скачать книгу бесплатно
Гуляет ветер, ничего не слышно.
Проще всего сдаться! Вот оно, искушение.
Навалилась усталость, отяжелели ноги.
Но Уайти Маккларен не привык сдаваться. Нет, он не сдастся.
Он никогда не был хорошим пловцом, а тут еще эта тяжесть в ногах. Но он пытается плыть.
Приходится бороться с бурунами. С сильным течением. С холодом.
Кое-как держится на поверхности. Из последних сил держит голову над водой. Один вдох за раз.
Плаванье не его вид спорта. Не то телосложение, чтобы скользить по воде. Слишком погружен в себя. Все анализирует, ничего хорошего.
Американский футбол, это – да. Пробежки, стычки, куча-мала… Блокировка – вот его любимое словцо.
Запахи пота, своего и чужого. Запахи земли и травы.
А пловцы пахнут хлоркой, и они слишком чистенькие. Тот еще запашок!
Не дай бог кого-то коснуться или задеть. Фу! Гладкие, как кожа ящерицы.
Бассейн весь пропитан тошнотворными запахами химикатов, антисептика.
Никаких микробов. Никаких бактерий.
Что говорит его ученая дочь? Жизнь – это бактерии, папа.
Как же быстро дети растут! Не успел обернуться, как Том уже покинул город. А Беверли забеременела. Вот кто заслужил подзатыльник. Нет, нехорошо так думать.
Уайти, возьми себя в руки.
Нельзя ее ревновать к родному зятю.
И вон уже сколько внуков! Поди запомни все имена. Проскальзывают между пальцев, как струйки воды.
Да, жизнь – борьба. Тот, кто скажет вам, что это не так, элементарно соврет.
Какие усилия, чтобы просто дышать…
Елозит, барахтается. Пытается освободиться и задышать нормально. Ему кричат в лицо, бьют его ногами в тяжелых ботинках. Двое.
Это в самом деле происходит? Не мерещится?
Удар тока. То ли наступил, то ли упал на оголенный провод…
Лицо. Горло. Весь в огне.
Он уже мертв?
Глупости. Это невозможно.
Бурный поток, пронизывающий ветер. Отчаянно выбрасывает руки, ноги. Плечи, еще недавно такие сильные, не выдерживают нагрузки. Руки-лопасти пока держат его на плаву.
Не сдамся. Не утону. Люблю…
Всех вас люблю. О боже.
Рукопожатие
Час поздний, она очень устала.
Я тебя люблю, дорогой. У нас тут все в порядке.
Несколько раз повторила его имя, полагая, что он ее услышит, даже если не способен ответить.
Ее губы шевелятся почти беззвучно.
Но она не сомневается, что дорогой муж ее слышит.
Что он осознает ее присутствие.
Он выглядит таким старым! Бедный Уайти, он гордился своей моложавостью начиная (по крайней мере) с пятидесяти лет. А сейчас ему шестьдесят семь.
Его красивое лицо стало почти неузнаваемым. Кожа напоминает мятый пергамент. Порезы и гематомы от удара о руль или выбитое ветровое стекло в результате столкновения с отбойником.
И еще инсульт перед аварией. Или после?
Кажется, ей про это что-то говорили. Наверно, запамятовала.
Полицейские вызвали «скорую». Спасли ему жизнь.
На месте аварии не было ни одного свидетеля.
В интенсивной терапии сказали, что на лице, горле и руках пациента видны следы ожогов. Обожженная одежда.
Есть предположения, что взорвалась подушка безопасности. Оттуда могла брызнуть кислота. Такое иногда случается.
Травмы от подушки безопасности бывают значительными. Людям тонкокостным, хрупкого телосложения, детям и пожилым лучше не садиться на переднее кресло рядом с водителем. Взорвавшаяся подушка способна убить.
Дорогой, ты меня слышишь? Ты поправишься…
Она склонилась над ним, боится дышать. Все ее силы направлены на то, чтобы удержать мужа.
Держит его за правую руку, всю в синяках. Без ответного рукопожатия.
Впервые такое на ее памяти. Впервые за пятьдесят лет Уайти не сжимает ее ладошку своей большой и сильной теплой пятерней.
Если бы он понимал ее состояние, он бы ее успокоил. Защитил. Моя главная задача на земле, Джесс, – это забота о тебе.
Шутит, но лицо серьезное. Каждое второе слово сдобрено иронией и одновременно имеет серьезный подтекст. Такой человек кого угодно собьет с толку.
Еще живой. Все еще живой.
Последствия удара ей пока непонятны. Чем это ему грозит.
Какие участки мозга затронуты.
Она услышала слово «стабилизировалось». Оно точно было произнесено, а не ею придумано.
После хирургической операции на (лопнувших) кровеносных сосудах. Шунт для откачки жидкости. Вставили катетер через отверстие в черепной коробке. Второй катетер, подкожный, тянется из нижней части живота и тоже отсасывает жидкость. Шунт в мозге спасает жизнь.
Торгуется с Всевышним. Господи, сохрани ему жизнь. Мы все его так любим.
Она зябнет. Одна из дочерей накинула ей на плечи свитер, но он постоянно сползает.
От лица отлила кровь. Губы холодные и онемевшие, как у покойницы.
Держит его за руку. Не отпустит. Как бы ни устала, как бы ни слипались глаза. Поскольку (она уверена) его рука ощущает ее руку, пусть даже пальцы вялые и пугающе ледяные.
Если выпустит, его рука безжизненно упадет на край кровати.
Холодное рукопожатие. Как это не похоже на Уайти Маккларена.
Вместо того чтобы стиснуть ее руку и прижать к своей груди защитным жестом, отчего она, потеряв равновесие, неловко подастся вперед.
Но нет. Рука все такая же беспомощная.
Уже сколько часов она сидит рядом с этой высокой кроватью, обставленной всякой медицинской техникой.
Все эти часы спрессовались в один, как растущий снежный ком.
Чем здоровее ком, тем больше поверхность. Чем больше поверхность, тем стремительнее ком обрастает снегом.
Здесь не так тихо, как должно бы. Все-таки интенсивная терапия.
Пусть поспит, отдохнет. Он обессилел.
Он снова придет в себя. Когда отлежится.
Кто-то ей это сказал. Она слушала вполуха, хотелось верить. Успокаивает то, что каждая нянечка, каждый врач с ней очень добры.
Нянечки особенно. Она запомнит их имена – Рода, Ли Энн, Кэти – и отблагодарит их, когда это бдение закончится.
Она навестила немало родственников и друзей в больнице за свою жизнь. Шестьдесят один год как-никак. Она была свидетельницей смерти, в основном умирали люди старые и немощные. Но о ее муже этого не скажешь.
Шестьдесят семь, еще не старый. И немощным его не назовешь!
Уайти не был в больнице десятилетиями. Хвалился этим. В тридцать удалили аппендицит; один раз попал, сломав кисть после падения, – оступился с тяжелым чемоданом на лестнице. В больницу лучше не попадать, как любит шутить Уайти. Там высокая смертность.
Его шуточки обычно встречают нервным смехом.
Это воспоминание вызывает у нее улыбку. Которой она сама удивляется.
Что-то сползает с плеч. Одна из дочерей ловит толстый шерстяной свитер, не давая ему упасть на пол.
Мамочка, ты устала. Не мучай себя. От этого ни папе, ни нам нисколечко не легче.
Я отвезу тебя домой. А утром вернемся.
С папой все будет хорошо. Ты же слышала, что сказал врач. Он в стабильном состоянии.
В голову приходит мысль: если они умрут в один час, может, это и нехорошо, но все же лучше, чем если один из них умрет раньше другого.
Страшно подумать, что будет, если Уайти умрет. Как она выдержит остаток жизни без него?
Еще хуже, если она умрет раньше и несчастный Уайти будет горевать…
Он часто утыкался лицом в ее горло. Обхватывал ее влажными теплыми ручищами. И неуклюже повторял, искренне, уже без всяких шуток: Как же я тебя люблю.
Она обращается к детям: может, они поживут у нее, пока папа в больнице? Уайти будет только рад, когда вернется домой.
Давай завтра. Или послезавтра. С учетом того, что его состояние стабильное.
Дочки уже такие взрослые. Беверли, Лорен. Только Софию в ее двадцать с хвостиком еще можно назвать «девочкой»…
(Она волновалась за Софию, которая все никак не созреет, как ее старшие сестры. В ней была прямота школьницы, какая-то вызывающая наивность, беспокоившая мать и раздражавшая [судя по всему] старших сестер.)
(Сколько же Софии лет? Она пыталась вспомнить, когда та окончила Корнеллский университет, куда перевелась из Хобарта-Смита.)
(В голове жуткая путаница… какой сейчас год, какой месяц… дети так быстро выросли, и вот уже они, как лихие саночники, летят с горы сквозь ослепительные белоснежные завихрения собственной конечной жизни!)
Она заставляет себя улыбаться. Медсестрам, дочерям с напряженными лицами, дорогому мужу, чей опухший, растянутый рот не способен улыбнуться в ответ.
(А где Том? Он же был здесь раньше. Где Вирджил?)
(Хотя Вирджил на одном месте долго не засиживается. Как говорит София о своем младшем брате? Дефицит внимания, душевный штопор.)
Неудивительно, что мальчиков нет рядом. Может, где-то в больнице, но не здесь.
Оба сына Уайти не на шутку перепуганы. Их отец, совершенно беспомощный, какой-то скрюченный, лежит на высокой больничной койке, обставленный постоянно попискивающими аппаратами, в палате с сильным запахом дезинфекции, лицо как будто обожженное, побитое, распухшее, глаза полуоткрытые, невидящие. Страшное слово: удар. И не менее страшные: интенсивная терапия, респиратор. У Тома глаза помутнели, как от боли, а у Вирджила сузились, словно ему в лицо бил яркий свет.
От материнского взгляда не укрылось, что они сглатывают, чтобы сдержать слезы.
Шок для (выросших, взрослых) детей – видеть родителя в таком жалком состоянии.
Как их от этого оградить? Она часто подумывала, можно ли скрыть от детей свою смертельную болезнь. Сделать так, чтобы они ничего не видели, ничего не знали, пока все не закончится – fait accompli[1 - Свершившийся факт (лат.).].
