banner banner banner
Суфизм сегодня
Суфизм сегодня
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Суфизм сегодня

скачать книгу бесплатно

Суфизм сегодня
Омар Али-Шах

Суфийская Традиция – не религия и не культ. Это жизненная философия, цель которой – предложить человеку практический путь к достижению более высокого уровня осознанности, что позволяет каждому понять свои отношения с Высшим Существом.

Эта философия веками передавалась из поколения в поколение. Она с давних времен сохранила присущие ей качества и охраняла древние тайны, благодаря чему – для тех, кто ищет преумножение мудрости через развитие сознания – они и по сей день остаются доступными в неизменном и неискаженном виде.

Традиция утверждает, что человек в его нынешнем состоянии представляет собой плод обусловливания: с рождения он обусловлен без внимания и обдумывания принимать (чаще, чем отвергать) множество взглядов, постулатов и теорий, которые сковывают его мысли и действия на протяжении всей жизни. Подобное обусловливание не всегда является дурным или негативным, в некоторой степени оно просто необходимо. Вера, благочестие, дисциплина, доверие, послушание и порядок – все это благородные качества, которым необходимо обучать; их необходимо изучать и применять.

Омар Али-Шах

Суфизм сегодня

Суфийская Традиция

Суфийская Традиция – не религия и не культ. Это жизненная философия, цель которой – предложить человеку практический путь к достижению более высокого уровня осознанности, что позволяет каждому понять свои отношения с Высшим Существом.

Эта философия веками передавалась из поколения в поколение. Она с давних времен сохранила присущие ей качества и охраняла древние тайны, благодаря чему – для тех, кто ищет преумножение мудрости через развитие сознания – они и по сей день остаются доступными в неизменном и неискаженном виде.

Традиция утверждает, что человек в его нынешнем состоянии представляет собой плод обусловливания: с рождения он обусловлен без внимания и обдумывания принимать (чаще, чем отвергать) множество взглядов, постулатов и теорий, которые сковывают его мысли и действия на протяжении всей жизни. Подобное обусловливание не всегда является дурным или негативным, в некоторой степени оно просто необходимо. Вера, благочестие, дисциплина, доверие, послушание и порядок – все это благородные качества, которым необходимо обучать; их необходимо изучать и применять.

Мы считаем, что чистота внутренней сущности человека, находящегося в гармонии с Планом Высшего Творца, может поднять его над повседневностью и защитить от искажений и загрязнений «внешнего мира». Это не означает, что человеку следует удалиться в горную пещеру или стать отшельником. Напротив, это значит быть полноценным и лучшим членом своего общества, быть «в Мире, но не от Мира»; следовать правилам и дисциплинам для обретения внутреннего мира; и наставлять своим примером других достойных людей, делая это со смирением и пониманием; внимать голосу Природы, чтобы секреты Традиции могли открыться – разумеется, только тем, чьи намерения чисты и кто может поклясться, призвав в Свидетели Господа Жизни, что будет использовать Мудрость истинно и во благо.

С давних времен фраза «Ex Oriente Lux»[1 - Ex Oriente Lux – Свет с Востока (лат.). (Прим. перев.)] вдохновляла многих Святых и мудрецов искать ту нить гармонии, которая к взаимной пользе свяжет Запад и Восток. Святой Франциск Ассизский дискутировал с магами Аравии и Хорасана; Игнатий Лойола переписывался с Мастерами Традиции; у императора Фредерика Великого был советник-араб. В несчастливый период крестовых походов ордена тамплиеров и госпитальеров проводили тайные конклавы, чтобы предотвратить трагические последствия для обеих сторон.

Из истории известно, что в Традиции обычно использовался мозаичный пол в виде шахматной доски – особенность некоторых теккий, или «мест собраний и силы»: черный здесь символизирует одновременно мудрость и тяжкий труд, а белый – радость и Утреннюю Звезду.

Достойный человек должен войти в Традицию свободно, а не вследствие принуждения или обещаний. Он связан клятвой: стремиться к глубинным знаниям и постоянству сознания, чтобы развиваться самому и, благодаря этому, поднимать выше своих собратьев.

Учитель в Традиции – это человек, который прошел тщательную подготовку, касающуюся его внутренней и внешней (или мирской) жизни. Его право учить исходит из источника, авторитет которого неоспорим, и за все свои действия во все времена он будет держать ответ перед Великим Создателем – Мастером Узоров.

Суфийская Традиция ни в коей мере не является несовместимой с повседневной жизнью и достойной деятельностью в обществе. Конечно, цель каждого суфия – развить внутреннее понимание нашего Божественного Творца; и, через приближение к этому знанию, приносить благо себе, своим близким, и своему обществу. Суфийский путь ни в коем случае не должен приводить человека к конфликту с силами Природы или к подавлению глубинного сознания.

Мы искренне предлагаем Традицию Западу. Это предложение преследует важнейшую цель. Если послание суфиев найдет отклик на Западе, пусть это послужит рождению братства, которое преодолеет время и расстояние, и принесет этой планете Тайное Знание, разделенное между людьми, Божественную Благодать.

    Омар Али-Шах.

Тридцатилетняя история

Для учеников эта история началась приблизительно в 1960 году. Тогда несколько человек в Лондоне и Париже поддерживали контакты с учебными группами Успенского, а позднее – непосредственно с Гурджиевым, наставником Успенского.

Необходимо описать ситуацию в Париже перед приездом туда братьев Идриса и Омара Али-Шах. Отнюдь не собираясь снова оживлять преждние баталии, я должен все же сказать, что после смерти Гурджиева в1949 году осталось весьма запутанное наследие, в результате чего многие люди весьма по разному пытались продолжить его работу. Жанна де Зальцман, одна из его первых учениц, в конце концов, смогла внести некоторый «порядок» во всю эту деятельность и добилась учреждения так называемого «учения Гурджиева». Ее авторитет признали многие последователи Гурджиева, но далеко не все. Она сумела собрать под своим началом иерархическую организацию, которая и по сей день существует под руководством ее сына Мишеля де Зальцмана.

Однако большое число людей, связанных с «гурджиевской» деятельностью в Париже и Лондоне в пятидесятые годы, не желали соглашаться с этой так называемой преемственностью и занимались поисками полномочного представителя древнего учения;

поскольку, даже если то, чем они располагали, было фальшивой монетой, они понимали, что подлинное золото существует.

В этот период парижанка по имени Вера Пейдж, вдова поэта Рене Домаля, позднее ставшая женой британского ландшафтного архитектора Рассела Пейджа, тоже отказалась подчиняться власти мадам де Зальцман и, опираясь на идеи Гурджиева, которого знала лично, организовала собственную группу. Таким образом, в Лондоне и Париже параллельно велась деятельность, которую направляли старейшие адепты учения, обладавшие большим опытом и, как правило, знавшие Гурджиева лично.

В 1961 году у Веры Пейдж обнаружили рак. Вскоре она умерла. В связи с этим будущее парижской группы вызывало беспокойство, особенно потому, что молодежь проявляла желание захватить руководство, в то время как старшие члены были достаточно разумны, чтобы не стремиться к власти.

Примерно в это же время Реджинальд Хоар прочитал в журнале Блэквуда статью о путешествии по Афганистану. В этом материале приводилось описание суфийского упражнения, которое на тот момент было известно только десяти «гурджиевцам» высшего ранга. Реджи решил, что за псевдонимом скрывается некто, много знающий о Традиции и ее происхождении, и отправил редактору журнала письмо, адресованное автору статьи, надеясь установить с ним контакт.

Идрис Шах, позднее назвавший этот материал «рыбной ловлей», ответил на письмо как автор публикации. Реджи встретился с ним и убедился, что этого человека необходимо познакомить с различными экс-гурджиевцами Англии и Франции. Шах согласился учить некоторых из них, а иным отказал.

Хотя на Рассела Пейджа оказывали большое давление, пытаясь убедить его возглавить парижскую группу, к его чести надо сказать, что он попросил Шаха принять руководство над этой «дрейфующей» организацией. Шах согласился. Первая его встреча с парижской группой состоялась весной 1962 года. Омар Али-Шах, или «Ага», как мы стали его называть, в тот период еще путешествовал и появился на сцене некоторое время спустя.

Нам предложили написать письма с объяснением причин, побудивших нас войти в группу, немедленно прекратить чтение работ Гурджиева и перестать практиковать движения (пример этих несколько стилизованных роботоподобных движений можно увидеть в конце фильма «Встречи с замечательными людьми» – в основном на экране фигурируют адепты гурджиевского движения того периода).

В 1962-63 годах центр активности переместился в Англию, в Кумб Спрингс, имение, переданное Идрису Шаху Джоном Беннеттом, и там проводились трехдневные встречи.

В Париже занятия по четвергам начинались с прослушивания мантры ОМ МАНЕ ПАДМЕ ОМ, затем звучали записи суфийских текстов, которые читал И.Шах. Упражнение «Латаиф» появилось позднее. На одной из встреч в Англии Шах заявил, что его брат приедет в Париж и будет жить среди нас.

Книга Рафаэля Лефорта «Учителя Гурджиева», вышедшая в 1966 году, завершила разрыв с организованными последователями Гурджиева, поскольку на ее страницах наглядно показывались происхождение (о котором сам Гурджиев всегда говорил довольно туманно) и ограниченность его учения, обусловленная личностью самого Гурджиева. Для последователей Георгия Ивановича мысль о том, что он был всего лишь одним из многих людей, прошедших через руки Хваджаган, центрально-азиатской школы суфиев Накшбанди, была и остается неприемлемой. Книга вызвала критику тем, что повествование в ней строилось по принципу притчи. В то же время критики заявляли, что учителей Гурджиева в шестидесятых годах XX-го века уже не было в живых и, таким образом, непонятно, от кого же тогда автор почерпнул приведенные сведения? Но поскольку в книге нигде нет указаний на то, что события происходят именно в этот период, аргументы критиков неубедительны: как можно одновременно критиковать книгу за сказочную форму и за неточность в датах?

Ага приехал к нам в 1963-64 году. В этот период велась обширная деятельность, не связанная с «эзотерикой»: было снято помещение, организована распродажа, чтобы собрать деньги. На тот момент было необходимо отойти от сугубо эзотерической направленности гурджиевцев. Люди тогда тратили слишком много времени на разговоры, и сейчас становится понятно, что Ага освобождал людей от узконаправленного «эзотерического» мышления, побуждая всех нас думать обо всем проще. Ага попросил принести для инспекции имеющуюся у нас эзотерическую литературу; в результате большая ее часть была продана в магазины подержанных книг. Вновь подчеркну, что происходившие тогда события необходимо оценивать в контексте ситуации в целом. Насколько я знаю, Ага с тех пор никогда не выступал цензором в нашем выборе книг; более того, для него это было бы просто немыслимым.

С самого начала Ага называл себя «традиционалистом». Мы охотно верили ему, но большинство не понимало, что это значит. Организация совместных походов и поездок – это пример адаптации старинной методики, которую Ага оживил и адаптировал к нашему времени. В старину караваны и паломничество в Мекку давали людям новый опыт и способствовали развитию более тонкого контакта между дервишами; возможно, будет справедливым предположить, что наши караваны и собрания выполняли ту же функцию.

У нас была старая антикварная лавка, которую группа совместными усилиями превратила в магазин Традиции. Я присоединился к ним осенью 1964 года, чтобы помочь со штукатурными работами, и сильно увлекся Катериной, которая вводила меня в курс происходящего. Обстановка была странной: что бы ни объединяло этих людей, их нельзя было назвать близкими друзьями. Мы с большим энтузиазмом очищали и красили стены; никто толком не знал, как это надо делать.

Личная история: ночь перед открытием магазина, четверг. Пока остальные выполняли упражнение, я занялся подготовкой магазина к вернисажу: в помещении было очень грязно. Вместо того, чтобы, закончив упражнения, помочь мне с уборкой, большинство членов группы отправились в соседний ресторан ужинать, осталось лишь несколько человек. Ага с женой проходил мимо, собираясь присоединиться к остальным в ресторане. Он с первого взгляда понял ситуацию, засучил рукава и стал убираться вместе с нами.

У него был очень своеобразный способ обращения с метлой и совком. Он сметал весь мусор в кучу посреди магазина, потом шел искать совок, снова разнося собранный мусор по всему полу. Затем, найдя совок, приносил его к куче сора, но оказывалось, что он куда-то положил метлу, поэтому ему приходилось откладывать совок и идти искать ее. Затем он опять тщательно сметал все в центр магазина, и весь процесс повторялся сначала.

Он методично повторял этот процесс несколько раз; вскоре мы просто стояли и смотрели на Агу, разинув рот. Он совершал всю эту бурную деятельность без тени улыбки, как Бастер Китон. Внезапно я понял: Ага был нами. На самом деле, он воплощал в себе то, что я видел вокруг в последние три месяца: Белла поливала плитки азотной кислотой, чтобы отчистить их, и негодовала, если мы кричали, что кислота капает на нас сверху; Жан-Пьер так старательно отдирал штукатурку, что пробился через стену в соседнее здание, и т.п. Но самое странное и самое впечатляющее – Ага изображал нас без насмешек и чувства превосходства. Он был серьезен, сосредоточен и абсолютно неэффективен. В тот момент я осознал, – и это изменило мою жизнь, – что он не только показывал нам наше положение, но демонстрировал его с того уровня, на котором мы тогда находились, а не с более высокого.

Все мы в своей жизни что-то делаем неправильно, а что-то правильно – моя собственная «тихая гордость» связана с тем, что не столь уж многое потребовалось мне, чтобы узнать своего учителя. Конечно, можно сказать и иначе: мой учитель оказал мне честь, позволив себе быть узнанным мной. После недавней смерти отца я отчетливо понял, что именно его пример как учителя книгоиздания научил меня ценить то, что представляет собой настоящий учитель.

Очень сложно объяснять наше отсутствие понимания в то время. Мы не имели представления о статусе Мастера, а сам Ага никогда не говорил нам, как мы должны к нему относиться или использовать его: он ждал, пока мы поймем сами. В четверг после упражнений мы все отправлялись в боулинг, хлопали его по плечу, рассказывали глупые непристойные анекдоты; нам не приходило в голову пригласить его на ужин, в ресторане он платил за себя сам.

Катерина рассказывает, что, когда летом 1964 года был организован первый туристический поход в Марокко, все только и делали, что проводили время на террасах различных кафе, на всем пути от Парижа до Танжера, ожидая инструкций Аги. Поскольку он так и не произнес ни слова, люди так и просидели все две недели, глядя друг на друга, пока не пришла пора возвращаться домой.

Хотя наше отношение к Аге часто варьировалось от инфантильной зависимости до грубой фамильярности, он принимал все это c добротой, скрывая нетерпение, которое, возможно, испытывал. Но, честно говоря, так вели себя не все. Вышеупомянутая Белла поняла уровень бытия Мастера, но в группе она считалась чем-то вроде «сумасшедшей», и поэтому ее взгляды нас не убедили. Ее детство прошло в лагере под Освенцимом, и она умерла молодой от рака костей.

В 1965 году мы совершили путешествие в Турцию, в Конью; и Шах, и Ага были с нами. Я на тот момент, когда не дублировал фильмы и не выступал в театре, работал продавцом в магазине.

Первая парижская теккия была организована над магазином в проезде Сен-Андре (сейчас это чайная комната). После ее торжественного открытия Ага вместе с молодой женой вернулся в Англию. Во время похода по Гранаде в 1967 году на загородном кемпинге английский энтузиаст повсюду разыскивал учителя-суфия, который, как ему сообщили, находился со своими учениками в Гранаде. Владелец земли ответил, что здесь нет никого похожего, только семьи с детьми. Когда Ага гулял с ребенком и ставил тент, чтобы защитить девочку от солнца во время отдыха, нам и в голову не приходило помочь ему – между тем, я помню, как он влез на дерево, чтобы привязать растяжку моей палатки, и чинил мою старую машину; казалось нормальным, что он обслуживает меня. Англичанин нашел нас только накануне отъезда.

Невозможно преувеличить эйфорию, которую мы тогда испытывали. Мы были как дети в кондитерской: у нас был двуликий Мастер в виде Аги и Шаха, оба – выдающиеся люди; английская и французская группа были объединены, вскоре в группе появились и два застенчивых испанца; Южная Америка и США еще не присоединились к каравану, и мы искренне считали, что работа завершена и остается лишь пожинать ее плоды, которые сами упадут нам в руки.

В 1967 году Касселл выпустил новый перевод «Рубайат» Омара Хайяма, осуществленный Робертом Грейвзом и Омаром Али-Шахом. На тот момент Роберт Грейвз был самым знаменитым из живущих англоязычных поэтов, и объединение с ним дало Аге, вероятно, самую широкую в его жизни популярность и известность в прессе. На самом деле, перевод почти полностью выполнил Ага, вклад Грейвза заключался, скорее всего, в десятке небольших дополнений, внесенных в текст. Во время скандала, вызванного этим «осквернением» священного текста, Грейвз косвенно признал роль Аги, заявив, что предложение стать соавтором перевода было «высочайшим поэтическим комплиментом, который я когда-либо получал».

Сейчас влияние суфиев на всю арабскую и персидскую классическую литературу и поэзию является общепризнанным фактом, и поэтому трудно представить себе эффект разорвавшейся бомбы и гнев, вызванные этим переводом в то время. Версия Фитцджеральда считалась канонической, хотя полностью противоречила оригинальному тексту Омара Хайяма. На ней выросло несколько поколений английских детей, и никого не интересовало то, что Фитцджеральд превратил мистическую поэзию в антирелигиозную пропаганду. Какое всем было дело до двух странных людей, которые утверждали, что на поэтическом языке Хайяма «вино» означает состояние особого «опьянения», в которое человек входит, когда начинает познавать Бога? И что с того, что Фитцджеральд был противником религии, какое это имеет значение?

Начавшиеся споры в печати заботливо подпитывались письмами от друзей (которые позиционировали себя и «за», и «против»), ответами на ответы, спровоцированные прежними ответами; в газетных колонках читательской корреспонденции все это наслаивалось одно на другое. Имена Аги и Шаха были вываляны в грязи: кто эти афганцы, неизвестно откуда взявшиеся, не имеющие за плечами стажа преподавания в каком-либо институте или университете?

Ситуация обострялась еще и тем, что книги Шаха как раз начали становиться бестселлерами, и Том Махлер из издательского дома «Джонатан Кейп» хотел сделать из него преемника Махариши. Английские востоковеды, заведовавшие различными институтами и системой образования в целом, монополизировали в литературе эту тему, но их книги продавались всего лишь сотнями, поэтому они неодобрительно отнеслись к появлению на своей территории какого-то выскочки. Подлинность рукописи, использованной для перевода, вызывала бесконечные споры; от Аги потребовали предъявить персидский оригинал; в данных обстоятельствах, он отказался идти на поводу у подобных людей и так и не предъявил использованный источник.

На пасхальной встрече 1968 года Ага попросил встать и пересчитаться тех, кто желает участвовать в суфийской работе, которую с этих пор будут называть не «Работой», как у гурджиевцев, а «Традицией». Это вызвало первый из целого ряда последовательных шоков.

Он никогда раньше не требовал от нас подобной демонстрации; мы все были достойными и послушными (а некоторые даже высокоинтеллектуальными) людьми. Потом он сказал, что собирается перестать заботиться о нас. Я не поверил ему ни на мгновение – сама эта идея была чем-то невообразимым. Может быть, он обращался только к некоторым из присутствующих; этот случай навсегда остался для меня загадкой. Я не могу объяснить произошедшего, а значит, не буду и пытаться.

Возможно, события того периода были своего рода лакмусовой бумагой, то есть способом, которым братья оценивали, как Традиция суфиев приживется на Западе. В любом случае, с этого момента братья пошли разными путями, или «согласились не соглашаться», как сказал нам Ага.

Сам Ага писал: «Что касается соглашения о нашем несогласии с И. Шахом, – это был простой, но фундаментальный вопрос: он – теоретик, занятый представлением Традиции в том виде, в котором она «приемлема» для академиков, профессиональных философов и интеллектуалов».

В этом письме Ага также заявляет: «Я не теоретик. Я знаю, чему я обучен учить, что должен передавать и нести людям, и я делаю это наиболее эффективным способом. Я не ищу «одобрения» западных мыслителей. Мне не нужны почетные звания и аплодисменты ученых. Я отвечаю, прежде всего, перед теми людьми, которые доверились мне, и если мне придется прибегнуть к каким-то странным или даже шокирующим действиям, чтобы передать им знания или энергию, я сделаю это, понимая, что многие будут обескуражены» (письмо от 4.10.1986).

Первая встреча с нашими новыми друзьями из Южной Америки состоялась во время групповой поездки в Ассизи летом 1969 года. Мы сочли, что они очень приятные люди, однако их способ самовыражения отличался чрезмерным энтузиазмом. Бернард Л. зашел так далеко, что предложил «вызволить» некоторые реликвии из соседней церкви. Его вежливо поблагодарили и в сентябре отослали прочь.

Рождение двух сыновей не позволило нам с Катериной участвовать в поездках в 1970-73 годах. В то время Ага усиленно занимался созданием групп в Южной Америке, началась работа в Мексике, от имени Аги была создана группа в Италии, серьезная экспансия началась в Германии. Новые группы в Мексике, Бразилии и Аргентине были полны сил и энтузиазма, по темпераменту их члены сильно отличались от англо-французских представителей, входивших в бывшую гурджиевскую группу в Париже; и их восприятие того, как строится подобная работа, тоже было совершенно иным.

В 1971-72 году произошел разрыв: «Мы с братом согласились не соглашаться в вопросе о проекции учения на Западе». То, что в тот момент представлялось немыслимым, позднее показалось абсолютно логичным. Нас очень сильно смутило тогда – и продолжает смущать людей даже сегодня – то, что, как сказала Ирина Хоар, «многие люди, некогда зараженные Традицией, не в состоянии из нее выйти, даже если не способны найти в себе достаточно доверия, чтобы полностью предаться Мастеру». Всегда существует множество людей, считающих, что им отведена главная роль, они ожидают своего звездного часа; именно эти люди обычно находят дорогу к прессе и в глазах представителей внешнего мира становятся «экспертами» по какому-либо предмету.

Когда два канала решили разделиться, многие остались посередине, потому что не нашли в себе настоящей уверенности. Другая, столь же многочисленная часть людей, которой пришлись по душе весьма аскетический дух и силовые принципы гурджиевской работы, не могли вынести призыва задуматься над вопросом: чем они столько времени занимались.

Но вот что воистину «отделило мужей от мальчиков»: с какого-то момента Ага начал вводить в нашу практику молитвенные призывы на арабском языке, с них должны были начинаться наши упражнения – из многочисленных англоязычных участников первоначальной группы лишь немногие продолжают работать с нами по сей день.

В результате активной работы, которую Ага проводил в Испании и Латинской Америке, к Традиции присоединилось множество новых членов, началось строительство новых тек-кий (помещений для встреч дервишей).

С расстояния двадцати прошедших лет, очевидно, что Ага и в самом деле работал в более классическом русле, чем его брат: групповые встречи, молитвы на арабском языке, коллективные упражнения и занятия, поощрение чувств принадлежности и идентификации, что, по сути, подобно военной муштре. Я не был непосредственным участником процесса обучения у Идриса Шаха, но мне кажется, что оно происходило в режиме более непосредственного контакта между учеником и его или ее наставником, с упором на книги, как на основной источник руководства; а использование группы как инструмента или механизма передачи в применяемой им методике было менее важно.

На Пасху 1976 года бразильские и мексиканские друзья присоединились к нам в Пьеррефитте. Было ужасно холодно, шел снег. Наши товарищи, без теплой одежды, только что из южноамериканского лета, разместились на полу неотапливаемой церкви, а члены парижской группы на ночь вернулись в свои теплые гостиничные номера.

Большой теплый дом одного из наших друзей, расположенный напротив церкви, оставался пустым, чтобы жившие там Ага и Анна могли уединиться. Возможно, наши иностранные товарищи, потягивая текилу, которую они купили в качестве единственной защиты от вездесущего холода, могли видеть, как в доме напротив готовится изысканный ужин. На следующее утро члены парижской группы почувствовали от них запах алкоголя и были шокированы: эти южноамериканцы не умеют себя вести! Когда потом до нас дошли слухи о том, что наши товарищи сочли нас не слишком гостеприимными, мы в ответ решили, что этим людям не хватает уважения по отношению к старшим ученикам Традиции.

На пасхальном собрании 1978 года в Аркосе произошел случай, который заставил меня серьезно задуматься: в последний вечер испанцы и бразильцы, многие из которых видели Агу в первый раз, организовали шоу с песнями и танцами, закончившееся чуть ли не всенародным разгулом под дружные выкрики «Ага! Ага!»

Тогда Ага со своим обычным спокойствием поднялся на сцену и начал восхвалять преданность своей жены такими словами, которые были бы уместны в устах любого профессионального политика во время предвыборной кампании. Конечно, реакция последовала незамедлительно: все присутствующие разразились криками «Анна! Анна!», люди вскакивали на столы и топали ногами. Столы были на подвижных распорках, они начали падать, одна из бразильских женщин оказалась под ними, а сверху другие продолжали топать; в результате упавшей сломали ногу. Я взглянул на объект их восхищения – лицо Анны побелело от ужаса, она была в шоке. Англичане изумленно смотрели то друг на друга, то на окружающее их безумие: этого ли они ожидали? Через несколько месяцев все они покинули нас.

Почему и я не последовал за ними, хотя ни в коей мере не являлся любителем подобных представлений? Просто потому, что на следующий день я поговорил с друзьями, которые «возглавляли» этот эпизод, и понял, что это «спонтанное» событие было организовано, оно произошло не случайно, все было тщательно спланировано и отрепетировано. В тот момент мое любопытство было слишком сильным, чтобы позволить мне уйти. Я хотел знать причины.

Четырнадцать лет спустя я, кажется, начинаю приближаться к ответу, который удовлетворяет меня в достаточной степени, хотя я прекрасно понимаю, что он понравится далеко не всем. Дело вот в чем: как только в человеке начинает работать механизм чрезмерного самоотождествления, параллельно в действие вступает процесс, в результате которого гипертрофированное чувство своей значимости разрушает самое себя. Я бы сказал, что здесь действует практически непреложный закон: когда человек слишком сильно связывает себя с подобным чувством собственной важности, он одновременно начинает ощущать, что вместе с этой бесполезной оболочкой разрушается и его сущность. Тогда человек либо проглотит горькую пилюлю и будет продолжать свой путь, либо в обиде удалится. Кто-то остается, кто-то уходит.

Этот закон применяется на всех уровнях, его нельзя считать исключительно теоретической концепцией. Он затрагивает все области человеческого поведения, включая взаимоотношения с учителем. В любой истинной Традиции человеку, в конце концов, приходится определять границы своей преданности учителю и учению, поэтому нетрадиционное или шокирующее поведение учителя является неотъемлемой частью всех существующих методик. Благодаря этому учитель может убедиться, что обучение действительно происходит. У ученика всегда есть возможность покинуть учителя; если бы учитель не испытывал доверие ученика, это значило бы, что он дурит тому голову, лишая его неотъемлемой свободы выбора: уйти или остаться.

При взгляде извне, как в описанных выше случаях, с обычной и /или общепринятой точки зрения может показаться, что учитель манипулирует учениками в собственных интересах. Только когда человек долгое время на собственном опыте знакомится с практикой суфийской Традиции, он начинает понимать, каким образом фактор времени связан с личными событиями и восприятием, и как он изменяет отдельную личность, воздействуя на базовый человеческий материал, вовлеченный в процесс.

Одна из самых трудных для западного человека вещей – научиться доверять своему учителю, потому что вся западная традиция мышления (с маленькой буквы «т») основана на скептическом и узко-аналитическом подходе к реальности. В суфийской Традиции мы считаем это частью неизбежного социального или средового обусловливания, которое необходимо преодолеть.

Поэтому не удивительно, что академики, у которых смирение никогда не было сильной стороной, реагируют на эту ситуацию словами: «что эти суфии о себе воображают, почему они позволяют себе смотреть на нас сверху вниз». На самом деле, мы всего лишь говорим, что мы – не собственники знания, а его слуги, что у западного образования неправильно расставлены приоритеты, ведь информация начинает обретать хоть какую-то ценность только после того, как достигается базовое знание себя.

Отсюда возникает вопрос: что такое знание себя? У каждого есть собственный ответ, если речь идет о нем самом, и, вероятно, каждый при этом прав; достаточно сказать, что в суфийской Традиции подобное знание считается достойным плодом работы и обучения длиною в целую жизнь. В этой картине присутствует и вера, поскольку необходим некий эталон, который побуждает нас хотя бы стремиться к совершенству, независимо от того, суждено ли нам его достичь.

Если смотреть на вещи подобным образом, можно сказать, что учитель-суфий и суфийская группа – просто инструменты, чья задача – создавать связь между индивидуумом и знанием высшего порядка. Чтобы стать участником этого процесса, человек должен на некоторое время хотя бы предположить, что действительно существует подобное высшее знание, которое может быть связано со знанием собственного «Я».

В этой связи хотелось бы ясно определить границы любой философии или способа мышления: суфийская Традиция как таковая не может породить в человеке самопознания, не может создать в нем веру, так же, как и доверие, и не может и не создает восприятие Бога. Тем не менее, она представляет собой методику, которую любой человек, независимо от своего происхождения и способностей, может использовать в качестве основы или подспорья для развития всего вышеперечисленного. Омар Али-Шах снова и снова повторяет: «Я не могу сделать это за вас».

Кто-то, прочитав о том, как люди ломают себе ноги или спят на холодном полу, может воскликнуть: «Какое отношение все это имеет к духовному развитию? Они просто дикари!» На это я могу ответить только: «Да, но стремлюсь я к иному. Возможно, сейчас я дикарь, но с помощью Бога и Традиции я не всегда буду им».

Долг учителя-суфия – делать то, что должно быть сделано. У него не всегда есть время или желание объяснять свое поведение. В любом случае, объяснить что-либо можно только до определенного предела.

    Оги Хейтер

1

Характеристики Традиции

Суфийская традиция, по сути, представляет собой путь братьев и сестер, объединенных общим усилием и целью. Это вольное объединение людей, которые свободно приходят в Традицию и свободно могут выйти из нее. Если они покидают Традицию, мы не считаем их отлученными, отвергнутыми, проклятыми и прочие подобные глупости. Они могут по собственному выбору прийти и по собственному выбору уйти. Когда они уходят, мы сожалеем об этом; если они оказываются разлученными с нами, мы поддерживаем контакт. Но если люди активно вовлечены в деятельность Традиции, то должны следовать ей преданно и дисциплинированно.

В Традиции они отвечают передо мной, отвечают перед тем человеком или людьми, которым я дал право осуществлять контроль над деятельностью, и отвечают сами перед собой. Я могу быть с ними постоянно, один из моих представителей может присутствовать и быть доступным, но самая большая, величайшая их ответственность – перед самими собой. Если они ее не чувствуют, если человек не знает, как он может отвечать перед самим собой, ему лучше уйти, пока давление не стало слишком сильным.

Я не хочу сказать, что давление станет настолько сильным, что появится опасность сойти с ума или что-то вроде того. Традиция не действует в области безумия, не применяет угроз и запугивания. Мы сообщаем людям об их возможностях и учим, как достичь возможного. Я толкаю и тяну людей, говорю с ними, требую и делаю все необходимое, чтобы им помочь; я смеюсь над ними и с ними, но я не выполняю их работу за них.

В Традиции мы называем это «путем» или «путешествием». Если я проделал такое путешествие, прошел по этому пути, то могу указать путь другим, могу рассказать, с какими проблемами они, скорее всего, столкнутся, какие действия или знания они могут использовать при встрече с теми или иными препятствиями. Я не совершаю путешествие за них, и никто не должен ожидать от меня этого.

Я скажу вам следующее: я профессионал, а не любитель и, благодарение Богу, не интеллектуал. Я – профессионал и прагматик. Если я о чем-нибудь говорю, то это, как правило, основано на моих личных знаниях и опыте. Я не вдаюсь в туманные теории о сверхъестественном: они могут быть очень увлекательными и вызывать выброс адреналина, но подобны фейерверку, который быстро сгорает. Если вам нужен постоянный «кайф» и возбуждение, ищите в других местах.

Люди могут подумать: «Он рисует мрачную перспективу, сплошные страдания, обреченность и ужасы» – но это не так, я имею дело с практической деятельностью, занимаясь ею в позитивном и полезном ключе. Я не буду рисовать вам слащавые картины, где кругом только розы и райские кущи. Я не верю в «кнут и пряник», в поощрение и наказание, в формулы вроде «сделай, а не то». Если я говорю: «Сделай, а не то…», я всегда четко и недвусмысленно объясняю альтернативу. Я учился и продолжаю учиться в суровой школе. Как говорят в моей стране, «мои волосы побелели не от солнца». Я стремлюсь ничего не отдавать на откуп так называемому интеллектуальному воображению; есть более эффективные методы. Я не играю ни с чужим счастьем и рассудком, ни со своими собственными.

Если я настаиваю на определенных ценностях и исходных предпосылках[2 - Исходные предпосылки (terms of reference) – технический термин в Традиции; совокупность представлений, на базе которых человек строит свои суждения или оценивает происходящее. (Прим. перев.)] причина в том, что, в моем представлении, это проверенные, полезные и правильные техники; деятельность в русле Традиции следует принципам технической точности и дисциплины. Все, что мы делаем, все, что используем – наша музыка, зикры, цветовые сочетания – это технические инструменты в общем контексте Традиции.

Да, некоторые из перечисленных инструментов окружены массой эзотерических… «наростов» – за отсутствием лучшего слова. Если вы используете точный и хрупкий технический инструмент, то для эзотерической чепухи места нет. Но возникает вопрос: «Как в таком случае вы определяете эзотерику и эзотерическое? Как вы определяете естественное или сверхъестественное»? Я их не определяю. Я опровергаю определения того, что называют эзотерикой. Видите ли, к сожалению, такие понятия как «эзотерический» или «сверхъестественный» перешли в разряд мистических блужданий и «третьего глаза», полностью утратив точность. Вы говорите «эзотерический», и все восклицают: «О, да!», и думают о чем угодно – от Ноева ковчега, до Бог знает чего еще. После плотного ужина и нескольких бокалов пива вы объявляете: «А сейчас я расскажу вам кое-что эзотерическое». Все тут же начинают переглядываться с видом заговорщиков, все смотрят на вас, сейчас они «занимаются эзотерикой» – любой полезный разговор или урок на этом закончен.

Мы – те, кто учит, и вы – те, кто учится, унаследовали точный, технически безупречный путь. Каждое учение в книгах великих Мастеров Традиции – это техника, все их книги – методические пособия. Да, чтобы понять их и применять то, чему они учат, вы должны развить определенный способ мышления. Все мы многим обязаны великим Мастерам, потому что они оставили нам огромный запас мудрости. Мы должны использовать эту мудрость и техники. Есть поговорка: мудрый человек, не использующий свои знания, подобен ослу, груженому книгами.

Все упомянутые техники проверены и доказали свою эффективность. Некоторые можно понять полностью и использовать сразу же. Другие становятся понятней с каждым следующим использованием, а третьи останутся скрытыми, пока человек не обретет способность понимать механизм их действия. Тому, разумеется, есть веские причины технического характера. Если бы людям не требовалось ни времени, ни усилий, им можно было бы давать силы и энергии, которые они не в состоянии использовать правильно. Однако это безответственно: все равно, что дать пятилетнему ребенку заряженный пистолет.

Ваша способность использовать техники обычно возрастает. Использование исходных предпосылок и деятельности Традиции в контексте Традиции становится автоматическим. Мне не нравится это слово, потому что «автоматический» подразумевает реакцию робота или марионетки, что полностью противоположно тому, к чему стремимся мы. Когда я говорю, что человек должен научиться использовать техники в контексте Традиции, я подразумеваю именно то, что говорю. В Традиции нас учат быть в мире, но не от мира.

Вы можете спросить: «У меня есть сто долларов, что мне сделать: купить тасби[3 - Объяснение этого и некоторых других терминов дается в словаре в конце книги (Прим. перев.)] или оплатить счет за электриче ство?», – на самом деле вы не должны задавать таких вопросов. Не верьте мне на слово, попробуйте сами. Вот вы сидите дома, счастливые, со своими новыми тасби. В вашу дверь стучит человек, который говорит: «Я хочу сто долларов за электричество», а вы отвечаете: «Уходи, я – суфий, у меня есть тасби», «Как интересно», – ответит он и отключит электричество. И вот вы сидите со своими четками в темноте и вините во всем этого бесчувственного глупца – подобное поведение обнаруживает отсутствие четкости мышления и действий.

Вы можете сказать: «У меня есть сто долларов, за пятьдесят я куплю маленькие тасби, и оплачу половину счета за электричество; или я могу купить тасби еще меньше и заплатить за электричество семьдесят пять долларов; или я могу заплатить за электричество всю сотню, и тогда смогу работать, мне будет тепло, и я смогу заработать достаточно денег, чтобы купить тасби». Лично мне не кажется, что подобный выбор должен вызывать сильное замешательство, но люди почему-то постоянно попадают в такие ситуации. Честное слово мне, например, задают такие вопросы: «У меня есть десять тысяч долларов. Что лучше с точки зрения Традиции: чтобы я открыл пиццерию или продавал килимы»?

Не спрашивайте меня, спросите менеджера из своего банка, и он, скорее всего, ответит: «Вы должны мне пять тысяч долларов; заплатите, а остальные пять тысяч потратьте с пользой для себя или своей семьи». Имея дело с этой сферой жизни, думайте о коммерческих возможностях ситуации, не смешивайте энергии. В контексте Традиции мы используем очень точную, тщательно переработанную и очищенную энергию, не грубую. Мышцы человеческого тела работают от гальванического тока определенной силы, он необходим и мозгу, и нервной системе – в чрезвычайно точно отмерянных дозах, крошечных, по сравнению с теми, которые требуются крупным мышцам. Чем сложнее зона мозга, тем более чистой должна быть энергия, нельзя смешивать два потока. Они могут течь в человеческом теле параллельно, таким образом, потоки помогают один другому и дополняют друг друга. Но если вы переключите гальванический ток от мышц непосредственно в мозг – допустим, потому что вы хотите думать глубже, быстрее и так далее, – может быть ваш мозг и не взорвется, но произойдет короткое замыкание. В результате ваша попытка приведет к депрессии, замешательству и общей неопределенности.

Все это вам знакомо, нет нужды подробно объяснять такие вещи. Кто-то может сказать: «Все хорошо, я могу делать все, что захочу, Ага присмотрит за мной» – да, я дал слово и буду это делать, но в мои задачи не входит постоянная починка чужих мозгов. Я починю их раз или два раза, объясню прямо или косвенно, как и почему произошло «замыкание», но не буду стоять с молотком и гвоздями наготове каждый раз, когда кому-то приходит в голову смехотворная и нелепая идея, которая вышибет у него пробки. Я уже говорил и повторю снова: я доступен для всех, где бы вы ни были, невзирая на расстояние, место или время, но не с молотком и гвоздями. Я настолько далеко и настолько близко, насколько того хочет сам человек. Я использовал, могу использовать, и буду использовать все возможные, доступные мне техники. Я не могу представить себе ситуацию, в которой не мог бы найти подходящей техники.

Может быть, я страдаю высокомерием и манией величия. Что касается наличия или отсутствия у меня мании величия, есть много способов узнать, так ли это на самом деле. Один из них – сравнить с работами великих Мастеров прошлого все, что я говорю или делаю. Если я говорю или совершаю нечто противоречащее тому, что говорили или делали они – значит, я ошибаюсь.

Еще один невероятно важный аспект Традиции – взаимодействие между мной и членами различных групп, а также взаимодействие внутри групп. Ответственность старших членов группы перед младшими или вновь пришедшими весьма велика. Если смотреть с позиций времени и продолжительности контакта, старшие друзья – необходимое звено между новыми членами группы и самой Традицией. У всех, пришли ли они недавно или уже какое-то время участвуют в этой деятельности, есть вопросы, присутствует замешательство по тому или иному поводу. Несомненная ответственность Наибов, Муршидов и Муршид – постоянно отслеживать появление этих вопросов и областей непонимания.

Это не означает, что нужно подглядывать в окна, прослушивать телефоны, вскрывать почту или названивать людям круглые сутки. Это значит, что необходимо установить, поддерживать и развивать глубокий контакт; замечать неверные предпосылки в мышлении или неправильное поведение до того, как они проявятся в открытую – т.е. в процессе их возникновения, – и принимать необходимые меры для исправления ситуации. Игнорировать тот факт, что кто-то испытывает жажду, не замечать развития его жажды, а в итоге очень поспешно принести ведро воды и облить человека – подобное поведение нецелесообразно. Если вы мыслите тщательно, четко и рационально, то и действовать можете так же. Если вы дадите себе время и будете терпеливы по отношению к себе, то сможете изучить собственные возможности, соотнести их с ситуацией и сделать что-нибудь позитивное. Позитивные действия, использующие позитивную энергию, должны давать позитивные результаты. Негативное действие с негативным намерением даст негативный результат.

Вы не должны и не можете эффективно использовать отдельные части Традиции просто потому, что они вам нравятся или кажутся привлекательными. Вы берете и используете все, целиком, или не используете ничего. В Англии существует история про «яичницу священника». В ней рассказывается, как викарий завтракал со священником; а викарий был очень скуп, и, если мог, покупал все по дешевке, поэтому еда действительно была не очень высокого качества. Так случилось, что в тот день они завтракали вареными яйцами, и священник ел очень осторожно. Тогда викарий спросил его: «С вашим яйцом что-то не так?» А священник ответил: «Нет-нет, некоторые его части просто превосходны».

Традиция совершенна в своей целостности. Она весьма требовательна. Она требует хранить верность самой Традиции и верность друг другу в контексте Традиции. Я лично в любой ситуации поддержу вас – и как индивидов, и как группу – всеми возможными способами, но при этом, я столь же быстро брошу вас, если вы нечестны сами с собой. Мы живем и действуем во взрослом мире. И мы должны пользоваться зрелыми и функциональными исходными предпосылками.

Общайтесь, продуцируйте энергию, делитесь ею, получайте ее. Энергия перед вами, путь перед вами, техники перед вами; сложите все вместе с правильным намерением, и вы сможете достичь того, что превосходит ваши самые дикие фантазии.