скачать книгу бесплатно
Андрей Чикатило. Ростовское чудовище
Пьер Лоррен
Наедине с убийцей
«Первое убийство напугало и сконфузило меня, но после второго я испытал ликование и радость»
(Андрей Чикатило)
Выпускник филологического факультета Ростовского университета по специальности «Русский язык и литература», скромный завуч в школе, председатель районного комитета физической культуры и спорта, скромный семьянин, беззаветно и навсегда влюбленный в свою жену, Андрей Чикатило прожил бы тихую и незаметную жизнь, если бы однажды не поддался объявшей его страсти.
На протяжении десяти лет он убивал и насиловал женщин и детей в Ростовской и сопредельных областях. Часто эти преступления оставались нераскрытыми, но иногда по делам о страшных убийствах сажали невиновных в том людей. Долгое время следствию даже не приходило в голову, что во всех этих убийствах может быть повинен один человек…
О насильнике и убийце А. Чикатило немало писалось в средствах массовой информации России. Ценность книги Пьера Лоррена в том, что это взгляд стороннего наблюдателя, мнение и впечатление «человека со стороны». Издание дополнено интервью убийцы.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Пьер Лоррен
Андрей Чикатило
Ростовское чудовище
Выражаю признательности Илоне Балашовой, Евгении Скржинской и Михаилу Сесинскому драгоценную помощь в подборке документов, необходимых для написания этой книги.
Автор
Вступление
И октября 1992 года, Ростов-на-Дону. После шести месяцев тягостного судебного разбирательства, во время которого отвращение часто заглушало ужас, уголовное отделение областного суда вынесло, наконец, приговор по делу Андрея Чикатило, пятидесяти шести лет, обвиненного в совершении за двенадцатилетний период пятидесяти трех особо жестоких убийств, сопровождавшихся актами садизма, некрофилии и каннибализма; Жертвы: дети и подростки, как мальчики, так и девочки, а также женщины.
Начиная с 15 апреля того же года Ростов, город на юге России, обычно мирный и спокойный, привлек внимание значительной части населения бывшего Советского Союза и многих людей за рубежом. Не только российское телевидение, но и CNN и иные западные информационные каналы регулярно передавали через спутниковую связь репортажи из зала суда.
Иностранные съемочные группы, записывающие на улицах комментарии своих хроникеров, в Москве давно примелькавшиеся, стали привычными и здесь. За время процесса Ростов перестал ощущать дефицит общения со столичными средствами массовой информации. И даже куда-то исчез вечно недовольный, видимо, тоскующий по прежнему режиму, поборник законности, который ранее донимал журналистов вопросом:
– У нас есть разрешение снимать?
В плохо проветренный с никудышной акустикой зал заседаний на сто мест набились газетчики, фотографы, операторы, родственники потерпевших, сотрудники милиции, врачи (во время процесса случилось немало обмороков) и любопытные, по большей части студенты расположенного поблизости института. На чтение приговора объемом в триста пятьдесят страниц ушло ни много ни мало два дня. И более двух часов зачитывали список жертв, перечисляли обстоятельства убийств. Заключенный в железной клетке, подсудимый чем-то напоминает Ганнибала Лектора из «Молчания ягнят». Однако сходство ограничилось лишь наличием клетки. Чикатило не обладал сардоническим достоинством, каким наделил своего Томаса Харриса режиссер Энтони Хопкинс. Высокий, тощий, нескладный, с изуродованным ненавистью лицом, он размахивал руками, кривлялся и выкрикивал, обращаясь ко всем без разбора и перемежая ругательства с бессвязными фразами:
– Это не я!.. Я не крал линолеум!.. Я признался под пыткой!.. Меня накачали наркотиками… Да здравствует свободная Украина!
Но глаза, скрытые за стеклами очков для близоруких в толстой пластмассовой оправе, смотрели безразлично и невыразительно, словно он сам не верил в то, что говорил. Впрочем, большую часть времени подсудимый вполне адекватно отвечал на вопросы, которые ему задавали, а когда принимался рассуждать, то вполне логично.
С самого начала процесса демонстрация безумия была для него единственным способом защиты. Психиатры признали его ответственным за совершенные им действия, но сомнения, естественно, оставались. Дело не только в том, что экспертизы проводились сотрудниками знаменитого Института общей и судебной психиатрии имени Сербского, известного главным образом тем, что в брежневские времена там объявляли сумасшедшими диссидентов. В разговорах и комментариях то и дело возникал вопрос: как поверить в то, что человек, способный совершить хоть одно из тех преступлений, от которых стыла кровь в жилах присутствовавших в зале, психически здоров?
Однако все были убеждены, что его безумие, если допустить наличие такового, не имело никакого отношения к той комедии которую он разыгрывал. В какой-то момент он начал притворяться, будто не понимает по-русски, не знает языка, на котором говорил с детства и даже когда-то его преподавал. Он изъяснялся на смешанном русско-украинском наречии и требовал присутствия переводчика. Он также потребовал, чтобы его защищал адвокат, принадлежащий к РУХу, украинскому националистическому движению. Чикатило в самом деле был украинцем. До распада СССР ото не имело ровно никакого значения: у каждого была национальность (русский, белорус, латыш, еврей, армянин, таджик и так далее), но советское гражданство преобладало над всем остальным, и повсюду, кроме разве что самых отдаленных уголков страны, говорили по-русски. Теперь все изменилось: население новых независимых республик еще не рассматривалось как иностранное в полном смысле слова, и свободное передвижение было гарантировано, но незамедлительно возникли некоторые проявления антагонизма.
Чего добивался Чикатило, заявляя о своем украинском происхождении? Хотел ли он завоевать симпатии соотечественников? Конечно нет. Кто, далее в самых экстремистских кругах украинских националистов, захотел бы связываться с подобным человеком? Впрочем, нет полной уверенности в том, что он действительно пытался прикрыть свои преступления национальной борьбой, в которой никогда не участвовал.
Чикатило изображал перед судом и сексуального маньяка. Вдруг потребовал заменить секретаршу суда:
– Ее декольте меня возбуждает. Я чувствую влечение. – И немедленно спустил штаны.
Председатель суда, судья Леонид Акубьянов, вынужден был вывести его из зала.
На следующий день секретарша явилась застегнутая до самого подбородка, несмотря на жару (40 °C в тени). Это ничего не изменило: Чикатило еще много раз спускал штаны, причем умудрялся снимать их даже со связанными за спиной руками. Естественно, его снова вывели из зала.
В другой раз он закричал:
– Я больше ничего не скажу, я чувствую, что груди у меня набухают. Я вот-вот должен родить!
При таких обстоятельствах нет ничего удивительного в том, что судья Акубьянов с облегчением закрыл заседание. Он пристально посмотрел на заключенного, сидевшего в своей клетке, и произнес:
– Чикатило Андрей Романович, решением суда вы признаны виновным в совершении пятидесяти двух убийств и приговариваетесь к смерти через расстрел. Вы располагаете недельным сроком для того, чтобы подать кассационную жалобу.
Эти слова были встречены громкими криками «ура!». Студенты расположенного по соседству института забирались с ногами на скамьи, чтобы получше разглядеть, как Чикатило закатит новую истерику.
– Для этого чудовища одной пули[1 - В самом деле, никто не вызывает подразделение для расстрела. Со сталинских времен за выражением «расстрел» скрывается вполне прозаическая пуля в затылок.] мало! – крикнул кто-то. – Надо бы всадить в него пятьдесят две, по одной за каждую жертву!
В действительности он не был признан виновным в совершении одного из убийств за отсутствием улик. Была установлена его виновность в смерти двадцати одного мальчика, четырнадцати девочек и семнадцати женщин. Зато суд отверг версию помешательства, отметив, что обвиняемый адекватно реагировал па происходящее, а его метод защиты был точным и продуманным.
После того как был произнесен приговор и охранники увели Чикатило, судья устроил пресс- конференцию с целью извлечь урок из этого процесса. В частности, он снова вернулся к мысли, которой дорожил и которую уже не раз высказывал:
– Чикатило вовсе не преступник мирового значения, напротив, это незначительное и жалкое создание.
Через несколько дней, 21 ноября, Юрий Антонян, юрист, специализирующийся на серийных убийствах и автор труда на эту тему, даст интервью газете «Правда», в котором также назовет Чикатило «жалким неудачником» и воспользуется для определения английским словом looser.
Но судья так продолжал свою речь:
– Исключительный характер этому делу придает лишь число жертв убийцы и его очень долгая «преступная карьера». Собственно говоря, следственным органам, которые в течение двенадцати лет многократно привлекали Чикатило к ответственности, чтобы вскоре после по го отпустить, следовало бы вынести нории. mu 11 некомпетентность и халатность…
По залу пробежал одобрительный ропот. Милицию (это советский, ныне российский, эквивалент нашей полиции) в прессе ругали. Она не только позволила Чикатило продолжить свою преступную деятельность, хотя он пребывал в ее руках еще в начале своего кровавого пути допустила, чтобы вместо него был казнен невиновный.
Сидевший в уголке журналист что-то записывал.
– Нет, – шепнул он одному из коллег. – Не только милиция виновата. Ответственность лежит на всех нас. Чикатило – настоящее порождение нашей системы.
17 октября «Комсомольская правда», бывший орган Коммунистического союза молодежи, газета, ставшая в 1989–1990 годах, в поворотный период демократизации, одной из главных опор реформ, подхватила ту же мысль. Юрий Беспалов, ее специальный корреспондент в Ростове, писал: «Чикатило намекал на своего рода сверхъестественную предопределенность своей криминальной карьеры. Но я сильно опасаюсь, что колдовство не имеет ко всему этому никакого отношения. Он был воспитан этой страной и впитал ее жестокость и абсурдность…»
Наверное, журналист лучше судьи понял истинную причину медлительности следствия. Не имеет значения, было «ростовское чудовище» жалким типом или нет. Важно то, что на полгода он сделался зеркалом, в котором с ужасом увидело себя современное российское общество.
В этом феномене нет ничего особенно удивительного. Во все времена отдельные уголовные дела выходили из тесных рамок судебной хроники и заурядных ужасов повседневности, чтобы выявить проблемы и тревоги общества в целом. Обычно именно такие случаи сохраняет История, предпочитая их прочим, возможно, более значительным, но менее символическим.
Естественно, впечатляющий характер серийных убийств и атмосфера психоза, которую они нередко создают, способствуют тому, что они оказываются в центре всеобщего внимания. Болезненная притягательность, которой обладают в глазах публики те, кого англосаксы называют serial killers (серийные убийцы), объясняется, должно быть, тем, что подобные преступления не каждому по силам совершить. Любой человек может вообразить себя в шкуре убийцы, но мало кто способен отождествить себя с убийцей-садистом и рецидивистом.
Более того, поскольку политический и социальный контекст это позволяет, вопросы, которые мы задаем себе насчет мотивов действий преступника, неизбежно приводят к обвинению породившего его общества.
Так, международная известность Джека-Потрошителя[2 - «Джек-Потрошитель» Сфетана Бургуэна], несомненно, менее всего объясняется числом его жертв (пять, может быть, шесть проституток), а порождена ходившими в те времена слухами, догадками о личности преступника: ему приписывали родство или близость к королевской семье, называли имена сэра Уильяма Гулля, личного врача королевы, и герцога Кларенса, старшего сына принца Уэльского. В благочестивой атмосфере викторианской Англии отвратительные преступления, совершавшиеся в простонародных кругах столицы, с легкостью могли быть (и были) использованы в качестве оружия политической пропаганды. Неспособность Скотленд-Ярда обличить преступника, конечно, способствовала тому, что Джек-Потрошитель стал героем легенды, но не в том была изначальная причина его известности.
Анри-Дезире Ландрю[3 - «Господин Ландрю» Кристиана Гоисатча.], казненный в 1922 году за убийство десяти женщин и одного мальчика, также стал заметным явлением своего времени. Возможно, это произошло из-за его любопытной концепции роли женщины: он жил тем, что грабил свои жертвы, и это вполне могло выглядеть карикатурным символом социального положения, против которого выступали феминистские лиги.
То же самое можно было бы сказать о деле Петио, неотделимом от реалий периода оккупации. Как не увидеть в преступлениях этого врача-выродка, убивавшего ради того, чтобы ограбить тех людей, которых обещал провести в свободную зону, примитивно зловещего исполнения вишистских законов о конфискации имущества депортированных лиц.
В течение семидесяти лет советские люди видели себя лишь через кривое зеркало того режима: героический избранный народ, обязанный, по заветам марксистско-ленинского учения, построить коммунистический рай на земле. В целях пропаганды заявлялось, что правонарушения и преступления как следствие развращенности общества при капитализме существуют лишь на Западе. В 1981 году, в то самое время, когда Чикатило уже начал свою «преступную карьеру», советская пресса активно откликалась на злодеяния серийного убийцы, свирепствовавшего… в Атланте, в Соединенных Штатах.
О том, что происходило в СССР, знали лишь по слухам. В Москве ходили разговоры о человеке, который представлялся газовщиком, чтобы проникать в квартиры, насиловать и убивать одиноких женщин. В провинциальном городке распространялись вести о маньяке, разрезавшем свои жертвы на кусочки и подбрасывавшем эти жуткие «головоломки» под стоящие машины. Но все оставалось непроверенным, и каждый мог уговаривать себя, что это всего лишь выдумки, вроде сказок о людоедах, какими пугают детей.
Сегодня легенды уступили место реальности, и все мерзости, какие власть так долго скрывала во всех областях жизни, проявились. Дела, подобные истории Чикатило, обнажили пороки старого режима. Предлагаю вместе отправиться по следу Андрея Романовича Чикатило – «ростовского чудовища».
Глава 1
После того как был объявлен приговор, охранники отвели бьющегося в истерике обвиняемого в тесную подвальную камеру здания суда – дожидаться отправки в тюрьму. Вскоре он перестал вопить и дергаться, успокоился. О чем он думал? Может, о том, что завтра, 16 октября, ему исполнится 56 лет и смертный приговор прозвучал накануне его дня рождения?
К этому времени у него не оставалось сомнений в том, что казнь будет совершена, хотя Марат Хабибулин, назначенный адвокат, защищавший его по долгу службы и не испытывавший к нему ни малейшей симпатии, обнадеживал подзащитного. Однако Чикатило догадывался: приговор суда пересмотрен не будет, помилованием не заменят пулю в затылок на заключение в лагере строгого режима. Впрочем, для него попасть в исправительную колонию было бы хуже смерти: заключенные, точно так же, как и в других странах, очень не любят убийц детей, да к тому же еще и педофилов.
О чем еще мог он думать в фургоне, который увозил его в камеру смертников? О семье? О жене Фене (ему нравилось называть ее Фенечкой) и о детях? При помощи властей они смогли сменить фамилию, переехать в другой город, начать новую жизнь, чтобы избежать позора, оскорблений, издевательств или просто жалости доброжелателей. Конечно, фамилию Чикатило теперь носить было очень тяжело.
А может быть, трясясь и подскакивая на ухабах, сидя лицом к лицу с явно презиравшими его охранниками («Жалкий», – сказал о нем председатель суда), он вспоминал мгновения своего могущества, когда жизнь жертвы держалась на острие его ножа?
Чикатило обладал феноменальной памятью: во всех подробностях помнил убитых. Во время следствия он приводил милиционеров на места преступлений, совершенных за несколько лет до того, и с точностью до нескольких десятков шагов показывал, где закопал тело. Вспоминая о своих преступлениях, начинал дрожать, но не от страха или раскаяния, а от вожделения.
* * *
Все происходило так просто: девочка-подросток, немного растерявшаяся у выхода из здания Ростовского аэропорта. Явно ребенок из приличной семьи, хорошенькая, чистенькая, нарядно одетая. Только никто ее не встречал, и она тревожно озиралась кругом. Чикатило прекрасно умел использовать ситуацию: догадавшись, что ей нужна остановка автобуса, ласково предложил.
– Я могу тебе чем-нибудь помочь?
Девочка посмотрела на высокого худого человека с невыразительным лицом. Обыкновенный дедушка с коричневым портфелем в руке. Разве можно было предположить, что в этом портфеле среди газет и прочих бумаг, в том числе – фотографий членов Политбюро, лежат кухонный нож, веревки и баночка с вазелином?
– Я еду к сестре в Шахты. Не знаю, где останавливается автобус.
– Мне в ту же сторону. Только я собирался взять такси. Если хочешь, поедем вместе, так будет проще.
«Взять такси» означало стоять у обочины и ждать, пока остановится какая-нибудь машина. Автомобилисты охотно подрабатывали, подвозя пассажиров.
– Пошли, дорога там.
Чтобы оказаться в нужном месте, надо было пройти через небольшой лесок. Чикатило решительно двинулся в путь: главное – не дать девочке времени на размышления! Он даже не обернулся, настолько был уверен, что она послушно пойдет вслед за ним к рощице, откуда ей уже не суждено выйти.
А сестра напрасно дожидалась ее на автобусной остановке у своего дома.
* * *
Может быть, в камере смертников, куда его грубо втолкнули охранники, Чикатило вспомнил и того мальчика, которого приметил однажды у газетного киоска в Новошахтинске. Мальчик разглядывал почтовые марки.
– Так легко узнать, о чем думает ребенок… – объяснял потом на следствии Чикатило.
Он подошел поближе, притворился, будто изучает витрину, затем обратился к мальчику:
– Смотри-ка, появилась новая серия с космонавтами. Вот эта марка, за пятнадцать копеек, очень хорошая. Ты собираешь коллекцию?
– Да.
– А как тебя зовут?
– Петя.
Вот и все, диалог завязался. С чего бы мальчику опасаться этого довольно-таки пожилого дяденьки с большим портфелем в руке? Чикатило, работавший воспитателем в профессионально техническом училище, умел вызывать к себе доверие.
В тот день он не сразу повел свою жертву в один из тех многочисленных лесочков, какие бывают в новых районах на окраине любого российского города. По причине, ведомой лишь ему самому, он назначил Пете свидание вечером, пообещав принести интересную книгу. Должно быть, мальчик мечтал об этой книге: устремившись навстречу своей судьбе, он по пути встретился со своим дедом:
– Эй, внучек! Куда это ты так спешишь?
– Все в порядке, дедушка, – ответил тот на бегу. – Я скоро вернусь.
И, пока не стемнело, никто даже не беспокоился. Петя Кашников был таким осторожным, таким умным мальчиком… Кто бы мог подумать, что он вот так опрометчиво доверится злодею? Его в конце концов после долгих поисков нашли в лесу. Страшно изуродованный труп был в пятидесяти четырех местах проткнут ножом.
* * *
Случалось, дело шло не так гладко, и ему приходилось долго искать подходящую жертву. Разумеется, всегда оставались нищенки, бомжихи или дурочки, которые соглашались последовать за ним на воображаемую дачу. Она и в самом деле когда- то у него была, но это чуть было не стоило ему разоблачения… Не следовало совершать там первое убийство. Лесная чаща куда надежнее! Впоследствии дача стала удобным предлогом для того, чтобы заманить жертву в безлюдное место. Русские обожают эти постройки в деревнях или посреди леса, часто приглашают к себе друзей.
– Поедем ко мне на дачу, хорошо проведем время!
В покачивающемся вагоне пригородной электрички Ростов – Шахты девушка взглянула на него оценивающе.
– А ты заплатишь?
– Разумеется.
Поначалу он вроде бы не убедил ее, но вскоре взгляд его спутницы изменился. Он без труда отгадал ход ее мыслей: у этого высокого, седого, унылого типа, который годится ей в отцы, должно быть, есть чем расплатиться.
– Бутылку поставишь?
– Конечно, за кого ты меня принимаешь?
Он немало повидал таких бедолаг, готовых отдаться за стакан водки. Во время процесса судья Акубьянов спросил у него:
– Подсудимый, как вам удавалось уговорить женщину последовать за вами в безлюдное место?
– Уговорить? Да надо было только пообещать бутылку!
Девушке из электрички было не больше-семнадцати лет. Он едва не проворонил ее, еще немного – и вернулся бы ни с чем. Он прочесывал вагоны, разгоряченный, как бывало всегда, когда отправлялся «на охоту». И наконец, углядел ее в тамбуре между двумя вагонами. Заурядная молодая девчонка, не слишком опрятная, с грязными рыжими волосами. Типичная бродяжка. Наверное, сбежала из дому. Она курила, прислонившись к двери.
Он мгновенно успокоился и смог завязать разговор. Возбуждение не покидало его лишь до тех пор, пока он не находил добычу. После этого он действовал холодно и расчетливо.
Они вышли на станции Казачьи Лагеря. Пассажиры видели удалявшуюся фигуру вполне обычного человека с коричневой сумкой или портфелем в руке; с ним рядом – молодая девушка. Они шли не меньше четверти часа, пока не достигли подлеска. А потом…
Труп Ольги Куприной, забросанный желтыми листьями и комьями влажной земли, был обнаружен в полутора километрах от станции. Тело буквально изрешечено ножевыми ударами. У девушки были отрезаны язык и один сосок, изуродован низ живота.
* * *
