Простые вещи, или Причинение справедливости

скачать книгу бесплатно

Простые вещи, или Причинение справедливости
Павел Шмелев

Наталья, молодая и красивая женщина, упала на троллейбусной остановке. Дальнейшие события разворачиваются самым непредсказуемым образом. Технотриллер с элементами политического детектива – так можно описать жанр романа. С первых страниц он захватывает читателя увлекательным повествованием о теневой жизни провинциального города, его простых обитателях и политической элите. Язык автора (безусловно, мастера современной прозы) делает повествование динамичным. Роман читается «на одном дыхании».

Простые вещи, или Причинение справедливости

Павел Шмелев

© Павел Шмелев, 2016

ISBN 978-5-4483-4280-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

– Женщина, дайте пройти! – деловитый, молодой, но чуть неопрятный парень, обгоняя Наталью на узкой обледеневшей тропинке меж двух сугробов, довольно ощутимо толкнул помеху своей набитой чем-то острым и тяжелым наплечной сумкой.

Какая-то тетка, неизвестно зачем вылезшая в этот промозглый февральский день из своей норки, по-крабьи ковыляла посередине снежной тропинки, не давая возможности себя обогнать. Сумчатого парня такие нерасторопные люди раздражали. Что им понадобилось в эту пору на улицах неряшливого стылого города? Отчего подобный сорт людей передвигается так медленно, всегда посередине прохода, растопырив свои руки с пакетами? За пенсией на почту? За гречкой? За еженедельником «Аргументы и факты»? Лемминги, чисто лемминги. Вероятно, это удовлетворение потребности в социализации, сенсорный голод, потребность быть в гуще событий, даже не имея возможности на эти события влиять. Вот и эта бабка, вроде и одета не бедно, и тележки на колесиках у нее нет, а туда же – променад ей подавай. А ведь час дня, среда, минус два с мокрым снегом и ветром!

Протиснувшись, деловитый раздраженно оглянулся на Наталью – наверное, хотел выразительной мимикой показать, что он думает о городской популяции теток вообще, и, в частности, о нелепости существования конкретного экземпляра. Однако, обернувшись, парень стушевался, наткнувшись на обжигающий взгляд серых умных глаз, которые принадлежали не старой – да что там «не старой», ее и пожилой-то язык назвать не поворачивался – красивой, но странно перекошенной женщине лет сорока.

– Извините. Насыпали тут сугробов… – пробормотал парень и поспешил дальше по своим сумчатым делам.

Переждав приступ, который и спровоцировал этот… молодой муфлон, Наталья аккуратно отправилась дальше, наметив курс на остановочный павильон в сотне метров. Приходилось передвигаться невесомо-балетным шагом: обледеневшая покатая тропка принуждала к высочайшей концентрации внимания. Важно держать правильное положение тела, этакой мерзкой загогулиной, и ни в коем случае не оступаться. Любое неосмотрительное движение отзовется такой вспышкой боли, от которой уши закладывает и хрустят зубы. Как же скользко! Ладно, не хватает дворников, которые должны сколоть наледь на тротуарах, но неужели в этом проклятом городе наблюдается дефицит песка, набросать который на дорожки гораздо легче?

Переступая с грацией бегемота, Наталья добралась-таки до остановки троллейбуса. Холодный пот заливал глаза, руки дрожали, а ноги… Когда-то послушные и неутомимые, сейчас они представляли собой две бесчувственные палки, которые надлежало поднимать и опускать усилием воли. Сегодня плохо работала левая. Нет, не болела, а просто онемела, хоть иголкой тыкай. Наверное, нарушено кровообращение, или нервные окончания начали атрофироваться. Да-а, старуха, как есть старуха, жалкая и никчемная. Бросить бы все, и просто лежать в теплой кровати, глотая горстями таблетки в ожидании неминуемого конца, который ждать себя не заставит.

Поднимая волну, неспешно подплыл облезлый старый троллейбус грязно-голубого цвета, очень похожий на старенький речной буксир. Хорошо, что в это время народу на остановке немного, человек десять. Можно без суеты изготовиться к посадке. Оттолкнувшись плечом от пластиковой стены павильона, Наталья, представила, что несет хрупкую вазу тончайшего стекла и осторожно двинулась к распахнувшимся створкам. Первый шаг дался легко и почти безболезненно, но на втором женщина по щиколотку провалилась в глубокую рытвину, заполненную грязной жижей. Талая вода мгновенно захлестнула верх полусапожек, холод окатил ступню, а позвоночник отозвался черной болью.

– Нестерюк, тварь, сволочь такая, чтоб ты сдох со своими дорогами и троллейбусами в придачу, падла, – сквозь зубы прошипела Наталья, хватаясь за скользкий поручень.

Кое-как взобравшись на подножку, женщина выдохнула. Кажется, прикусила губу – во рту ощущался вкус крови. В глазах роились черные мухи в розовом киселе, сильно пахло машинным маслом и сопревшей одеждой. В этих старых дребезжащих сараях еще не успели поставить турникеты, поэтому заходить дозволялось через двойные и широкие средние двери. А в передние и не пройти – выше сил и болевого порога, увы.

– За проезд передаем! – обмотанная пуховым платком кондукторша, точь-в-точь карликовый пушистый носорог, ловко протискивалась между стоящими пассажирами из хвоста салона.

– Вот, возьмите, – Наталья нашарила в кармане горсть мелочи и, не глядя, протянула кондукторше. К слову, не совсем было понятно, сколько стоит сейчас проезд в общественном транспорте. Наверное, рублей двадцать? Давно не приходилось пользоваться, вот Наталья и подзабыла эти тарифы, которые, впрочем, вырастали ежеквартально. Деньги поменяли хозяина, а носорог продолжил сбор дани. Левая нога промокла насквозь, в сапоге неприятно хлюпало. Пропала обувь: после такого купания и неизбежной сушки нубук итальянских сапог станет куском заскорузлой кожи в потеках соли. Жаль. Но как-то не очень. Пожалуй, это оттенок сожаления, этакая досада на обстоятельства. Гораздо больше жаль себя: до костей продрогшая больная курица, еле переставляющая ноги. Лишь бы доехать и не грохнуться в обморок.

Ехать предстояло недалеко – три остановки до жилого комплекса «Трансгруз». Идиотское название для микрорайона, отдает чем-то угольно-пыльным, грохочущим и наводит на мысли о портовом складе, матерящихся грузчиках и кабаках. Название себя оправдывало: шум, грязь и стройка в микрорайоне наблюдались в избытке. Вот уже третий год рядом с уже отстроенными высотками возводились все новые и новые. Двадцатиэтажные муравейники вырастали впритык друг к другу, не оставляя места ни для детских площадок, ни для зелени. Дворы заставлялись автомобилями, дороги преграждались шлагбаумами, а голые полумертвые деревца органично подчеркивали безжизненность урбанистического пейзажа. Но так уж сложилась, что жила Наталья (пожалуй, «проживала») в одном из этих бетонно-зеркальных монстров. Куда и надеялась добраться в середине нервного и безрадостного дня. Ага, вот и ее остановка.

Динамик над головой, затянутый в треснутую решетку прохрипел что-то хрустяще-невнятное. Скособоченные двери троллейбуса, зашипев, нехотя распахнулись. Наталья рукой, обтянутой намокшей перчаткой, крепко вцепилась в поручень и довольно бодро вышла на тротуар. Почти вышла.

Как только нога коснулась покрытого гололедом асфальта, тело Натальи от головы до ног будто пронзила молния. Да это и была молния, только рукотворная. Напряжение контактной сети составляло шестьсот вольт, а рассыпавшиеся в труху две недели назад керамические изоляторы дряхлого троллейбуса не смогли противостоять пробою. Согласно законам электротехники, ток выбрал путь с наименьшим сопротивлением – в землю, через мокрую обувь, одежду и тело женщины. Меркнущее сознание успело зафиксировать обжигающую, словно от раскаленного утюга боль в ладони.

Хмурый мужик средних лет в куртке с капюшоном, неторопливо смоливший сигарету в ожидании другого маршрута, с недоумением наблюдал, как с виду приличная женщина в светлом пальто со всего размаху навзничь грохнулась на ступеньки троллейбуса. Сказать по чести – на Елену Исинбаеву тетка не походила. Послышался хруст и даже глухой стук, видимо, головой приложилась неслабо. Ноги снаружи, голова внутри, неприглядное зрелище. Такие кульбиты чреваты трещиной позвоночника. Надо же, еще не вечер, а уже загашенная. Тем более надо помочь, со всяким бывает, а вот водитель, сука, даже не вышел посмотреть, что там за суета.

– Граждане, помогите пьяную перенести, троллейбус задерживает, себе же хуже делаете, – суетилась на площадке мохнатая кондукторша. – Ну-ка, мужчина! Давай, помоги, бери аккуратно. Все видели, она уже на остановке упала? Мужчина, вот туда неси, на лавку. Да не ногами же вперед, прости господи, головой подавай!

Совместными усилиями жертву этого мелкого происшествия посадили на лавочку, благо сидеть она могла, почти очнулась, не стонала и не плакала.

– Я вам скорую вызову, а вы тут сами с ними разбирайтесь, у меня дела, – дружелюбно дыхнул перегаром рабочий мужик, нажимая кнопки сотового телефона. – Алло, скорая? Женщина, сумочку крепче держите, уведут же. Скорая? Тут женщина упала…

Глава 2

– Лена, для заседания материалы готовы? – хорошо поставленный баритон министра был слышен не только в телефонной трубке, но и через двойную дверь кабинета.

– Сейчас занесу, Константин Викторович. – Лена, секретарь министра, взяла приготовленные материалы, папку с почтой и, выскользнув из-за стола, прошла мимо немногочисленных в этот час посетителей в кабинет начальника.

Несмотря на будний день и пасмурную погоду, настроение у министра транспорта и автомобильных дорог правительства Излучинской области Константина Викторовича Нестерюка было великолепное. Деловое настроение, бодрое. Все было ровно. На заседании аппарата министерства предстояло рассмотреть некоторые детали капитального ремонта и реконструкции дорог муниципального и регионального значения и дорожного хозяйства области. Затем утвердить сметы и одобрить проект, приняв решение о вынесении правительством на обсуждение губернской думой ассигнований в расходную часть областного бюджета на предстоящий год. Сроки поджимали: бюджет верстался до июня включительно, и за оставшиеся месяцы нужно успеть утрясти некоторые вопросы с ключевыми участниками процесса.

Излучинск, индустриальный центр Поволжья, являлся одним из немногих регионов России, которые фактически не нуждаются в федеральных дотациях. С конца девяностых регион стал для всей страны эталоном бережливого и умного хозяйствования. Статистика показывала уверенный рост промышленного и аграрного секторов, активно осваивались денежные средства, выделяемые для реализации пилотных проектов федерального уровня в сферах связи, транспорта, образования. В первых строчках рейтингов находились излучинские показатели среднедушевого дохода, собираемости налогов, роста рождаемости, снижения смертности. Все эти неоспоримые достижения, вне всяких сомнений, были плодом усилий блистательной плеяды губернаторов Излучинской области и их сплоченных команд.

Нынешний губернатор, Иван Николаевич Каркушкин, немолодой, и очень, очень опытный руководитель управлял регионом третий год. Предыдущее место работы Ивана Николаевича – кресло губернатора Республики Мордовия – оказалось для Каркушкина тесновато. Масштаб его управленческих талантов был очевиден и явно превышал те возможности, которые могла предоставить маленькая лесная республика для служения на благо России. Главное Лицо Страны приняло решение о плановой ротации, направив не менее талантливого и успешного предшественника Каркушкина – губернатора Партякова – руководить очень важной и ответственной работой в Российской государственной корпорации «Ростехнологии».

Когда-то давно, еще до всех войн, Излучинск числился заштатным губернским городком с населением чуть более ста тысяч человек. Находящийся на излучине Волги, но граничивший с оренбургскими степями пыльный Излучинск издревле жил торговлей и скромной полукустарной промышленностью. Паровые суда везли вверх и вниз по крупнейшей водной артерии подсолнечное масло и жмых, мазут, керосин, пеньку, мануфактуру, уральское железо и баскунчакскую соль, сибирскую пушнину и астраханские арбузы. От Хлебной площади, главного логистического терминала города, ручейки товаров растекались по окрестностям. Транспортной инфраструктурой служили подводы, запряженные низкорослыми лошадьми, да вьючные верблюды – основной грузовой транспорт для казахских пустынь. Промышленность ограничивалась мыловаренным, свечносальным, поташным производствами, двумя канатопрядильными заводами, фабрикой крахмальной да кожевенной, десятком портняжных и сапожных мастерских, и, конечно же, пивоварней.

Стараниями успешного купца и мецената Ретинского появились было близ города две кумысолечебницы. Но, просуществовав семь лет, пришли в упадок от безалаберного управления и подверглись неспешному разграблению местными обывателями. Железная дорога имела место быть, и это все, что можно сказать о ней, – куда большая роль в этом смысле принадлежала Сызрани, где мост через Волгу делал этот город крупным узловым перевалочным центром.

Двадцатый век поначалу отметился в Излучинске созданием водопровода, постройкой женского монастыря и памятником Императору Александру Второму, возведенному на пожертвования верноподданных благотворителей. Самым заметным событием губернии стало успешное покушение на действительного статского советника Блока, назначенного указом министра внутренних дел Империи Петра Николаевича Дурново губернатором Излучинского края. Спустя три месяца девятнадцатилетний эсер Митрофан Слепухин нашел достойное применение полутора килограммам динамита, присланного по разнарядке из Центрального Комитета – терроризм тогда входил в моду. Его высокородие, выпускник Пажеского корпуса и отец трех детей Блок скончался на месте, лишившись обеих ног. Бомбиста предали суду, сослали на каторжные работы, однако Слепухин бежал с каторги. Правда, до революции не дожил, сгинул где-то.

Вскоре смертоубийство губернатора уступило пальму первенства по части общественного волнения другому событию, а именно – необычайному происшествию на Волге. Колесный пароход «Фортуна», принадлежащий Нижегородскому купцу первой гильдии Савельеву, следуя в Астрахань, на подходе к пристани Излучинска перерубил гребным колесом хребет гигантской белуги. Причина внезапной остановки судна – снулая, но еще живая белуга – вызвала оживление публики салона первого класса и обывателей на пристани. Владелец судна, находившийся на борту, поручил изловить рыбину и в дальнейшем изволил преподнести сей экземпляр в дар городскому музею. Монстр весом девяносто пудов и длиной в две с половиной сажени был огромен: в подводу, подряженную везти белугу к рыбным рядам, пришлось запрягать битюга с мукомольной фабрики, а хвост чудовища, не поместившись на телеге, волочился по земле. Через несколько лет чучело белуги, которое сделалось местной достопримечательностью и гордостью краеведческого музея, зарубил шашкой пьяный боец из полка красного командира Щорса.

С приходом революции в жизни города мало что изменилось. Памятник Александру Второму стал ниже на три метра, причиной чего являлось оправданное и существенное изменение композиции – место помазанника божьего на центральной площади занял Вождь. Чешские полки Антанты оставили городу взорванный публичный дом, расположенный в кирпичном особняке купца Малышева, и невнятные легенды о царском золоте.

Гражданская война слегка встряхнула городишко, не повлияв ни на промышленность, ни на геополитическое положение губернии. Каждый по-своему отметились кровавый упырь Дыбенко, легендарный комдив Чапаев и очень либеральный чекист Урицкий. Население же боготворило Владимира Оскаровича Каппеля, но недолго. По некоторым соображениям о генерале скоро говорить перестали, и даже думать боялись.

Большевики внесли посильную лепту в изменение топонимического облика губернского центра – их именами назвали сквер, площадь и улицу. Обыватель удивлялся, хотя и осмотрительно молчал. С Чапаевым было понятно – все же это его дивизии выдавили чехов. По сравнению с комдивом Павел Ефимович Дыбенко посещал город чаще. Так, в восемнадцатом он провел в Излучинске несколько дней, скрываясь от ареста ЧК и опасаясь расправы за бездарное командование отрядом красных моряков под Нарвой. В тридцать третьем внезапно вынырнул уже командующим военным округом. С Моисеем же таки Соломоновичем дело обстояло загадочно: он и в городе-то отродясь не появлялся. Единственной причиной местного увековечивания имени председателя столичной ЧК мог быть тот факт, что Урицкий принял самое деятельное участие в появлении арестного ордера на наркома по морским делам Дыбенко.

Мирная жизнь в тридцатых ознаменовалась сносом уникального величественного собора в центре города и возведением на этом месте массивного гранитного здания в стиле неоклассицизма – театра оперы и балета. К приходу сороковых появились и лагеря, не так чтобы много – пять-шесть. Управление особого строительства НКВД СССР, выполняя задание партии, направило труд двадцати тысяч заключенных на строительство гидроузла, аэродрома, двух карьеров, кирпичного и деревообрабатывающего комбинатов, ТЭЦ, механического и авиационного заводов. Держава матерела и готовилась к войне.

Великая Отечественная преобразила Излучинск. Средняя по меркам СССР область внезапно превратилась в крупный индустриальный центр. Десятки оборонных заводов эвакуировались из западных районов СССР, Москвы, Ленинграда, Украины. На окраинах вырастали заводские корпуса и целые улицы дощатых бараков. Компанию заводчанам составили труппы столичных театров, коллективы различных НИИ и высших учебных заведений, писатели, врачи, дипломаты, музыканты – интеллектуальная элита СССР. Жизнь волжского городка круто изменилась. Теперь тут гнездилась и развивалась передовая наука, готовились технические кадры, способные вынашивать идеи космического масштаба, проектировались полигоны и возводились цеха, строились аэродромы и бункеры, прокладывались нефтепроводы и высоковольтные линии. Тут ковался бронированный кулак империи.

Огромный промышленный потенциал региона после войны оказался более чем востребованным. Гидроузел, построенный в сороковых заключенными Безымянлага, стал одной из крупнейших послевоенных ГЭС страны. Развитая же транспортная инфраструктура и налаженные производственные площадки, подкрепленные кадровым ядром ведущих оборонных НИИ, превратили город в космическую столицу России.

Несмотря на исчезновение СССР с политической карты мира, и в двадцать первом веке Излучинск остался одним из немногих промышленных центров, от которых зависела реализация ракетно-космических программ, так необходимых для престижа России. Конечно, область жила не только этим. Инъекция развития, впрыснутая войной, в новом тысячелетии породила промышленно-финансовую агломерацию, компонентами которой были кластеры автомобилестроения, металлургии, строительства, производства удобрений, нефтепереработки, энергетики. В этот круто замешанный бульон добавлялись компании банковского и страхового сектора, коммерческой недвижимости, торговли.

Город пожирал десятки квадратных километров прилегающих территорий, присоединяя к городской черте умирающие деревушки и волшебным образом преображая их в элитные коттеджные поселки. Несколько иначе обстояли дела с образованием, медициной и социальной сферой. Эти отрасли не были важны для быстрого извлечения прибыли и переработки ресурсов. Работяги, учителя, врачи довольствовались малым. «Солью земли» стали ведущие чиновники административных аппаратов и владельцы крупного бизнеса. Личная преданность первых лидерам правящей партии и показательная лояльность вторых к той же партии определяли текущую расстановку участников в очереди у кормовой базы. А кормиться было от чего.

Излучинск – не Москва, но, прямо скажем, и не умирающий Детройт. Полноводная река центрального финансирования не обходила стороной областной бюджет, умеренно дефицитный лишь вследствие неразумной налоговой политики. Верноподданническая активность губернаторской команды и сработавшихся с губернским истеблишментом федеральных чиновников, посаженных Москвой в этот сытный регион, позволяла отщипывать сверхнормативные жирные ломти целевых программ.

Внутривидовая борьба губернских элит и их лидеров в Излучинске, как и повсюду в стране, миновав стадии отстрела, грубого рейдерства и чемоданов компромата, закономерно перешла к мягкой, но от этого не менее смертельной (в деловом и политическом, конечно же, смысле, хотя и по сию пору случалось всякое) тактике партийного, административного и экономического поглощения неугодных методами, далекими как от морали, так и от закона. Это, впрочем, не вызывало возмущения: правила игры понимали и принимали все. Деньги любят тишину – и в регионе было тихо.

Являясь, по утверждению некоторых областных СМИ, успешным кризисным менеджером, «вытягивающим» из стагнации уже не первый ресурсоемкий проект регионального масштаба, министр Нестерюк с искренним уважением относился к мнению региональной прессы и уж тем более сотрудников министерства о своих деловых качествах. Надо сказать, что со временем любой начальник начинает верить тому, что о нем говорят окружающие, особенно подчиненные, ибо это говорится в глаза, открыто, честно, непредвзято. А в газетах же писали: молодой, талантливый, за государственную копейку горой стоит. Будучи откровенным карьеристом, клиническим взяточником и сознательным подонком, министр постоянно и с удовлетворением отмечал эволюцию таких своих личностных и деловых качеств, как принципиальность, вдумчивость, управленческая дальновидность и скромность.

– Что-то еще, Константин Викторович? – Леночка стояла сбоку от массивного письменного стола карельской березы.

– Да. Пожалуй, кофейку можно. Сделай не очень крепкий.

Поправив галстук и расстегнув пуговицы пиджака от Brioni, Константин Викторович углубился в рассмотрение поступившей почты. В свои пятьдесят три он мог бы являться кем-то повыше министра в зачуханной области. Как человек масштабный, государственный, он уже перерос тесные рамки этого кабинета. Планы есть, но их время настанет позже, в следующем году, а пока еще и здесь не все поляны окучены.

Вот, взять хотя бы этот мегапроект по строительству моста, соединяющего историческую и промышленную часть города в районе поймы реки Сухая. За пять лет сменилось уже три проектных и четыре генподрядных организации, сметная стоимость сооружения возросла на двести сорок процентов, но областные власти и надзорные организации не выказывают заметного раздражения по этому поводу. Как известно со времен Хеопса, любое строительство превышает смету, и эта аксиома как нельзя лучше соответствовала устремлениям всех причастных к строительству чиновников. Нестерюк, хотя и являлся ключевой фигурой в этом проекте (вторую скрипку там играл его заклятый враг министр строительства Рихтер), небезосновательно опасался за целостность своей доли пирога.

Тех пирогов, беляшей и чебуреков случалось в карьере немало, грех жаловаться. Еще пятнадцать лет назад, выбившись не без помощи папы из рядовой должности главного специалиста областного Минсельхоза на новый управленческий уровень Нестерюк последовательно возглавлял разнообразные отделы, управления и департаменты в городской мэрии и областном правительстве, успел порулить двумя МУПами и одним казенным учреждением. Так получалось, что все должности у него были «ресурсоемкие» – хотя и хлопотные, но обязательно связанные с немаленькими бюджетными средствами. Контроль расходования государственного рубля был очень суровым и жестоким. Нет, скорее – «как бы суровым и жестоким» (Константину Викторовичу нравилось это неопределенное паразитическое выражение «как бы»). Жирной, будто в копченой грудинке прослойка, запомнилась двухлетняя работа в департаменте благоустройства мэрии. Жаль, что мэр сковырнулся, не сумев правильно сориентироваться в быстро меняющейся предвыборной обстановке.

Нестерюк ориентироваться умел, а к управленческой деятельности испытывал душевную привязанность. Правильная ориентация в бюрократическом биоценозе, установление и защита своего места и роли в процессе эволюции – залог успеха, сиречь обогащения, так считал Константин Викторович. Припоминалось, что первые попытки в управлении людьми он проявил в девятилетнем возрасте. Тогда, вернувшись из пионерского лагеря, Костик привез в отчий дом легкий ларингит и значительный багаж обсценной лексики – вожатыми попались студенты педагогического института. Мама, Светлана Альфредовна, весьма обеспокоенная надсадным кашлем (чему поспособствовали сигареты без фильтра) своего мальчика, потащила его на обследование в поликлинику, где участковый педиатр счел нелишним провести кое-какие анализы. Костик никогда не сталкивался с процедурой отбора капиллярной крови, и наивно полагал, что сейчас его опять заставят высовывать язык и делать прочую бессмысленную ерунду. Медсестра Полина быстро, как на конвейере, извлекла из стерилизатора скарификатор, неожиданно для Костика схватила его палец и отточенным движением произвела прокол. Не ожидавший такой подлянки мальчик сидел совершенно спокойно, но лицо его стало белым как полотно. Новые ощущения ураганом ворвались в мозг, но почему-то никак не отразились на мимике.

– Ты что сейчас сделала, курва? – тихо, но отчетливо произнес Костик и немигающим взглядом уставился на бусинку своей крови.

Поля, младший медработник, только год назад пришедшая из училища, растерялась. Она привыкла к детям ласковым, испуганным, рыдающим в голос, иногда капризным, но никогда не сосредоточенно злым и агрессивным. Этот волчонок ее напугал, и… она заплакала. Мамаша волчонка тут же бросилась в коридор и, роняя там смотровые кушетки и пеленальные столики, начала громогласно распространяться насчет недоученных коновалов, угрожающих жизни советских детей. Свидетелей инцидента не было, однако заведующая отделением, прибежавшая на шум, поверила почему-то Полине, а не запутанной и сомнительной версии Светланы Альфредовны, пребывавшей, кстати сказать, этим утром в состоянии легкого похмелья. Это обстоятельство способствовало появлению в поликлинике наряда милиции, живо заинтересовавшегося произошедшим.

Инцидент удалось погасить коробкой конфет и двумя бутылками коньяку. Светлана Альфредовна философски отнеслась к взрослению отпрыска, а Костик усвоил урок: нестандартный ход способен повлиять на обстоятельства, правда, иногда в неожиданную сторону. А еще Костик вывел, что люди – овцы, и даже большому стаду нечего противопоставить напору настоящих лидеров.

Воспитание Костик получил от отца, и это было хорошее воспитание. К духовной стороне жизни сына Виктор Сергеевич обращался нечасто, но вот практические знания, жизненная опытность и смекалка отпрыска его заботили постоянно и всенепременно.

Виктор Сергеевич, живой и здоровый, ныне уже отошел от дел. А в начале семидесятых он, молодой и деятельный заместитель начальника отдела горпищеторга Излучинска, был огонь! Поработав на заре своей карьеры простым экспедитором, Виктор Сергеевич быстро разобрался в «раскладах» и поступил заочно в институт советской торговли, благо рекомендации по комсомольской линии имелись, да и уволившихся в запас из армии мужчин принимали в этот вуз охотно. За семь лет товарищ Нестерюк-старший, уже кандидат в члены КПСС, последовательно и скрупулезно рассмотрел все варианты обогащения. Негласный девиз советской торговой номенклатуры гласил: «На партию надейся, а гирьки сверли». Торговля мясом, рыбой, даже сахаром или яйцами представлялись козырными, но хлопотными: много народу и мало кислороду. Оборачивались в основном безналичные деньги, да и посредников от этапа производства до конечного сбыта хватало. Не дремало и ОБХСС – посадки шли тогда густо. Поэтому выбор остановился на снабжении населения города таким необходимым продуктом, как пиво. Пивзавод Излучинска славился на всю страну качественным и ароматным солодовым напитком. И технология изготовления оказалась настолько хороша, что главного инженера Григорьева наградили званием Героя Социалистического труда, а это для отрасли являлось случаем беспрецедентным: все же пиво варить – не целину осваивать.

Снабжение пивных точек в Излучинске – а всего их насчитывалось одиннадцать – пребывало в семидесятых в плачевном состоянии. От рабочих поступали жалобы в Горисполком и даже в горком партии. Пиво завозилось нерегулярно, с опозданиями, в связи с чем в четыре часа пополудни направлявшиеся домой и уставшие рабочие первой смены вынуждены были толпиться в очереди, а порой и вовсе оставались без напитка. У органов тоже имелись претензии – пиво разбавляли всякой дрянью, пивные ларьки не могли похвастаться высоким качеством обслуживания, а прилегающая к ним территория чистотой. Пивных павильонов вообще не наблюдалось, и все это снижало уровень культуры потребления.

Виктор Сергеевич Нестерюк постарался, чтобы этот острый вопрос подняли на партбюро горпищеторга, подняли по-партийному принципиально, жестко. Как водится, инициатору поручили исполнение решения. В рамках квартального плана и согласно партийному заданию Нестерюка назначили куратором вопроса. В течение двух месяцев он добился порядка. Были дополнительно «выбиты» восемь девятисотлитровых бойлеров, возившие раньше квас, и закреплены постоянные водители машин. С начальником отдела сбыта пивзавода Нестерюк договорился о первоочередной отгрузке, ведь пиво отпускалось и по районам области, и даже в другие города. Такая договоренность обходилась новоиспеченному негоцианту в тысячу рублей ежемесячно. Подвальный склад продмага в одном из зданий в центре города, а также один ларек на конечной остановке трамвая переоборудовали в пивные павильоны: стойка, пластмассовые столики, сухарики и вобла. Невиданный по тем временам сервис! Постепенно все пивники заменились на людей куратора, и только двое, вовремя понявшие конъюнктуру, сами поклонились рубликом и остались работать на условиях Нестерюка-старшего.

Уважаемый Виктор Сергеевич стал Главным Пивником города. Пивное ремесло в те времена буквально сочилось деньгами изо всех пор. Рядовой сменный продавец не самого центрового ларька при зарплате в сто десять рублей имел чистоганом семьсот. И это при условии, что профессию понимал, относился к ней осторожно и щепетильно, то есть бодяжил пиво из водопровода в меру, не более двухсот грамм на литр, триалона добавлял две ложки на сто литров, чтоб аккуратно и без фанатизма, а недолива свыше пяти процентов не допускал. Да что там пиво! Около центральной проходной завода имени Сметанина годами торговала газировкой улыбчивая бойкая женщина средних лет. Сварная тумба, выкрашенная в канареечный цвет, зонтик от солнца и дождя, два сифона, баллон с углекислым газом, да шланг с водопроводной водой – вот и все хозяйство. Цена стаканчика – копейка без сиропа, четыре с сиропом, а очередь стояла с шести утра и до восьми вечера. А как же? Рабочий человек завсегда с утра, да и после смены желает газировки. Идеальный бизнес в благополучную эпоху социализма! В десяти метрах от торговки – полупустая стоянка для немногочисленных в то время автомобилей. Рядом с «москвичами» и «запорожцами» заводчан сверкала лаком новенькая «копейка» голубого цвета. Да, это была машина улыбчивой продавщицы, заработанная честным трудом.

А тут – пиво, а не копеечная газировка. Старший Нестерюк получал не только деньгами. Фиксированная такса сбора от пивников устоялась в пятьдесят рублей за рабочий день (в праздники и выходные по сто, а с павильона и все двести), однако десятки тысяч тратить было некуда. Поэтому он брал связями, знакомствами, постепенно обрастая ими, словно торговое судно в теплых морях – полипами и ракушками. Связи получались разно-всякие и полезные: торговые (заведующие базами, рынками, директора магазинов, станций техобслуживания, снабженцы всех мастей), советско-партийные (им тоже хочется горло промочить). Не остались в стороне военная верхушка – турбазы, охотхозяйства и санатории у них отменные, а военкоматы ох как полезны бывают! Шушера вроде врачей, учителей – это само собой, но дантисты и венерологи стояли особняком, к ним всяческий почет и уважение, золото и врачебная тайна в пивном деле тоже имели хождение. Со временем появились и криминальные контакты, что поначалу нервировало Виктора Сергеевича. Но все образовалось, притом наилучшим образом. Получилось так, что Нестерюк свел знакомство с вором в законе, тот имел погоняло «Букварь». Букварь был смотрящим в области, держал общак, вел себя достойно – в руки ничего подстатейного не брал: ни наркоты, ни оружия. Главный Пивник отстегивал ему толику доходов по-божески, два косаря в месяц, а за это получал спокойствие на всех пивных точках. Бакланов там вывели быстро и окончательно, дабы хулиганка не привлекала нездоровое внимание милиции.

Освоившись, старший Нестерюк прибрал к рукам и другую доходную городскую негоцию – прием стеклотары. «Пушнину» принимали как рядом с пивными точками, так и вразброс по городу, передвижными пунктами. Заедет во дворы девятиэтажек грузовичок, и дудит водила в медную трубу, вроде валторны. Жители сразу понимают, что пора с балконов и кухонь доставать бутылочки. Хитрости в «пушном» деле водились немудрящие: с десятка бутылок отставить одну-две (горлышко отколото), немытую посуду не принимать (на донышке молочко присохло), от шампанского не брать. Граждане тащить это обратно ленились, да и незачем. Бросали рядом, а приемщик добру пропадать не давал. Можно и по дороге списать на бой ящик-другой, да с накладными поколдовать. Натурально, вся эта неучтенка превращалась приемщиком в звонкую монету, а куратор получал свое, да не десятину – много больше.

На том и жил Виктор Сергеевич, постепенно складывая в кубышечки рубли, кое-какое золотишко (царские червонцы еще водились, обручальные кольца, да зубные коронки ломом), а потом и доллары пошли. За валюту светила пятнашечка, а то и «вышка». Приходилось хранить активы в первобытном виде, в стеклянных трехлитровых банках. Черная «Волга» и дачка с банькой в ту эпоху были пределом системной капитализации доходов, однако понимал отец, что придут, придут правильные времена, никуда не денутся. В рассуждении о будущем держал Нестерюк-старший отпрыска в строгости сызмальства, воспитывая из него человека, понимающего истинные ценности: и что такое трудовая копеечка, и что такое уважение к родителям, то есть к отцу. А мамаша-то блаженная, что с нее взять?

Так уж получилось, что Светлана Альфредовна, еще в свою бытность девицей и студенткой торгового техникума, несмотря на прозвище «Агдам», свою любовь к одноименному напитку и некоторую легкомысленность в отношениях с мужчинами, была девушкой далеко не глупой. Странноватой, но с убеждениями. К внезапно наступившей беременности она отнеслась вдумчиво и распорядилась ею по-хозяйски, осмотрительно. Партия обещала быть неплохой – Витюша подавал надежды «выйти в люди». За Светочкой давали в приданое трехкомнатный кооператив, и все сложилось как нельзя лучше: через два месяца после свадьбы, как и положено, родился Костик, здоровый крепенький мальчик. Агдам работать не пошла, так и не найдя в себе призвания к торговле. Осталась домохозяйкой, а воспитание отпрыска доверила школе, пионервожатым и мужу, заботясь о сыне, лишь как о большом разумном хомяке – существо должно быть накормлено и здорово.

«Милая, добрая матушка, всегда пахнущая пирожками, духами Climat и чуточку Marlboro», – с улыбкой думал о ней сейчас Константин Викторович. У родителей почему-то не сложилось, но что в том за беда? Дело житейское, ведь и поныне, живя порознь, были они вполне счастливы. Нестерюк-старший обретался в поместье, которое неведомо как удалось построить и узаконить еще в восьмидесятых в центре заповедника «Шигонский утес», и встречал старость истинно мужскими занятиями – охотой, рыбалкой и меценатством. Настоятель построенной на деньги Виктора Сергеевича церкви был в поместье частым гостем, проводя с хозяином долгие вечера в рассуждениях о нравственности, не забывая, впрочем, отдавать должное результатам опытов сына божьего Виктора в богоугодной науке пивоварения. В скоромные дни, конечно же.

А Светлана Альфредовна уже двадцать лет пышно увядала на окраине Гурзуфа в трехэтажном особняке среди небольшой кипарисовой рощи. Ее компанией стал небольшой штат приходящей прислуги, два дога-далматинца и шумноватая соседская семья Мамикона Багратуни – осевшего в Крыму отпрыска, как ему самому казалось, старинного армянского княжеского рода. Чем-то смахивающий на волосатый арбуз, Мамик очень уважал дорогую Светланочку Альфредовну за широту души и любовь к выдержанным крепленым винам Массандры, богатую коллекцию которых Мамикон щедро предоставил в полное распоряжение Светы-джан.

Поразительные виды на Аю-Даг, персиковые деревья в саду Мамика да бельгийский паспорт (происхождение которого было туманным) способствовали умиротворению, и вела Светлана Альфредовна образ жизни настолько рассеянный, что даже присоединение Крыма к России оказалось ею замеченным не сразу. Это обстоятельство, впрочем, никак на бытие пожилой женщины не повлияло – мускатный портвейн был по-прежнему ароматен, Мамик обходителен, поэтому коммунизм на отдельно взятых восьмидесяти сотках (подкрепленный пожизненной рентой от бывшего мужа, значительной даже по западным меркам, а по Крымским – так и вовсе безобразно огромным) оказался свершившимся фактом.

Глава 3

– Лена, Мотыгу пригласите ко мне, – не глядя, Константин Викторович надавил кнопку громкой связи на шикарной системной консоли Digium. Воспоминания о детских годах и родителях (дай им бог здоровья) не мешали Константину Викторовичу просматривать документы, и его внимание привлекло одно письмо, точнее, жалоба.

– А вот он, только что подошел, ждет в приемной.

Лена, сотрудник опытный, лояльный и знающий себе цену, посчитала уместным передать неуловимой голосовой модуляцией свое отношение к Мотыге, каковое, собственно, стало уже привычным для министра и не вызывало у последнего внутреннего протеста. Чувства Лены к Мотыге ограничивались брезгливой аккуратностью – так обращаются с энцефалитным клещом, который загадочным образом оказался в самом нежелательном для женщины месте.

Мотыга, доверенное лицо Константина Викторовича, занимал невысокую должность референта государственной службы второго класса в управлении ресурсного обеспечения. Бывший сотрудник судебного департамента, тихо уволенный за махинации при ремонте зданий для мировых судей, Вова Мотыга пристроился в министерство транспорта, где его главной и единственной задачей стало выполнение всех деликатных поручений министра. Маленького роста, одетый вызывающе дорого, безвкусно и как-то помято, Вова напоминал сутенера, по недоразумению очутившегося в консерватории. Всегда влажные ладони, редкие волосы сосульками, глаза навыкате, будто у лягушки из детских книжек, не делали референта душой компании и любимцем женской половины сотрудников министерства, у которых Мотыга получил прозвище Блевантин. Все это мало волновало министра. Исполнительность, преданность и цепкая жадность Мотыги были качествами, которые всегда востребованы на госслужбе. Специалистом же Блевантин оказался весьма неплохим – разбирался в сметах, строительстве, бухучете и других нужных вещах в том объеме, который позволял и контролировать подрядчиков (чтобы не наглели), и одновременно как бы экономить бюджетные деньги.

– Тут вот что, Вова, – министр зашелестел бумажками на столе, и, найдя нужную, уставился на подчиненного, – гражданка жалуется. Прокуратура проводит как бы проверку в порядке надзора, прислала копию запроса. Поражение электротоком в троллейбусе, травма, временная потеря трудоспособности. Такая фигня, понимаешь.

– Константин Викторович, так мы при чем? Троллейбусы – это МУП, подведомственный городу, их обязанность – не выпускать за ворота несправный состав! – Вова возмущенно пожал плечами и взял протянутые бумаги.

– Ну, она не на них жалуется, и не на нас, а вообще… – министр изобразил пальцами неопределенную фигуру, сверкнув золотой запонкой Dupont в манжете сорочки.

– Да, да, вижу, – листая переписку, Мотыга присел за приставной столик. – Еще состояние дорожного полотна, лужи, снег… Много же у нее претензий, все в одну кучу свалила, но мы то здесь каким боком?

– С этой жалобой надо аккуратнее, Владимир Леонидович, – когда министр называл Блевантина по имени и отчеству, это обозначало строгость и принципиальность руководителя органа государственной власти.

– Слушаю вас, Константин Викторович, – подобрался Мотыга.

– Это те троллейбусы, которые мы по целевой программе модернизировали два года назад, припоминаете, надеюсь?

– Так точно! Вспомнил. – Мотыга изобразил задумчивость на пороге озарения.

– Подготовите аргументированный ответ в прокуратуру с приложением копий актов приемки-сдачи, протоколов испытаний, заключения независимой экспертизы, сертификатов соответствия, ну ты сам знаешь, – министр снова включил доверительное обращение. – И с МУП ТТУ свяжись, проконтролируй, что они там по этому вопросу собираются отвечать. Надо, чтобы никаких претензий к нам у прокурорских не было, а женщина… Надо или дома сидеть, или под ноги смотреть.

– Да, действительно, – поддакнул Блевантин, – повадились за государственный счет налаживать свое благополучие, чистой воды потребительский терроризм!

– Вот-вот, именно так мы и расцениваем эту необоснованную жалобу, – Нестерюк ткнул перламутровым кончиком «монблана» куда-то в направлении мотыгиной головы, – а ответ пусть подпишет мой заместитель. По исполнении доложишь. Свободен.

Озабоченность министра объяснялась просто. Выделенная два года назад областным бюджетом кругленькая сумма в двести восемьдесят миллионов рублей предназначалась для очередной модернизации троллейбусного парка областного центра и еще трех городов губернии. Всесторонний анализ показал, что приобретать десять новеньких троллейбусов, которые все равно не решили бы проблемы ветхости подвижного состава, – шаг неразумный. Выгоднее модернизировать около восьмидесяти старых машин.

Головным исполнителем программы и распорядителем бюджетных денег стало министерство транспорта и автомобильных дорог. Модернизация заключалась в замене практически всего электрооборудования троллейбусов, включая тяговые двигатели, токоприемники, контроллеры, аппараты токовой защиты, аккумуляторы. Предусматривалось и обновление салонов, установка валидаторов, тахографов, поставка систем ГЛОНАСС для диспетчеризации маршрутов, внешняя и внутренняя покраска, замена стекол и многое другое. То есть от старых машин вроде бы оставались только шасси, тележки.

Хитро подготовленное техзадание допускало к участию весьма ограниченное количество компаний, которые могли предложить необходимое. Указанные характеристики соответствовали самому дорогому на рынке немецкому и южнокорейскому оборудованию. Проведенный аукцион выявил победителя – ООО «Агрегаткомплект», организацию, зарегистрированную за два месяца до объявления торгов и в спешном порядке получившую необходимые лицензии. Учредителем «Агрегаткомплекта» по случайному совпадению был двоюродный брат Мотыги. После завершения работ и подписания приемо-сдаточных актов троллейбусы преобразились, по крайней мере, внешне. Правда, ненадолго – дешевая нитрокраска, нанесенная поверх ржавчины, отслаивалась на морозе. Дорогостоящая же начинка фирмой-победителем не закупалась. Вместо нее исполнитель госконтракта предъявил сертификаты соответствия на оборудование китайского производства. По бумажкам все было гладко, требования госзаказчика выполнены, а главный механизм государственного контроля – лицензирование исполнителей и сертификация техники – в очередной раз обойден легко и непринужденно, допустив на рынок госзакупок не случайных проходимцев и рвачей, а «правильную» компанию. Шестьдесят процентов бюджетных денег обналичились через цепочку субподрядных организаций и нашли новых хозяев. Конечно, пришлось «отчехлить» многим – в окружной Транснадзор, председателю профильного комитета Губернской думы, в аппарат губернатора, руководству ТТУ. Но и Нестерюк, как высшее должностное лицо заказчика, внакладе не остался – сорок миллионов всегда найдется, куда пристроить.

Мелкая неприятность с растяпой, ее фамилия вроде Сапарова… да, Сапарова. Так вот, Сапарова, которая не может устоять на ногах, не должна стать причиной повышенного интереса прокуратуры к истинным причинам происшествия. Однако Блевантин свое дело знает, оформит все грамотно.

Тихонечко промурлыкал позолоченный консервативный Vertu – Константин Викторович не любил новомодных смартфонов. На том конце линии послышался утомленный голос Регины.

– Костик, лапушка, а ты где сейчас?

Не стоило заблуждаться относительно истинной цели звонка. Регина была художницей, по крайней мере, так она сама считала, несмотря на отсутствие какого бы то ни было образования. Результатом ее творчества были почему-то всегда квадратные и полные безумия картины цвета героинового прихода. Похоже, что Регина или опять нажралась в своей студии, или машину разбила. Нестерюк посмурнел лицом, но ответил с осторожностью.

– Я на работе. А у тебя все в порядке?

– Да-а, в по-ряд-ке… Знаешь, я тут в «Европейском квартале» сумочку подбираю, – Регинкин голос показался тягучим и как бы ласковым, со странным придыханием. Значит, действительно пьяная.

– Отличная мысль, полностью одобряю, – Константин Викторович помедлил секунду. – Не отказывай себе ни в чем.

– Ха! – произнес Vertu и отключился.

«Ха». Что это означает? Непонятно. А какая разница? «Не отказать ни в чем» она все равно сможет лишь в пределах тысяч восьми… может, десяти тысяч евро, то есть в пределах кредита золотой Visa. Ничего, это он вытерпит, да и затруднительно столько потратить на сумки.

Заложив сцепленные руки за голову, Константин Викторович откинулся в кресле. Мысли потекли в направлении карьерного роста. Надо начинать заниматься этим вплотную. Должность вице-губернатора скоро будет вакантной, старенький Ильичев совсем спился, и пора ему на покой. А там, глядишь, и Совет Федераций не за горами, а это совершенно иной уровень и другие деньги. Нет, не так – ДРУГИЕ ДЕНЬГИ. Сенатор – это звучит гордо.

Глава 4

– Наталья Олеговна, все в порядке? – Заглянувшая в палату медсестра держалась деловито и в меру приветливо. – Через пять минут обход, будьте готовы.

– Хорошо, – кивнула Наталья уже закрывающейся двери.