Под вересковыми небесами

Я улыбнулся:

– Чего мне следует бояться? Дурного американо? Или растворимого кофе из пакетика?

Сави пожала плечами.

Я покачал головой в ответ, мол, не о чем беспокоиться, но на душе стало скверно. Я имел обширный опыт с диссоциативными случаями, и поэтому в глубине души понимал, о чем речь. Больные с расщеплением – особенные клиенты. Они требуют к себе абсолютного внимания, абсолютной честности. Между врачом и пациентом формируется собственный микромир с договорами и правилами. Однако я знал себя и не волновался по этому поводу. Слишком уж я практичен и циничен. Больше я боялся того, что диагноз не подтвердится, и тогда я приехал зря. Хотя, если подумать, даже и тогда не зря. Если эта девушка коварная и изобретательная убийца, которую я разоблачу, моя новая практика получит долю славы, необходимую для хорошего старта. А если помогу ей и верну на родину, то и того лучше. Выходило, в любом случае я в плюсе. Потому, думается, милая Сави Сенанаяке зря обо мне беспокоилась.

Ознакомившись с историей болезни и допив кислый кофе, способный одним приемом вызвать спазм поджелудочной, я вернулся в корпус, где содержали Лауру. Ее переместили в кабинет для терапии, и когда я вошел внутрь, то увидел ее лежащей на полу в углу.

Мы остались наедине. Я сел за стол. Разложил бумаги и обратился к ней по имени:

– Лаура, Лаура Хитченс. Лаура Арчер. Мне нужно поговорить с Лаурой.

Пациентка не отозвалась.

Я встал, подошел ближе, присел рядом на корточки:

– Лаура. Я хочу поговорить с Лаурой. Это очень важно. Я доктор. Доктор Курт МакКелли. Я приехал из Соединенных Штатов, чтобы помочь.

Девушка дернулась и повернула ко мне лицо. Измученное, осунувшееся лицо с почти прозрачными желтыми глазами. Вероятно, я не видел никого красивее. Но состояние, в котором она находилась, было плачевным. Волосы сбиты в колтуны, кожа сильно обезвожена.

В первый день я не добился значительных успехов, кроме того, что она меня услышала.

«Можно достучаться», – отметил я в записях.

Мы продолжили терапию, и очень скоро я заметил, что Лаура ждет меня.

В один из дней, спустя неделю после начала лечения, когда я зашел в кабинет, пациентка сидела на стуле, аккуратно сложив руки на коленях, как школьница. Она явно готовилась к встрече. Волосы ее были причесаны и убраны в хвост.

– Лаура? – спросил я.

– Труди.

Я сел. Присмотрелся. Отметил в записях: «Пациентка вышла из состояния дефлексии».

– Хорошо, Труди. Очень приятно познакомиться. Я Доктор Курт МакКелли из Соединенных Штатов. Я приехал помочь вам. Ваша страна беспокоится за вас и хочет вернуть на родину.

– Нет разницы, где гнить в психушке, – сказала она дрогнувшим голосом.

Да, от астенического состояния, в котором я видел ее ранее, не осталось и следа.

Я сел поудобнее. Разговор будет длинным, и как чудно, что он начался.

– Из любой точки, в которой оказывается человек, есть лучший и худший исход. Наша с вами цель – прийти к лучшему.

– Лучшему для кого? Для вас? Для Соединенных Штатов? Шри-Ланки? Джессики? Лауры? Родных погибших? Или для меня?

– Думаете, это очень разные исходы?

– Думаю.

«Не исключено», – согласился я про себя, но эта демагогия для дела не полезна.

– Я хотел бы поговорить с Лаурой. Это возможно?

– Лаура спит.

Труди не была довольна моим желанием говорить с другой, а не с ней.

– Вы заставляете ее спать? – уточнил я.

– Нет, она сама. Лаура ранима. Она уснула, когда погиб ее жених Коул. До этого она засыпала эпизодически, чтобы справиться с некоторыми событиями жизни. Тогда и появились мы с Джессикой. Точнее, не так. Я всегда была рядом с Лаурой. Мы играли. Но выходить я стала только тогда, когда умерли ее родители. От Лауры резко потребовалось стать взрослой. Она не справлялась. А я могла. Ее младшая сестра – Салли – ничего не понимала. Средняя – Карин – все время плакала. Я поддерживала обеих. Читала девочкам сказки, придумывая интересные истории.

Разговор с Труди был натянутым и отрывистым. Я сказал, что мне важно услышать Лауру, и к концу сессии она больше прониклась ко мне и обещала помочь.

Через несколько дней после того диалога и моего кровного обещания не давить появилась Лаура.

Труди дернула головой, прикрыла глаза. По сути, это был момент икс. Терапевт, работая с пациентом, у которого подозревается множественная личность, делает для себя вывод в миг первого переключения. И дальше он либо собирает «за», либо «против», но решение о том, кто перед ним: больной или актер, принимает сразу.

В миг переключения резкое, напряженное лицо Труди расслабилось, будто все мышцы разом потеряли тонус.

Она заозиралась по сторонам.

Я поспешил ее успокоить:

– Лаура, все хорошо, пожалуйста, не волнуйтесь. Я доктор. Доктор Курт МакКелли. – Эта фраза уже стала моей мантрой.

– Где я? – спросила она тихим низким голосом.

– Вы в больнице.

– Что я тут делаю?

– Вы не помните?

– Нет.

Я почесал бороду:

– Случилось кое-что.

– Я заболела?

– Можно и так сказать.

– Это смертельно?

– Нет. Но это серьезный недуг, и, чтобы разобраться, важно все разложить по полочкам. – Я улыбнулся и попытался придать лицу дружелюбное выражение. – А давайте-ка вы расскажете все, что помните? Идет, Лаура?

– Все, что помню? С какого момента?

– С самого начала.

– С самого начала? – Она в неуверенности сомкнула руки на груди. – А можно стакан воды?

Я откупорил бутылку, что стояла на рабочем столе, взял одноразовый стаканчик, налил воды и пододвинул. Она сделала короткий глоток. Мне показалось, ей хотелось еще что-то спросить.

– Я сумасшедшая?

– Почему вы спрашиваете?

– Я не знаю. Иногда я слышу голоса в голове. – Она опустила глаза. Ее губы подрагивали – так, будто она говорила что-то про себя.

– Лаура, не волнуйтесь. Давайте вы расскажите все, что помните, с самого начала.

Она опять испытующе поглядела на меня, но я знал, что сегодня услышу историю. Момент перелома для любого практика – сродни ликованию Казановы, растопившего лед неприступной красавицы.

– Я потеряла маму с папой, когда мне было десять, – начала она, замолчала и переспросила: – Точно с начала?

– Да. Просто говорите все, что помните.

– Хорошо. Средней моей сестре Карин тогда было девять, а младшей Салли пять, почти шесть. Нас взяли на воспитание мамины братья Теодор и Томас. – Лаура опустила глаза. Руки ее, сложенные на коленях, стали теребить край футболки. – Дяди были предпринимателями, статными такими красавцами. Мы с Карин мечтали выйти замуж за них, когда вырастем. Еще при жизни родителей дяди помогали нам. Приезд к ним в загородный дом, имение Палмеров «Хейзер Хевен», был для нас праздничным событием с гостинцами и вниманием. Дяди были двойняшками, вели совместный бизнес и жили вместе. Они занимались добычей леса. Дело перешло к ним от отца, а тому от его отца. Четвертое, кажется, поколение Палмеров, которое занималось древесиной в Вермонте. Тед и Том всегда баловали нас и, когда случилось так, что мамы с папой не стало… Авария на дороге. – Лаура замолчала. – Мы перешли к ним под опеку. К дяде Тому и Теду. Оба они не были женаты и считались завидными холостяками. Своих детей у них не было. Дяди очень ждали нашего приезда и обустроили каждой отдельную комнатку. Обставили в лучшем виде. Накупили кукол, нарядов и плюшевых зверят. Моя комната была декорирована под «Волшебника страны Оз», а в моем шкафу было полно платьев, как у Дороти Гейл. Карин носила длинные белокурые волосы, и ее комната была выполнена в стиле «Алисы в стране чудес» тридцать третьего года. Малышка Салли, наш кудрявый ангелочек, так походила на Ширли Темпл, что ее спальня была посвящена хитам этой юной актрисы: «Маленькой принцессе» и другим картинам. Нам с Салли нравились наши комнаты. А Карин ее комната пугала. Она боялась изображения этого жуткого Шляпника и Труляля и Траляля. Она говорила, что они наблюдают за ней с картины. Что у них глаза живые. А еще говорила, что видела, как они по ночам ходят по ее комнате.

– А вы ничего такого не видели?

Лаура дернулась. Я понимал, что реакция ее – верный признак вытеснения воспоминаний.

В подтверждение моей теории она перевела тему:

– Мы не посещали обычную школу, потому что имение Палмеров стояло на отдалении от города. Местную школу «Эйвери Холл», в которой учились дяди с мамой и папой, закрыли, когда те были подростками, из-за какой-то мрачной истории. К нам приходили частные учителя. И мир, который дяди для нас создали, стал красивой декорацией.

– Что случилось потом? Как вы попали на удочерение к Хитченсам? – Я видел, что Лауре тяжело давался разговор, но она, как настоящая отличница, продолжала:

– Дядя Том и дядя Тед умерли.

– Как умерли?

– Сгорели. В «Хейзер Хевен» начался пожар. С того дня я уже никогда не видела сестер. Салли отдали на удочерение в другую семью. А Карин… Карин погибла в огне. Она оказалась запертой.

– Где запертой? В своей комнате? – Я подумал, вдруг удастся добиться абреакции, вспышки воспоминания, означающей повторное переживание травмирующего события.

Но Лаура не ответила, будто не услышала вопроса.

– Меня удочерили Хитченсы, полюбили и окружили заботой. Приемные родители наняли психолога по посттравматическим расстройствам, так как я сильно переживала гибель Карин и разлуку с Салли. Психолог помог, и долгое время меня не посещали ночные кошмары. Повзрослев, я получила половину наследства от Теда и Тома. Вторая часть полагалась Салли, после достижения ей двадцати одного года. Не знаю, получила ли она деньги. Сколько мне сейчас лет? – спросила Лаура растерянно.

– Двадцать восемь.

– Хм, значит, как раз недавно. – Лаура задумалась. – Не знаю, где она, что с ней и как сложилась ее судьба. Я выучилась на юриста и на первой же стажировке познакомилась со своим женихом Коулом. Я вроде бы была счастлива. Но чем ближе становилось бракосочетание, тем чаще я замечала за собой возобновившиеся провалы в памяти.

– Возобновившиеся? – уточнил я.

– Да. Сразу после смерти родителей, когда мы жили в «Хейзер Хевен», это было частым явлением. Я думала, это нормально. Думала, у всех детей такое бывает.

– А тому психологу, что работал с вами в детстве, вы рассказывали об этих провалах в памяти?

– Я не помню. Но Мисс Лейн была хорошей. Она мне очень помогла.

– А кто не был хорошим? – спросил я.

– Не поняла.

– Мисс Лейн была хорошей, а кто-то не был?

Лаура задумалась.

– Я не знаю, почему я так сказала. – Она опустила голову и прикрыла глаза руками, будто испытала резкую боль. – Я знаю. – Голос ее звучал отрывисто.

– Труди? – спросил я.

– Да, – ответила она, – вы не против, если я продолжу? Лаура заснула, потому что не может больше вспоминать.

– Так и кто же не был хорошим?

– Том и Тед.

– Том и Тед?

– Да. Томас и Теодор.

В тот день я не узнал ничего больше. И так было о чем подумать, переварить.

Пока я так и не встретился с Джессикой, хотя был наслышан о ее появлениях от медперсонала. Каждый раз, когда она занимала сознание, то устраивала дебош, спорила и ругалась. Поэтому Труди старалась ее не допускать до управления. Но их «система договоров» совсем расшаталась, произошел откат, и в клинике чаще всего они сменяли друг друга произвольно.

Прошло недели две или чуть больше, когда я смог наконец познакомиться с Джессикой.

Войдя в кабинет, я сразу понял, кто передо мной. Пациентка сидела, задрав ногу на стул, упершись в острую коленку подбородком, и пристально изучала меня. Кажется, она куражилась.

Я сделал вид, что не вижу ее позы. Сел. Разложил бумаги.

– Добрый день, Лаура, Труди? – спросил я.

– Я не Лаура. И уж тем более не Труди, красавчик, – сказала она незнакомым мне голосом с хрипотцой.

– А кто вы? – продолжил я игру.

– Джессика. А вы?

– Я доктор Курт МакКелли.

– Знавала я парочку Куртов, Рассела и Кобейна. Тоже симпатичные ребята. Может быть, дело в имени?

– Не знаю, – ответил я.

– Ну а я возьму на вооружение. Так можно назвать сына. Тогда он точно вырастет симпатичным. – Она облизала губы и сощурилась.

Волосы ее были всклокочены, напоминая прическу Анджелы Дэвис. «Свободу Анджеле Дэвис!», – мелькнуло у меня в голове. Может быть… Хотя вряд ли. Таких, как она, надо держать на цепи.

– Джессика, я приехал сюда, чтобы помочь вам, – сказал я.

Она посмотрела на меня с презрением:

– Мужчины не помогают. Они пользуются.

– Все друг другом пользуются, – возразил я. – Не только мужчины женщинами.

– Разве?

– В той или иной степени. – Я не понимал, к чему она клонит, но глаза пациентки горели нездоровым огнем.

Она спустила ногу со стула, выпрямила спину и, опершись руками о сиденье, вытянулась вперед:

– Этим вы себя успокаиваете?

– Не понял.

– Этим вы себя успокаиваете, когда пытаетесь объяснить себе, почему она ушла от вас?

– Кто?

– Та женщина, что разбила вам сердце.

– Никто ничего мне не разбивал. Я сам… – Я осекся.

Эта плутовка уже вытянула из меня больше, чем я собирался сказать.

Она рассмеялась. Довольно откинулась на спинку стула и встряхнула волосами.

– Я так и знала. Я слишком хорошо понимаю мужчин.

Ее хотелось одновременно и придушить, и поцеловать, так она была хороша в своем естестве. Я попытался сосредоточиться.

– Не буду вас переубеждать. – Я ерзал на стуле. Мне не нравилось, что обследуемая перехватила инициативу. – Почему на вас жалуются другие пациентки?

– Потому что я не даю себя в обиду.

– Что вы имеете в виду, Джессика?

– Я не даю им воровать мои вещи. И трогать меня. – Она гордо вскинула подбородок.

– Насколько я слышал, никто вас не трогает. Другие девушки сторонятся вас.

– Это потому, что я объяснила им, что я со мной шутки плохи.

– Как? – спросил я.

– Объяснила, что я богиня Кали. Они теперь держат свои вороватые руки при себе. Боятся кары небесной. – Джессика расхохоталась. – Дремучие ланкийцы все-таки, – добавила она и пристально посмотрела на меня. – Никто не приходил меня навестить? – спросила она, резко переменившись в лице.

– Вы имеете в виду Гига Арчера?

Она отрицательно и немного брезгливо покачала головой. Рот ее скривился в призрении:

– Нет, не Гига. Мой бывший муж меня больше не интересует. Рамзи. Не приходил меня навестить Рамзи Бембо, такой голубоглазый ланкиец, похожий на испуганного олененка? – спросила она беспомощно.

– Насколько я знаю, нет, – ответил я.

Джессика опустила голову и приподняла плечики.

– Что ж. Ладно. – Задумавшись, она машинально крутила перстень на пальце. – А его я отвоевала в честной драке, – пробормотала она себе под нос.

– Кого? Рамзи?

– Нет, – пациентка разразилась девчачьим смехом. – Не Рамзи. Кольцо! – Она вытянула вперед руку и продемонстрировала мне надетый на безымянный палец перстень. – Одна психическая хотела отнять его у меня. Я расцарапала ей лицо.

– После этого вас привязали к кровати?

Джессика кивнула.

– Что это за перстень? – спросил я.

– Это кольцо Гига. Только не того засранца. Не моего мужа. Это настоящее кольцо из древних преданий. Говорят, оно может помочь человеку избежать наказания за плохие поступки.

– Откуда оно у вас? – спросил я осторожно, понимая, что не должен выказывать недоверия к ее словам. Было похоже, что у Джессики психоз.

– Я забрала его у любимых дядюшек. До тех пор, пока оно было при них, все им сходило с рук!

– Что сходило?

– Всякие непотребства. Ну, вы сами знаете. Благочестивая дева Труди уже наверняка вам рассказала.

– Что с ними случилось?

– С Томом и Тедом?

– Да.

– Пожар, – ответила она. – Не надо было оставлять свою Zippo без присмотра. – И, пожав плечами, она затянула тоненьким голоском:

                       – Дяди Тома больше нет.                       Дядя Тед теперь скелет.                       Том и Тед, Том и Тед.                       Это наш большой секрет.

Глава 4

Читка

Лиландтон, ноябрь 1990 года

Тедди

В зал вошла Розамунд Флетчер, и я облез натурально. Сиськи ее вперед вошли, а затем она сама. Кофточка розовенькая на груди так и трещала. Не вру, на одной пуговке держалась в области самых выпирающих вершин ее «эверестов». Стоило б Розамунд вздохнуть поглубже, и бдымс – закрепка отлетела бы к чертям собачьим.

Дэймон вошел следом, как барашек на привязи. Он и есть баран, с кудрявой своей белобрысой головой. А рядом с Розамунд смотреть на него вдвойне противно. Хотя я б поглядел на нас с Томом, если бы мы получили приоритетный доступ к таким сокровищницам. Но мы не получили и фиг нам перепадет.

А Дэймон обзавелся контрамарочкой в первый ряд, и билетик свой держит крепко. Вот и таскается за Розамунд Флетчер, как послушное животное. Не капитан школьной команды по лакроссу, а натурально – парнокопытное.

Явились оба «в пуху», будто только их и ждали. Мы уже начали репетицию. Расселись в подвальчике мистера Потчепе кругом, подобрав под себя ноги. Тут удобнее репетировать, чем в школе. Никто не лезет, звукоизоляция и места много. Можно глотку драть, отчебучивать. Окна тут небольшие и узенькие, по периметру над потолком, а остальное – глухие стены. Акустика – шик. Маски и костюмы да всю атрибутику мы тут храним. Полкомнаты занимает бутафория из «Волшебника страны Оз» и «Алисы в Зазеркалье». Обе главные роли наша Линни исполняет, что Алисы, что Дороти. Сестричка у нас звезда.

Все, кто собрался, елозили на месте в ожидании, что скажет Потчепе. Было жутко интересно, кому какая роль достанется в выпускном спектакле. Мы поедем на конкурс в Нью-Йорк. «Американ дрим», так сказать.

– Каждый из вас, дорогие мои, может оказаться Хамфри Богартом или Кэтрин Хепберн! – Потчепе начал свою телегу.

Я частенько замечал, что он в прошлом живет. Талдычит про актеров старой школы, в то время как молодой Голливуд 90-х набирает обороты. Но ему тот, видно, насолил чем-то.

В подтверждение моих мыслей учитель поправил тонкие усики и сказал:

– Я не очень-то жалую современную кинобратию. Но стать кем-то вроде Майкла Дугласа или Джоди Фостер тоже достойно. Не будем уходить в дебри актерских предпочтений. Сегодня мы распределим роли в новой постановке, которая, верю, решит судьбы. Дай бог, кто-то из вас получит место в лучшем колледже, кто-то – роль в кино или найдет агента мечты. Конкурс «Трамвай „Желание“» – трамплин для многих начинающих актеров. Его посещают влиятельнейшие люди индустрии. Однако… – Потчепе выдержал паузу. – Надо помнить, что актерская среда насквозь конкурентная, лицемерная и завистливая.

– Хорошенькое начало, – буркнул я, хотя у нас перебивать Потчепе не принято.

Остальные, может, и молчали, но заскрипели половицами от того, что их зады стали подгорать. Запахло жареным.

– И тем не менее от вас зависит то, в какой среде вы будете работать, если выберете для себя актерский путь. Мое дело – направить. Вы должны научиться радоваться, если кто-то получает вашу роль.

Потчепе облизнулся и опять поправил тонкие усики. Он все время теребил эти скудные волосенки над верхней губой колбасными пальцами, оттопыривая мизинец, на котором у того всегда был перстенек. Вот педик. А усишки его были будто приклеены мастикой, и он опасался, не съехали ли те в самый неподходящий момент.

– В особенности если этот «кто-то» для данной роли лучше подходит, – продолжал он. – Думаю, все вы помните Гертруду Стайн, приму единственного театра в Лиландтоне? – говорил учитель голосом проповедника с утренней мессы. – Так вот, ей уже немало лет, а она до сих пор играет юных протагонисток. Надо понимать свою фактуру и признавать возраст! Надо доставать из себя звонкое и щемящее!

Потчепе вскочил на ноги и вошел в состояние творческого азарта. Думаю, мы его за такие моменты и любили. Когда он говорил о профессии, о том, как надо играть, он менялся в лице и даже в форме. Не знаю, как это объяснить, но из обрюзгшего стареющего шизика с накладными усами он превращался – нет, все в такого же стареющего шизика, но уже куда более импозантного.

– Я не говорю, что надо застывать в одном образе или спекулировать ограниченными приемами. Я о том что вы должны знать, где лучше всего справитесь!

– Не к тому ли вы клоните, мистер Потчепе, что Дэймон с его шевелюрой, – я изобразил руками облако над головой, – лучше подойдет для роли Трусливого Льва, чем мой братишка в унылой маске из шторных шнуров? – На последнем слове я покатился со смеху. Не смог сдержаться.

– Тед Палмер, если ты перебьешь меня еще раз, репетиция для тебя окончится, – ответил Потчепе строго, как Господь Бог. Только как тот, что в Ветхом Завете, а не тот, что потом размяк и дал людям распять своего единственного сына.

Я кивнул, но был собой доволен. Отличный вышел панч.

– Хорошо, что Тед упомянул постановку «Волшебник страны Оз», – продолжал Потчепе. – Хочу сказать каждому из вас о его сильных и слабых сторонах, прежде чем мы перейдем к распределению ролей в новой постановке. Раз уж речь зашла о Трусливом Льве, Том, – учитель перевел взгляд на моего брата, а тот раскраснелся, как причесон Роналда Макдоналда. Тоже мне артист. Не переносит внимания. – Ты отлично сыграл роль, Том. Мне нравится глубина твоего голоса и пластика. Это замечательно! Двигаешься ты и правда как кто-то из семейства кошачьих. Однако хочется больше напора, ведь ты хищник, не забывай об этом. – Почепе перевел взгляд на меня. – Тед, невзирая на то, что весь спектакль ты носишь на голове холщовый мешок с примитивно нарисованной физиономией, огня и характера у твоего Страшилы хоть отбавляй. Я бы даже сказал, его слишком много. Не забывай, что ты часть актерского ансамбля, а не солист. Важно не терять из вида коллег по сцене, а не пытаться забрать все внимание на себя.

«Ну, ясно, одни и те же ко мне претензии. Как всегда, меня слишком много».

Потчепе перешел к нашему «драматургу»:

– Гэвин, твой Оз получился многогранным и неоднозначным, это огромный плюс. Но иногда кажется, что ты играешь не в детской сказке, а в «Короле Лире», будь проще, позволяй себя улыбаться. Будь дурашливым.

О Гэвине в точку, он вечно так серьезен, будто у него швабра в зад вставлена. Сидит рядом с Линн бок о бок. Так раздражает, что они вместе. Глаза б мои не видели крошку Линни с этим олухом.

Потчепе как раз к ней перешел:

– Линн, ты великолепная Дороти. Твои две озорные косички и платьице куда милей, чем у самой Джуди Гарленд. – Потчепе расстилался, а Линн смотрела на него испуганно, как газель. Гэвин ее приобнимал, поддерживал. Олух. – Но, девочка, никогда не делай ставку на одну красоту. Давай больше игры, как уже упомянутая Хепберн. У режиссеров будет искушение использовать твою внешность, но ты должна помнить, что это не все, что у тебя есть! Иначе выйдет, как с Джин Тирни, на которую ты невероятно похожа. Та получила номинацию на «Оскар» за «Бог ей судья», где была не просто хороша, а точна, глубока! Эта девушка не только красива. Она была действительно талантлива. Но такое сочетание, как красота и талант, – серьезное испытание для актрисы. Кэтрин Хэпберн справилась, но и стержень у нее был покрепче мужского. – Потчепе сжал руку в кулак и уставился на крошку Линн пристальным взглядом. – Потому открывай свою роль каждый раз заново. Перепрыгивай себя на голову. Каждый раз. Каждый раз!

Зачем вообще это вечная претензия к красивым актрисам? Они что ж, виноваты, что красивы? Если ты на любителя, как эта выскочка с носом, Мэрил Стрип, что по случайности отхватила пару «Оскаров», то и стараться можно меньше? Красота не отвлекает. А красоткам, ну честное слово, сложнее. Им надо быть вдвое лучше, чтобы доказать свою состоятельность. Хотя, если подумать, Потчепе про это самое и говорит.

Вот будет умора, если он сейчас Розамунд скажет, что у нее слишком большая грудь, а Дэймону – что он слишком кудрявый. Так выходит, что все заложники имеющихся преимуществ.

Я покатился со своей же собственной шутки и еле сдержался, чтоб не загоготать в голос.

– Розамунд, ты замечательная Глинда. У меня и претензий-то нет никаких. В особенности важно понимать, что это твоя первая роль. Мы думали, Глинду сыграет наша учительница по музыке – мисс Сонг, но ты так вовремя влилась в труппу в середине учебного года! И ведь отлично справилась! Белокурые волосы, высокий рост. Истинная волшебница.

Потчепе облизнулся, будто Розамунд была не школьницей, а сладким леденцом в сахарной присыпке.

И где критика? Не понял. Столько распекал Линн, а Розамунд молодец и только. Я надулся.

– Как и Дэймон, который на ура сыграл роль Железного Дровосека. Рад тому, что вы, ребята, пополнили наши ряды. С вами на конкуре в конце года у «Эйвери Холл» большие шансы засветиться.