скачать книгу бесплатно
– Просто чудесно!.. Я же присылал говядину и овощи, а ты, между прочим, обещала сделать пудинг! – воскликнул Джон, подбегая к кладовой.
– У меня не было времени готовить. Я думала, мы поужинаем у мамы. Прости, я была ужасно занята! – Мэг вновь расплакалась.
Джон обладал мягким характером, но не был лишен человеческих слабостей: прийти домой уставшим и голодным и найти беспорядок, пустой стол и сердитую жену – такое развитие событий отнюдь не располагает к спокойствию. Джон, однако ж, сдержался, и буря наверняка миновала бы, не произнеси он одного неудачного слова.
– Да, вышло неприятно, я понимаю, но с твоей помощью, мы все уладим и хорошо проведем время. Не плачь дорогая, соберись и найди нам что-нибудь поесть. Мы голодны как волки и привередничать не станем. Подай холодное мясо, хлеб и сыр. А на варенье мы не претендуем!
Он хотел пошутить, однако неудачный выбор слова решил его судьбу. Мэг нашла, что высмеивать ее досадный промах жестоко, и ее терпение лопнуло.
– Неприятно? Вот сам и выпутывайся из этой «неприятности»! Я слишком устала, чтобы «собираться». Предложить гостю глодать кости и жевать сухой хлеб может только мужчина! Я такого в своем доме не потерплю! Веди своего Скотта к маме, скажи, что я заболела или умерла! Я не могу его принять! Так что смейтесь надо мной и над вареньем, сколько угодно, вам все равно здесь больше нечем поживиться! – выпалила она на одном дыхании и убежала в свою комнату, чтобы горевать в одиночестве.
Чем занимались эти двое в ее отсутствие, Мэг не знала, однако Скотта к маме никто не отвел, а когда мужчины ушли, Мэг, спустившись на кухню, к своему ужасу, обнаружила следы перекуса на скорую руку. Лотти доложила, что «джентльмены много ели и смеялись, а потом хозяин велел выкинуть все варенье и спрятать горшки».
Мэг мечтала пойти домой и пожаловаться маме, однако ее сдержал стыд за собственные промахи и преданность Джону, он, конечно, ужасно себя повел, но зачем выставлять его в дурном свете перед родными? Немного прибравшись, Мэг красиво оделась и села ждать мужа, готовая к примирению.
Тот, к несчастью, домой не торопился, поскольку видел ситуацию по-своему. Скотту он представил инцидент с вареньем в виде шутки, как мог, объяснил отсутствие жены и так радушно принимал гостя, что тот остался крайне доволен импровизированным ужином и пообещал прийти еще. Однако Джон был сердит, хоть и не показывал этого. Он чувствовал, что Мэг его подвела и бросила в трудную минуту.
«Несправедливо говорить человеку, чтобы приглашал гостей, когда заблагорассудится, а потом, когда он пригласил, злиться, обвинять и бросать его на произвол судьбы, делать посмешищем и предметом жалости! Видит бог, несправедливо!»
Пируя с приятелем, Джон внутренне кипел от возмущения. Впрочем, когда страсти немного улеглись и он, проводив Скотта, возвращался домой, его настрой смягчился.
«Бедняжка! Ей тяжело пришлось, а ведь она старалась ради меня! Да, Мэг была неправа, но ведь она еще молода. Я должен терпеливо ей объяснить!»
Джон надеялся, что она не ушла домой – не хватало, чтобы родные их обсуждали и вмешивались! От одной мысли об этом он снова рассердился. Потом испугался, что Мэг все еще плачет и заболеет от слез и горя, и сердце его смягчилось. Он решил по-доброму, но твердо, очень твердо, дать ей понять, что она нарушила супружеский долг.
Мэг тем временем тоже решила по-доброму, но твердо объяснить Джону, что он не выполнил обязанностей. Ей хотелось побежать навстречу, попросить прощения и тут же получить поцелуй и утешения (в чем она даже не сомневалась), однако она ничего подобного не сделала и при появлении Джона стала беззаботно напевать, покачиваясь в кресле за шитьем, словно светская дама в салоне.
Джон, спешивший к своей Ниобе[22 - Согласно древнегреческой мифологии, Ниоба после гибели своих детей обратилась в камень, из которого днем и ночью струятся слезы.], был слегка разочарован. Уязвленная гордость не позволила ему просить прощения первым, и он неторопливо зашел, лег на диван, непринужденно заметив:
– Завтра будет полнолуние, дорогая!
– Пусть будет, – последовал невозмутимый ответ.
Далее мистер Брук предложил еще несколько тем, представляющих общий интерес. Миссис Брук ни одну из них не поддержала, и разговор иссяк. Джон отошел к одному окну, раскрыл газету и полностью погрузился в чтение; Мэг отсела к другому и стала шить так сосредоточенно, будто розочки для новых туфель были ей жизненно необходимы. Никто не разговаривал, оба пытались придерживаться стратегии «по-доброму, но твердо», и оба чувствовали себя прескверно.
«Боже мой, – подумала Мэг. – Мама была права: замужняя жизнь тяжела и требует не только любви, но и бесконечного терпения!» Слово «мама» напомнило еще один материнский совет, полученный давным-давно и встреченный бурными протестами.
«Джон хороший человек, однако и у него есть недостатки, с которыми тебе придется мириться. Он своенравен; надо мягко его убеждать, вместо того, чтобы нетерпеливо возражать. Он щепетилен в вопросах справедливости, это хорошая черта, хоть ты и называешь ее “дотошностью”. Никогда не обманывай его ни словом, ни делом, Мэг, тогда заслужишь доверие и получишь поддержку. Его характер не похож на наш – мы вспылим и тут же остынем, а его обида глубже и длится дольше. Его непросто рассердить, но уж если он рассердится, попробуй успокой! Будь предельно осторожна, не обращай на себя его гнев, от этого зависят мир и счастье в вашей семье. Следи за собой, первая проси прощения, когда виноваты оба, и не допускай мелких ссор, недоразумений и колких слов, о которых горько пожалеешь».
Вот какие слова вспомнились Мэг, когда она шила на закате. Особенно Мэг задумалась над последним советом. Это была их первая ссора, и собственные резкие слова уже казались Мэг глупыми и жестокими, а гнев – детским. Ей стало жаль Джона, который, придя домой, застал такую картину, и сердце Мэг растаяло. Она взглянула на мужа со слезами на глазах, однако тот не заметил взгляда. Мэг встала, отложив шитье, и решилась сказать: «Прости меня!» первой. Джон, казалось, не расслышал извинения. Мэг очень медленно пересекла комнату, ибо ей было сложно побороть гордость, и встала рядом с креслом Джона; тот даже не обернулся.
«Надо сделать первый шаг, тогда мне будет не в чем себя упрекнуть!» – подумала Мэг и, наклонившись, поцеловала мужа в лоб. Ссора мгновенно была забыта, поцелуй выразил раскаяние лучше любых слов, и уже через минуту Мэг сидела на коленях у мужа, а он с нежностью говорил:
– Дурно было с моей стороны смеяться над вареньем, прости меня, дорогая, я больше буду!
Обещание было нарушено, он еще не раз смеялся над этой историей вместе с самой Мэг. Они сошлись на том, что домашняя заготовка удалась, ведь у них в запасе появился опыт сладкого примирения.
Впоследствии Мэг пригласила мистера Скотта на ужин, и его ждала приятная трапеза, а хозяйка весело и очаровательно развлекала гостя. Мистер Скотт потом сказал Джону, что он счастливец, и всю дорогу домой покачивал головой, вздыхая о тяготах холостяцкой жизни.
Осень принесла новые испытания. Салли Моффат возобновила дружбу и стала часто наведываться в «Гнездышко» Мэг, чтобы посплетничать, а также звать «бедняжку» провести день в своем особняке. Это приятно разнообразило жизнь, поскольку в ненастные дни Мэг бывало одиноко, родные были заняты своими делами, Джон возвращался лишь вечером, и оставалось только шить, читать и бродить по дому. Постепенно она привыкла проводить праздные часы с подругой за сплетнями. Глядя на красивые вещи Салли, Мэг стала завидовать, жалея, что у нее таких нет. Салли была очень добра и часто предлагала Мэг приглянувшиеся безделушки, однако та отказывалась, зная, что Джон будет недоволен. И вот однажды она по глупости сделала нечто, чем он был недоволен во сто крат больше.
Мэг знала, сколько зарабатывает муж, и гордилась тем, что он доверяет ей не только собственное счастье, но и то, что для многих мужчин существенно важнее – семейный бюджет. Она знала, где лежат деньги, и брала, сколько потребуется, с условием – подробно записывать траты, ежемесячно оплачивать счета и помнить, что ее муж небогат. До этого момента Мэг прекрасно справлялась: тратила бережливо, вела строгий учет, аккуратно записывала семейные расходы и ежемесячно предъявляла их Джону без малейшего смущения. Однако той осенью в райский сад Мэг проник змей и стал искушать ее – не яблоками, как в библейские времена, а на современный лад – платьями. Мэг не нравилось ощущать свою бедность, жалость подруги ее раздражала, хоть она и не признавалась в этом. Порой, чтобы Салли не подумала, будто Мэг приходится во всем себе отказывать, она тоже что-нибудь покупала. Ей всегда было неловко после, потому что красивые вещицы никак не относились к предметам первой необходимости, но поскольку они были недорогими, волноваться было не о чем. Тем не менее покупки незаметно дорожали, и во время совместных прогулок по магазинам Мэг больше не была пассивной наблюдательницей.
Мэг никак не ожидала, что мелочи обойдутся дороже, чем она думала, и, подводя итоги расходов в конце месяца, ужаснулась. Джон, будучи занятым на работе, расходную книгу не проверял, в следующем месяце отсутствовал, а в конце третьего им предстояло оплатить квартальные счета, и Мэг про это помнила. За несколько дней до срока она совершила ужасную вещь, которая камнем лежала у нее на сердце. Салли покупала шелк, и Мэг ужасно хотелось новое легкое платье для праздников, ведь ее черное было скучным, а вечерние наряды подходили лишь для незамужних девушек. Тетушка Марч каждый Новый год дарила сестрам по двадцать пять долларов – ждать оставалось всего месяц, а очаровательная сиреневая ткань, которая продавалась с большой скидкой, лежала прямо перед ней. Мэг располагала необходимой суммой, но не была уверена, имеет ли право тратить. Джон всегда говорил: «Все мое – твое», но одобрил бы он, что она использовала еще не полученные двадцать пять долларов и такую же сумму из семейного бюджета – большой вопрос. Салли уговаривала купить и предлагала дать в долг – разумеется, из лучших побуждений. Мэг больше не могла противиться искушению. В недобрый час продавец раскинул перед ней блестящие складки, приговаривая:
– Крайне выгодное предложение! Уверяю вас, мэм!
– Я возьму! – решилась Мэг.
Материю отмерили, отрезали. Мэг расплатилась под бурные восторги Салли. А уходя из магазина, почувствовала себя воришкой, за которым по пятам идет полиция.
Дома она принялась рассматривать чудесный шелк, надеясь, что совесть перестанет так сильно ее мучить. Однако шелк больше не серебрился и не так уж ей шел, а слова «пятьдесят долларов», казалось, были отпечатаны по всей длине. Мэг спрятала ткань, но мысль о ней ее преследовала – не в виде радостного предвкушения, как обычно бывает с новыми платьями, а как назойливое напоминание о приступе безумия. В тот вечер Джон достал расчетные книги, и сердце Мэг замерло – в первый раз за время совместной жизни она испугалась мужа. Казалось, добрые карие глаза смотрят сурово, хотя Джон был необычайно весел, Мэг решила, что он каким-то образом догадался, но пока не подает виду. Хозяйственные счета были оплачены, записи в расходной книге в порядке.
Джон похвалил жену и раскрыл старый бумажник, который они называли «банком», а Мэг, зная, что бумажник почти пуст, удержала руку Джона, нервно сказав:
– Ты еще не видел книгу моих расходов.
Джон никогда не просил ее показать, но Мэг обычно настаивала, ей нравилось наблюдать, как он по-мужски удивляется женским прихотям, гадает, что такое бигуди и органди, и удивлялся, как три розовых бутона, кусочек бархата и две веревочки превращаются в шляпку стоимостью пять или шесть долларов. В тот вечер Джон был расположен поизучать ее траты, в шутку ужасаясь расточительностью и искренне восхищаясь бережливостью.
Мэг медленно извлекла книжечку и положила перед мужем. Сама спряталась за спинкой кресла, якобы чтобы разгладить морщины на его усталом лбу, и произнесла с нарастающей паникой в голосе:
– Джон, дорогой, мне очень стыдно, потому что в последнее время я была чудовищно расточительна. Просто я часто бываю на людях, и мне нужно одеваться, понимаешь… Салли посоветовала, и я купила… И хотя новогодний подарок тетушки частично возместит траты, я ужасно жалею о своем поступке, и ты наверняка меня осудишь.
Джон со смехом потянул Мэг за руку, вытаскивая из укрытия, и добродушно сказал:
– Не прячься! Думаешь, я побью тебя из-за очередной пары восхитительных туфелек? Между прочим, я горжусь ножками жены и готов заплатить лишние восемь-девять долларов за туфли, особенно красивые! – уверил он, одобрительно глядя на последнюю покупку Мэг.
«Боже, что же он скажет, когда узнает про пятьдесят долларов?» – содрогнулась Мэг.
– Это не туфли, а гораздо хуже… Я купила шелковое платье! – с храбрым отчаянием объявила она, чтобы больше не откладывать ужасный момент.
– Ну, дорогая, каков же «треклятый итог», как выразился бы мистер Манталини?[23 - Мистер Манталини – щеголь в романе известного английского писателя Чарльза Диккенса «Николас Никльби» (1839).]
Голос у Джона изменился, она ощущала его прямой взгляд, на который до этого момента всегда могла ответить так же прямо и честно. Мэг перевернула страницу и одновременно отвернулась, указывая на сумму, внушительную и без последней пятидесятидолларовой траты, а с ней – и вовсе ужасающую. На секунду в комнате стало очень тихо, потом Джон медленно сказал:
– Наверное, для платья пятьдесят долларов не так уж много, учитывая все эти штучки, которые сейчас полагаются для отделки.
– Оно еще не отделано и даже не сшито… – слабо выдохнула Мэг, потрясенная мыслью о дополнительных расходах на отделку.
– Двадцать пять ярдов шелка для одной миниатюрной женщины… Зато теперь моя жена будет одета не хуже жены Неда Моффата, – сухо заметил Джон.
– Я знаю, ты сердишься. Я не собиралась транжирить твои деньги, просто не подумала, что мелкие покупки выльются в такую сумму. Я не могу удержаться, особенно когда Салли покупает все, что хочет, и жалеет меня, ведь мне нужно экономить. Я стараюсь не завидовать, но это тяжело, я устала быть… бедной.
Последнее слово она произнесла тихо, будто надеясь, что Джон не услышит, однако он услышал и был глубоко задет, поскольку отказывал себе во многих удовольствиях ради Мэг. Джон встал, отодвинув счета (Мэг готова была язык откусить, лишь бы вернуть сказанное), и дрогнувшим голосом произнес:
– Этого я и боялся… Мэг, я делаю все, что в моих силах.
Лучше бы он ругался или даже кричал – его тихие слова разбили Мэг сердце. Она бросилась к мужу и крепко обняла его, обливаясь слезами раскаяния.
– О, Джон! Мой добрый Джон! Ты работаешь не покладая рук, я сказала глупость! Несправедливо, неблагодарно и злобно такое говорить! Как я могла?!
Он был очень добр, с готовностью принял извинения, не проронив ни единого упрека, однако Мэг поняла – он не скоро забудет ее поступок, хоть и не будет его припоминать. Она обещала любить мужа в горе и в радости, а сама упрекнула в бедности, безрассудно потратив заработанные им деньги. Это было ужасно! А самое ужасное – Джон после этого случая был невозмутим, словно ничего не произошло, лишь стал задерживаться на работе до поздней ночи, а Мэг в это время плакала и, утомившись от слез, засыпала в одиночестве.
Мэг мучилась угрызениями совести целую неделю, а когда она обнаружила, что Джон отменил заказ на новое пальто, на нее стало и вовсе жалко смотреть – в таком она была отчаянии. В ответ на ее расспросы он просто сказал:
– Мне не хватит денег, дорогая.
Несколько минут спустя Джон обнаружил ее в прихожей – она зарылась лицом в его старое пальто и рыдала так горько, что сердце разрывалось.
В тот вечер они долго беседовали, и Мэг поняла, что любит Джона в бедности даже больше, потому что трудности сделали его сильным и мужественным, он упорно идет к цели, с терпением и нежностью принимая естественные желания и ошибки любимой жены.
На следующий день Мэг, проглотив гордость, отправилась к Салли, рассказала ей правду и попросила в качестве одолжения выкупить шелк. Добросердечная миссис Моффат с радостью согласилась и даже, проявив небывалую чуткость, не стала тут же предлагать ткань в подарок. Потом Мэг заказала пальто и оплатила счет. Когда Джон пришел, она нарядилась в его пальто и спросила – нравится ли ему ее новое платье. Можете себе представить благодарность, с которой подарок был принят, и последующие счастливые дни. Джон больше не задерживался на работе, а Мэг не шаталась по магазинам. Новое пальто по утрам надевалось на плечи очень довольного мужа, а по вечерам его помогала снимать счастливая жена. Так прошел год, и к середине лета Мэг ожидало новое событие – самое важное и счастливое в жизни женщины.
Одним субботним утром Лори, заглянув в «Гнездышко» Бруков, осторожно прокрался на кухню, где был встречен приветственным звоном. Ханна в его честь ударила крышкой по кастрюле.
– Как там молодая мама? Где все? Почему вы не написали мне в колледж? – громким шепотом допытывался Лори.
– Счастлива как никогда, наша дорогая девочка! Все наверху, радуются. Идите-ка в гостиную, я им скажу! – ответила Ханна и вышла, радостно посмеиваясь.
Вскоре появилась Джо с маленьким свертком на большой подушке. Лицо у Джо было серьезным, а глаза хитро поблескивали, и голос звучал странно, словно она что-то скрывает.
– Закрой глаза и протяни руки! – радушно предложила она.
Лори поспешно отступил в угол, заложив руки за спину, и взмолился:
– Нет, пожалуйста, не надо! Я не хочу! Я уроню или поломаю!
– Что ж, тогда я его унесу, если ты не хочешь! – решительно сказала Джо и развернулась, чтобы уйти.
– Хорошо-хорошо! Под твою ответственность! – сдался Лори.
Он храбро зажмурился, и ему в руки вложили что-то тяжелое. Услышав взрыв смеха (смеялись Джо, Эми, миссис Марч, Ханна и Джон), Лори открыл глаза и увидел, что на подушке лежат сразу два ребенка.
Немудрено, что они расхохотались снова – выражение лица Лори рассмешило бы и мертвого. Он смотрел то на невинных младенцев, то на восторженных родственников с таким неподдельным ужасом, что Джо, постанывая, осела на пол.
– Вот тебе на! Двойня! – выдавил наконец Лори и, обернувшись к стоящим рядом женщинам, жалобно попросил: – Кто-нибудь, заберите их! Если начну смеяться, уроню!
Джон пришел на выручку и, с ребенком в каждой руке, гордо расхаживал по комнате, словно уже умеет обращаться с младенцами. Лори смеялся до слез.
– Я запретила тебе писать, потому что решила сделать сюрприз! И смею заметить, он удался! – заявила Джо, переводя дыхание.
– Никогда еще не испытывал подобного потрясения! Как же здорово! Это мальчики? Как вы их назовете? Дайте мне еще посмотреть! Не отходи, Джо – их слишком много, клянусь честью! – ответил Лори, благодушно разглядывая детей – будто великан, умиляющийся новорожденным котятам.
– Мальчик и девочка. Разве они не чудесны? – спросил гордый отец, с улыбкой глядя на краснолицые свертки, словно на неоперившихся ангелочков.
– Определенно прекрасные дети! А кто из них кто? – спросил Лори, согнувшись в три погибели, чтобы получше рассмотреть чудесное явление.
– Эми по французской моде надела на мальчика голубую ленту, а на девочку – розовую, теперь не перепутаешь. И потом у одного глаза голубые, а у другого – карие. Поцелуй же их, дядя Тедди! – улыбнулась Джо.
– Боюсь, им не понравится, – с несвойственной ему нерешительностью начал Лори.
– Конечно, понравится! Они уже привыкли! Целуй немедленно! – приказала Джо, опасаясь, как бы Лори на радостях не принялся целовать взрослых.
Лори, сморщившись, подчинился, робко чмокнув малышей в щечки, чем вызвал смех взрослых и писк младенцев.
– Ну вот! Я же говорил – не понравится! Этот точно мальчик – смотрите, как пинается! Знатно работает кулаками. Брук-младший, ты, кажется, выбрал соперника не по размеру! – рассмеялся Лори, получив по носу крошечным, бесцельно размахивающим кулачком.
– Девочку назовем Маргарет, в честь матери и бабушки. Сокращенно – Дейзи, чтобы не путать с Мэг, а мальчугана – Джон-Лоренс, сокращенно – Джек, если не придумаем что-нибудь получше! – размышляла тетушка Эми.
– Пусть он будет Демиджон, а сокращенно – Деми! – сказал Лори.
– Деми и Дейзи – прекрасно! Я знала, Тедди справится с именами! – захлопала в ладоши Джо.
Тедди действительно справился, и, по крайней мере, до конца главы мы будем называть малышей Дейзи и Деми.
Глава шестая. Визиты
– Джо, нам пора!
– Куда?
– Ты что, забыла? Ты обещала сегодня нанести вместе со мной шесть визитов!
– Я много совершила в жизни глупостей, но вряд ли настолько выжила из ума, чтобы пообещать шесть визитов за день, когда я от одного отхожу неделю!
– Обещала! У нас был уговор – я нарисую тебе карандашный портрет Бетти, а ты пойдешь со мной по соседям наносить ответные визиты, как полагается!
– Ты настоящий ростовщик! Где тогда долговая расписка? Была бы расписка, я сдержала бы слово! А так… Тучи собираются, и я никуда не пойду!
– Не увиливай! Сегодня чудесная погода, даже намека нет на дождь. Ты всегда хвастаешься, что верна обещаниям, так что не урони достоинства – иди исполни долг, и на ближайшие полгода я от тебя отстану.
В тот момент Джо была полностью поглощена шитьем – она была главным изготовителем мантий в семье и очень гордилась тем, что одинаково хорошо владеет и иглой, и пером. Было ужасно досадно прерываться на стадии первой примерки, надевать лучший наряд и идти в гости жарким июльским днем. Джо всегда ненавидела официальные визиты и всячески их избегала, пока Эми не загоняла сестру в угол, суля что-то в обмен, подкупая и выманивая обещание. На этот раз спасения не было. Джо поклацала ножницами, выражая свое недовольство, попричитала, что чувствует приближение грозы, и сдалась: отложила работу и, взяв шляпу и перчатки, обреченно сказала Эми, что готова.
– Джо Марч, твое упрямство и святого выведет из себя! Ты ведь не собираешься идти в таком виде? – изумленно оглядывая сестру, воскликнула Эми.
– Почему нет? Я одета аккуратно, удобно и достаточно легко для прогулки по пыльной дороге в жаркий день. Если людям важнее мое платье, чем я сама, я вообще не хочу их видеть. Ты можешь нарядиться за двоих и элегантно блистать сколько хочешь. Тебе идут красивые наряды, а мне нет. Безделушки меня только расстраивают.
«Боже мой! – вздохнув, подумала Эми. – Если на Джо напал дух противоречия, она из меня душу вынет, прежде чем оденется по-человечески!»
Вслух же сказала:
– Конечно, мне тоже сегодня не хочется идти, но это наш долг перед обществом, и лишь мы с тобой можем его исполнить. Джо, я сделаю что хочешь, только оденься подобающе и помоги мне исполнить обязанности хороших соседей. Ты будешь выглядеть как аристократка в праздничном платье. Когда ты захочешь, то прекрасно ведешь беседу и демонстрируешь хорошие манеры, которыми я горжусь! И потом – я боюсь идти одна, не бросай меня, пожалуйста!
– Ох ты и лисичка! Умеешь задобрить и умаслить злую старшую сестру сладкими речами! Значит, я благовоспитанная аристократка, а ты боишься идти в гости? Даже не знаю, что звучит нелепей! Ладно уж, пойду и постараюсь вести себя прилично. Ты начальник экспедиции, я буду слепо повиноваться приказам. Теперь довольна? – ответила Джо, неожиданно переходя от воинственности к безропотному подчинению.
– Ты просто ангел! Одевайся, а я расскажу тебе, как вести себя в каждом из домов, чтобы произвести хорошее впечатление. Я хочу, чтобы ты всем понравилась – и ты обязательно понравишься, если постараешься быть милой. Сделай красивую прическу, прикрепи к шляпе розу, это тебя освежит, а то твое платье слишком простое и тусклое. Возьми лайковые перчатки и вышитый платок. Заглянем к Мэг, я одолжу белый зонтик, а тебе отдам свой серо-голубой.
Эми одевалась и попутно давала указания Джо, которые та выполняла скрепя сердце и выражая протест доступными способами. Вздыхая, облачилась в новое жесткое кисейное платье; сурово хмурясь своему отражению, завязала ленты шляпки в безупречный бант; с огромным трудом совладав с булавками, прикрепила воротничок; морщась, вытащила вышитый платок, который терзал ее нос не меньше, чем перспектива дня терзала душу. Всунув руки в тесные перчатки с кисточками и пуговицами – последний штрих элегантного наряда, она обернулась к Эми и с вымученной улыбкой смиренно произнесла:
