скачать книгу бесплатно
Семь чудес преступления
Поль Альтер
Чай, кофе и убийства
Смотритель маяка сожжен заживо наверху башни, вокруг которой бушевало море…
Любитель стрельбы из лука убит стрелой, посланной с неба…
Мужчина умер от жажды в нескольких сантиметрах от кувшина с водой…
В этих преступлениях так много тайн и загадок, что даже лучшие сыщики Скотленд-Ярда разводят руками и причисляют убийства к разряду невероятных.
Сам убийца не менее оригинален. Он присылает в полицию картины, на которых сообщает о готовящихся преступлениях. Каждое убийство – это шоу, заранее спланированная мизансцена, автор которой всегда неукоснительно исполняет свои обещания, данные на холстах. Каждый раз, располагая датой, местом или именем жертвы, Скотленд-Ярд оказывается не в состоянии предотвратить трагедию.
Сыщики обращаются за помощью к Оуэну Бернсу – талантливому детективу, обладающему незаурядными дедуктивными способностями и очень развитой интуицией. Оуэн, будучи настоящим эстетом, восхищен искусством преступника. Он принимает этот вызов и пытается разгадать как логические, так и искусствоведческие загадки убийцы.
Поль Альтер
Семь чудес преступления
Посвящается Мари-Франсуаз
П.А.
Часть первая
Икар
Глава 1
– Вы меня любите? Это радует. Ну, а теперь убейте! – внезапно заявил мой собеседник.
В этот прохладный и влажный вечер начала мая я отправился к моему другу Оуэну Бернсу, в его квартиру на Сент-Джеймс-сквер. Устроившись возле камина, мы оба угрюмо погрузились в собственные мысли. Целый день сильный дождь поливал Лондон, и ничего не предвещало его прекращения. Дух бродяжничества унес меня в Южную Африку, и я не без ностальгии вспоминал приятный климат своей родины. Мне было так хорошо, что понадобилось несколько секунд, чтобы уловить странный смысл замечания Оуэна. Чуть приподнявшись в кресле, я повернулся к нему, ожидая объяснений.
Облокотившись на каминную полку, мой друг задумчиво рассматривал листок белой бристольской бумаги, осторожно держа его двумя пальцами.
– Это принесли с вечерней почтой, – уточнил он, потирая подбородок.
– И это… все? – пробормотал я. – Все, что там написано?
– Да, все. Только эта фраза. И больше ни одного слова, если не считать моей фамилии и адреса на конверте. Почтовый штамп сообщает, что письмо отправлено ранним утром из почтового отделения недалеко от вокзала Виктория.
– И никакого начала? Ни обратного адреса, ни подписи?
– Ничего, я же говорю. Ничего, кроме этой фразы, впрочем, очень изящной, конкретной и довольно понятной… Ах! Не могу удержаться, чтобы не процитировать еще раз: «Вы меня любите? Это радует…»
По своему обыкновению, Оуэн Бернс выражался весьма высокопарно, что граничило почти с нелепостью, вовсе ему несвойственной. Казалось, он смакует каждый произнесенный слог, как будто пьет божественный нектар. Загадочная фраза, очевидно, казалась ему особенно сладостной. Несомненно, неизвестный автор послания сильно позабавился бы, глядя, как Оуэн в малиновом шелковом халате декламирует несколько слов. Высокого роста, плотного телосложения, мой друг выглядел весьма импозантно, рисуясь этим. Полные губы и тяжелые веки придавали томное выражение его лицу, впрочем, довольно обычному. Но взгляд оставался живым и лукавым.
Те из вас, кто читал описание его подвигов, изложенных мною в рассказе «Король беспорядка», хорошо знаком с эксцентричной натурой Оуэна, и знает, что он – эстет, исповедующий тезис «искусство ради искусства» в его высшей утонченности. Цель его существования – поиск прекрасного во всех областях жизни, в том числе в блестяще совершенных преступлениях! Нередко опираясь на отдельные детали, Оуэн любил сравнивать некоторые убийства с произведениями искусства. «Тонкое чувство прекрасного» позволяло ему сразу распознавать «тех самых художников», которых он неизменно разоблачал, устанавливая их личности. Надо сказать, полиция всегда с живым интересом выслушивала его ценнейшие советы, когда застревала в процессе расследования крайне запутанного дела.
– Как вы думаете, Ахилл, – повторил он, – что означает эта фраза?
– Если даже вы этого не знаете, то какого черта хотите, чтобы знал я, ваш заурядный ученик?
– Я просто интересуюсь вашим мнением, Ахилл. И бросьте эту гадкую привычку горячиться, когда сталкиваетесь с малой толикой тайны!
– Я горячусь?! Да я всего лишь хотел самым естественным образом ответить на ваш вопрос! – воскликнул я.
– Тогда скажем, что вы недалеки от этого. В вашем голосе слышалась легкая досада с прорывающейся ноткой воинственности. Я очень хорошо это чувствую. Не говоря уже о совершенно лицемерной манере самоуничижения. Конечно, вы мой ученик, но не такой уж и заурядный. И хватит увиливать. Ну же, посмотрите сюда и скажите, что вы об этом думаете.
Не говоря ни слова, я взял листок бристольской бумаги, который он протянул мне с такой осторожностью, как будто это была одна из его китайских фарфоровых безделушек. После долгого осмотра я сделал вывод:
– Буквы прописные… Достаточно светлые голубые чернила… Стиль одновременно живой и туманный… Возможно, это писала женщина?
– Не играйте в проницательного детектива, Ахилл. Это вам совсем не идет. К такому выводу вас привела одна фраза, а вовсе не результат тщательного осмотра!
– Вас интересовало мое впечатление, ну так я его высказал! Стараясь быть объективным и беспристрастным, я думаю, что это написала женщина! Женщина, которая перед тем, как расстаться с вами, требует в качестве доказательства любви совершения преступления и готова стать его жертвой!
Оуэн на мгновение задумался, затем сделал несколько шагов перед камином, а потом наградил меня взглядом, выражающим сомнение:
– Вы действительно так думаете? Или сказали это, чтобы доставить мне удовольствие?
Силясь быть спокойным, я ответил:
– Ну, я не вижу, в чем…
– В любом случае, это сообщение адресовано не мне.
– Однако на конверте ваша фамилия и адрес!
– Конечно. Но я не «Вы», который «Вы меня любите?»
– Ну, в таком случае вы знаете автора этого послания?
Оуэн казался озабоченным. Он сжал губы и дошел до буфета, где был выставлен его знаменитый китайский фарфор.
– Думаю, у меня появилась смутная идея. Правда, она мне кажется настолько абсурдной, что… В общем, не будем пока об этом. Я не должен надоедать вам такими пустяками. И все же спасибо за ваше ценное мнение.
Он еще раз бросил взгляд на записку, затем направился к письменному столу, заваленному множеством неоплаченных счетов, – осязаемым доказательством того, что траты моего друга превышали имевшиеся у него средства. Оуэн с презрением порылся в них и, обескураженный, вернулся обратно. Остановившись у книжного шкафа, он достал с полки книгу, сунул в нее записку и поставил книгу на место. Проделав это, он лениво развалился в кресле и устремил задумчивый взгляд на каминную полку, где стояли прелестные статуэтки девяти греческих богинь, сделанные из мыльного камня, – недавнее приобретение, которым, как мне казалось, он очень гордился.
Довольно долго мы слушали монотонное потрескивание огня и стук дождя по стеклам. Иногда тишину нарушал звон упряжи проезжающего фиакра. А мне не давал покоя один вопрос. Пустяковый вопрос, который не имел бы ни малейшего значения, если бы был обращен к любому жителю планеты: какую книгу выбрал Оуэн, чтобы положить в нее таинственную записку? Я находился слишком далеко, чтобы увидеть это. Конечно, он выбрал книгу намеренно. Дом всегда немного отображает того, кто в нем живет: книга, выбранная Оуэном, могла бы указать мне на то, что он решил не рассказывать по поводу этой записки. Я немного подождал, а затем, приняв совершенно отрешенный вид, спросил об этом у него, так как сильно подозревал, что порой мой друг находил удовольствие в молчании как раз в тот самый момент, когда я искал возможность удовлетворить свое любопытство по какому-либо вопросу.
Оуэн повернулся ко мне и сказал, забавляясь и насмешничая:
– Неужели вы не догадались? Это же вполне логично. Если бы вы несколько раз повторили фразу, как это сделал я, то поняли бы, что я не мог положить записку в какую-нибудь другую книгу, кроме… Вы молчите, Ахилл? Вы так же скупы на слова, как и муравей из басни?..
– «Басни» Лафонтена! – воскликнул я. Вы положили записку в эту книгу!
– Браво, Ахилл. Живость вашего ума останется для меня одной из главных загадок вселенной! Разумеется, «Басни» Лафонтена! Вы, конечно, не забыли неизменно злободневные стихи этого великого поэта. Решительный тон и жестокая насмешка муравья над бедной стрекозой: «Ну, а теперь пойди и попляши!» Да, конечно, какой великий художник, этот Жан де Лафонтен! Поверьте мне, если бы у него был хороший или плохой вкус к преступлениям, король-солнце, несомненно, опасался бы сюжетов его басен!
– На мой взгляд, столь художественная оценка преступлений стала у вас чересчур навязчивой, – заметил я без тени насмешки.
– И не без причины! Так как порода аристократов преступления неистребима! Вы читали журналы за прошлый месяц? Удар за ударом. Полиция занималась двумя завораживающими, необыкновенными преступлениями! В первом случае человек, как факел, сгорел на самом верху маяка! Во втором – лучник идеально точно застрелен каким-то убийцей стрелой из арбалета!
Напыщенные выражения моего друга ничего не раскрывали в тайне этих двух преступлений. О первом, которое датировалось прошлым месяцем, у меня осталось довольно отчетливое воспоминание, после того как я прочитал в прессе заметку о собранных фактах. Жертва, некий Александр Райли, смотритель маяка, нашел ужасную смерть прямо на рабочем месте, на западном берегу, недалеко от Барнстапла. Плохие метеоусловия заставили его провести всю ночь на самой верхушке этого узкого строения. Такая длительная изоляция не являлась чем-то особенным и составляла часть его служебных обязанностей.
Событие произошло через двенадцать часов после того, как он появился на своем рабочем посту, на прочном гранитном маяке, возвышающемся на оконечности каменной гряды, которая выдавалась далеко в море. Между скользкими скалами вилась узкая и очень опасная тропа. Неосторожных путников, смытых предательской волной, было не счесть. Особенно неразумно было ходить там в сильный шторм, как в тот самый день…
Как только стемнело, покой обитателей соседнего городка был нарушен тревожными криками, доносящимися издалека. Выскочившие из домов люди сразу же увидели на самой верхушке маяка человека, превратившегося в горящий факел. Он вопил, как безумный, и отчаянно звал на помощь, махая руками на верхнем парапете сооружения.
Жителей городка отделяло от маяка около двухсот метров, и в темноте они не могли точно определить, действительно ли это Александр Райли. Самым ужасным было то, что им не удалось прийти ему на помощь. Море, бушующее под сильнейшими порывами ветра, перекрывало доступ к маяку по дороге среди скал. Добраться до маяка морским путем тоже было немыслимо. Пришлось ждать утра следующего дня, чтобы лицезреть ужасное состояние несчастного, «сгоревшего в ночи, словно он сам был маяком», по выражению одного свидетеля. Двум молодым и отважным полицейским удалось добраться до места события по немного успокоившемуся морю. Поднявшись на самый верх по винтовой лестнице, ведущей к фонарю маяка, они обнаружили, что входная дверь заперта снаружи, ключ еще торчал в замочной скважине, что таким образом исключало версию о несчастном случае: кто-то умышленно запер несчастного Райли! Они нашли обуглившиеся останки там, где он был замечен, то есть у края каменных перил, с внешней стороны будки с рефлектором. Но не удалось найти ни малейших следов убийцы в этом месте, отнюдь не предполагавшем возможности какого-либо укрытия. Следователи довольно легко определили причину смерти. Следы горючего были обнаружены на части карниза, у входа в комнатку смотрителя и на жертве. Таинственный злоумышленник, судя по всему, обрызгал смотрителя керосином. Бак с горючим, поддерживающим огонь маяка и его системы освещения, был найден в исправном состоянии, но не исключавшем возможности утечки легковоспламеняющейся жидкости, случайно подожженной окурком несчастного смотрителя, который и правда был заядлым курильщиком. Единственные особые улики – три пустые бутылки из-под виски – найдены недалеко от жертвы. Всем известно, что Райли был не только заядлым курильщиком, но и большим любителем выпить, однако такое количество бутылок казалось чрезмерным для тех нескольких часов, которые он провел наверху.
Кроме того, полиция была более или менее осведомлена об этом событии анонимной запиской, сообщавшей о странном преступлении, которое должно было быть совершено в тот самый день. В полиции это сообщение получили утром в день убийства. Значит, предумышленное убийство совершено преступником, уверенным в своем деле, но, что особенно важно, умеющим плавать или летать. И действительно, только существо с крыльями или чувствующее себя как рыба в бушующем море, было способно покинуть место преступления в момент его совершения. Да и до этого маяк оставался недоступным после полудня, все свидетели утверждали: никто не смог бы проплыть или пройти по тропинке среди скал при разбушевавшемся море. После трагического события подходы к маяку находились под постоянным наблюдением нескольких свидетелей, а затем и полиции, ожидавшей первого затишья, чтобы добраться до места преступления. Другими словами, на протяжении восьми часов до и после смерти Райли никто, абсолютно никто не смог бы добраться до этого места или покинуть его!
Гипотеза об адской машине, действующей с помощью часового механизма, могла бы быть подкреплена какой-нибудь уликой, найденной на месте трагедии. Но там ничего не обнаружили. Кроме того, следствие показало, что жертва не была ни оглушена, ни связана, ни прикована. Следовательно, в момент возгорания она была свободна в своих действиях. У Александра Райли не было ни долгов, ни наследства, ни смертельных врагов. Он был одним из тех симпатичных старых холостяков, жизнерадостных и любивших поболтать, компанию которого ценили все. Мотив убийства оставался таким же таинственным, как и способ, которым действовал убийца.
Невольно я поделился с Оуэном своими соображениями о различных фактах этого дела. Когда я закончил, он изобразил забавную улыбку удовлетворения.
– Великолепное преступление, не так ли?
– Скажем, весьма удивительное…
– Удивительное? – воскликнул он. – Гораздо больше, чем удивительное! Потому что никакое разумное объяснение не может считаться удовлетворительным! Удивительное? Вы хотите сказать, невозможное, да? Это настоящее «невозможное» преступление!
Исключительно из духа противоречия я счел необходимым умерить его энтузиазм.
– Теоретически, да, – отозвался я, прочищая горло, – поскольку остается возможность самоубийства, такая же невероятная.
– Жертвоприношение огнем? Несчастный мог бы с большим успехом броситься с маяка! Вы забыли также о сообщении, отправленном в полицию! Такой способ самоубийства жесток сам по себе, а добавьте к этому громкие крики о помощи, это что, желание жертвы выдать суицид за убийство?! Лично я не знал этого храброго Райли, но, честно говоря, судя по описанию, плохо представляю, как можно организовать такую рискованную аферу! А затем, мой дорогой, вы забыли про ключ! Ключ, обнаруженный с внешней стороны двери, единственного выхода, ведущего на самый верх маяка. И здесь полная невозможность для Райли запереть самого себя снаружи, с другой стороны! Вы же сами сказали об этом!
Я молча согласился, проклиная себя за собственное легкомыслие. Исполненный непонятной радости, Оуэн яростно помешивал кочергой жар в камине:
– В самом деле, вы знаете, какое сообщение убийца отправил в полицию?
Я признался в своем неведении, уточнив, что об этом ничего не говорилось в прочитанной мной статье.
– Верно, – бросил Оуэн. – Пресса очень мало выяснила об этом деле. Теперь я знаю о нем больше, чем вы, получив справку от одного из моих друзей в полиции. Вот что там было: «АЛЕКСАНДР.А… БУДЕТ СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ ЖЕРТВОЙ ПЛАМЕНИ! ЭТИМ СМОЖЕТ ВОСХИЩАТЬСЯ ВЕСЬ МИР! ОН СТАНЕТ МАЯКОМ, СОЛНЦЕМ МОРЯ!» Обратите внимание на букву «А», вторую букву фамилии «Райли», но любопытно, что остальные буквы были заменены точками. Как бы то ни было, это сообщение оказалось слишком заумным для полицейских. Они практически не придали ему значения, думая, что имеют дело с каким-то любителем дурных шуток. По крайней мере до того момента, когда узнали об убийстве смотрителя маяка по имени Александр Райли. И стало очевидно, что они больше не могли сомневаться в смысле этих слов!
– …«Жертва пламени», – повторил я, – не отрывая взгляда от яркого огня, трепетавшего в камине, и представляя последние мгновения несчастного. «Он будет маяком, солнцем моря». Действительно, нет ни малейшего сомнения в смысле этого послания. Признаю, что это дело – одно из самых загадочных!
– Но это еще не все, – добавил Оуэн, улыбаясь. – Сообщение написано не на бумаге, а на холсте, натянутом на подрамник!
Подобно живописцу, таинственный отправитель начертал свое послание маслом на холсте, кистью, заглавными буквами! Теперь вы понимаете, почему я в определенных обстоятельствах позволяю себе говорить о художнике?
– Сообщение, начертанное на холсте? – воскликнул я, все больше удивляясь.
– И, пожалуйста, живопись совсем свежая! Кажется, констебль, открывавший тщательно упакованный пакет, измазал в краске все пальцы!
– Но ведь это… это, – бормотал я, не находя слов.
– Прекрасно!
– Нет, отвратительно!
Оуэн пожал плечами:
– Это вопрос точки зрения. Как бы то ни было, двумя неделями позже Скотленд-Ярд получил вторую «картину», на которой было начертано кистью: «МИСТЕР …А. ПОГИБНЕТ ЗАВТРА ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ. СМЕРТЬ НАСТУПИТ ОТ СТРЕЛЫ, ПРИЛЕТЕВШЕЙ С НЕБА». Как и в предыдущем случае, живопись была еще свежа… и убийца выполнил свое обещание. Потому что, как вы знаете, мистер Томас погиб ранним утром следующего дня, в указанный час. Но позвольте мне напомнить вам обстоятельства этого убийства, может быть, еще более удивительного, чем убийство Александра Райли…
Глава 2
– Я спрашиваю себя, – вновь заговорил Оуэн, – не был ли убийца, совершая свое злодеяние, вдохновлен Талией…
– Талией? – осведомился я, – а кто это?
Погрузившись в созерцание статуэток на каминной доске, Оуэн внезапно повернулся ко мне с удивленным видом:
– Как, вы не знаете Талию?
– Одна из ваших знакомых, я полагаю? – рискнул предположить я, улыбнувшись и пытаясь смягчить его все более скептический и суровый взгляд, обращенный ко мне. – Одна из молодых и хорошеньких художниц, которыми вы восхищались, – как совершенством их произведений, так и их…
– Знаете, что в вас самое обаятельное, Ахилл? – снисходительно и насмешливо прервал меня он. – То, что вам удается быть глупцом, говоря чистую правду. Талия – действительно прелестная молодая девушка, в сущности, художница, а значит, одна из моих подруг… Но вы совершенно не знаете, кто она, так ведь?
– Положим, так! – отозвался я, раздраженный его тоном и укоризненным взглядом. – Я не знаю, кто такая Талия, совершенно не знаю! Это преступление?
– Боже мой, Ахилл! – серьезно произнес он, опуская голову. – Смотрите… вот она. (Оуэн с усилием поднял руку, указывая на одну из статуэток.) Она держит маску и пастуший посох… Это муза, возглавляющая сельские маскарады и комедии, что и вызвало мое замечание по поводу этой блестящей «комедии» убийцы в сельском убранстве…
– Муза? – проговорил я, разглядывая Талию и ее соседок. – Но скажите, эти девять статуэток и есть девять муз, девять греческих богинь, вдохновляющих тех, кто занимается искусством?
Оуэн поднял голову, и я увидел его изменившееся лицо.
– Как? Вы не знали этого? Вы их не узнали?
– Хм-м… Нет… Вы мне об этом никогда не говорили!
Он что-то забормотал, еще больше расстроившись:
– И вы даже не замечали предметов, которые держат эти прелестные девушки? Флейту? Лиру? Глобус? Компас? Свитки папируса? Кифару?..
– Несомненно, замечал, но не пытался сопоставлять…
– Господи, – прошептал Оуэн, опускаясь в кресло. – Это невозможно… Сделайте хотя бы вид, что это неправда!.. – Закрыв глаза и запрокинув голову на спинку кресла, он продолжал умирающим голосом: – Как вы можете так поступать со мной, Ахилл? Вы, тот, кто считается моим другом… Не знать Талию… Нет, это слишком! Вы нанесли мне страшный удар! Будьте по крайней мере любезны, принесите мне мое успокоительное, иначе я упаду в обморок… Быстро!
Я исполнил его просьбу без возражений, привыкнув с самого начала нашего знакомства к доведенным до крайности комическим сценам моего друга. С тех пор, как на его жизнь было совершено покушение, исполненное с безупречным вкусом, – гармонично и изящно, Оуэн стал испытывать приступы недомогания, которое в зависимости от того, насколько серьезно он воспринимал то или иное событие, приводило порой к полной потере сознания. Часто этот недуг носил показной характер, но иногда, в особых случаях, одолевал его всерьез, как, например, несколько лет назад, при погребении королевы Виктории. Когда траурный кортеж следовал перед ним, Оуэн рухнул бесформенной массой в самом центре толпы торжественно застывших высокопоставленных чиновников. Когда он пришел в сознание, стоявшие рядом с ним ожидали от него объяснений в соответствии с глубокой скорбью, приличествующей событию, но были сильно удивлены, услышав критику в адрес аранжировщиков траурных венков. Его поразило явное отсутствие гармонии при выборе цветов – настоящая провокация для людей, обладающих хорошим вкусом. Это и стало истинной причиной обморока. Надо ли говорить, как было воспринято подобное объяснение.
Я познакомился с Оуэном при сходных обстоятельствах и, воспользовавшись этим отступлением, открывая скобки, хотел бы поговорить о вашем покорном слуге, который в то время только что оставил родную Южную Африку, чтобы поселиться в метрополии. Обеспеченный хорошим наследством, я был озабочен тем же, чем и Оуэн, хотя, конечно, в меньшей степени. Даже сегодня не знаю, к чему я стремился, но после нескольких бесплодных попыток в различных областях искусства, продвигаясь от меценатства к практической деятельности в определенной сфере, я завершил свои поиски и метания в дирекции предприятия по производству художественной посуды в Веджвуде, который расположился на холмах Котсуолдса, что меня вполне устроило. По долгу службы мне приходилось часто бывать в Лондоне, где на досуге я регулярно встречался с Оуэном, который тогда делил свое время между детективными расследованиями – частными или по срочному заказу из Скотленд-Ярда – и неожиданно приобретенным им ремеслом искусствоведа.
С нашей первой встречи – упомянутого выше зловещего дела, изложенного мною в «Короле беспорядка», прошло около двенадцати лет, и за это время я смог убедиться в необыкновенных дедуктивных способностях Оуэна Бернса. Ему удалось разоблачить убийцу, обладавшего невероятным умением ходить по снегу, не оставляя никаких следов! Это было время, богатое событиями, начиная с трагической англо-бурской войны, запуска первого электрического трамвая и восшествия на престол короля Эдуарда. Было, конечно, и множество расследований, блестяще проведенных моим другом при скромном содействии вашего покорного слуги, который на этом заканчивает свое отступление, закрывая скобки, чтобы вернуться к милой сердцу нашего эстета Талии.
Я принес ему коньяк Фин Шампань, и после нескольких неуверенных глотков Оуэн начал приходить в себя:
