Повседневная жизнь советского крестьянства периода позднего сталинизма.1945–1953 гг.

скачать книгу бесплатно

Повседневная жизнь советского крестьянства периода позднего сталинизма.1945–1953 гг.
Олег Ренатович Хасянов

История сталинизма
монографии исследована многоаспектная картина повседневной жизни послевоенной поволжской колхозной деревни: демографические процессы, трудовая деятельность, взаимодействие с властью, формы досуга, отношение к религии и т. д. Автору удалось сохранить баланс между вниманием к «казусу», отдельно взятому событию повседневной жизни, и обобщающими концептуальными выводами об основных направлениях эволюции послевоенного сельского общества. На основе данных о демографической ситуации в послевоенной колхозной деревне Куйбышевской и Ульяновской областей автор системно рассмотрел широкий спектр социальных и демографических последствий Великой Отечественной войны. Характерными приметами послевоенной крестьянской жизни были давление в религиозной сфере, отсутствие социальной инфраструктуры, трудные материально-бытовые условия и даже прямое физическое и моральное насилие со стороны должностных лиц. Не отрицая природы сталинизма как тотального насилия над обществом, автор сосредоточивает внимание на стратегии выживания сельского населения, практиках приспособления и пассивного сопротивления, применявшихся как рядовыми колхозниками, так и руководящим составом колхозов.

Книга рассчитана на научных работников, студентов и всех интересующихся социальной историей.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Олег Хасянов

Повседневная жизнь советского крестьянства периода позднего сталинизма 1945–1953 гг.

Издание осуществлено при финансовой поддержке Еврейского музея и Центра толерантности

Исследование осуществлено в рамках гранта Президента РФ по государственной поддержке молодых российских ученых -кандидатов наук (грант МК-1598.2017.6), гранта РФФИ и правительства Ульяновской области (грант № 17-11-73001)

© Хасянов О. Р., 2018

© Политическая энциклопедия, 2018

Хасянов Олег Ренатович – доктор исторических наук, доцент.

Сфера научных интересов: социальная история, культурная история, история повседневности, культурная травма, влияние модернизации на общество, региональная история, история сталинизма.

Родился в 1983 году в селе Поповка Чердаклинского района Ульяновской области.

В 2000 году поступил на исторический факультет Ульяновского государственного педагогического университета имени И. Н. Ульянова.

По окончании вуза работал учителем истории и обществознания в Октябрьском сельском лицее.

С 2006 года работает в высшей школе.

Прошел путь от ассистента кафедры до заведующего.

С 2017 года профессор кафедры философии, истории и экономической теории Ульяновского государственного аграрного университета имени П. А. Столыпина и ведущий специалист центра развития региональной культуры и истории АНО «Центр стратегических исследований Ульяновской области».

Научно-исследовательские проекты О. Р. Хасянова неоднократно получали поддержку научных фондов РГНФ и РФФИ.

В 2017 году научный проект О. Р. Хасянова «Колхозная деревня РСФСР в послевоенное двадцатилетие: социально-демографические процессы и повседневность» стал победителем конкурса на получение гранта Президента РФ по государственной поддержке молодых российских ученых – кандидатов наук.

Введение

Современная российская действительность актуализировала проблему поиска государственно-гражданской идентичности. Данный процесс затрудняет отсутствие единообразия в понимании и оценке советского прошлого различными социальными группами российского общества. Последнее десятилетие характеризуется тем, что политическая элита после неудачных либерально-демократических преобразований 90-х годов ХХ в. выбрала консервативно-патриотический курс, нацеленный на сохранение традиционно-нравственных ценностей отечественной культуры. Представители современной элиты полагают, что консолидирующим фактором в сплочении общества должны стать значимые достижения советской эпохи, в частности, победа в Великой Отечественной войне. Не случайно в современном российском праздничном календаре 9 мая занимает особое место, формируя преемственность между советским прошлым и российским настоящим. Государственные институты, разрабатывая специальные коммеморативные механизмы, направленные на сохранение значимости Дня Победы в исторической памяти россиян, подчеркивают особую роль победоносного завершения Великой Отечественной войны для формирования современной государственности и всего «русского мира». Опираясь на память о героическом опыте войны и жертвенной борьбе советского народа, освободившего мир от античеловеческой нацистской идеологии и преступного режима, политические элиты стремятся сформировать гражданскую идентичность в духе советского патриотизма. Узость данного подхода заключается в том, что за рамками конструируемой официальной исторической наукой коллективной памяти остаются проблемы послевоенного социально-экономического развития и жизнеустройства различных социальных групп советского общества, а без понимания этих процессов и объективной оценки советского прошлого память о предшествующем периоде отечественной истории не может выступать значимым элементом, консолидирующим современное общество.

Рефлексируя по поводу советского прошлого, население страны вспоминает о социальной стабильности и идеалах социального равенства, широко декларированных в СССР. Такие настроения присущи не только части российского общества, но и тем представителям социальной элиты, которые воспринимают процесс распада социалистической системы и Советского Союза как величайшую геополитическую катастрофу ХХ в.[1 - Путин В.В. Послание Федеральному собранию за 2005 г. URL: http://archive.kremlin.ru/ text/appears/2005/04/87049.shtml] Конечно, тоска по советскому прошлому вызвана рядом объективных причин, в частности ухудшением социально-экономического положения в стране в 90-е годы ХХ в. и потерей Российской Федерацией авторитета на международной арене. В данных исторических реалиях для поступательного развития государства и выработки механизмов конструирования гражданской идентичности необходимо тщательно исследовать проблемные места советского прошлого. А распространение объективных знаний будет способствовать формированию ценностных оснований для понимания советского периода отечественной истории и сохранению в памяти граждан не только положительного, но и отрицательного опыта советской партийно-бюрократической системы.

Реконструировать социально-экономическое и культурное развитие советского общества в послевоенное время невозможно без обращения к историческому опыту одной из крупнейших социальных групп в СССР – крестьянства, для которого именно послевоенный период стал решающим в трансформации его социокультурного облика в рамках советского модернизационного проекта. Необходимо отметить, что в условиях российской действительности именно крестьянство выступало носителем идей социальной справедливости, соборности, милосердия и взаимовыручки. Следствием урбанизации, ускорившейся в 50-60-е годы ХХ в., произошел значительный отток сельских жителей в индустриальные центры. Но что самое главное: в результате реализации советского аграрного проекта сменился вектор развития сельских территорий, ценностно-нравственные ориентиры сельских жителей подверглись культурной эрозии, а само крестьянство, как особая социальная группа, перестало существовать, растворившись в советском обществе. Одна из главных причин данного явления заключалась в стремлении крестьян стать полноправными членами советского общества, т. к. советскую систему колхозного хозяйства они воспринимали как крепостную зависимость, ущемляющую их гражданские и имущественные права и далекую от крестьянского понимания справедливости.

Становление новой российской государственности в конце ХХ в. сопровождалось восстановлением рыночных отношений в экономике и отказом от принципов советского планирования. Масштабная приватизация государственной собственности, децентрализация экономики привели к формированию широкого слоя собственников, в том числе и в аграрном секторе. Еще в начале 90-х годов ХХ в. казалось, что крестьяне, вернее, труженики сельскохозяйственных предприятий, получив в собственность землю и свободу действий, смогут вывести аграрный сектор из кризисного состояния и стагнации, активно развивая фермерские и индивидуальные подсобные хозяйства. Но реальность оказалось иной: сотни акционированных сельскохозяйственных предприятий (колхозов) разорились, а их собственники (бывшие колхозники) оказались далеко не эффективными менеджерами.

Введенное Россией в августе 2014 г. продуктовое эмбарго на ввоз сельскохозяйственной продукции из стран-членов Европейского Союза, США и Канады обнажило проблему отсутствия конкурентоспособных агропроизводителей на внутреннем российском рынке. Оказалось, что, несмотря на десятилетие активного развития рыночных отношений, сельскохозяйственная отрасль по-прежнему находится в глубоком кризисе, а крестьяне не проявляют интереса к эффективному управлению своей собственностью и не рассматривают землю как капитал и источник доходов.

Объяснение данному явлению мы можем найти в последствиях советского аграрного проекта – коллективизации. Она ставила перед собой задачу ликвидации крестьянства как слоя носителей мелкобуржуазных собственнических ценностей. Насильственные методы коллективизации, жесткое планирование производственной деятельности, отсутствие у крестьян материальной заинтересованности в трудовой деятельности в результате лишения их результатов собственного труда привели к трансформации ценностных ориентиров крестьянской культуры. Сельские жители – колхозники – перестали воспринимать землю как источник дохода и существования, а сам физически тяжелый крестьянский труд перестал быть стержневой ценностью для сельского социума. Крестьянство забыло свое единое прошлое «во имя светлого будущего»[2 - Кознова И.Е. ХХ век в социальной памяти российского крестьянства. М.: Изд-во ИФ РАН, 1999. С. 77.]. Как отмечает И.Е. Кознова, именно ХХ в. обогатил крестьянина «огромным отрицательным опытом, деформировавшим его психику», что выразилось в утрате традиций, переоценке социальных ролей и жизненных практик [3 - Там же. С. 23.].

Крушение советской государственности и официальной идеологии позволило исторической науке открыть новые горизонты познания, объективное рассмотрение которых ранее было невозможно. История советского крестьянства относится именно к данной проблеме.

Актуальность темы исследования также обусловлена возросшим интересом отечественной науки к истории обыденной жизни рядового, «маленького» человека. Обращение к опыту повседневной крестьянской жизни позволяет реконструировать жизнь одной из многочисленных социальных групп советского общества. Достижение данной цели возможно лишь при использовании междисциплинарного подхода, активном привлечении знаний из различных областей гуманитарных наук. Н.Л. Пушкарева справедливо заметила, что только комплексный подход к исследованию феномена повседневности способен привести к формированию нового исторического знания, что особенно актуально в условиях современного методологического кризиса социально-гуманитарного познания[4 - Пушкарева Н.Л. Российская повседневность в зеркале гендерных отношений: тенденции, динамика, перспектива изменений (Х – начало XXI века) // Российская повседневность в зеркале гендерных отношений: сборник статей. М.: Новое литературное обозрение, 2013. С. 8.]. Происходит разочарование в глобальных историко-теоретических построениях, не способных достаточно четко и объективно удовлетворить заказы и запросы времени. Культурная картина постмодерна проявляется в распаде цельного образа на фрагменты, характеризуется отсутствием единого представления об историческом прогрессе и его последствиях. Как отмечает Е.Н. Стрекалова, «с критикой прежде накопленного знания появляются попытки новой интерпретации исторической реальности, в частности, с позиции местной, локальной истории» [5 - Стрекалова Е.Н. «Устная история» в контексте новой локальной истории // Устная история. URL: http://www.newlocalhistory.com/node/17 (http://www.newlocalhistory.com/node/17)].

В современных российских условиях размывания основ традиционной сельской культуры, утраты сельского образа жизни изучение истории крестьянской повседневности приобретает особую актуальность.

Память – это особый феномен человеческого существования, она призвана сохранять значимость тех или иных событий и явлений в жизни индивида. Но памятью обладает не только человек, она является важнейшей характеристикой социума, находит свое выражение в его культуре.

Культура как форма памяти, или культурная память, является тем механизмом, который формирует единство коллектива, определяет доминанты настоящего, придает значимость происходящим событиям и формирует гражданскую коллективную идентичность. Процесс формирования и функционирования социальной памяти – сложное явление и во многом зависит от идеологических установок действующего политического режима[6 - Шеуджен Э.А. «Места памяти»: модная дефиниция или историографическая практика? // Вестник Адыгейского государственного университета. 2012. №. 1. URL: http://vestnik.adygnet.ru/files/ (http://vestnik.adygnet.ru/files/) 2012.2/1748/sheudzhen2012_2.pdf]. Таким образом, социальная память, как явление не только социокультурное, но и политическое, проявляется на нескольких уровнях: официальном – через конструирование официальной исторической наукой базовых ценностей гражданской идентичности и «стихийном» («народном»), что находит выражение в сохранении в коллективной памяти образов и оценок минувших событий, отличных от официальной точки зрения.

Необходимо отметить, что социальная память не есть сумма памяти индивидов, составляющих данное общество. Она представляет собой особый «механизм сохранения и передачи информации во времени и пространстве»[7 - Илизаров Б.С. Роль ретроспективной социальной информации в формировании общественного сознания (В свете представлений о социальной памяти) // Вопросы философии. 1985. № 8. С. 60-69.] и формирует историческое сознание индивидов. Историческое сознание в различные эпохи представляет собой «определенную систему взаимодействия “практических” и “теоретических” форм социальной памяти, народных преданий, мифологических представлений и научных данных…»[8 - Левада Ю.А. Историческое сознание и научный метод // Памяти Юрия Александровича Левады. М., 2011. С. 298-352. С. 305.] В этой памяти отражается совокупность идей, взглядов, представлений, чувств, оценок и восприятий многообразия исторических событий как обществом в целом, так и различными социально-демографическими группами и этносоциальными объединениями[9 - Тощенко Ж.Т. Историческое сознание и историческая память. Анализ современного состояния / Новая и новейшая история. 2000. №. 4. URL: http://vivovoco.astronet (http://vivovoco.astronet/). ru/VV/JOURNAL/NEWHIST /HIMEM.HTM]. Это обстоятельство приводит к тому, что различные культурные группы по-разному осмысливают прошлое[10 - Сыров В.Н. В каком историческом сознании мы нуждаемся: к методологии подхода и практике использования // Вестник Томского государственного университета. 2013. № 1. С. 183-190. С. 186.].

Фиксация значимых явлений и событий прошлого осуществляется посредством культурной памяти, но в ней прошлое приобретает символические формы, а личные воспоминания участников событий становятся лишь дополнением картины минувшего, являясь его иллюстрацией[11 - Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. М., 2004. С. 54-56.].

Историческое сознание и социальная память в переломные моменты общественно-политического развития подвергаются культурной трансформации и эрозии. Войны и революции, социальные потрясения и экономические кризисы приводят к переоценке прошлого и пересмотру культурных программ и вектора развития. Так, М. Хальбвакс утверждал, что «припоминание» и «забвение» тех или иных исторических событий является проявлением изменения рамочных конструкций, определяющих память о прошлом. Данные конструкции видоизменяются и трансформируются в зависимости от движения социальной жизни[12 - Хальбвакс М. Социальные рамки памяти. М.: Новое издательство, 2007. 348 с.].

Память не только фиксирует знание о прошлом, но и дает возможность осознать и определить его место в истории. Коллективная память, как и индивидуальная, стремится вытеснить из сознания наиболее болезненные переживания и воспоминания о трагических событиях и явлениях. Судьба российского крестьянства – это одна из болезненных тем новейшей истории. Память о крестьянстве является частью исторического сознания российского общества. Внимание исследователей и правозащитников в основном нацелено на период коллективизации и массовых политических репрессий, но советское крестьянство страдало от всесилия советской бюрократии и в послевоенное время. Задача современной исторической науки – сохранить знание о нелегкой судьбе советского крестьянства.

В нашем исследовании повседневная жизнь позднесталинской колхозной деревни рассматривается на примере колхозного крестьянства Куйбышевской и Ульяновской областей. Выбор этих административно-территориальных субъектов определен тем, что внутри одного Поволжского региона выделяются территории с различными темпами индустриального развития. Куйбышевская область являлась наиболее передовой в индустриальном плане, а Ульяновская область оставалась типичным аграрным регионом с высоким удельным весом сельского населения в социальной структуре. До войны большая часть территории Ульяновской области входила в состав Куйбышевской, а процесс коллективизации, руководство развитием системы колхозно-совхозного хозяйства контролировались областными властями из г. Куйбышева. Лишь в 1943 г. была создана самостоятельная Ульяновская область – за счет нескольких районов Куйбышевской и Пензенской областей. В Ульяновской области, как и в Куйбышевской, отмечалось постоянное снижение доли сельского населения.

Рассматриваемые области в военное время являлись тыловыми, активные боевые действия на данных территориях не проходили. Безвозвратные потери сельского населения в годы Великой Отечественной войны из призывников Куйбышевской области составили 121 029 чел.[13 - Игошина О.Ю. Безвозвратные людские потери Куйбышевской области в годы Великой Отечественной войны.], Ульяновской – 110 736 чел.[14 - Статистический сборник. Ульяновская область к 70 годовщине Великой Победы. Ульяновск, 2015. С. 8.] Это послужило существенным фактором деформации половозрастной и демографической структуры сельского населения.

Хронологические рамки исследования охватывают период с середины 1945 г. по середину 1953, то есть с победоносного завершения Великой Отечественной войны до смерти генерального секретаря ЦК ВКП(б) И.В. Сталина. Это время наиболее интенсивного размывания основ традиционной сельской культуры, оно связано с дальнейшей политикой советского правительства, направленной на раскрестьянивание сельского социума и построение социалистического общества на селе.

Период 1945-1953 гг. в исторической науке определяется как зрелый сталинизм, а в публицистике и научно-популярной литературе обозначается как «апогей сталинизма». Связано это с тем, что за эти годы в кратчайшие сроки были восстановлены довоенные механизмы взаимодействия общества и власти, а политическое руководство страны смогло подавить «демократический импульс» войны, связанный с надеждами граждан на либеральные преобразования.

Сталинизм – система методов государственного управления, основанных на принципе широкого использования террора в политических и социальных целях[15 - Рогинский А. Память о сталинизме // История сталинизма: итоги и проблемы изучения. Материалы международной научной конференции. М.: РОССПЭН, 2011. С. 21.]. Для данной тоталитарной модели был характерен отказ от рыночных отношений, пресечение частной инициативы, выстраивание особых корпоративных связей и специфических лифтов социальной мобильности. Вслед за представителями западной исследовательской школы «ревизионистов» под сталинизмом мы будем понимать не только политический метод осуществления тотального насилия над обществом, но и социальный феномен, связанный с выработкой социальными субъектами различных стратегий поведения в ответ на действия властных институтов.

Процессы, затронувшие крестьянский мир в ходе реализации советского аграрного проекта, обострили многие внутренние проблемы российского государства, в частности демографическую и духовно-нравственную. Кризис и деградация в духовно-нравственной сфере и в демографическом воспроизводстве современного российского общества во многом были определены событиями 1945-1953 гг., вследствие этого изучение региональной специфики трансформации крестьянской культуры приобретает особый интерес.

Глава 1

Историографические и методологические аспекты изучения крестьянской повседневности

1.1. Повседневная жизнь послевоенного советского крестьянства в трудах отечественных и зарубежных исследователей

История советского крестьянства неоднократно становилась предметом специального исторического исследования. В отечественной исторической науке выделяются два этапа в изучении данной проблемы: советский и современный (начиная с 1990-х гг.), что вызвано распадом Советского Союза и освобождением научной сферы от диктата коммунистической идеологии. Данное обстоятельство открыло перед историками новые горизонты познания. Множество проблем, рассмотрение которых объективно и всесторонне в советское время было немыслимым, стало предметом исследования современной исторической науки. История советского крестьянства, его адаптация к советской действительности, трансформация крестьянской культуры под воздействием советской партийно-бюрократической системы относится к таким проблемам.

Необходимо отметить, что советские историки рассматривали крестьянство как союзника пролетариата в борьбе за мировую революцию, а мероприятия, проводимые советскими партийными органами по изменению культурного и экономического облика советской деревни, всегда оценивались позитивно. История послевоенного развития советского общества была одной из самых идеологизированных тем. Справедливо констатирует Н.В. Чиркова: «Историкам-аграрникам так и не удалось выйти из-под влияния документов правящей коммунистической партии, стать на позиции объективных исследователей аграрной политики советского государства»[16 - Чиркова Н.В. Власть и советское крестьянство 1945-1985 гг.: историографические проблемы // Известия Самарского научного центра РАН. 2009. Т. 11. № 6. С. 267-270. 267 с.]. По мнению исследователя И.В. Кометчикова, советскую историографию послевоенного колхозного крестьянства целесообразно подразделять на три этапа, основанием для такого деления являются изменения во внутриполитическом курсе правящего режима[17 - Кометчиков И.В. Крестьянство и власть в 1945-1953 гг.: общественно-политическая жизнь и повседневность (по материалам областей Центрального Нечерноземья РСФСР): дис. … канд. ист. наук. Калуга, 2005. С. 5; он же. Повседневные взаимоотношения власти и сельского социума Центрального Нечерноземья в 1945-1960-х гг.: дис. … д-ра ист. наук. Вологда, 2015. С. 14.]. Первый этап – вторая половина 1940-х – середина 1950-х годов (донаучное осмысление проблематики, преобладание пропагандистских и популярных работ, публикация выступлений, записей бесед с передовиками производства). Второй этап – с середины 1950-х годов до середины 1960-х, в это время продолжалось накопление и осмысление конкретно-исторических данных, возобновилась систематическая публикация статистических сборников, появились первые конкретные (экономические, историко-партийные, этнографические, социологические) исследования. Третий этап – с середины 1960-х до конца 1980-х годов, он характеризуется созданием документированной схемы истории советского крестьянства и началом исследования социальных изменений в колхозной деревне.

Для первого этапа советской историографии изучаемой проблемы характерно рассмотрение истории деревни с точки зрения руководящей роли ВКП(б) в процессе восстановления народного хозяйства и колхозного производства. Исследования данного периода носили популярный характер и выполняли функцию пропаганды достижений советского аграрного проекта в сельском хозяйстве, и в них отсутствовал научной подход к изучаемой проблеме. Исходя из постулатов марксистской идеологии, авторы немногочисленных работ данного этапа положительно оценивали деятельность ВКП(б) в социалистическом преобразовании колхозной деревни[18 - Абросенко К. О социалистическом перевоспитании крестьянства. М., 1949; Анисимов Н. Советское крестьянство. М., 1947; Степанов Б. Воспитание руководящих кадров. М., 1948.]. Исследователей не интересовали вопросы взаимоотношения власти и крестьянского социума, они были нацелены на исследование экономических показателей колхозов и роли руководящих партийных кадров в восстановлении народного хозяйства. В монографиях Н.И. Анисимова, С.С. Сергеева и А.П. Теряевой рассматривалась лишь проблема укрепления материально-хозяйственной базы сельскохозяйственных артелей[19 - Анисимов Н.И. Развитие сельского хозяйства в первой послевоенной пятилетке. М., 1952; он же. Советское крестьянство. М., 1947; Сергеев С.С. Организационно-хозяйственное укрепление колхозов и укрупнение мелких сельскохозяйственных артелей. М., 1951.]. Уже в первой послевоенной пятилетке, по данным Н.И. Анисимова, была осуществлена механизация всех основных сельскохозяйственных работ. О политическом перевоспитании крестьянства, стирании классовых и имущественных различий между рабочими, колхозниками, интеллигенцией рассуждали Г.Е. Глезерман и К.О. Абросенко[20 - Глезерман Г.Е. Ликвидация эксплуататорских классов и преодоление классовых различий в СССР. М., 1949; Абросенко К. О социалистическом перевоспитании крестьянства. М., 1949.]. Процесс послевоенного восстановления сельского хозяйства, по мнению Ф.П. Кошелева, был связан с решением зерновой проблемы в СССР, по его мнению, даже засуха 1946 г. не повлияла на показатели урожайности и не вызвала «голода», т. к. советское правительство «смогло оказать необходимую помощь продовольствием пострадавшим районам»[21 - Кошелев Ф.П. Основные итоги выполнения первой послевоенной сталинской пятилетки. М., 1951. С. 75.]. В большинстве работ содержится вывод «об окончательном и бесповоротном решении зерновой проблемы в нашей стране»[22 - Чинчиков А.М. Историография трудового подвига советского крестьянства (1941-1971 гг.). Саратов, 1977. С. 93.]. По мнению А. Викентьева, установившаяся система перераспределения материальных благ из села в город была справедливой и обоснованной, а государство, осуществляя контроль за деятельностью колхозов, обеспечивало эквивалентный обмен товарной продукцией[23 - Викентьев А. Очерки развития советской экономики в четвертой пятилетке. М., 1952.]. В целом тон научным исследованиям данного этапа задавала работа И.В. Сталина «Экономические проблемы социализма», в которой он обосновал псевдонаучную мысль о постепенном сокращении товарного обращения и переходе к прямому обмену между промышленностью и сельским хозяйством[24 - Сталин И.В. Экономические проблемы социализма. М., 1952. С. 68.]. Этот ошибочный тезис Сталина был определяющим в оценке происходящих социально-экономических преобразований в СССР (вплоть до смерти вождя). Недостаток работ первого послевоенного десятилетия заключается в отсутствии целостной картины сложного процесса восстановления подорванного войной народного хозяйства. Авторы работ преуменьшали трудности, с которыми сталкивалась колхозная деревня после победоносного завершения Великой Отечественной войны[25 - Волков И.М. Трудовой подвиг советского крестьянства в послевоенные годы. Колхозы СССР в 1946-1950 гг. М., 1972. С. 5; Калинин М.И. О колхозном строе и колхозницах. М., 1950.].

Смерть И.В. Сталина в марте 1953 г. и последующие события, произошедшие во властной вертикали, повлияли на трансформацию подходов к исследованию крестьянской проблематики в советской исторической науке. Взаимоотношения власти и крестьянства стали рассматриваться преимущественно через призму решений сентябрьского Пленума ЦК КПСС (сентябрь 1953 г.), на котором были отмечены неблагополучные явления в сельскохозяйственном производстве и колхозной системе, была предпринята первая попытка материально заинтересовать крестьянство в труде на общественном производстве. На исследования данного этапа влияние оказали личные взгляды Н.С. Хрущева на положение в сельском хозяйстве как «кризисное». В частности, в своих выступлениях на пленуме ЦК КПСС (сентябрь 1953 г.) и на съездах партии (ХХ и XXII) он заявил о нарушении принципа материальной заинтересованности работников сельского хозяйства и ошибочной налоговой политики по отношению к колхозникам в предшествующий период. На данном этапе (начиная со второй половины 1950-х гг.) активно публикуются статистические сборники, которые становятся источниковой базой исторических и экономических исследований. Во многих работах отчетливо прослеживается пропагандистская составляющая в освещении исторических событий, заданная идеологическим контекстом директивных указаний партии[26 - За крутой подъем социалистического сельского хозяйства / Под ред. Н.В. Васильева. М., 1954; Викентьев А.И. Очерк развития народного хозяйства СССР (19511958 гг.). М., 1959; Александров П. О путях постепенного перехода от социализма к коммунизму. М., 1954. С. 21-30; Развитие социалистической экономики СССР в послевоенный период / Ред. И.А. Гладков. М., 1965. С. 253-261.]. И хотя партийное руководство подчеркивало преемственность в аграрной политике государства, исследователи В.И. Окороков, И.А. Тишков, констатируя в своих работах застойное положение в послевоенном сельском хозяйстве, утверждали, что советские политические институты проводили мероприятия, направленные на ликвидацию «колхозно-кооперативной собственности»[27 - Окороков В.Н. Деятельность КПСС по укреплению союза рабочего класса и колхозного крестьянства. Горький, 1966. С. 7, 85, 86; Тишков И.А. Борьба Коммунистической партии за восстановление и развитие социалистического сельского хозяйства в послевоенный период (1945-1953 гг.). М., 1960. С. 63.]. Несмотря на существование таких взглядов в официальной науке, большинство исследователей, как и на предшествующем этапе, подчеркивали руководящую роль партии в социалистическом преобразовании деревни[28 - Лактионов И.Д. КПСС в борьбе за организационно-хозяйственное укрепление колхозов в послевоенный период. Челябинск, 1962. С. 8, 10, 20.]. Достижением исторической науки того времени можно считать появление работ, раскрывающих деятельность культурно-просветительских учреждений в колхозной деревне. Исследователи стремились показать рост культуры села как непосредственную, встречающую широкую поддержку заботу коммунистической партии о сельских жителях[29 - Кабанов П.И. Очерки культурно-просветительной работы в СССР в послевоенные годы. 1945-1953 / Отв. ред. В.Е. Быстров. М., 1955; Синцов Н.Д. Наши учреждения культуры. Система культурно-просветительной работы в СССР. М., 1957.]. Развитие послевоенного сельского хозяйства и его отраслей ряд авторов рассматривали на локальном материале, расширяя хронологические рамки, а также в формате изучения истории партийных организаций различных областей и республик[30 - Лосев А.В. Партийные организации Центрального Черноземья в борьбе за развитие сельского хозяйства (1945-1954 гг.). Воронеж, 1965.; Развитие социалистической экономики СССР в послевоенный период. М., 1965.].

В вышедшем в свет в 1963 г. сборнике статей «История советского крестьянства и колхозного строительства в СССР» сессии научного совета РАН СССР по проблеме «История социалистического и коммунистического строительства в СССР» отмечалось, что в послевоенное двадцатилетие «советское крестьянство приближается к рабочему классу по квалификации и условиям труда, культурно-техническому уровню»[31 - Истории советского крестьянства и колхозного строительства в СССР. М.: РАН, 1963. С. 3.]. Но на самой сессии не прозвучало ни одного доклада, посвященного истории послевоенного крестьянства. Произошедшие изменения в социальной структуре колхозной деревни, по мнению авторов сборника, должны были привести к исчезновению классов в советском обществе, и крестьянство, следовательно, должно исчезнуть. По мнению Ю.В. Арутюняна, сближение города и села должно было происходить за счет развития технической базы сельскохозяйственного производства[32 - Арутюнян Ю.В. Механизаторы сельского хозяйства СССР в 1929-1957 гг. Формирование кадров массовой квалификации. М.: РАН, 1960. С. 5.]. Механизаторы, по мнению исследователя, являлись «новым социальным типом современной деревни». Он рассмотрел динамику численности, производственный, профессиональный и культурный потенциал механизаторских кадров на селе; были рассмотрены не только механизмы подготовки и обучения сельскохозяйственных кадров, но и вопросы материально-бытового положения механизаторов, оплата и организация их труда. Проанализировав важнейшие аспекты подготовки производственных кадров в послевоенном сельскохозяйственном производстве, Ю.В. Арутюнян выявил причины оттока сельского населения в города. В частности, он указывал: «Существовавшая до 1953 г. система государственных заготовительных и закупочных цен не стимулировала развитие важнейших отраслей сельского хозяйства. Доходы многих колхозов … не обеспечивали полноценной оплаты трудодня. В колхозах слабо велось культурное и бытовое строительство»[33 - Арутюнян Ю.В. Механизаторы сельского хозяйства СССР в 1929-1957 гг. Формирование кадров массовой квалификации. С. 111.].

На дальнейшее развитие отечественной историографии исследуемой проблемы оказали влияние решения октябрьского и ноябрьского пленумов ЦК КПСС (1964 г.), а также работы Л.И. Брежнева. Необходимо отметить, что на данном этапе возрастает исследовательский интерес к крестьянской тематике, что было вызвано сельскохозяйственной политикой Брежнева;эта проблематика нуждалась в переоценке значения и итогов сталинской аграрной модернизации и аграрных преобразований Н.С. Хрущева. Одной из первых работ, посвященных влиянию экономических отношений на трансформацию классовой структуры колхозной деревни в период упрочения социализма, стала монография В.Б. Островского[34 - Островский В.Б. Колхозное крестьянство СССР. Политика партии в деревне и ее результаты. Саратов, 1967.]. В данной работе партийная политика в аграрной сфере анализировалась комплексно, внимание автора было сосредоточено не только на производстве товарной продукции в сельскохозяйственных артелях, но и в подсобных хозяйствах колхозников. С позиции общественного и личного производства оценивались изменения в бытовых условиях и духовной жизни колхозного крестьянства. Впервые в отечественной исторической науке анализировалось развитие личного подсобного хозяйства колхозников, его роль в формировании бюджета крестьянской семьи. Автор подчеркивал: «…личное подсобное хозяйство колхозников представляет собой особый вид личной собственности, которая дает доход» и служит средством ликвидации разрыва «уровня оплаты труда и обеспечении рабочих и колхозников»[35 - Там же. С. 20.]. Существование личной собственности колхозников, по его мнению, было обусловлено «спецификой деревенской жизни и психологией крестьян»[36 - Там же.]. Повышение общеобразовательного уровня колхозного крестьянства, участие колхозников в клубной деятельности, вытеснение традиционной религиозности материальным мироощущением В.Б. Островский рассматривает как процесс формирования его духовного облика. По его мнению, к началу 1960-х гг. вследствие трансформации духовного облика советского крестьянства у колхозников формировались материалистическое мировоззрение, сознательная общественно-политическая позиция, а классовые отличия между крестьянами и рабочими стирались. Крупнейшим специалистом по послевоенной аграрной истории на тот момент являлся И.М. Волков[37 - Волков И.М. Трудовой подвиг советского крестьянства в послевоенные годы. Колхозы СССР в 1946-1950 гг. М., 1972; он же. Некоторые вопросы истории сельского хозяйства и крестьянства в послевоенные годы (1946-1950 гг.) // Вопросы истории. 1970. № 6. С. 3-19; он же. Сельское хозяйство и крестьянство СССР в послевоенные годы в работах советских историков. С. 102-129.]. Он подверг сомнению тезисы отечественных исследователей о позитивном влиянии Великой Отечественной войны на укрепление колхозного строя. По его мнению, последствия войны для сельского хозяйства оказались более тяжелыми, чем для промышленности. Это объяснялось, в частности, безвозвратными людскими потерями[38 - Волков И.М. Трудовой подвиг советского крестьянства в послевоенные годы. Колхозы СССР в 1946-1950 гг. С. 16.]. По его подсчетам, доля трудоспособного мужского населения на селе с 16,9 млн человек в 1940 г. сократилась до 6,5 млн в 1946 г. Послевоенную политику советского руководства в области сельского хозяйства И.М. Волков оценивает позитивно, а принятие специального постановления Совета Министров СССР от 19 сентября 1946 г. «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах» считает вынужденной мерой, вызванной необходимостью оградить общественную собственность от расхищения и экономически укрепить колхозы[39 - Там же. С. 62-63.]. Впервые в отечественной историографии И.М. Волков затронул тему засухи и неурожая 1946 г., а также демографических изменений в составе сельского населения, трансформации структуры трудовых ресурсов колхозов. По мнению автора, неурожай 1946 г. был вызван неблагоприятными погодными условиями, которые усугубились низкой земледельческой культурой колхозов и тяжелыми последствиями войны[40 - Там же. С. 126-131.]. Преодоление трудностей военного времени, по мнению И.Е. Зеленина, позволило крестьянам в полной мере воплотить в жизнь «демократические принципы руководства» в колхозах[41 - Зеленин И.Е. Общественно-политическая жизнь советской деревни 19481958 гг. М., 1978. С. 237-241.]. По мнению А.М. Выцлана, уже к 1950 г. усилиями правительства был восстановлен довоенный уровень «технической вооруженности сельского хозяйства»[42 - Выцлан А.М. Восстановление и развитие материально-технической базы колхозного строя (1945-1958 гг.). М., 1976.]. Этот же автор отметил происходивший в послевоенной деревне разновекторный процесс: с одной стороны, происходил рост численности колхозников за счет демобилизованных и репатриантов, но с другой – интенсивно шел «отлив» населения из села. По его данным, на 1 января 1947 г. 5,5 % трудоспособных колхозников только числились и проживали в колхозах, но их трудовая деятельность не была связана с колхозом[43 - Выцлан А.М. Восстановление и развитие материально-технической базы колхозного строя (1945-1958 гг.). С. 10-11.]. Систематическое невыполнение плановых показателей колхозами Выцлан связывал не с отсутствием материальных стимулов к труду у крестьян, а с нехваткой рабочих рук на селе. Производственную мощность колхозов, по его мнению, необходимо было механизировать. Таким образом, в отечественной историографии была высказана мысль о необходимости интенсификации сельскохозяйственного производства.

На рубеже 60-70-х годов были опубликованы содержательные работы, посвященные крестьянству различных регионов страны в годы Великой Отечественной войны. Значимость исследований определяется наличием в них материалов, уточняющих оценки демографических последствий войны для колхозной деревни конкретного региона [44 - Анисков В.Т. Колхозное крестьянство Сибири и Дальнего Востока – фронту (1941-1945 гг.). Барнаул, 1966; Балакаев Т.Б. Колхозное крестьянство Казахстана в годы Великой Отечественной войны. 1941-1945. Алма-Ата, 1971; Аминова Р.Х. Колхозное крестьянство Узбекистана в годы Великой Отечественной войны. Ташкент, 1976.].

В «Кратком очерке истории советского крестьянства», изданном в 1970 г., в главах, посвященных послевоенному восстановлению и развитию сельского хозяйства, было указано, что, несмотря на засуху и неурожай в 1946 г., колхозы были вынуждены сдать государству большую часть урожая, оставив на трудодни самый минимум. Лишь 14,1 % урожая было распределено по трудодням[45 - Советское крестьянство. Краткий очерк истории (1917-1970) / Под ред. В.П. Данилова, М.П. Кима, Н.В. Тропкина. М., 1973. С. 396.]. Авторы отмечали, что это обстоятельство замедлило процесс восстановления подорванного войной советского сельского хозяйства. О последствиях действий властей по изъятию хлеба у колхозов, вызвавших голод на обширных территориях СССР, стыдливо умалчивалось. Принятие специального постановления Совета Министров СССР от 19 сентября 1946 г. «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах» в отечественной историографии в очередной раз было связано с объективными причинами преодоления последствий войны. Несмотря на то что полностью ликвидировать последствия нарушения Устава сельскохозяйственной артели в первые послевоенные годы не удалось, по мнению авторского коллектива, данная политическая кампания «не только способствовала укреплению экономики колхозов, но и вызвала большой политический производственный подъем в деревне»[46 - Там же. С. 397-398.]. Авторы уделили внимание и проблеме изменения численности сельского населения и соотношения половозрастных групп трудоспособных и нетрудоспособных членов колхозов. Было подчеркнуто, что даже несмотря на естественный прирост и демобилизацию, довоенная структура колхозного населения не была восстановлена и к концу первой послевоенной пятилетки. В качестве важного показателя улучшения производственного потенциала колхозов авторы предложили считать увеличение там численности коммунистов и комсомольцев, ряды которых пополнялись демобилизованными, партийным активом, которых направляли из городов для работы на селе, а также в результате приема в партию «лучших колхозников».

На данном этапе в орбиту исследовательского интереса попадают вопросы социальных изменений в крестьянской среде, материального положения и культурного облика колхозников. Произошедшие в послевоенной деревне социальные изменения, кадры сельскохозяйственного производства, трудовая деятельность крестьянства рассматривались в научных статьях, диссертационных исследованиях и монографиях[47 - Островский В.Б. Колхозное крестьянство СССР. Политика партии в деревне и ее результаты. Саратов, 1967; он же. Некоторые вопросы истории сельского хозяйства и крестьянства в послевоенные годы (1946-1950 гг.) // Вопросы истории. 1970. № 6. С. 3-19; Арутюнян Ю.В. Кадры председателей колхозов (1950-1968 гг.) // История СССР. 1971. № 1; Скрипник К.И. Повышение материального благосостояния и культурного уровня колхозного крестьянства западных областей Украины. (1945-1955 гг.): дис. … канд. ист. наук. Львов, 1970.]. Ю.В. Арутюнян сделал вывод о положительных последствиях оттока сельского населения в города, он назвал его «резервом» для пополнения всех слоев советского общества[48 - Арутюнян Ю.В. Социальная структура сельского населения СССР. М.: Мысль, 1971. С. 4.]. Ошибочность данного тезиса будет обоснована позднее О.М. Вербицкой[49 - Вербицкая О.М. Российское крестьянство: от Сталина к Хрущеву. Середина 40-х – начало 60-х. М.: Наука, 1991. С. 9.]. По мнению Ю.В. Арутюняна, потребление сельским населением во второй половине 40-х – 50-х годов городских товаров способствовало изменению культурного облика крестьянства[50 - Арутюнян Ю.В. Социальная структура сельского населения СССР. М.: Мысль, 1971. С. 62.]. Широкое распространение средств массовой коммуникации в колхозной деревне способствовало «делокализации культурных ценностей, традиций, понятий, образцов поведения; … запросы и потребности сельского населения теряли деревенскую специфику»[51 - Там же. С. 68.]. Таким образом, формировался новый сельский житель, чьи культурные, материально-бытовые запросы и образовательный уровень оказывались равными социальному статусу городского жителя, занятого в сфере индустриального производства.

В 1970-1980-е годы широкое распространение в научной сфере получили работы, затрагивающие проблему миграции сельского населения. В частности, осмысливался опыт планового перемещения трудовых ресурсов из села в город[52 - Урланис Б.Ц. Рождаемость и продолжительность жизни в СССР. М., 1963; он же. История одного поколения. М., 1968; он же. Проблемы динамики населения СССР. М., 1974; Хорев Б.С., Моисеенко В.М. Миграционная подвижность населения в СССР. М., 1974; Сифман Р.И. Динамика рождаемости в СССР. М., 1974; Бондарская Г.А. Рождаемость в СССР. М., 1977; Дробижев В.З. Движение населения в СССР и социальный прогресс. М., 1974; Рыбаковский Л.Л. Межрайонные миграционные связи и их моделирование // Миграция населения РСФСР. М., 1973; Зайончковская Ж.А. Миграции населения СССР за годы советской власти // На новом месте. М., 1984; Волков А.Г., Дарский Л.Е. Демографическое развитие семьи // Демографическое развитие в СССР. М., 1985; Вишневский А.Г. Демографическая революция // Вопросы философии. 1973; Вишневский А.Г. Воспроизводство населения и общество. М., 1982.]. Лейтмотивом данных исследований выступал тезис о решающей роли миграции в адаптации населения к изменяющимся жизненным условиям. Исследователи данного этапа определили тенденции движения сельского населения, выявили динамику изменения его численности.

В 60-70-е годы появляется значительное количество экономических работ, посвященных исследованию неделимых фондов колхозов, организации колхозного производства, вопросам планирования хозяйственной деятельности, управления артельным хозяйством и т. д.[53 - Венжер В.Г. Колхозный строй на современном этапе. М., 1966; Алексеева Р.В., Воронин П.А. Накопление и развитие колхозной собственности. М., 1963; Королев С.А. Развитие колхозной собственности на современном этапе коммунистического строительства. М., 1962; Неделимые фонды колхозов / Под ред. П. Першина. М., 1960; Алексеева Р.В. Роль неделимых фондов в подъеме колхозного производства. М., 1959; Иванов Ф.Г. Неделимые фонды – источник роста общественного хозяйства колхозов. М., 1951; Сдобнов С.И. Возникновение и развитие колхозной собственности в СССР. М., 1956; Заславская Т.И. Современная экономика колхозов. М., 1960; Воловой Д.В. Развитие межколхозных производственных связей. М., 1962; Азбука экономики колхоза. М., 1974; Колхозы в экономической системе социализма / Под ред. И.Ф. Суслова. М., 1974; Пешехонов В.А. Роль государства в экономическом развитии колхозов. Л., 1980; Проблемы экономических взаимоотношений государства с колхозами / Отв. ред. И.И. Лукинов. Киев, 1974; Симуш П.И. Социально-экономические проблемы развития колхозов. М., 1973.] Большинство этих работ были написаны для решения конкретных экономических задач, тем не менее, несмотря на это обстоятельство, в них содержатся данные социологических наблюдений, позволяющие выявить узловые моменты развития послевоенных колхозов, их взаимодействие с партийными и властными учреждениями. Авторы отмечали решающую роль государства в определении путей развития колхозного производства и организации товарного обмена между промышленностью и сельским хозяйством[54 - Проблемы экономических взаимоотношений государства с колхозами / Отв. ред. И.И. Лукинов. Киев, 1974. С. 7.]. На единую природу трудовой деятельности рабочих и колхозников указывал П.И. Симуш. Определяющим в организации социалистического труда являлось обобществление средств производства, отсутствие эксплуатации, всеобщность труда, отношения товарищеского сотрудничества и взаимопомощи, свободная и сознательная трудовая дисциплина[55 - Симуш П.И. Социально-экономические проблемы развития колхозов. М., 1973. С. 6.]. Труд в личном подсобном хозяйстве, подчеркивал П.И. Симуш, не является признанием частной собственности, а выступает проявлением «низшей ступени зрелости» социалистической природы труда. Увлеченность крестьян-колхозников личным подсобным хозяйством, по мнению И.М. Волкова и Ю.В. Арутюняна, была вызвана в послевоенной колхозной деревне недостаточной оплатой труда в сельскохозяйственных артелях, т. к. «заработки на стороне были главным источником существования колхозной семьи»[56 - Советское крестьянство. Краткий очерк истории (1917-1970) / Под ред. В.П. Данилова, М.П. Кима, Н.В. Тропкина. М., 1973. С. 413.]. Усиление административно-правовых методов управления колхозами вплоть до 1953 г., по мнению В.А. Пешехонова, было оправдано, поскольку «оно обеспечивало укрепление социалистических начал» в сельском хозяйстве[57 - Пешехонов В.А. Роль государства в экономическом развитии колхозов. Л., 1980. С. 68.]. Автор подчеркивал необходимость подчинения деятельности колхозов для удовлетворения интересов и потребностей всего социалистического общества, а не только своих коллективных интересов.

Принятый в 1969 г. новый Примерный Устав сельскохозяйственной артели актуализировал научный интерес к истории «колхозной демократии». Появляются работы, посвященные анализу практик участия колхозников в управлении делами колхозов, роли общих колхозных собраний в хозяйственной и культурной жизни села[58 - Полищук В.Д. Развитие колхозной демократии. Саратов, 1972; Гречишников П.В. Примерный Устав и развитие демократических принципов управления колхозным производством. М., 1971; Гусев В.В. Колхоз как самоуправляемая социальная система. М., 1971.]. В исследованиях отмечалось, что «колхозная собственность не допускает иного принципа распределения общественного продукта, как по труду, в соответствии с его количеством и качеством»[59 - Козырь М. Колхозная демократия. М., 1972. С. 15.]. Колхозная демократия объявлялась разновидностью и неотъемлемой частью «советской социалистической демократии», являвшейся «подлинным народовластием». Исследователи утверждали, что колхозные собрания формировали «человеческие души»[60 - Денисов Ю.П. Развитие колхозной демократии (1946-1970 годы). Ростов-на-Дону, 1975. С. 4.]. Советские историки по-разному наполняли содержание понятия «колхозная демократия». Так, для И.В. Павлова[61 - Павлов И.В. Правовые формы управления делами в колхозах. М., 1955.] существенным было участие колхозников в управлении артельным хозяйством, В. Голиков[62 - Голиков В. Политика партии и колхозная демократия // Известия. 22 мая 1969 г.] указывает на реализацию социальных прав колхозных крестьян, а С.И. Дешков[63 - Дешков С.И. Колхозная демократия как общественное явление: дис. … канд. ист. наук. М., 1968.]колхозную демократию связывает с колхозным самоуправлением. Другое исследовательское направление – развитие социальной жизни послевоенного села. Это развитие связывали с «направляющим воздействием сельских коммунистов, партийных, советских и руководящих кадров», что было вызвано маломощностью колхозов[64 - Денисов Ю.П. Указ. соч. С. 17.]. Данные обстоятельства не позволяли в послевоенные годы «расширить хозяйственную самостоятельность колхозов».

Итоги изучения послевоенной советской деревни в отечественной историографии были подведены в четвертом томе «Истории советского крестьянства»[65 - История советского крестьянства. В 4 т. Т. 4. М., 1988.]. Авторы ввели в научный оборот множество архивных документов по истории крестьянства, но им так и не удалось раскрыть весь комплекс существующих проблем советской колхозной деревни. Авторский коллектив предпринял попытки выйти за шаблонные рамки исследования послевоенного крестьянства и показать механизмы аграрной политики партии в колхозной деревне; проследить динамику численности и состава колхозного крестьянства, изменения социального и культурного облика крестьянства, его общественно-политической активности и т. д. В указанной выше работе впервые в отечественной исторической науке – в завуалированной форме – упоминается действие Указа Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. «О выселении в отдаленные районы СССР лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный паразитический образ жизни». Конечно, не было сказано, что это была целенаправленная политика государства, очередное запугивание крестьянства. Кампанию 1948 г. по выселению крестьян, не выработавших минимума трудодней в колхозах, авторы исследования представляют самостоятельной инициативой колхозников, требующих принятия от властей жестких мер по отношению к «колхозникам-спекулянтам», своими действиями разлагающим трудовую дисциплину[66 - История советского крестьянства. В 4 т. Т. 4. М., 1986. С. 96.]. Применение практики выселения, по мнению авторов, оказало положительное воздействие на хозяйственную деятельность крестьянства, что выразилось в сокращении количества крестьян, уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве.

Таким образом, мы видим, что в исследовании послевоенного развития крестьянства и сельского хозяйства отечественные ученые исходили из марксистских позиций, навязанных официальной идеологией. Процессы трансформации традиционного облика колхозной деревни исследователи оценивали позитивно, полагая, что на практике осуществляется процесс нивелирования классовых различий между селом и городом. Советской историографией был накоплен значительный по объему фактический материал, который может служить ценным источником на современном этапе научного осмысления неоднозначных последствий трансформации крестьянской культуры в послевоенное время. Существенный недостаток исследований советского периода проявляется в узости марксистского подхода в оценке модернизационных процессов и однообразии источниковой базы исследований. Находясь под жестким контролем политической цензуры и идеологических догм, авторы советской эпохи так и не смогли раскрыть глубинные проблемы повседневной жизни советского крестьянства. Исходя из заданных установок властей, авторы нередко выдавали желаемое за действительное. Существующий колхозный строй ими оценивался однозначно положительно, а существующая система, по их мнению, создавала предпосылки для дальнейшего поступательного развития советского общества.

Освобождение отечественной науки от диктата партийно-бюрократической номенклатуры в результате общественно-политических преобразований конца 80-х – начала 90-х годов ХХ в. позволило исследователям восстановить объективную картину развития советского общества и колхозного крестьянства в послевоенное время. Утверждение плюралистических ценностей в научной сфере позволило ученым самостоятельно определять методологические принципы и источниковедческую базу исследования. В современной российской историографии послевоенной колхозной деревни магистральной парадигмой выступают теория модернизации и цивилизационный подход. Модернизация понимается как движение общества от традиционности к современности. Современность исследователями осознается как развитие промышленности и научных технологий, рационального познания, рост уровня и продолжительности жизни населения, формирование глобальных рынков, дифференциация социальных ролей, рост социальной мобильности, изменение социально-классовой структуры общества, секуляризация сознания и утверждение светского государства, широкое внедрение образцов массовой культуры в пространство повседневной жизни, открытость власти и участие населения в формировании властных институтов и т. д.[67 - Лейбович О.Л. Модернизация в России (к методологии изучения современной отечественной истории). Пермь, 1996. С. 8.] Содержательная неопределенность понятия «модернизация», по мнению С. Каспэ, требует дополнительной фиксации смысловых рамок, в которых этот термин сохраняет принадлежность к научному дискурсу[68 - Каспэ С.И. Империя и модернизация: Общая модель и российская специфика. М.: РОССПЭН, 2001. С. 10.]. Такие исследователи, как А. Абдель-Малек, Ш.Н. Айзенштадт, Р. Бендикс, Н. Глейзер, Г. Мюрдаль, А. Турен, основным в процессе модернизации рассматривают социокультурный аспект, который характеризует взаимодействие модернизационных сдвигов с традиционными культурными и ментальными стереотипами, определяет ее ход и последствия. Современное общество, основанное на совершенствовании науки и технологий, по мнению Э. Геллнера, способно обеспечить достойный жизненный уровень населения, а реставрация аграрного общества обрекает подавляющее большинство человечества на голодную смерть, в данном ключе модернизация выступает безусловным благом[69 - Геллер Э. Нации и национализм. М.: Прогресс, 1991. С. 95.]. На ошибочность представлений о модернизации как о нивелировании традиционных ценностей и поведенческих стереотипов по стандартам западноевропейской цивилизации указывает Р. Бендикс. Он полагает, что традиции продолжают определять ход развития индустриальных обществ[70 - Bendix R. Tradition and modernity Reconsidered // Comparative Studies in Society and History. № 3. The Hague, 1967. P. 313-344.]. Таким образом, сталинская модернизация, ставившая перед собой задачу индустриального преобразования экономики, опиралась на традиционные властные механизмы и традиции взаимоотношения власти и общества. Модернизация любых не западных обществ является вторичной и «догоняющей». Как отмечает В.Г. Федотова, именно осознание властными элитами своей отсталости, которая выявляется в сравнении с западным миром, вынуждает власти разрабатывать механизмы перехода к современности. На этом пути возникает угроза утраты традиционной национальной культуры, происходит усиление социального неравенства, распад устаревших механизмов поддержания социального порядка, при невозможности внедрения новых[71 - Федотова В.Г. Плюсы и минусы модели «догоняющей» модернизации // Модернизация и национальная культура. М.: Апрель-85, 1995. С. 66-67.]. Модернизация затрагивает не только сферу экономического производства и властные механизмы, но и «глубочайшие пласты человеческого бытия», подвергая эрозии традиционные ценности, моральные нормы, вопросы жизни, продолжения рода и т. д.[72 - Демографическая модернизация России, 1900-2000 / Под ред. А.Г. Вишневского. М.: Новое издательство, 2006. С. 9.] Таким образом, осуществляется демографическая модернизация в форме «демографического перехода» – высокая смертность и высокая рождаемость сменяются низкой смертностью и низкой рождаемостью. В Советской России демографическая модернизация – как и все другие виды отечественной модернизации – оказалась консервативной. Особенность ее выразилась в быстрых технических переменах за счет «консервирования многих основополагающих звеньев традиционалистского социального устройства»[73 - Там же. С. 11.]. Созданная в советское время экономическая и политическая система с ее консервативно-революционной стратегией развития определила ограниченный характер и незавершенность советской модернизации. Да и значительная часть общества была не готова к восприятию модернизационных перемен и внутренне сопротивлялась им[74 - Там же. С. 79.].

Детально разработанная и теоретически обоснованная концепция модернизации аграрного сектора СССР представлена в совместных работах М.А. Безнина и Т.М. Димони[75 - Безнин М.А., Димони Т.М. Капитализация в российской деревне 19301980-х гг. Вологда, 2005; Безнин М.А., Димони Т.М. Аграрный строй России в 19301980-х годах (новый подход) // Вопросы истории. 2005. № 7. С. 23-44; Безнин М.А., Димони Т.М. Процесс капитализации в сельском хозяйстве 1930-1980-х гг. // Отечественная история. 2005. № 6. С. 94-121.]. По мнению этих авторов, советская модернизация, начавшаяся с коллективизации и продолжавшаяся вплоть до конца 80-х годов ХХ в., преследовала цель – формирование крупных товаропроизводителей, которые должны были заменить традиционную крестьянско-семейную кооперацию. В данном обществе решающая роль отводилась государственной собственности, при этом экономика сохраняла многоукладность. Государственный капитализм сочетался с развитием колхозного и крестьянского уклада, который «представлял собой личное приусадебное хозяйство колхозника»[76 - Безнин М.А., Димони Т.М. Государственный капитализм в российской деревне 1930-1980-х гг. // Приволжский научный вестник. 2015. № 4. С. 51.]. Ключевой механизм модернизации, по мнению вышеуказанных авторов, заключается в использовании государственного капитализма в сельскохозяйственной отрасли [77 - Там же. С. 50-59.]. Отделение крестьян от земли и основных средств производства позволяло государству производить масштабные изъятия финансовых средств из сельского хозяйства[78 - Там же.]. Модернизационный процесс, по их мнению, сопровождался формированием новой стратификации сельского населения, реализуемой посредством пролетаризации крестьянства. В рамках предложенного ими подхода выделяются пять социальных классов сельского населения, а именно: протобуржуазия, менеджеры, интеллектуалы, рабочая аристократия, сельский пролетариат[79 - Безнин М.А., Димони Т.М. Социальные классы в российской колхозно-совхозной деревне 1930-1980-х гг. // Социс. 2011. № 11. С. 94.]. Как было доказано М.А. Безниным, Т.М. Димони, Л.В. Изюмовой, особенность советской аграрной модернизации (в сталинском варианте) заключалась в определенной архаизации аграрного устройства страны, что нашло свое отражение в насильственном изъятии земли из индивидуального пользования, в восстановлении системы внеэкономического принуждения для мобилизации и перераспределения произведенного продукта, в ограничении возможностей пространственной и социальной мобильности[80 - Безнин М.А., Димони Т. Изюмова Л.В. Повинности российского крестьянства в 1930-1960-х годах. Вологда, 2001.]. Вплоть до середины 60-х годов ХХ в. в аграрном секторе наблюдался процесс сокращения и деградации капиталов крестьянского уклада[81 - Безнин М.А., Димони Т.М. Государственный капитализм в российской деревне 1930-1980-х гг. // Приволжский научный вестник. 2015. № 4. С. 50-59.]. Размеры накоплений в колхозах, как отмечает Т.М. Димони, регулировались государством через установление законодательных норм отчисления на пополнение неделимых фондов. Это выражало стремление государства довести показатели накоплений до норм, характерных для модернизированной экономики[82 - Димони Т.М. Модернизация аграрной экономики на Европейском Севере России в 1930 – первой половине 1960-х гг.: автореф. дис. … д-ра ист. наук. Ярославль, 2007. С. 27.].

Х. Кесслер и Г.Е. Корнилов полагают, что в условиях советского модернизационного проекта колхозы в руках государства являлись инструментами повышения товарности сельского хозяйства. Внедрение прогрессивных технологий и усовершенствование техники, свертывание товарно-денежных отношений и кооперации, преодоление консервативных представлений крестьянства о смысле и задачах крестьянского труда, изменение типа воспроизводства населения и трансформация сельской семьи, изменение роли женщины, внедрение грамотности и изменение быта сельского населения, по их мнению, стали атрибутами сталинской модернизации[83 - Колхозная жизнь на Урале. 1935-1953 / Сост. Х. Кесслер, Г.Е. Корнилов. М.: РОССПЭН, 2006. С. 7.]. В их представлении модернизация сельского производства и социума заключается в агропереходе, который в сталинском варианте оказался незавершенным [84 - Там же.].

Одной из первых в отечественной историографии работ, посвященных анализу влияния демографических последствий советской модернизации на послевоенную крестьянскую культуру, стало исследование О.М. Вербицкой[85 - Вербицкая О.М. Российское крестьянство: от Сталина к Хрущеву. Середина 40-х начало 60-х годов. М.: Наука, 1992. 224 с.; она же. Сельское население Российской Федерации в 1939-1959 гг. (Демографические процессы и семья): дис. … д-ра ист. наук. М., 2002.]. Без идеологических тисков и строгого следования марксистским постулатам О.М. Вербицкая рассматривает вопросы реального – материального и демографического – положения колхозников, организацию и оплату труда в колхозной деревне, факторы, влияющие на демографические процессы, трансформацию духовной культуры и быта послевоенной деревни. По ее мнению, постоянное пренебрежение властей интересами крестьянства, «принесение их в жертву развитию других отраслей экономики и социальных групп» в конечном счете привело к раскрестьяниванию русской деревни[86 - Вербицкая О.М. Российское крестьянство: от Сталина к Хрущеву… С. 6.]. Демографические последствия войны, интенсивная урбанизация в послевоенном советском обществе не только усилили процесс раскрестьянивания деревни, но и привели к сокращению общей численности сельского населения в сравнении с городским[87 - Вербицкая О.М. Сельское население Российской Федерации в 1939-1959 гг. (Демографические процессы и семья): дис. … д-ра ист. наук. М., 2002. С. 6.]. Под раскрестьяниванием О.М. Вербицкая предлагает понимать не только сокращение численности колхозников и единоличников в деревне, но и «перерождение крестьянской натуры», выражавшееся в постепенной утрате любви к сельскому труду, в нежелании заботиться о земле и животных[88 - Вербицкая О.М. Сельское население Российской Федерации в 1939-1959 гг. С. 16.]. По мнению М.А. Безнина, раскрестьянивание есть «исчезновение натуральных в своей основе, замкнутых, в значительной степени “самовоспроизводящихся” форм хозяйствования в аграрной области»[89 - Безнин М.А. Крестьянский двор в Российском Нечерноземье. 1950-1965 гг. М.; Вологда, 1991. С. 4.]. Традиционные крестьянские ценности разрушались под воздействием жесткого государственного давления на деревню. Крестьяне, не имевшие юридического права на получение паспортов, были прикреплены к колхозам и не могли свободно выйти из колхозной артели. О.М. Вербицкая отмечала: «…система внеэкономического прикрепления крестьян к колхозам без особых перемен просуществовала до середины 50-х годов»[90 - Вербицкая О.М. Российское крестьянство: от Сталина к Хрущеву. С. 20.]. Она указывает на несправедливость существующей системы планирования и распределения товарной продукции между городом и деревней в 1946-1953 гг. Так, по ее подсчетам, за этот период в сельском хозяйстве было произведено 298 млрд рублей национального дохода, но на нужды села было использовано только 193 млрд, а оставшуюся сумму в размере 105 млрд правительство использовало на нужды других отраслей народного хозяйства[91 - Там же. С. 25.]. Кроме этого, О.М. Вербицкой была вскрыта проблема неоднозначной роли организационного набора рабочих промышленных предприятий за счет сельских жителей. Она полагает, что наборы имели неоднозначные последствия как для колхозников, так и для самих колхозов. С одной стороны, крестьяне получали возможность «резко улучшить свое социальное и материальное положение», перейдя на работу в город, но с другой стороны, оргнаборы стали дополнительным каналом утечки людских ресурсов из деревни[92 - Там же. С. 85.]. В исследовании О.М. Вербицкой под сомнение поставлены и тезисы советской историографии о причинах миграции сельского населения в города. По ее данным, утверждения о высокой механизации производства в сельском хозяйстве и массовой замене ручного труда машинным не соответствуют действительности. Не технический прогресс вынуждал крестьян покидать колхозы, а неудовлетворенность условиями жизни: низкая оплата труда в колхозном производстве, плохое культурное, бытовое, медицинское обслуживание, отсутствие социальной инфраструктуры. О росте социальных требований и самосознания колхозников говорит тот факт, что крестьяне стали осознавать «свою социальную ущербность в обществе», считая себя «ущемленными и дискриминированными». Стать рабочим для крестьян-колхозников «означало быть гражданином первого сорта»[93 - Там же. С. 86.]. В монографии О.М. Вербицкой сформулирован важный вывод об изъятии государством из деревни не только прибавочного, но и значительной части необходимого продукта. В результате весь послевоенный период деревня сидела «на голодном пайке», а доходы крестьян от общественного хозяйства были ниже прожиточного уровня[94 - Там же. С. 203-204.].

Детальный анализ основных факторов демографического развития сельского населения России, причины убыли сельского населения в первые послевоенные годы отражены в серии работ В.П. Попова[95 - Попов В.П. Голод и государственная политика // Отечественные архивы. 1992. № 6. С. 37-60; он же. Причины сокращения численности населения РСФСР после Великой Отечественной войны // Социс. 1994. № 12; он же. Паспортная система в СССР (1932-1976 гг.) // Социс. 1995. № 7-8; он же. Региональные особенности демографического положения РСФСР в 40-е гг. // Социс. 1996. № 3, 4; Экономическая политика советского государства. 1946-1953 гг. М., 2000; он же. Крестьянство и государство (1945-1953 гг.). Париж, 1992; он же. Российская деревня после войны (июнь 1945 -март 1953 гг.). М.: Прометей, 1993.]. В послевоенные годы, как отмечает исследователь, государство мало способствовало улучшению экономического положения села, сосредоточив основное внимание на восстановлении промышленности. Деревня рассматривалась властями «как источник трудовых ресурсов и продовольствия»[96 - Попов В.П. Крестьянство и государство (1945-1953 гг.). Париж, 1992. С. 11-12.]. По мнению В.П. Попова, единственной формой выживания на селе в послевоенное время являлась «полуподпольная жизнь, двойная линия поведения и двойная мораль»[97 - Там же. С. 14.]. Как и О.М. Вербицкая, В.П. Попов отмечает отрицательное влияние советского аграрного эксперимента на моральный облик и ценности советского крестьянства, что нашло выражение в потере селянами любви и уважения к деревенскому труду и образу жизни. Государственную кампанию по укрупнению экономически неэффективных колхозов В.П. Попов связывает с желанием властей «организовать очередную ломку деревенского уклада, разрушить остатки сельского общежития, унифицировать деревню и ее людей, заставить их продолжать покорно трудиться в колхозах, еще более централизовать управление крестьянами». Итог данной деятельности, по его мнению, оказался неудовлетворительным: в селе усилились социальная напряженность и «раздоры», но эффективность колхозного производства не повысилась[98 - Там же. С. 23.]. Исследовавшая проблему укрупнения колхозной деревни О.М. Вербицкая приходит к выводу о негатиивных последствиях этой властной инициативы, затронувшей сферы внутриколхозных социальных отношений. В монографии Н.В. Кузнецовой отмечается, что укрупнение колхозов способствовало расширению их материально-технических возможностей, но лишало большинство из них перспектив рентабельности. По мнению автора, процесс укрупнения колхозной деревни привел к усилению партийного контроля над сельским трудовым коллективом и стал «катализатором роста числа бесперспективных деревень»[99 - Кузнецова Н.В. Восстановление и развитие экономики Нижнего Поволжья в послевоенные годы (1945-1953 гг.). Волгоград, 2002. С. 205.].

Неприглядную картину послевоенной колхозной деревни представил в своей работе А.А. Базаров. С глубокой эмоциональностью он воссоздает образ советской деревни, представшей перед демобилизованными солдатами-победителями: «Родина встретила победителей нищетой. .Неузнаваемо изменился внешний облик родных мест. И до Отечественной деревня несла шрамы коллективизации, а теперь дошла до повсеместной убогости, которая была особенно унизительной. .Страна обносилась до лохмотьев. Раньше в сельпо можно было что-то купить под индивидуальный хлебозакуп. Теперь – ни зерна, ни товаров» [100 - Базаров А.А. Хроника колхозного рабства. М.: Возвращение, 2004. С. 703-704.].

В кандидатской диссертации А.А. Мальцева были выявлены основные потоки миграции сельского населения в Среднем Поволжье; раскрыты механизмы взаимосвязи миграционных процессов в сельском социуме с политической и социально-экономической обстановкой в стране[101 - Мальцев А.А. Демографические процессы в российской деревне в 1946-1959 гг. (на материалах Среднего Поволжья): автореф. дис. … канд. ист. наук. Самара, 2012.]. Автору удалось установить объективные и субъективные причины, способствовавшие выходу колхозной деревни из послевоенного демографического кризиса. По его мнению, уже к началу 1950-х гг. положительный эффект компенсаторной волны в поволжской деревне был исчерпан репрессивной политикой государства и отсутствием элементарных бытовых условий, достойного уровня жизни.

Современными отечественными историками активно разрабатывается тема голода в послевоенном СССР[102 - Зима В.Ф. Голод в России 1946-1947 гг. // Отечественная история. 1993. № 1. С. 35-52; Зима В.Ф. «Второе раскулачивание» (Аграрная политика конца 40-х – начала 50-х годов) // Отечественная история. 1994. № 3. С. 109-125; Попов В.П. Хлеб как объект государственной политики в СССР в 40-е гг. // Отечественная история. 2000. № 2. С. 49-60; Хисамутдинова Р.Р. Голод 1946-1947 гг. в новейших исследованиях историков (конец 1980-2000-е гг. // Известия Самарского научного центра РАН. 2009. Т. 11. № 6. С. 331-336.]. Исследователи стараются выявить его причины, масштабы и последствия. В отличие от историков предшествующего периода, считавших причиной голода объактивные обстоятельства в виде засухи, авторы современных работ выдвигают на первый план «рукотворный фактор», то есть желание властей использовать голод как средство «воспитания» крестьянского населения. Изучены новые, ранее недоступные для исследователей документы партийных и государственных архивов. Причины голода 1946-1947 гг., его масштабы и последствия проанализированы в монографии В.Ф. Зимы. Проанализировав множество официальных документов, подписанных первыми лицами государства, автор приходит к выводу, что голод был вызван тремя причинами, это: 1) послевоенные трудности; 2) засуха 1946 г.; 3) политика продразверстки в отношении колхозов и совхозов[103 - Зима В.Ф. Голод в СССР 1946-1947 годов: происхождение и последствия. М.: РАН, 1996. С. 10.]. По его данным, голод затронул по крайней мере 100 млн человек, а его жертвами стали не менее 2-х млн жителей СССР. В.Ф. Зима пишет, что последствия голода были преодолены лишь в начале 50-х годов[104 - Попов В.П. Большая ничья. СССР от Победы до распада. М.: НЦ ЭНАС, 2005. 216 с.]. Этой же точки зрения придерживается В.П. Попов, который утверждает, что голод не ограничивался 1946-1947 гг., а продолжался и позже. По его данным, прямые потери от голода только в 1947 г. составили 770,7 тыс. человек. Особенно тяжело жили семьи колхозников и единоличников, чьи отцы и сыновья погибли или все еще находились в армии[105 - Надькин Т.Д. Сталинская аграрная политика и крестьянство Мордовии. М.: РОССПЭН, 2010. С. 197.]. Голод, порожденный заготовительной кампаний 1946 г., не привел к пересмотру правительственной аграрной политики, и весь послевоенный период сталинизм сопровождался «налоговым удушением деревни». В работах последнего времени утверждается, что правительство в полной мере располагало информацией о масштабах голода и имело достаточно возможностей для снижения его последствий, но расходования государственного зернового резерва не допускал Сталин[106 - Аксенов Ю., Улюкаев, А. О простых решениях непростых проблем // Коммунист. 1990. № 6. С. 38-47; Попов В.П. Большая ничья. СССР от Победы до распада. М.: НЦ ЭНАС, 2005.]. А.И. Репинецкий отмечал: «От партийных и советских органов на местах требовали во что бы то ни стало выполнения плановых заданий по производству и сдаче зерна»[107 - Репинецкий А.И. «Никому мы не нужны». Голод 1946-1947 гг. в Куйбышевской (Самарской) области // Самарский научный вестник. 2014. № 4. С. 106-109.]. По утверждениям Т.Д. Надькина, для того чтобы выполнить государственный план хлебопоставок, в колхозах и совхозах было изъято все семенное и продовольственное зерно, частично включая и предназначенное к выдаче колхозникам за отработанные трудодни[108 - Надькин Т.Д. Сталинская аграрная политика и крестьянство Мордовии. М.: РОССПЭН, 2010. С. 198.]. Жалобы и письма крестьян во власть с информацией о тяжелом продовольственном положении в сельских районах страны оставались без ответа [109 - Данилов А.А., Пыжиков А.В. Рождение сверхдержавы: СССР в первые послевоенные годы. М.: РОССПЭН, 2001. 304 с.]. Вместо решения продовольственной проблемы власти пошли по пути увеличения прямых и косвенных налогов. Налоговое бремя сельского населения в период с победного 1945 г. по 1952 увеличилось в 3 раза. Данные действия властей, констатирует В.Ф. Зима, обрекли деревню «на медленное угасание»[110 - Зима В.Ф. Голод в СССР 1946-1947 годов: происхождение и последствия. М.: РАН, 1996. С. 234.]. По мнению Р.Р. Хисамутдиновой, стремление властей не допустить сокращения государственного хлебного резерва в 1946 г. определило организацию дополнительных хлебозаготовок. Колхозы и совхозы после выполнения плана хлебосдачи получили дополнительную надбавку к плану, что привело к массовому изъятию хлеба и голоду даже в тех районах, которые не были охвачены засухой[111 - Хисамутдинова Р.Р. Аграрная политика Советского государства на Урале после окончания Великой Отечественной войны (июнь 1945 – март 1953 гг.). Оренбург: ОГПУ, 2003. 608 с.]. Изъятие хлеба, по утверждению Т.Д. Надькина, проводилось «в духе эпохи “военного коммунизма” и “продразверстки”»[112 - Надькин Т.Д. Сталинская аграрная политика и крестьянство Мордовии. С. 198.]. Историк В.В. Кондрашин сопоставил и проанализировал «три советских голода» (1921-1922, 1932-1933 и 1946-1947 гг.), что позволило ему сделать вывод об отличии голода 1946-1947 гг. от предшествующих периодов массового голода советского времени. По его мнению, голод разразился в то время, когда страна победоносно завершила войну и сталинская модель экономического развития и государственного управления, доказав свою жизнестойкость, нуждалась в стабильности. Поэтому причины голода кроются не в действиях властей, которые, по мнению многих исследователей, целенаправленно обрекали миллионы колхозников на голодную смерть, а в последствиях войны и засухи[113 - Кондрашин В.В. Три советских голода // Аграрное развитие и продовольственная политика России в XVIII-ХХ веках: история и современность. Оренбург: ОГПУ, 2007. С. 298-312.].

Смена социально-политического вектора развития страны дала исследователям возможность получить доступ к архивным документам, которые в советское время хранились в государственных и ведомственных архивах под грифом «секретно». «Архивная революция» позволила пролить свет на наиболее трагические события послевоенной истории советского села, в частности, восстановить масштабы репрессий по отношению к колхозному крестьянству[114 - Попов В.П. Неизвестная инициатива Хрущева (о подготовке указа 1948 г. о выселении крестьян) // Отечественные архивы. 1993. № 2. С. 31-38; Попов В.П. Государственный террор в Советской России 1923-1953 гг. (источники и их интерпретация) // Отечественные архивы. 1992. № 2. С. 20-31; Земсков В.Н. Заключенные, спецпоселенцы, ссыльнопоселенцы, ссыльные и высланные (статистико-географический аспект) // История СССР. 1991. № 5. С. 151-165; Земсков В.Н. Судьба «кулацкой ссылки» (1930-1954 гг.) // Отечественная история. 1994. № 1. С. 118-147; Козлов А.В. Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985 гг. М., 2006. С. 95-126. Крамола. Инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе. 1953-1982. Рассекреченные документы Верховного Суда и Прокуратуры СССР / Под ред. В.А. Козлова и С.В. Мироненко; отв. сост. О.В. Эдельман при участии Э.Ю. Завадской. М., 2005.]. Был выявлен и опубликован секретный Указ Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. «О выселении в отдаленные районы СССР лиц, злостно уклоняющихся от работы в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни». Начиная с 1990-х годов, активно публикуются архивные документы, статистика по практике реализации Указа от 2 июня 1948 г., общая статистика судимости крестьян за хищения общественной собственности и зерна, невыполнение налоговых обязательств и отработочных повинностей. Указ от 2 июня 1948 г. предусматривал исключение из колхоза и выселение в отдаленные районы СССР (районы рек Енисея, Оби, Лены) лиц, злостно нарушающих трудовую дисциплину в колхозах. Но ответственность за выселение колхозников власти перекладывали на плечи самих же крестьян, именно сходы сельских граждан принимали решения о выселении «тунеядцев», а райсоветы только утверждали эти приговоры. Передавая репрессивные функции собранию членов сельскохозяйственной артели, власти стремились показать значимость крестьянских инициатив, апеллируя к дореволюционному опыту крестьянской общины, когда сельские сходы являлись инструментом не только обсуждения хозяйственных вопросов, но и установления справедливости, решения различных споров [115 - Хасянов О.Р. «…Их надо выгнать из села вместе с их семьями…»: практика реализации Указа Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. в Ульяновской области в документах государственных архивов. Ульяновск, 2015. С. 10; Хасамутдинова Р.Р. Антикрестьянская сущность Указа Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. и его осуществление на Урале // Вестник ОГУ. 2002. № 8. С. 56-62; Чайка Е.А. Реализация Указа Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. «О выселении лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в колхозах и ведущих антиобщественный, паразитический образ жизни в Ростовской области // Историческая и социально-образовательная мысль. 2014. № 5. С. 204-207.]. Основной целью репрессий, по мнению Т.Д. Надькина, было желание властей в очередной раз напугать народ, сломить нарастающее антиколхозное движение[116 - Надькин Т.Д. Сталинская аграрная политика и крестьянство Мордовии.C. 215-217.]. Репрессии были составной частью системы государственного управления сельским хозяйством [117 - Колхозная жизнь на Урале. 1935-1953 / Сост. Х. Кесслер, Г.Е. Корнилов. М.: РОССПЭН, 2006. С. 12.].

Многие исследователи аграрной истории послевоенного периода отмечают нарастание в экономической и социальной политике советского государства антикрестьянских тенденций, направленных на дальнейшее разрушение традиционного уклада крестьянской жизни и духовно-нравственных ориентиров сельской культуры. Государство, используя различные механизмы, активно продолжало процесс раскрестьянивания. Справедливо утверждение В.А. Ильиных о решающей роли налогово-податной политики сталинского режима в данном процессе. Им были охарактеризованы ее базовые принципы: «…изъятие у производителей в качестве земельной ренты не только прибавочного, но и части (иногда значительной) необходимого продукта; внеэкономическое принуждение (включая прямые репрессии), применяемое как основной способ изъятия ренты; рефеодализация системы налогообложения деревни, которая заключалась в возврате к присущей для феодализма сословности обложения, натуральным и отработочным его формам»[118 - Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 3: Налогово-податное обложение деревни. 1946-1952 гг. / Под общ. ред. В.А. Ильиных, О.К. Кавцевич. Новосибирск: НГУ, 2003. С. 3.]. По утверждению ряда исследователей, система повинностей крестьянства включала обязательные отработки, натуральные поставки продовольствия и денежное обложение, что позволяет делать вывод о феодально-крепостническом характере зависимости колхозного крестьянства от государства. Отработочные повинности включали обязательные отработки в общественном хозяйстве колхоза, трудовую и гужевую повинность на лесозаготовках и торфоразработках, работу по строительству и ремонту дорог и т. д.[119 - Безнин М.А., Димони Т.М., Изюмова Л.В. Повинности российского крестьянства в 1930-1960-х годах. Вологда, 2001. С. 5.]

B. А. Ильиных отмечает, что количество отработок в колхозах регулировалось обязательным годовым и сезонным минимумом трудодней, установленными в трудоднях нормами выработки и расценками работ[120 - Политика раскрестьянивания в Сибири. Вып. 3.: Налогово-податное обложение деревни. 1946-1952 гг. / Под общ. ред. В.А. Ильиных, О.К. Кавцевич. Новосибирск: НГУ, 2003. С. 4.]. Трансформация крестьянского двора как основной хозяйственной единицы в условиях советской модернизации представлена в научных трудах В.М. Безнина. Исследователь делает вывод о разрушении механизма воспроизводства крестьянского хозяйства вследствие недостаточных возможностей удовлетворения минимальных потребительских запросов крестьян в колхозный период отечественной истории[121 - Безнин М.А. Крестьянский двор в Российском Нечерноземье. 1950-1965 гг. М.; Вологда, 1991. С. 225.]. Важнейшая функция крестьянского двора заключалась в «выталкивании подрастающих детей из крестьянского состояния». Возникшее противоречие социально-демографической функции крестьянского двора и его хозяйственных возможностей, по утверждению В.М. Безнина, имело следствием возникновение механизма «внешнего раскрестьянивания». Сочетание внутренних и внешних обстоятельств в 60-е годы привело к угасанию крестьянской культуры и традиционного крестьянского образа жизни.

Индивидуальные приусадебные участки колхозников, имевшие значительный вес в производстве, заготовках и потреблении основных сельскохозяйственных продуктов, в формировании совокупных денежных доходов колхозников, исследованы в монографии М.И. Денисевича[122 - Денисевич М.Н. Индивидуальные хозяйства на Урале (1930-1985 гг.). Екатеринбург, 1991.]. Последний отмечает, что, несмотря на неоднократные попытки административно-экономического давления, ограничения и ликвидации, они проявляли живучесть, эластичность и приспособляемость к внешним воздействиям. Автор выявил ряд факторов, обусловивших высокую экономическую эффективность личных приусадебных хозяйств, в частности: 1) материальный интерес; 2) сохранение чувства хозяина на своем участке земли, соединение в одном лице работника и хозяина; 3) органичное соединение труда со средствами производства; высокая степень саморегуляции как элемента любой саморазвивающейся хозяйственной структуры; 5) относительная свобода в определенные периоды в реализации продукции.

Советский аграрный проект предусматривал не только слом вековых хозяйственных норм крестьянского миропорядка, но и «перевоспитание» крестьян, формирование новых ментальных установок и ценностей сельского населения. В основном данная задача достигалась именно через механизмы налогового бремени – крестьянин должен был думать не о благополучии своей семьи, а заботиться о благополучии государства, выполняя всевозможные трудовые повинности и продовольственные поставки. Проблема эволюции ментальных установок крестьянства в результате социально-политических трансформаций ХХ века, их отражение в социальной памяти сельских жителей рассмотрены в работах И.Е. Козновой. По ее утверждению, советская модернизация разрушила традиционный крестьянский образ жизни, который остался в исторической памяти как идеал[123 - Кознова И.Е. ХХ век в социальной памяти российского крестьянства. М.: ИФ РАН, 1999. С. 87; она же. Сталинская эпоха в памяти крестьянства России. М.: РОССПЭН, 2016. 464 с.; она же. Прошлое в народной памяти: проблемы и интерпретации // Проблемы Российского самосознания: историческая память народа. Материалы 12-й Всерос. конф. М.; Махачкала, 2015. С. 198-211.]. Потеря земли, продолжает автор, привела к тому, что мечтой нескольких поколений советских крестьян стало желание вырваться из деревни и избавиться от своего крестьянского прошлого. Несмотря на то что к середине 50-х годов повседневное пространство крестьянской культуры все более определялось советскими новациями, в данный период наблюдалось возрождение многих сельских традиций и обрядов, прежде всего религиозных[124 - Кознова И.Е. ХХ век в социальной памяти российского крестьянства. М.: ИФ РАН, 1999. С. 110-111.]. Религиозность колхозниками не осуждалась. Более того, религиозность, способствовавшая объединению населения в годы Великой Отечественной войны, являлась важнейшим фактором роста национального самосознания и свидетельствовала о неутешительных итогах антицерковной кампании предвоенного периода[125 - Чумаченко Т.А. Государство, православная церковь и верующие. 1941-1961 гг. М., 1999; Шкаровский М.В. Нацистская Германия и Православная Церковь (нацистская политика в отношении Православной Церкви и религиозное возрождение на оккупированной территории СССР). М., 2000; он же. Русская Православная Церковь и Советское государство в 1943-1964 годах. От «перемирия» к новой войне. СПб., 1995; он же. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве. Государственно-церковные отношения в СССР в 1939-1964 годах. М., 1999; Одинцов М.И. Хождение по мукам // Наука и религия. 1990. № 8. С. 19-20. 1991. № 7. С. 2-3. Перелыгин А.И. Русская Православная Церковь на Орловщине в годы Великой Отечественной войны // Отечественная история. 1995. № 4. С. 126-136; Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф. Власть и церковь в Восточной Европе. 1944-1953 гг. Документы российских архивов: в 2 т. Т. 1: Власть и церковь в Восточной Европе. 1944-1948 гг. М.: РОССПЭН, 2009; Нуруллаев А.А. Мусульмане Советского Союза в Великой Отечественной войне // Религиозные организации Советского Союза в годы Великой отечественной войны 1941-1945 гг. М., 1995. С. 58; Якунин В.Н. Укрепление положения РПЦ и структура ее управления в 1941-45 гг. // Отечественная история. № 4. 2003. С. 83-934; Смыслов О.С. Богоборцы из НКВД. М.: Вече, 2012.]. Исследователи отмечают факт признания государством существования религиозных организаций и снятия ограничений в осуществлении религиозных практик верующих[126 - Перелыгин А.И. Русская Православная Церковь в Орловском крае (19171953 гг.): автореф. дис. … канд. ист. наук. Орел, 2009. С. 3.]. Историки исследуют не только проблему взаимоотношения церкви и государства, но и вопросы взаимодействия легальных и нелегальных церквей, деятельность подпольных церковных организаций, процесс вовлечения в церковную жизнь нелегальных общин верующих и т. д. Для Е.Ю. Зубковой, которая рассматривала религиозность советского человека как составную часть структуры послевоенных настроений, рост религиозной активности масс является проявлением тягот войны и надеждами на преодоление повседневных трудностей[127 - Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. М., 1999.]. Постепенное расширение доступа сельского населения к образовательным ресурсам и социокультурным учреждениям позволяет О.М. Вербицкой констатировать факт отхода большей массы сельских жителей от религиозного мировоззрения, за исключением лиц, чья социализация пришлась на довоенный период[128 - Вербицкая О.М. Российское крестьянство: от Сталина к Хрущеву. С. 191-202.]. Она отмечает, что уже к началу 60-х годов сельская религиозность представляла собой «затухающее» явление. Спад уровня религиозности в колхозной деревне на рубеже 50-60-х годов ХХ в., по мнению А.Л. Беглова, связан не столько с антирелигиозными государственными кампаниями, сколько с миграционными процессами, которые привели к оттоку значительной части сельского населения, являющегося основой сельских приходов[129 - Беглов А.Л. В поисках «безгрешных катакомб». Церковное подполье в СССР. М., 2008. С. 231-232.]. Т.М. Димони отмечает стремление крестьян европейского севера России использовать религиозные традиции для противовеса властной модернизационной инициативе, вписывая определенные культурно-нравственные элементы, базирующиеся на православном мировоззрении, в систему официальных ценностей[130 - Димони Т.М. Духовные традиции крестьянства Европейского Севера России в 1945-1960 гг. (проблема взаимоотношений с властью) // Северная деревня в XX веке: Актуальные проблемы истории / Отв. ред. М.А. Безнин. Вологда, 2000. С. 78-94.]. А.Ю. Михайловым были выявлены различия в отношении центральных и сельских органов власти к организационным структурам православной церкви в колхозной деревне в конце 1940-х гг., а именно то, что сельские властные институты не проявляли активности в антирелигиозной деятельности[131 - Михайловский А Ю. Провинциальные церковные приходы во второй половине 1940-х гг. // Вопросы истории. 2010. № 6. С. 143-145.]. Многие современные исследователи предлагают оценивать циклы религиозной активности и апатии сельского населения, возрождения и угасания религиозных традиций в срезе антицерковной борьбы государства.

Таким образом, как видим, на современном этапе историки значительно расширили представления о послевоенном развитии СССР, сформулировали новые подходы, оценки и концепции послевоенного развития колхозного строя и советского крестьянства. Состояние современной историографии свидетельствует о качественном переходе от первоначального накопления фактического материала к его концептуализации. В новейших исследованиях на первый план выходит преимущественно освещение социальной проблематики: вопросы демографии, голода, быта, сельской стратификации, роли и места личного подсобного хозяйства и крестьянского двора в производстве сельскохозяйственной продукции, значение крестьянских хозяйств для самих крестьян и др. Вместе с тем в современной российской историографии доминирует представление о потребительском отношении к деревне со стороны власть имущих, обусловленном направленностью государственной политики на первоочередное развитие города и тяжелой индустрии. Историографический анализ показывает, что в современной исторической науке нет комплексных работ, посвященных анализу процесса трансформации пространства повседневной жизни крестьян Среднего Поволжья в послевоенное время. Практически отсутствуют работы, раскрывающие механизмы аграрной политики советского государства в территориальных границах Ульяновской и Куйбышевской областей.

1.2. Источниковая база исследования

Источниковую основу исследования составил значительный комплекс опубликованных и неопубликованных документов: законодательные материалы; доклады и сочинения партийных лидеров; периодическая печать; статистические материалы; историко-социологические обследования поволжской деревни; источники личного происхождения (письма и обращения сельских жителей во властные институты и партийным лидерам, в средства массовой информации), делопроизводительная документация и материалы устной истории (интервьюирование респондентов сельских жителей)

Необходимо отметить, что законодательные акты, затрагивающие различные аспекты хозяйственной и социокультурной жизни послевоенной колхозной деревни, публиковались в центральных и местных периодических изданиях. Наибольшую ценность для исследования представляют два юридических акта, которые в полной мере характеризуют аграрную политику позднего сталинизма как репрессивную по отношению к колхозному крестьянству. Так, принятое 19 сентября 1946 г. специальное постановление Совета Министров СССР «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах», широко освещенное в советских средствах массовой информации, ознаменовало возвращение советского правительства к довоенным принципам взаимоотношения с крестьянами[132 - О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственной артели в колхозах: Постановление Совета Министров СССР и Центрального Комитета ВКП(б) от 19 сентября 1946 г. // Волжская коммуна. 1946. № 188. С. 1.]. Постановление, в частности, было направлено на борьбу с самовольными расширениями крестьянами размеров своих личных подсобных хозяйств и на укрепление трудовой дисциплины в сельскохозяйственных артелях. В документе отмечался массовый характер процесса «расхищения общественных земель», происходивший в виде «увеличения приусадебных участков колхозников путем самовольных захватов или незаконных прирезок со стороны правлений и председателей колхозов в целях раздувания личного хозяйства в ущерб общественному». Причиной данного явления было попустительство «правлений колхозов, председателей сельсоветов и райсоветов»[133 - Там же.]. Таким образом, маховик репрессий был направлен не только против рядовых колхозников, но и против руководящего состава колхозов, сельских советов и районов. В Постановлении утверждалось, что «некоторые советско-партийные и земельные районные работники вместо того, чтобы строго охранять общественную собственность, как основу колхозного строя, грубо нарушают советские законы и, злоупотребляя своим служебным положением, незаконно распоряжаются имуществом, натуральными и денежными доходами колхозов, принуждая правления и председателей колхозов выдавать им бесплатно или за низкую цену имущество, скот и продукты, принадлежащие колхозам»[134 - Там же.]. В Постановлении подчеркивалось, что колхозники и иные элементы, осуществляющие самозахват колхозной земли, преследуют цель «спекуляции и личной наживы». Региональным властям было рекомендовано до 15 ноября 1946 г. провести ревизию колхозных земель и провести обмер размеров приусадебных участков колхозников, а при обнаружении нарушений «незаконно захваченные земли» возвратить колхозам[135 - Там же.]. Задача данной кампании заключалась в принуждении крестьян к исполнению своих трудовых обязанностей в колхозах, не отвлекаясь на личное хозяйство, то есть власть была заинтересована в сохранении у крестьян единственного источника финансового обеспечения в форме артельного хозяйства. Однако несмотря на жесткие меры давления на сельское общество и массовое выявление случаев нарушения Устава сельскохозяйственной артели рядовыми колхозниками и представителями административно-управленческого персонала колхозов, крестьяне продолжали реализовывать хозяйственные практики, утвердившиеся на селе в военные годы. Архивные документы свидетельствуют, что «в ряде колхозов госкомиссии несерьезно подходили к обмеру приусадебных участков у колхозников»[136 - Хасянов О.Р. Эрозия трудовой этики советского крестьянства в послевоенное десятилетие (на материалах Ульяновской области) / О.Р. Хасянов, Л.Н. Галимова // Самарский научный вестник. 2016. № 1. С. 116.].

В ходе кампании 1946 г., инициированной постановлением «О мерах по ликвидации нарушений Устава сельскохозяйственных артелей», у колхозников изымались излишки участков, выходящие за рамки установленных норм, но трудовая дисциплина от этого не повышалась: крестьяне по-прежнему не были финансово мотивированы трудиться в общественном хозяйстве. В данных условиях по предложению Н.С. Хрущева Президиум Верховного Совета СССР 2 июня 1948 г. принимает Указ «О выселении в отдаленные районы страны лиц, злостно уклоняющихся от трудовой деятельности в сельском хозяйстве и ведущих антиобщественный паразитический образ жизни»[137 - Зима В.Ф. «Второе раскулачивание» (Аграрная политика конца 40-х – начала 50-х годов) // Отечественная история. 1994. № 3. С. 109-125; Хисамутдинова Р.Р. Антикрестьянская сущность Указа Президиума Верховного Совета СССР от 2 июня 1948 г. и его осуществление на Урале // Вестник ОГУ. 2002. № 8. С. 56-62.]. Указ не был предназначен для публикации, т. к. затрагивал интересы большинства сельских жителей.

В условиях секретности копии Указа были разосланы в областные и республиканские центры с предложением немедленно приступить к реализации основных положений данного законодательного акта. И маховик новых репрессий начал раскручиваться в колхозной деревне.

Региональные власти полностью контролировали процесс реализации Указа, а сельские жители лишь играли роль массовки, задача которой заключалась в принятии нужного решения.

По задумке властей, очередная волна государственного насилия по отношению к крестьянству должна была способствовать росту производительности труда в колхозном хозяйстве. Но эффект оказался краткосрочным, и уже после смерти И.В. Сталина советское руководство было вынуждено перейти к новым принципам взаимодействия с крестьянством.

К законодательным актам примыкают сочинения, выступления, доклады лидеров партии и государства, являвшиеся, по своей сути, директивными указаниями для нижестоящих институтов власти и населения[138 - XVIII съезд Всесоюзной коммунистической партии (б). Стенографический отчет. М., 1939; Отчетный доклад ЦК ВКП(б) XIX съезду партии. Доклад секретаря ЦК ВКП(б) тов. Г.М. Маленкова // Правда. 1952 г., 6 октября; XIX съезд Всесоюзный коммунистической партии (большевиков). Резолюция XIX съезда ВКП(б) по отчетному докладу секретаря ЦК ВКП(б) тов. Маленкова Г.М. // Красный Октябрь. 1952. № 200. С. 1-3.].

Исследователь, ставя задачу реконструкции прошлого, в своей практике опирается на архивные материалы, круг которых достаточно обширный (делопроизводство, статистические данные, документы личного происхождения, законодательные акты и т. д.). Но изучая повседневную жизнь послевоенного села, историк сталкивается с большим количеством сложностей: с многих документов не снят гриф секретности, или у архивных дел, содержащих сведения личного происхождения, не истек 75-летний срок. До сих пор архивы ФСБ закрыты для широкого круга исследователей, и материалы, содержащиеся в них, недоступны для научного анализа. В данных условиях остро стоит вопрос решения проблемы источниковой базы исследования. Конечно, в реконструкции картины жизни послевоенного крестьянства можно и необходимо использовать методы устной истории и микроистории[139 - Хасянов О.Р. Методы устной истории в изучении повседневной жизни советского крестьянства // Вестник СамГУ. 2014. № 1. С. 53-59.]. Но опираясь только на данную методологию, нельзя воссоздать объективную картину прошлого. Необходимо привлекать в качестве источников материалы советской периодической печати, которые отражают реалии социально-экономической, политической и культурной жизни регионов. Влияние периодической печати на массовое читательское сознание переоценить сложно. Не случайно в системе исторических источников она занимает весьма существенное место. Именно печать является ведущим средством массовой информации населения, важнейшей функцией ее является структурирование общественного мнения, пропаганда господствующей государственной идеологии[140 - Мазетов Р.А. Церковная периодическая печать как исторический источник (на примере журналов Церковный вестник и Церковные ведомости). URL: http://history-nso.ucoz.ru/publ/materialy_xii_lomonosovskikh (http://history-nso.ucoz.ru/publ/materialy_xii_lomonosovskikh) _chtenrj_2010/istorija_pravoslavnoj_ cerkvi_v_svete_razlichnykh_istochnikov/mazetov_r_a_cerkovnaja_periodicheskaja_ pechat_kak_istoricheskij_istochnik_na_primere_zhurnalov_cerkovnyj_vestnik_i_ cerkovnye_vedomosti/15-1-0-18]. Выделяют три разновидности периодической печати: газеты, журналы и повременные издания научных обществ. Говоря о советской периодической печати, мы останавливаемся лишь на газетах.

Советская периодическая печать находилась под контролем партийного аппарата и проходила строгую цензуру. Несмотря на это региональные газеты содержат широкий фактический материал, раскрывающий жизнь советской провинции в рамках господствующей идеологии. Как отмечает Ю.П. Бокарев, «идеологические фильтры не были непроницаемыми. В статьях, обзорах, корреспонденциях с мест, в письмах читателей, в публицистике выражались разные точки зрения»[141 - Источниковедение новейшей истории России: теория, методика и практика / Ред. А.К. Соколов. М., 2004. С. 238.].

Советское источниковедение утверждало, что советская пресса является источником достоверных и неоспоримых фактов. Крушение советского строя обнажило проблему неприкрытости идеологически-пропагандистской направленности советской печати и, следовательно, тенденциозности в подаче материала. На этом основании многие стали полагать, что советская пресса не может служить достоверным источником фактического материала, раскрывающим событийные стороны минувшей эпохи. Но мы придерживаемся иной точки зрения.

В ходе нашего исследования мы проанализировали материалы областных и районных газет, издаваемых с 1945 по 1954 г. в Куйбышевской и Ульяновской областях. Это такие областные газеты, как «Ульяновская правда» (Ульяновск) и «Волжская коммуна» (Куйбышев), а также 24 районные газеты по Ульяновской области и 19 – по Куйбышевской области. Данные периодические издания были официальными печатными органами областных и районных партийных институтов, и перед ними стояла задача доведения официальной информации, постановлений и решений областных и районных комитетов партии до широких слоев населения. Но не только это определяло содержание газетных материалов.