скачать книгу бесплатно
Дочь палача и Совет двенадцати
Оливер Пётч
Дочь палача #7
Якоб Куизль – грозный палач из древнего баварского городка Шонгау. Именно его руками вершится правосудие. Горожане боятся и избегают Якоба, считая палача сродни дьяволу…
Бавария, 1672 год. В Мюнхене собрался Совет Двенадцати – цеховое собрание главных палачей Баварии. Пригласили на него и Куизля со всей его семьей. Но Совет был практически сорван серией зловещих убийств, каждое из которых напоминало казнь – удушение, захоронение живьем, утопление в мешке, четвертование… Жители Мюнхена обвинили во всем съехавшихся в город палачей: дескать, все это сотворили они – и должны за это ответить. Во избежание самосуда защищать исполнителей закона взялись Якоб Куизль и его дочь Магдалена…
Оливер Пётч
Дочь палача и Совет Двенадцати
Элийяне, Квирину, Винсенту, Леону, Камире и всем, кому только предстоит появиться. Добро пожаловать в клан Куизлей!
Чужой – чужак лишь на чужбине.
Карл Валентин
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Семейство Куизлей:
Якоб Куизль – палач из Шонгау
Магдалена Фронвизер (урожденная Куизль) – старшая дочь Якоба
Барбара Куизль – младшая дочь Якоба
Симон Фронвизер – городской лекарь в Шонгау
Петер, Пауль и София – дети Магдалены и Симона Георг Куизль – сын Якоба
Бартоломей Куизль – брат Якоба
Совет Двенадцати:
Михаэль Дайблер – палач из Мюнхена
Иоганн Михаэль Видман – палач из Нюрнберга Мастер Ганс – палач из Вайльхайма
Филипп Тойбер – палач из Регенсбурга Конрад Неер – палач из Кауфбойерна
Каспар Хёрманн – палач из Пассау Йорг Дефнер – палач из Нёрдлингена Маттеус Фукс – палач из Меммингена
Михаэль Рознер – палач из Ингольштадта Людвиг Хамбергер – палач из Ансбаха
Бартоломей Куизль – палач из Бамберга Якоб Куизль – палач из Шонгау
Жители Мюнхена
Курфюрст Фердинанд Мария – правитель Баварии Генриетта Аделаида – его жена
Кронпринц Макс Эмануэль – их сын
Иоганн Каспар фон Керль – придворный капельмейстер
Доктор Малахия Гайгер – врач
Даниэль Пфунднер – городской казначей Йозеф Лойбль – капитан городской стражи
Лукас ван Уффеле – управитель мануфактуры
Матушка Йозеффа – распорядительница проституток Вальбурга Дайблер – жена мюнхенского палача
Валентин – городской скрипач
Густль – судебный надзиратель в Ау Лоренц – городской собачник
Анни, Эльфи и Ева – три пряхи Агнес и Шарлотта – также пряхи
Шорш, Зеппи и Мозер – дети из Ангерских Волков Луки – главарь Подонков Ау
Пролог
Мюнхен,
утро 26 июля 1649 года от Рождества Христова
Смертью несло как от тухлой рыбы. Запах этот вырвал Йоханну Мальмингер из прелестных грез.
Казалось, еще минуту назад она кружила в танце с миловидным парнем, да так бойко, что лоб покрывался испариной. Йоханна прижималась к нему бедрами, а он призывно гладил ее по спине и по ягодицам. Губы их почти соприкасались. Йоханна попыталась даже поцеловать юного незнакомца, но внезапно наткнулась на маску.
А когда сорвала ее, увидела перед собой череп – жуткий оскал, черные вонючие личинки лезут из пустых глазниц…
Йоханну разбудила вонь. Вонь и холод.
Она встряхнула головой, но воняло по-прежнему, и по-прежнему было холодно. Голова раскалывалась, язык сухой тряпкой пристал к нёбу, веки слиплись от пота и грязи. Йоханна с трудом приоткрыла глаза и обнаружила, что сестры рядом нет и что лежит она не в кишащей блохами постели на постоялом дворе в Ау и не помирает с похмелья под дощатой сценой, выстроенной к празднику святого Иакова в Ангере. Нет, она лежала в какой-то сырой, холодной дыре. Сквозь квадратное отверстие в противоположной стене лился яркий солнечный свет. Йоханна поморгала. День был в самом разгаре.
День?
Йоханну вдруг охватил страх. Она проспала! Теперь-то уж старая ведьма точно вышвырнет ее из швейной мастерской – она уже пригрозила ей в прошлый раз. А ведь Йоханна попала туда всего две недели назад… Что же с ними станет, с ней и ее сестренкой, десятилетней Лизель? Им придется попрошайничать, как и многим другим девицам, что стекались в Мюнхен в поисках лучшей доли… Родители Йоханны умерли от чумы, а старших братьев зарезали, как телят, мародерствующие солдаты. Это случилось в последний налет шведов, перед тем как закончилась эта проклятая война, которая началась задолго до ее рождения. В Мюнхене Йоханна надеялась устроиться служанкой или няней. Но быстро поняла, что юных девиц, таких как она, в городе больше, чем гальки на речном берегу. Они были отбросами, грязным бродяжками, которым надменные горожане швыряли гнилые овощи. Если вообще замечали их.
Единственным достоянием Йоханны было ее тело.
Еще в Страубинге парни говорили ей, до чего она красива. И здесь, в Ау, за стенами большого города, Йоханна ловила на себе взгляды мужчин. Поначалу она упиралась, но молодые подмастерья соблазнили ее салом и колбасой. В конечном итоге ей это даже понравилось. Ей исполнилось уже девятнадцать, жизнь была недолгой и полной грязи, так почему бы не получить хоть какое-то удовольствие? Кроме того, это давало им с Лизель пропитание, и время от времени они могли спать в постели, а не в куче грязной соломы, среди других несчастных девушек из глубинки.
Но потом случилось невозможное – и Йоханна решила начать новую жизнь. Ей чудом удалось устроиться в швейную мастерскую в Хайдхаузене. Йоханна понимала, что это ее единственный шанс. И вот она спит до полудня, после попойки… Эта ярмарка, будь она проклята! Должно быть, кто-то из мужчин привел ее к себе домой. Судя по запаху, это не подмастерье пекаря и не симпатичный музыкант. Скорее уж какой-нибудь рыбак… И почему в этой провонявшей лачуге так холодно? Надо убираться отсюда, пока еще не слишком поздно!
Йоханна попыталась было подняться, но с изумлением обнаружила, что не может пошевелиться. Кроме того, в горле словно бы что-то застряло и душило. Только теперь она поняла, что странный вкус во рту идет от куска материи. И чего-то еще, отдающего металлическим привкусом, как от монеты.
Йоханна была связана, и рот ей заткнули кляпом.
Постепенно до нее стало доходить, что вылететь из мастерской – это еще не самое худшее.
Дергаясь и вырываясь, Йоханна пыталась вспомнить, что же, собственно, произошло прошлой ночью. Она плясала с этим парнем – у него были светлые волосы, голубые глаза и улыбка, сладкая, как вишня в июле… Йоханна позабыла, как его зовут и кем он работает. Пиво лилось рекой. Йоханна припоминала, как Лизель тянула ее за юбку, но она стряхнула сестренку, точно репей, и отдалась всеобщему неистовству. Это был первый после Большой войны праздник в честь святого Иакова, самая большая ярмарка в городе. Народ праздновал словно одержимый. А парень вновь и вновь подливал ей пива. И под конец разве не ощутила Йоханна этот странный, горьковатый привкус? Но тщетно старалась она привести в порядок воспоминания – в голове все перемешалось…
Заслышав вдруг шорох и стук, Йоханна вздрогнула. Глаза уже привыкли к яркому солнечному свету, и она посмотрела в окно, откуда и доносился шум.
У нее перехватило дыхание. Окно стало меньше.
Как такое возможно? Йоханна присмотрелась и поняла, что означает этот шорох и постукивание. Это было никакое не окно, а простое прямоугольное отверстие на уровне пояса. И оно действительно с каждой минутой уменьшалось в размерах. Вот на край положили очередную порцию раствора, потом чья-то рука приладила в отверстие камень.
Шорох и стук, шорох и стук…
Кто-то решил замуровать ее.
Йоханна попыталась закричать, но кляп придавил нёбо, и ее чуть не вырвало. Вновь она почувствовала что-то металлическое во рту. Или это всего лишь вкус крови?
Если сплюнуть, то можно и задохнуться… Кто же тогда позаботится о маленькой Лизель?
Йоханна попыталась успокоиться, унять биение сердца. Она прислушалась: снаружи доносились и другие звуки. Где она сейчас? Нетрудно было различить плеск воды – значит, Изар протекал где-то поблизости. Может, она на каком-то из Рыбачьих островов, недалеко от большого моста? Или где-нибудь на нижних пристанях? Но почему же здесь так холодно? Ведь лето в самом разгаре! Теперь послышались и голоса, крики, смех. Там были люди, совсем рядом! Вновь Йоханна попыталась закричать, но из груди вырвался лишь сдавленный хрип.
Журчал, переливался Изар, где-то рядом сновали люди, Йоханна даже уловила музыку, доносившуюся с Ангерплац, барабаны и скрипки. Праздник продолжался, народ веселился, а ее окошко во внешний мир становилось все меньше.
Еще немного, и оно вовсе закроется. Наверное, навсегда.
Шорох и стук, шорох и стук, шорох и стук…
У Йоханны на глазах выступили слезы, тщетно пыталась она высвободиться из пут. Что за дьявол так поступил с ней? И что ей только вздумалось танцевать с этим юным красавцем?
Йоханне вспомнился образ в деревенской церкви, которого она так страшилась в детстве: молодой мужчина приглашает девушку на танец, из правой штанины у него выглядывает копытце, язык длинный и черный, как у змеи.
Третий смертный грех.
Сладострастие…
Йоханна тихонько всхлипнула и приготовилась к неизбежному. Быть может, это Господь наказывал ее за былые прегрешения? Без сомнения, Ему известно и о худших ее деяниях. Никаких молитв, произнесенных в приходской церкви Хайдхаузена, не хватило бы, чтобы задобрить Создателя.
Шорох и стук, шорох и стук…
Неумолимо росла каменная стена, все меньше становилось отверстие. Вскоре в него смогла бы поместиться лишь голова взрослого человека, потом оно стало еще меньше. И вот оно уже размером с кулак. Последний лучик света пробился в темницу Йоханны, скользнул по ее лицу. В отчаянии она потянулась к нему.
Господь милостивый, мне так жаль, так жаль! Господи, прошу, прости меня!
Но Господь не знал милости.
Последний камень со скрежетом втиснулся в отверстие. Воцарились тишина, холод и тьма.
Йоханна осталась одна.
1
Спустя двадцать с лишним лет
Шонгау,
26 января 1672 года от Рождества Христова
– Петер не то чтобы сам виноват, просто он вечно дает другим повод.
– Как это понимать?
Магдалена со злостью уставилась на Ганса Вайнингера, школьного учителя в Шонгау: тот в смущении перебирал поля шляпы. Затем она перевела взгляд на Петера. Из носа у него текла кровь вперемешку с соплями, капая на единственную белую рубашку, оставляя красно-зеленые разводы. Мальчик шмыгал и смотрел прямо перед собой. Должно быть, он с трудом сдерживал слезы.
– Хотите сказать, мой сын просит других поколотить его? – вновь начала Магдалена. – Так, по вашим словам, выходит?
Они стояли на Монетной улице, перед гимназией – мрачного вида строением, с трубой до того покосившейся, что казалось, в любую секунду она может рухнуть им на головы. На первом этаже размещалась городская скотобойня, и оттуда тянуло сладковатым запахом крови и мяса. Сухой ветер свистел по переулкам, задувая в лицо редкие снежинки. Холод стоял жуткий, но у Магдалены внутри все кипело от злости.
– Его колотят уже третий раз за нынешний месяц! – возмутилась она и показала на Петера. – Почему бы вам не выпороть как следует этих бездельников, чтобы они поняли, каково это?
– Э… я ведь слишком поздно узнаю? об этом, – тихим голосом ответил учитель, уставившись при этом на свою шляпу, словно разглядывал крошечную вошь. – Так что мне неизвестно, кто за этим стоит.
«Все-то тебе известно, – подумала Магдалена. – Наверняка это Бертольдовы дети, или негодники Земера, или еще какие-нибудь паразиты, чьи родители состоят в Совете».
– Возможно, вашему сыну стоило бы поумерить пыл на занятиях по латыни, – предположил Вайнингер.
Тощий и костлявый, он больше всего любил распевать кантаты, а все остальное время прятался за школьной кафедрой. Магдалена знала его с самого детства. В свое время Вайнингер изучал теологию в Ингольштадте и даже юриспруденцию, хоть и немного. В любом случае он был куда образованнее, нежели вечно пьяный учитель из школы недалеко от кладбища, где дети из бедных семей с горем пополам разучивали «Отче наш» да учились счету по палочкам. Туда ходил и Пауль, младший сын Магдалены – если не прогуливал занятия и не резвился где-нибудь на лугу.
– Ребятам не очень-то нравится, когда их поправляет одноклассник, – заметил Вайнингер. – В особенности если это… если это…
Он запнулся, но Магдалена и без того знала, что он хотел сказать.
– В особенности если это отпрыск палача, – закончила она с горечью в голосе. – Благодарю, я и сама знаю, из какой я семьи.
Магдалена почти свыклась с мыслью, что для горожан она навсегда останется нечестивой дочерью палача. Два года назад Симон, ее муж, стал городским лекарем – и все равно люди обходили ее стороной. Магдалене было очень больно оттого, что пятно происхождения Куизлей перешло и на ее детей.
И это выводило из себя.
– У моего сына мозгов больше, чем у всех бюргерских детей, вместе взятых! – снова напустилась она на Вайнингера. – Если ему и суждено когда-нибудь стать признанным лекарем, то ваши жалкие занятия тут явно ни при чем.
Вайнингер вздрогнул, и Магдалена поняла, что зашла слишком далеко.
– Если вы считаете, что ваш сын слишком хорош для меня и для Шонгау, можете отправить его в другую школу, – с надменным видом ответил учитель. – К примеру, в коллегию к иезуитам в Мюнхене. Вы ведь, как я слышал, собираетесь туда. Вот и приходите к ним, представьте своего мальчика… Любопытно, что скажут святые отцы на его счет.
Магдалена прикусила губу. Вайнингер наступил ей на больную мозоль.
– Вы и сами знаете, что ничего из этого не выйдет, – ответила она резко. – С его-то дедом… Ну, всего доброго вам, господинучитель.
Магдалена развернулась и взяла Петера за руку. Они прошагали по Монетной улице, пока не скрылись из виду. Женщина кипела от досады. В очередной раз ей напомнили, каково это, быть дочерью местного палача. Но причина заключалась не только в этом. Казалось, Шонгау населяли одни лишь сплетники! Наверное, каждая собака уже знала, что семейство Куизлей в скором времени отбывает в Мюнхен.
