попадем. Или на паспорте себя видим. Но фото на паспорт – это особый случай: там все уродцы. А вот когда случайно на фото попадешь. Да… Тут все начинают сразу кричать, чтобы это снимок уничтожили безвозвратно. Значит…
Маруся быстро полезла на антресоль, стянула старый чемодан, набитый семейными фото, и осторожно открыла его, как ящик Пандоры. Фотографии были связаны аккуратными стопочками. Сверху бумажечка – год подписан.
