banner banner banner
Весенняя песня Сапфо
Весенняя песня Сапфо
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Весенняя песня Сапфо

скачать книгу бесплатно

Весенняя песня Сапфо
Ольга Петровна Клюкина

Женские лики – символы веков
Ольга Петровна Клюкина – российский прозаик и сценарист, автор ряда исторических произведений для детей и взрослых.

На страницах данной книги публикуется роман «Весенняя песня Сапфо», в котором для создания яркого образа своей героини автор использует все возможности: и достоверные сведения, и сохранившиеся стихотворные строки, и легенды, и мифы. Перед читателями раскрываются душевные переживания великой поэтессы, бытовые подробности ее жизни, наставничество и творчество, а также необычный женский мир, созданный Сапфо на острове Лесбос.

Ольга Петровна Клюкина

Весенняя песня Сапфо

Девять лишь муз называя, мы Сапфо наносим обиду.

Разве мы в ней не должны музу десятую чтить?

    Платон. «К Сапфо»[1 - Перевод О. Румер]

© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2010

© ООО «РИЦ Литература», 2010

* * *

Глава первая

Аполлоновы дети

С холма, на котором в тени оливкового дерева сидели три женщины, открывался вид на морской залив.

В лучах закатного солнца море казалось розовым и напоминало необъятную чашу вина, разбавленного водой. От одного такого вида можно было слегка захмелеть.

Сапфо попыталась сквозь приятную вечернюю дремоту вспомнить, кто из поэтов первым назвал море «винно-цветным», но не смогла.

Кажется, все-таки Гомер. Но, может быть, кто-то и до него, еще раньше?

Впрочем, она не очень старалась, потому что в глубине души всегда была убеждена, что лучшие строки, мелодии, скульптуры, вазы на самом деле создавались не людьми, а богами. И потому не так уж важно, кто первым из смертных произносит слова или в чьей руке оказывается резец.

Почти что не важно…

Наверное, именно поэтому Сапфо никогда не возражала тем, кто ее восхвалял, говоря, что у нее есть «дар божий».

Все правильно, ведь не ее же собственный дар, а божий – подаренный щедрыми олимпийскими богами.

Вот только за что? И почему он достался именно ей, обыкновенной женщине, родившейся на острове Лесбос?

Это для Сапфо оставалось непостижимым и покрытым тайной.

Впрочем, всегда находились завистливые люди, не понимавшие, почему Сапфо с такой спокойной улыбкой, слегка склонив голову, молча выслушивала в свой адрес самые горячие похвалы. И они же потом упрекали ее в излишней гордости.

Мол, эта женщина не обладает ни каплей природной скромности и нарочно делает все возможное и невозможное, чтобы молва о ней, подобно искрам на ветру, разносилась далеко по свету. И чуть ли не сама, своими собственными губами, раздувает костер славы, который вот уже много лет подряд разгорается все ярче и ярче.

Ну и пусть – все равно тех, кто ее искренне любит, всегда было и есть гораздо больше.

Таких людей даже не надо далеко искать – достаточно просто сейчас повернуть голову в сторону подруг, сидящих рядом на холме.

– Как же нам повезло, что мы родились на благословенном острове Лесбос, – первой подала голос женщина по имени Дидамия, тоже не отрывавшая взгляда от морского горизонта. Все это время она сосредоточенно думала о чем-то своем.

– Повезло, наверное… – эхом отозвалась Сапфо.

– Да нет же, я говорю совершенно точно, – тут же пояснила Дидамия. – Недавно я купила у одного мореплавателя карту мира – ее составил кто-то из великих мужей. А торговые люди срисовали ее для себя и пользуются, когда отправляются в плавания. Так вот, там ясно видно, что вокруг нас и некоторых лежащих за морем стран на земле ничего больше нет. Совершенно ничего, кроме безводных, кишащих змеями песчаных пустынь, непроходимых болот и холодных морей. Наш Лесбос находится в самом центре мира.

– Представляю, какой там, на краю, мрак и ужас – на краю земли, – тут же передернулась, как от озноба, третья из сидящих на холме подруг по имени Филистина – на редкость чувствительная, белокожая красавица. – Неужели только мы каждый день можем наслаждаться солнцем, морем, цветами? А что, если там, среди пустынь, тоже живут какие-нибудь люди? Несчастные, корявые от холодов или ужасающей жары… Ох!

– Не знаю, – пожала плечами Сапфо. – Наша Сандра уверяет, что на самом краю земли живут не менее счастливые народы. Хотя они даже не подозревают о нашем существовании.

– Она имеет в виду страну гипербореев, откуда иногда на нас дует северный ветер борей?

– Ту самую, куда никто из смертных до сих пор не смог попасть? – деловито уточнила Дидамия.

У нее была сильно развита тяга к знаниям в самых различных областях – от медицины до географии и астрономии, и при каждом удобном случае она наполняла свою «шкатулку» новыми сведениями.

– Как жаль, что мы – не богини, – вздохнула Филистина. – Лишь Аполлон Дельфийский видел народ, пребывающий в вечном блаженстве. У них вообще никогда не случается никаких несчастий!

– Нет, – сказала Сапфо. – Сандра рассказывала о людях, живущих в таких далеких краях, где солнце только-только начинает свое ежедневное восхождение на небо. И там у женщин также есть роскошные одеяния, богатые украшения, повозки и многое другое, как и у нас.

– Ты слишком уж веришь тому, что говорит Сандра, – неодобрительно заметила Дидамия. – Конечно, я не спорю, она иногда умеет предсказывать будущее или прочитать прошлое. Но все же она не пифия и не жрица, а лишь одна из твоих учениц. И вовсе не стоит все ее прорицания толковать буквально…

– Ах, иногда, когда Сандра начинает рассказывать свои странные видения или вещие сны, у нее такое лицо… Я просто ее боюсь, – вдруг перебила на полуслове подругу Филистина. – И стараюсь незаметно уйти, чтобы не видеть ее глаз. Они похожи на два факела, зажженных ночью. Мне кажется, что в такие моменты глаза у Сандры и даже все лицо становятся ярко-желтого цвета, цвета необожженной глины. Это так… странно. Вы не замечали?

– Замечала, – улыбнулась Сапфо. – Кстати, Сандра уверяет, что у тех мужчин и женщин на краю света, которых она видела во сне, тоже желтая кожа и такие большие веки, что для взгляда остаются лишь узкие щелки.

– Наверное, они сощуривают глаза из-за близости восходящего солнца, им трудно на него глядеть, – тут же выдвинула научное предположение Дидамия. – И желтый цвет лица по той же причине. Хорошо еще, что солнце не обугливает их кожу и не прожигает насквозь душу, как у некоторых обитателей далекой Ливии. Я слышала, там вообще живут лишь черные как уголь людоеды.

– Погоди, это как – узкие щелки вместо глаз? Так, что ли? – вдруг засмеялась Филистина, оттягивая пальцами края век к вискам.

Дидамия тут же последовала ее примеру и воскликнула:

– Ну, конечно, я так и знала, что Сандра просто любит над нами пошутить! Ха, да ведь через такие узкие щелочки ничего толком и не видно, все сразу же расплывается.

Почему-то Сандра, крайне чувствительная к движениям ветров, перемещениям небесных светил и вообще ко всем переменам в природе и жизни, сегодня с утра была в отвратительном настроении – уединилась от подруг, не желая ни с кем разговаривать (даже с Сапфо!), отказалась от еды и прогулок.

Увы, наверняка Сандра появится теперь в обществе не раньше чем через два или три дня, а все это время будет сидеть взаперти и находиться во власти терзающих ее душу непонятных, тревожных видений.

Сапфо знала, что в такие дни лучше всего оставлять подругу в покое и не досаждать ей.

Но как же Сандра, бедняжка, сама в эти периоды мучилась и изводилась – появлялась потом похудевшей, бледной, со странным, решительным блеском в глазах.

Лишь терпеливое, мудрое время и заботливое внимание подруг постепенно возвращали Сандру к прежней жизни.

Сапфо часто думала про себя: если боги кого-то щедро наградили, то Сандру, похоже, все-таки наказали, заставив улавливать любые, в том числе и самые грозные, предупреждения в грядущем. Впрочем, ведь и счастливые тоже – нет смысла все видеть в чересчур мрачном свете.

– Я же говорю – бедные! Они и живут у самого подножия дома солнца и при этом не могут ясно видеть вокруг себя всего, что на радость людям сотворили вечные боги. Ах, как же это грустно… – снова тихонько вздохнула Филистина.

Сапфо оглянулась на подругу и невольно улыбнулась.

Настроение у Филистины имело удивительное свойство меняться в течение дня и двигалось почти точь-в-точь по ходу движения солнца на небе.

Утром Филистина обычно просыпалась веселой, пела песни, аккомпанируя себе на лире, и щебетала, как птичка. Чаще всего это были только что разученные песни на стихи Сапфо.

После полудня она становилась спокойной и нередко высказывала вслух удивлявшие всех мудрые замечания. Зато вечером на нее неизменно нападала печаль, выражающаяся в непрестанных вздохах. Ночью впечатлительная женщина запросто могла и всплакнуть в подушку, в которую для более крепкого сна были зашиты ароматные листья лаванды.

А так как сейчас был уже вечер, то робкие вздохи Филистины никого слишком не удивляли.

Причем эта тихая голубоглазая женщина с очень светлой кожей, напоминающей паросский мрамор, всеми силами старалась не навязывать своих печальных мыслей окружающим. Но при этом на редкость выразительно вздыхала, терпеливо дожидаясь, когда кто-нибудь из подруг спросит о причинах ее затаенной грусти.

– О чем ты сейчас думаешь? – задала ей привычный вопрос Сапфо, снова переводя взгляд на море, – в него сейчас словно невидимой струйкой кто-то подливал вино, и море на глазах меняло цвет, постепенно становилось алым, приобретая какой-то неуловимый кровавый оттенок.

Может быть, к непогоде, к сильной буре? Или просто потому, что незаметно приближалась осень, перекрашивая в пурпурный цвет листья на деревьях, по-новому расцвечивая траву, небо, море?

Дидамия наверняка бы пояснила, что пурпурная краска для тканей и шерсти обычно изготавливается из одного вида мелких, пурпуроносных улиток, то есть другими словами – берет свой цвет из моря. Из этого можно заключить, что к осени море набирает силу и побеждает все, что существует на земле.

Нет, Сапфо такие логические объяснения не устраивали, и тем более – не сейчас. Нет, не сейчас…

– Пока мы смотрели на море и говорили про другие страны, я вдруг снова вспомнила про нашу маленькую Тимаду, – сказала Филистина, поворачиваясь к Сапфо. – Наверное, тот самый ужасный… ужасный человек, который стал причиной ее гибели, до сих пор спокойно плавает на своем корабле по морям. Он останавливается то на одном, то на другом острове, соблазняя молоденьких девушек. И даже не догадывается о том, что пепел от маленькой Тимады давно развеялся в воздухе и лишь его остатки хранятся на дне погребальной амфоры. Ведь это все – все, что осталось от красоты нашей дорогой подруги…

– Не волнуйся – боги накажут его по заслугам, – сразу же сделалась серьезной Дидамия, которая, кстати говоря, слыла одной из лучших наставниц в школе для девочек. – Как уже наказали и саму Тимаду за ее неразумность и невоздержанность. Разве не так?

Филистина на это ничего не ответила и только посмотрела на подругу с молчаливым упреком. Но даже черные ресницы, обрамляющие очень светлые, ясные глаза Филистины, сразу сделались похожими на колючки – она не могла спокойно выносить, когда кто-нибудь пренебрежительно отзывался о Тимаде.

Ведь добрая память да горстка пепла – все, что теперь осталось от умершей девушки, родившейся, судя по всему, вопреки воле богов и потому слишком рано оставшейся без матери. Всего лишь краткий миг была счастливой, обретя любимых подруг в кругу Сапфо, и потому слишком несправедливо, жестокосердно ругать ее, сидя на цветущем холме…

– Да нет, я просто имела в виду идею справедливого возмездия, – сразу же постаралась смягчить свой приговор Дидамия. – Лично я нисколько не сомневаюсь, что от соблазнителя Тимады давно уже остались лишь кости, начисто обглоданные рыбами. Ты когда-нибудь видела такие кости, похожие на детские игрушки, – их порой после сильной бури выбрасывают волны на берег?

– Да, – еле слышно ответила Филистина.

– Они всем нам напоминают, что каждый человек – лишь игрушка в руках богини судьбы Тихэ, которая вершит людскими судьбами. И потому не надо ее напрасно гневить, – продолжала Дидамия, следуя своей учительской привычке пояснять другим самые очевидные вещи и все расставлять по своим местам. – Там вот, однажды на берегу я нашла чьи-то начисто отполированные волнами останки и сказала сама себе, что это все, что осталось от мореплавателя, соблазнившего маленькую Тимаду. С тех пор лично я, Филистина, стала совершенно спокойно вспоминать об этой истории и советую тебе тоже последовать моему примеру.

– Нет, не могу, – покачала головой Филистина, и на ее ресницах блеснули слезы. – Я пробовала забыть – нет, не получается. А как заразительно Тимада умела смеяться! Помните, ее было слышно на другом конце леса? Иногда, когда кто-нибудь из наших подруг начинает чересчур громко смеяться, я вздрагиваю и потом долго не могу успокоиться. И хотя прошло уже много лет, с тех пор я никогда и ни у кого не слышала такого смеха. Да, Дидамия, – никогда и ни у кого. Нет, пожалуй, только у Фаона, когда он был малышом…

И, проговорив это, Филистина чуть ли не с вызовом, снизу вверх посмотрела на Дидамию, которая заметно выделялась среди подруг высоким ростом, физической силой и крупным, почти мужским телосложением. Но было кое-что, чего Дидамия точно не могла спокойно переносить, – это укоризненный взгляд и особенно слезы хрупкой Филистины.

– Да ведь и сама Тимада была еще совсем ребенком, – поспешила на выручку подругам Сапфо. – Девочкой, которая родила ребенка, но при этом в душе не успела превратиться в женщину. Оказывается, и такое бывает.

И все три женщины на некоторое время замолчали, вспоминая о той злополучной истории, когда-то наделавшей в школе Сапфо так много шума.

Тело Тимады – сей прах.
До свадебных игр Персефона
Свой распахнула пред ней
Сумрачный, брачный чертог…[2 - Перевод В. Иванова] —

про себя вспомнила Сапфо строки своего давнего стихотворения, которыми она когда-то оплакала Тимаду – последнее, что можно было для нее сделать.

Ведь «маленькая Тимада», как называли эту девушку подруги, до последнего момента скрывала свою беременность и даже пыталась от нее самостоятельно избавиться при помощи специальных отваров из трав и ядовитых, но, к счастью, не смертоносных грибов.

Но потом все же во всем призналась, и первым человеком, который узнал о трудном положении девушки, была ее лучшая подруга – Филистина.

Правда, сначала Тимада без устали твердила о том, будто случайно повстречала в лесу лучезарного бога Аполлона, который ею страстно овладел. И потом также внезапно исчез, наградив девушку поистине наслаждением и богоравным наследником.

И лишь в горячечном бреду, уже во время родов, Тимада все же сказала правду. Оказывается, она случайно встретилась в лесу с каким-то заезжим мореплавателем, и этот догнавший ее незнакомец стал отцом ребенка. Хотя сам он навряд ли когда-нибудь об этом узнает: должно быть, он даже не вспоминает о мимолетной встрече с беспечной девушкой на залитой солнцем поляне.

Но как бы ни были сердиты некоторые женщины на маленькую Тимаду, все же никто не был готов к тому, что это веселое, доброе, неугомонное создание погибнет во время родов. Словно жертвенное животное, девушка буквально истекла кровью, которую ничем невозможно было остановить. Бедняжка угасла прямо на руках у повивальных бабок и Филистины, то смеясь сквозь слезы, то впадая в продолжительное забытье: видимо, ее организм не был готов к такому нелегкому испытанию, как материнство.

Впрочем, юная мать все же успела своей лучшей подруге Филистине, державшей Тимаду за тонкую, смуглую и невозвратимо слабеющую руку, рассказать и про моряка, и даже дать имя новорожденному мальчику – она попросила непременно назвать его Фаоном.

Филистина так и не успела уточнить, почему подруга выбрала именно это имя. Быть может, так звали того злополучного моряка, о котором Тимада, даже стоя на пороге подземного царства, не проронила ни одного дурного слова? Или же просто маленькой Тимаде нравилось это звучное мужское имя?

Младенца, которого сама мать так никогда и не увидела, сразу же передали пожилой молочнице по имени Алфидия. Эта добрая женщина круглый год жила за городом в небольшом добротном доме на краю буковой рощи и держала молочных коз. После смерти подруги женщины решили, что до своего совершеннолетия мальчик-сирота останется на их общем попечении и вполне может жить в доме Алфидии, а потом его отправят учиться в Афины.

С первых дней бездетная молочница называла Фаона «своим ненаглядным сынком», которого ей на старости лет в утешение послали всемогущие боги. Так что появление на свет Фаона почти не помешало привычной жизни в школе Сапфо, и обычно они видели малыша только летом, когда перебирались за город, в эти тихие, благодатные места на берегу Эгейского моря.

Сапфо вдруг задумалась: а правильно ли она поступила, когда в порыве печали написала в прощальном стихотворении о Тимаде такие слова:

Сверстницы, юные кудри отсекши острым железом,
Пышный рассыпали дар над девственной урной[3 - Перевод В. Иванова].

Имела ли право она назвать погребальную урну – девственной, если Тимада не только зачала, но и родила ребенка?

С точки зрения очевидного и разумного это совершенно неправильно. Но тем не менее было правдой! Ведь маленькая Тимада, увы, не успела испытать ни волнений замужества, ни радостей материнства, ни даже по-настоящему глубоких, сладких мук любви… И потому ее душа навсегда осталась девственной, как душа маленькой девочки.

И подруги тогда поняли, что хотела сказать Сапфо, скорбным хором подхватив странные слова. Эти смелые слова были правдивей настоящей правды, и никто из женщин не захотел изменить из погребальной песни ни слова.

Их маленькая Тимада и жила по-детски – так, словно все время куда-то торопилась. Она не ходила, а бегала, очень быстро ела, пила разбавленное холодной водой вино большими, жадными глотками и даже смеялась взахлеб, как будто наперед знала, что ей отпущено совсем мало времени. Или девушку заранее оповестил об этом кто-то из добрых богинь?

– Нет, я была не права: от Тимады остался не только пепел, – вдруг светло улыбнулась Филистина. – У Фаона даже глаза точь-в-точь такие же, как у матери. Они так похожи на воробьиные ягоды – две спелые черешни. Вот только волосы другие: светлые, словно в них с детства застыла морская соль…

Но она тут же пожалела о том, что вспомнила вслух имя мальчика.

– А ведь я как раз собиралась поговорить с Фаоном по поводу его отъезда в Афины, – задумчиво, как бы между делом проговорила Сапфо. – Хорошо, что ты мне об этом напомнила, Филистина. Пожалуй, нужно с ним встретиться завтра утром.

– Ах, как же… – сразу же обмерла Филистина. – Но… почему – Афины? Зачем – Афины? Ведь тогда мы не будем видеть нашего Фаона. Эти Афины от нас так далеко – почти на краю света!

– Ты преувеличиваешь, Филистина, – улыбнулась Сапфо. – И потом ты, наверное, забыла, что маленькая Тимада сама прибыла на наш остров из Афин – это ее родной город. А значит отчасти является родиной и Фаона. В Афинах до сих пор живет и процветает отец Тимады. Пришла пора ему взглянуть на своего внука.

– Ах, я вижу, это ты обо всем позабыла, Сапфо, – с упреком посмотрела на подругу Филистина. – Но я-то прекрасно помню, какой это ужасный человек – отец маленькой Тимады. Он поддался на уговоры мачехи и отправил дочь на Лесбос, к каким-то своим дальним родственникам, и потом не интересовался ее дальнейшей судьбой. Хорошо, что девушка попала в твою школу, она ведь была одной из первых… И даже когда Тимада умерла, он не ответил на письмо, не захотел признавать Фаона. Все это время он даже ни разу не пытался узнать, как живет его родной внук и жив ли он вообще… И потом, Сапфо, я поняла, что ты передумала куда-либо отправлять Фаона. Мы все, все так считали.

– Почему я должна передумать? Просто я ждала писем из Афин. И вчера наконец-то их получила.

– Каких писем? – как-то сразу поникла Филистина и еще больше стала похожа на цветок, который к вечеру сжимает нежные, трепетные лепестки, прячась от чужих глаз.