скачать книгу бесплатно
И ещё, дядя Миша, сказал бы я вам, что если бы не «эти англичане», то не вы бы сейчас поджидали меня ТАМ, а я встретил бы вас как старожил по ту сторону Млечного Пути, за которым, увы мне, оказались многие из морских и сухопутных друзей. Они, как «серая лошадка, затерялись в поле», и давно поджидают меня, всё ещё барахтающегося в мутном житейском море.
Эти воспоминания, которые и есть моя жизнь – ибо ничто, в сущности, не принадлежит нам, кроме прошлого, – были со мной всегда.
Ивлин Во
Даугава, на берегу которой совсем недавно стоял я, дум печальных полн, даже цветом, не говоря обо всём прочем, не походила на канал, вдоль которого мчался автобус. Краснели буи на фарватере, за ними чернели голые стволы и кроны рощиц, которыми поросли рукотворные острова, отделяющие канал от залива, на их ветвях о чём-то гортанно договаривалось вороньё, быть может, решившее наконец лететь от родных помоек за бугор, в тёплые страны. Только вряд ли, думал я, глядя, как клонится под ветром жёлтый тростник в бухточке, за которой уже виднелся плавдок, прикрывающий подступы к цехам и причалам судоремонтного завода. Да, вряд ли. Это человек вечно куда-то стремится. Ему не сидится на месте, ему постоянно кажется, что хорошо там, где его нет. И что ему родные помойки? Ему подавай заграничные, с коврами и покрывалами по три фунта за штуку. И Влас, поди, уже сделал свой гешефт, а теперь пропивает в компании…
«Стоп. Ростовцев припухает на нарах? Должен. Наверняка. Тогда мясник, возможно, встретится мне в Светлом», – подумал я и, быстро оглядев пассажиров, увидел «полковника» Вшивцева.
– Привет, Аркаша, – поздоровался, подсев к нему. – Как поживает Большая Краснофлотская Лужа?
Вшивцев был трезв и беспечен. Даже с чего-то рассмеялся, увидев меня. Может, вспомнил, как я вытаскивал его из родного водоёма, а он чуть не отплатил мне за спасение на водах случайным смертоубийством?
– Именно лужа! – сказал он, отсмеявшись, и деловито добавил: – А я, понимаешь, только что получил корочки рефмеханика и скоро отчалю в другую лужу – в океан.
– Ну-ну, пушку с собой не бери, а то мне Влас чуть не подставил ножку с твоей игрушкой. Вообще-то подставил. В прямом смысле и…
Я замолчал, так как увидел мачты баркентин, торчавшие между заводских кранов.
– Что – «и»? – спросил Вшивцев.
– Ты у завода выходишь? – поднялся я.
– Могу.
– Ну так выйдем и поговорим.
Мы сошли у церквухи – клуба СРЗ, и я без утайки рассказал «полковнику» обо всём, что произошло со мной на «Грибе», а потом и в парке Калинина.
– Влас, между прочим, снова ударяет по мясной части, – ответил Аркадий, выслушав мою исповедь. – Не в магазине, заметь, а на скотобойне. Дядюшка, старый удавленник, своих коров порубил, и у племяша, видно, тот же талант проклюнулся.
Казалось бы, что мне [этот] проклятый Липун, да вот паскудство – не выходит из головы! «Сжился» с ним за полгода рейса и за предыдущие месяцы знакомства, и теперь его тень всё время маячит в моём сознании. И ведь случается такое: яблоко от яблони недалеко падает. Значит, подвизается на скотобойне? Помнится, Сосипатыч, побывавший однажды в месте убиения скотов, рассказывал, что коровы перед смертью плачут самыми настоящими слезами, а свиньи визжат так страшно-истошно, что слабонервным их воплей лучше не слышать. А для Власа, наверное, это лучшая музыка. Словом, такая же сволочь, как евойный дядюшка. Представляю, как они мордовали людей в казённых застенках!
Вшивцев проводил меня до проходной.
– Фред снова в отлучке, – сообщил он, прежде чем отправиться к себе, на Краснофлотскую. – Витька халтурит в Пайзе на рыбоконсервном комбинате. Пишет на кумаче бесчисленные лозунги, малюет агитацию и всякую дребедень. Хочешь повидать – лови с утра в Доме культуры.
– Да не-е… – ответил ему, нащупывая в кармане мореходку для предъявления постовому. – Пока не до встреч, хотя… Не знаешь, где сейчас ошивается Влас?
– У себя, само собой. В особняке. Тебя всё ещё интересует этот прохвост?
– Есть у меня к нему пара вопросов.
– А у меня – пара оплеух.
– Я бы тоже отвалил ему не один десяток, – поддержал я Вшивцева на тропе войны, – а пока… Я же не трубку мира хочу ему предложить, а ультиматум.
– Не нарвись, Мишка, на… пару оплеух. При нём теперь два каких-то хмыря отираются. Что-то вроде охраны или компаньонов-наперсников. Вроде постоянно живут. Вот и будь начеку при таких взаимоотношениях.
Наконец мы расстались, и я шагнул за проходную.
Баркентина, стоявшая у ближнего причала, оказалась «Меридианом». Я помнил слова Лоча и, не раздумывая, шагнул на сходню. Спрыгнув на палубу с планширя, оказался перед коком. Губастый парень чистил картошку, но отложил нож, когда я спросил, не нуждаются ли они в нижних чинах.
– На днях сбежала одна каракатица, значит, место освободилось, – ответил труженик пищеблока.
– Ты к кепу обратись, посоветовал, высунувшись из двери фор-рубки, вахтенный матрос в старомодном ветхом шушуне. – Он самолично принимает и увольняет.
А тут и штурман подошёл, поправляя на рукаве сине-белую [повязку] «рцы».
– В чём дело, добры молодцы? – спросил он.
– Да вот… хочу к вам попасть.
– Что ж, это реально. Но капитан в Риге, так что если есть желание, загляни, парень, завтра-послезавтра. Он должен вернуться к этому времени.
– Обязательно! – оживился я.
– Где работаешь? Или работал? – поинтересовался второй помощник (как я позже узнал) Попов.
– Пока в «холодильнике» числюсь. Если – да, сразу и уволюсь.
– Лучше бы переводом. Вакансия у нас действительно имеется, так что если нигде не накакал, то сможешь сказать: «Над нами паруса!»
– А это ничего… – замялся я. – Ничего, что с рангоутом и такелажем я знаком лишь теоретически? Что знаю хорошо, так это узлы и сплесни. Ведь вы наверняка учите курсантов и такелажному делу?
– Этому делу – обязательно, – улыбнулся штурман. – А что до прочего, то практика тоже дело наживное. Скоро начнём спускать реи и стеньги, выгружать балласт, затем готовиться к подъёму на слип. За это время многому научишься и многое поймёшь.
На поиски Стаса я отправился с лёгкой душой. Коли место зарезервировано, то главная проблема отпала. Зацеплюсь на «Меридиане», а появится возможность, может, и на «Тропик» переберусь со временем.
Вторая баркентина стояла в самом конце заводских причалов. Внушительную фигуру боцмана я увидел метров за сто. Он стоял на фор-рубке между камбузной трубой и фок-мачтой, кидая из руки в руку не знакомый двухпудовик, а громадную гирю.
Стас, кажется, искренне обрадовался моему появлению, но поскучнел, сообщив, что у них нынче «всё забито». Я его успокоил: всё равно будем рядом! Рассказал и о поездке в Ригу, и о встрече с Лочем на «Капелле», в результате которой я заглянул на «Меридиан», где меня очень даже обнадёжили только что.
– Не тяни резину, – посоветовал Стас. – Вернётся кеп – и [ты] сразу к нему, к Букину.
– Вот получу «добро» и – тут же! – кивнул я и спросил: – Стас, а почему у баркентин разные фок-мачты? Ваша выглядит как-то иначе.
– О, заметил?! – оживился он. – Это, Мишка, старая история. На «Меридиане» поспрошай о том стармеха Ранкайтиса. Он перегонял нашу баркентину от финнов в Клайпеду. Команда – раз-два и обчёлся. Они поставили все паруса, да угодили в штормягу. Мачта и лопнула. Хорошо, что всё обошлось, но фок-мачту пришлось заменить. Поставили сварную, из труб. Теперь она прямая и цельная до брам-стеньги. Та осталась деревянной. А на «Меридиане» фок-мачта вся из дерева, а на гроте и бизани – только стеньги. Сами мачты подгнили – пришлось заменить.
– Когда ж они сгнить успели?
– Когда баркентины пригнали в Клайпеду, начальство не знало, что с ними делать, куда приспособить. Превратило в склады. Вот и гнили, пока не спохватились. Винцевич… ну, Ранкайтис этот, всё время был при них. Был за боцмана, следил, делал, что мог, а что может один человек, если начальству на всё насрать?
Стас опустил гирю на палубу. Её тут же подхватил и начал, покряхтывая, выжимать, поднявшийся на рубку, мускулистый и коренастый крепыш. Он был на голову ниже боцмана и оттого выглядел ещё квадратней.
– Наш второй помощник Петя Груца, – отрекомендовал его Стас.
Петя кивнул мне и, продолжая жим, сунул мне свободную руку. Я пожал её и назвал себя, после чего обратился к Стасу:
– Стас, ты не встречал в посёлке того обормота «новогоднего», который на тебя дружинников натравил, а на меня – тех прихвостней в парке?
– Власа, что ли? Только вчера имел счастье видеть его рожу, – ответил он, массируя бицепсы, туго обтянутые толстым свитером. – Только ошвартовались, он и припёрся. Видно, решил проверить, здесь ли я.
– Чего он добивается, х-ха? – выдохнул Петя, осторожно ставя на палубу пятидесятикилограммовую чугунину. – Ведь это из-за него тебя когда-то вызывали к следователю?
– Из-за него. А нынче – из-за Мишки. Да тут и не поймёшь, что к чему. История тянется и тянется, а у этого гада – теперь я уверен – есть в органах волосатая лапа.
– Наверняка, – поддакнул я. – Благодаря дядюшке, который, к счастью, повесился. А тебя, Стас, значит, и тогда таскали?
– Ну да. Стращали и пугали. Опер сказал, что припаял бы мне за драку с дружинниками на полную катушку, если бы я состоял в каком-нибудь спортобществе.
– А это ещё почему?! – удивился я, не поняв при чём здесь спортобщество.
Стас только рукой махнул, но штурман объяснил мне, профану:
– Если бы он состоял, то считался бы как бы профессионалом, злоупотребившим теми навыками, которые позволительны только на ринге или, допустим, ковре.
– А так я никто, – подтвердил Стас. Такой же неуч, как те барбосы. Я даже «Водник» обхожу стороной. Нам с Петей достаточно своего железа.
– Ладно, коль так… – вздохнул я. – А Влас – подонок. Законченный. Он и кляузу напишет и какую другую гадость придумает. Мне сказали, что у него квартируют какие-то подозрительные типчики. Возьмёт и натравит своих псов.
– Натравит – получат сполна, – заверил Стас. – Сам я никогда не начинаю драчку, но если дают повод… Бил их и буду бить.
На том и расстались.
Мне не терпелось увидеться с капитаном Букиным, но день я выдержал, а на баркентине появился только следующим вечером, когда над сходней уже горела яркая люстра. Под ней сидел другой матрос, но драный полушубок на нём был тот же. Вахтенный доскребал из кастрюли остатки гуляша, но, увидев меня, поставил кастрюлю на планшир, вытер рот засаленным рукавом зипуна и уставился на меня: мол, чего надо?
– Капитан на борту? – спросил я.
– Устраиваешься к нам? – мигом сообразил матрос, возможно, извещённый собратом о появлении претендента. – Кеп там, – кивнул он в сторону грота-рубки. – Кеп, старпом и доктор. В домино режутся. – Он хихикнул. – Топай-топай в кают-компанию – может, возьмут четвёртым!
Я перешагнул высокий комингс грота-рубки, – шесть пар глаз разом уставились на меня. Я поздоровался. Мне кивнули, но продолжали разглядывать, как диковинный экспонат, и я, между прочим, сразу догадался по какой причине. После той рвани на их матросах, что и меня привела в изумление, моя шинель и китель, выглядывавший из-за её отворотов, наконец, фуражка с потемневшим «крабом», а может, и усы, закрученные подобающим образом, видимо, были непривычным зрелищем для сидящей за столом троицы, которая не бросила кости на стол, а продолжала сжимать их в пригоршнях обеих рук. Наверное, я покраснел от такого внимания, но, откашлявшись, не стал ждать наводящих вопросов и сразу взял быка за рога.
– Боцман с «Тропика», Стас Варнело, сказал, что на «Меридиане» есть место матроса. Ваш штурман… высокий такой, тоже подтвердил. Я был у вас позавчера, но он велел дождаться приезда капитана, – обратился я к сидящему в центре и явно на капитанском месте человеку, единственному, кто был облачён в форменную тужурку с положенными регалиями. Голубоглазый блондин моего возраста, конечно же, мог быть только старпомом, а старикашка в штатском костюме, скособочившийся по левую руку от капитана, – судовым доктором, но, кажется, совсем не Эскулапом вроде деда Маркела.
– Матрос нам действительно нужен, – подтвердил капитан, похожий на Лёву Тышку, но с богатой и ухоженной шевелюрой. – Расскажите о себе.
Я кратко изложил необходимые детали биографии, упомянув для вящей убедительности, что ходил не только матросом, но плотником и боцманом. Приврал, конечно. На «Лермонтове» боцманил без года неделю, но что из того? Пустил пыль в глаза для пользы дела. Моего дела, само собой.
– Пьёте, товарищ матрос? – спросил капитан.
– Только по праздникам, но без перегруза, – опять же приврал я бодро, глядя на кепа самыми честными, какие мог изобразить, глазами.
– Ну, это терпимо… А других грехов за вами нет? За кормой чисто?
– Концы вроде не болтаются…
– Пусть так. Варнело – образцовый боцман. Его рекомендация – существенная деталь. – Взгляд капитана как будто помягчел, старпом тоже глядел на меня заинтересованно. – Что у вас с собой? Какие документы?
Я подал ему паспорт моряка, удостоверение старшины шлюпки и свидетельство матроса первого класса. Капитан заглянул в «мореходку» и в удостоверение, свидетельство изучил более тщательно, а потом передал все три документа старпому.
– Значит, Гараев Михаил Иванович… Вы как, Михаил Иваныч, плотничаете?
– Ну… не краснодеревщик… – промямлил я, – но с судовыми потребностями, думаю, справлюсь.
– Ладненько, – вступил в разговор и старпом. – Олег Петрович, – обратился он к кепу, – кандидатура кажется приемлемой.
– Да, вполне подходящая, – кивнул тот.
– Скоро, Гараев, у нас начнётся горячая пора, – продолжил старпом, на которого я теперь смотрел преданными собачьими глазами. Он сразу стал для меня самым-самым – самым симпатичным, самым милым человеком, чуть ли не родным. – Придёте – присматривайтесь к работе плотников, которые будут менять доски обшивки, мотайте на ус, – улыбнулся он, – перенимайте всё полезное. У нас есть должность подшкипера… Как, Олег Петрович, человек вроде знающий, а?
– Вроде да, – согласился капитан, и я чуть не щёлкнул каблуками. – Есть такая должность, но говорить о ней пока рановато. Берём вас, Гараев, матросом второго класса с месячным испытательным сроком. Изучайте такелаж и рангоут, бегайте чаще по вантам, а то некоторые доберутся до марса или салинга на гроте и пасуют. Через месяц мы вас проэкзаменуем. Надеюсь, к началу навигации наше хозяйство уже не будет чужим для вас. В общем, рассчитывайтесь в Запрыбхолодфлоте, а приказ я хоть завтра подпишу.
Из кают-компании я выпорхнул, как на крыльях, а до вахтенного добрался «походкой пеликана» и, если б таковая имелась в наличии, достал бы «визитку из жилетного кармана». Наверное, вид у меня был счастливо-глупый, потому что матрос, перед которым я расплылся в широчайшей улыбке, подмигнул и сказал:
– Кажись, «козлом» не остался?
– Я им «рыбу» сделал! – расплылся я ещё ширше прежнего. – До свиданья, друг мой, до свиданья, милый мой, ты у меня в груди!
– А к нам скоро? – спросил он.
– Предназначенное расставанье обещает встречу впереди! – ответил со сходни. – Рассчитаюсь в своей конторе и сменю тебя на боевом посту.
Наутро, спозаранку, я помчался в кадры.
– А-а, утопленник пожаловал! – поморщился инспектор, когда я закрыл грудью его амбразуру. – Пришёл за направлением на «Кузьму»?
– Увольняться пришёл, товарищ Ващенко, увольняться! – ответил ему таким жизнерадостным голосом, что он с минуту, наверное, разглядывал меня поверх очков, а заявление подмахнул не глядя, но раздражённо.
Осложнения начались, когда пришлось обегать с бегунком кабинеты управления. В комитете комсомола содрали с неплательщика сто семьдесят пять рэ, в базовом профкоме чуть меньше – сто тридцать. Эти суммы основательно подорвали остаточный капитал, но смертельный удар по нему нанёс отдел снабжения: недонос спецодежды обошёлся мне в семьдесят рублей, что было ещё терпимо, но вдруг оказалось, что с меня не высчитывали за обмундировку! Я сидел и хлопал ушами, а девица-красавица, любушка-голубушка «с глазами дикой серны» водила пальчиком по лицевому счёту и бормотала, бормотала, ввергая меня в ужас:
– Брюки суконные – сто шестьдесят… ботинки кожаные – сто пятьдесят… две тельняшки по сорок пять – девяносто, шинель – триста… китель суконный – триста и фуражка форменная – сто восемьдесят рублей. Итого, Гараев, с вас причитается… – Бряк-бряк на счётах. – С вас причитается одна тысяча и сто восемьдесят пять рубликов. Будете платить? В противном случае не подпишу обходной.
И молвил он, сверкнув шарами:
– Без ножа режете! Я из отпуска, откуда у меня столько денег? – и добавил, льстиво заглядывая в глаза девицы: – А может… потом? Когда заработаю?
– Ха! Вы соображаете, что говорите? – молвила она, тоже сверкнув глазёнками. – Здесь вам не частная лавочка, а государ-рственное уч-реж-дение.
И она была права, ибо социализм – это учёт всего, что было получено мной и мною же не оплачено.
– Сами протабанили, а я виноват! Сидите здесь… Куклы! – огрызнулся я и вышел вон, размышляя на манер киношного мужичка, сыгранного Чирковым в известном фильме: «Куда крестьянину податься?» Я подался на Ватутина, хотя знал, что Эдька был в море, сеструхи его вечно сидели без денег, так что пустить слезу я мог только перед его мамашей – суровой морячкой Варварой Григорьевной, которая как-то назвала меня своим вторым сыном. А если и она в морях?!
Она оказалась дома! Я разрыдался на груди матери-2, был обласкан, расспрошен и утешен самым решительным образом.
– Хватит ныть, Михаил. Я дам тебе денег, – заявила она, снимая с вешалки плащ. – Идём в сберкассу. Отдашь, когда сможешь. А на прожитьё, пока не устроился, у тебя есть? Дам тебе две тысячи. Отдавать можешь по частям.
Пока засупонивал шинель, она сходила в спальню и вернулась с письмом:
