скачать книгу бесплатно
Любовь сквозь века
Оксана Лукаш
Старинный кинжал, испещренный рунами, поведает о чудесных перемещениях между мирами. О Лютом-ведуне и маге, способном влюбить в себя любую, да только не гордячку Милану. О Иваре и Вадиславе, доблестных воинах, закаленных в сражениях и битвах, но проигравших самих себя, встретив любовь.О милой и нежной Валерии, успешной бизнесвумен, запретившей себе любить – раз и навсегда. О Теодоре и Александре, верных друзьях, ставших соперниками в борьбе за сердце красавицы. До счастья подать рукой, но миры так чудно переплелись связав Милану и Валерию невидимыми нитями. Как изменить судьбу и предотвратить трагедию?
Часть 1 ЛЮТЫЙ
Глава 1
Снег, мокрый, глубокий рыхлый, ни одной прогалины, мужчина шел, глубоко увязая в сугробах. Замерзшие ветки, царапали лицо. Снег сыпал и сыпал ,зима– лютая. И он Лютый. Как они похожи – оба холодны и непроницаемы. Ему казалось, что уже ничто не сможет затронуть душу, отогреть сердце. Лютый знал только дорогу, чувствовал куда свернуть, куда отправиться дальше, и путь этот был бесконечен.
Люди боялись его, сторонились и угождали. Иногда, деревни будто бы вымирали, когда он проходил мимо, внимательно всматриваясь в избы. На привязи лаяли собаки, в загонах жил своей жизнью скот. Жители выжидали, не спешили навстречу усталому путнику, не предлагали войти в дом, передохнуть, остаться на ночлег.
Лютый был невысок ростом, коренастый, худой и жилистый. Острый, колючий взгляд из под бровей прожигал насквозь. Говорил он редко и по существу, хмурый, неулыбчивый, отрешенный. Шрам на его левой щеке и короткий меч у пояса, заставляли простолюдинов опасаться, ратники да бояре не обращали внимания на пешего странника. Лютый, привык к одиночеству. Слуга Темного, который возьмет, требу для своего хозяина, хотят того жители или нет. Эта традиция, была старой, как мир, но о ней помнили лишь старики. Людям выбирать не приходилось, молча отдавали Требу, чтобы дальше жить в мире и достатке, исполнив предначертанное. Ведун никогда не появлялся в одном и том же месте дважды, искал, находил, брал, шел дальше. Его жизнь, его цель –поиск, той, которая станет ведьмой, Жрицей. Он всего лишь слуга, собака– ищейка.
Сумерки спускались на землю, близилась ночь, требовалось выбрать место для ночлега. Оглядевшись, мужчина свернул направо, чутье всегда подсказывало ему куда идти, и в этот раз он не ошибся. Ведун вышел на небольшую поляну. Ветер выдул снег, образовались прогалины– голые куски земли с пробивающейся травой, и вот уже потрескивают влажные дрова, закипает в котелке вода. Мужчина осмотрел свои припасы, хлеб, немного вяленого мяса, соль, крупа да травы. Постругав мерзлое мясо, кинул в воду, добавил крупу -поляну окутал аромат нехитрой похлебки.
Вдалеке, протяжно завыл зверь. Волки. У них с Лютым уговор – он не трогает их, они его. Вой раздавался все ближе и ближе. На поляну выскочил, совсем еще, молодой зверь, ощетинился, глаза горят, брюхо впало. Увидев Лютого, попятился назад и исчез в перелеске. Завыл. Надрывно, жалобно, протяжно. Легкой добычи сегодня не будет: Не судьба -Серый. Не судьба. Ведун усмехнулся.
Сытная, горячая еда разморила мужчину, он подбросил поленьев в костер, огонь запылал жарко, яро, пробирая до костей, горяча кровь. Сон пришел быстро, Лютый спал чутко, можно сказать, и не спал вовсе, лишь давал отдых телу. Звери, как и люди, обходили его стороной, поэтому, можно было просто лежать, не опасаясь за свою жизнь, не думая ни о чем, чувствуя как расслабляются, натруженные за день мышцы, постепенно проваливаясь в забытье.
Голубое озеро, по берегу поросшее камышом, кое– где вода уже подмерзла. Темное время – навье, Сварга закрыла врата до весны.
Девушка бежала к озеру, не разбирая дороги, спотыкалась, путаясь в длинном сарафане, цеплялась за ветки – прекрасная, простоволосая, босая. Слезы обжигали ее лицо, струились по щекам.
Лютый понял, что задумала жена. Он стоял на пригорке и видел все, что происходит у кромки воды. Пришпорил коня: Только бы успеть, только бы успеть!
Милану уже ничто не могло остановить. Она вошла в воду. Студено. Тело заломило от холода. Не раздумывая – нырнула. Озеро поглотило ее, пошло рябью.
Лютый спешился на берегу: Как же не понял он раньше, как проглядел, не догадался?
Дорогу преградил невидимый страж.
– Стой! Твое время вышло, ты боле не хозяин ей!
– Прочь! С дороги! Ведун направил посох на Хранителя, но за грань ступить не мог, не в его власти мешать обряду.
Девушка вынырнула, зашептала: Не Лада я отныне, стужа мне имя, холод зимний, сердце окутал, льдом душу сковал. Нет чувств, нет боли, не дева я боле, зима во мне лютая, душой правит, да краса вовек не увядает, всяк кто посмотрит взгляд не отведет, да сердце мое страстью, да любовью жаркой к себе не займет, ни добрый молодец, ни купец, ни князь, ни витязь, ни стрелец, ни свой, ни инородец. Тело мое прекрасно, на душе пустота, чувств сердце не знает, чрево женское отныне, жизнь новую в себя не принимает, душа моя ледяна, отныне и до веку я молода. Возьми озеро студеное жар девичий, дай холод сердцу моему, да красу вечную – безвременную!
Да свершится! Да свершится! Да сбудется!
Пролилась в озеро девичья кровь. Потемнела вода, закрутился омут противосолонь, окутала вода Милану на короткий миг. Все стихло.
Лютый ждал, по лицу текли слезы. Свершилось. Нет больше его девочки, отныне она не в его власти, не его собственность, не его жена.
Милана выходила из воды, такая же нежная и юная, как и прежде, да только там где она ступала, вода замерзала следом, покрывалась ледяной коркой.
– Что ты сотворила!!! Что сотворила?!?
– Ты тут? Как посмел?
– Я смею все. Мне нет указа.
– Да, ну? Так чего же за волосы меня из воды не выволок? Не избил в кровь? Ответь мне? Не молчи. Милана рассмеялась, громко, звонко.
Он любил этот смех и ненавидел. Размахнулся, хотел ударить, да не посмел. Ее взгляд пронизывал насквозь, как будто не Милана это глядит, а сама Мара на него смотрит.
– Ты всего лишь Слуга! Помни это муженек, и обходи меня, впредь, стороной.
Ведун проснулся от собственного крика: Ненавижу! Проклятая!
По лицу мужчины катились слезы. Может не сон это был? Наваждение стало окутывать его все чаще. Во сне Лютый раз за разом видел ту, которой никогда не встречал в яви, но за которую отдал бы все, что имел. Он любил и ненавидел ее одновременно. Очнувшись ото сна, никогда не мог вспомнить ее лицо, образ, только глаза– пронзительные, синие, как зимнее небо.
В ярости Лютый затушил костер и побрел, опираясь на посох, медленно, как будто на плечах была огромная ноша. Прочь, прочь от этого места, от собственных мыслей, от синих колдовских глаз.
Глава 2
Тем временем, в деревушке, неподалеку, жизнь шла своим чередом. Зима в этом году была суровой, морозной да снежной, и казалась, нескончаемой. День был в самом разгаре, жители занимались своими делами. В крайней избе пекли хлеба, дородная хозяйка ставила первую партию в печь. Раскрасневшиеся с мороза в избу вбежали ребятишки, и с разбега, чуть не снесли самую меньшую девочку.
– Тише вы, шебутные! –прикрикнула мать. Малую зашибете!
Странная вышла девочка– подумала женщина. Не первый раз ей приходили в голову такие мысли, и она ругала себя за них: Все же, дочь.
Малышка была не похожа на остальных членов семьи, все русоволосые да сероглазые, а у этой волосы, что смоль – темные, да глаза синие, синие, настоящие омуты, глянешь в них, и будто тонешь. Росточком ниже своих сверстниц, щуплая, маленькая, а выделяется сразу среди остальных ребятишек. И голос, голос, малявка еще, а голос забыть нельзя – журчит, переливается, что ручей весной. Все ребята бегают день деньской, а эта сядет и сидит, смотрит вдаль, как будто видит что, и сама себе улыбается. Деревенские привыкли к ее красоте, да тихому нраву, а заезжие каждый раз диву давались. Князь с воеводой, как на порубежье мимо проезжал, девок деревенских встретил, коня осадил, дело то молодое. Слово за слово, про житье бытье, а как малявку увидал– побледнел. Люди сказывали, все расспрашивал: Кто такая, да чья?
– Поди, поиграй с ребятами, Милана. Слышишь, меня дочка?
Девочка послушно глянула на мать, взяла тулупчик и стала одеваться.
Мать вздохнула: Беда мне с тобой Милана! Но девочки уже в избе не было. Женщина знала, что не пойдет дочь туда, где все. Затеет игру, то ли с котом, то ли собаку в дом притащит, или сядет на пригорок и будет смотреть на опушку леса, словно, ждет кого-то.
Милана, действительно, как и предполагала мать, пошла на окраину деревни, села на свой любимый пенек на пригорке и прислушалась. Ждала она весну, ой, как ждала. Тепла, солнца, да первых жаворонков. Побегут ручьи, расцветет все, река разольется, зашумят травы, можно будет пойти в лес, там столько интересного, там друзья. Как же мать не понимает, скучно ей с девчонками бегать. В лесу и с травинкой поговорить можно, и ручей про дальние страны расскажет, глядишь, и дядька Леший появится, меду даст или на малинник укажет, а пока зима, в лес мать запретила ходить строго настрого. Навье время, темное. Говорит: Лешак утащит или кикимора задушит. Милана рассмеялась, – Как же Леший утащит? Он ведь такой добрый. А что если только зайти, никто ведь не узнает. До сумерек далеко еще: Я, туда и обратно. Рядом с Миланой играли сверстники.
– Милана, айда с нами,– крикнул соседский парнишка, Петр.
Девочка только махнула ему рукой, и направилась, не оглядываясь в лес.
– Милана, ты куда? Вернись! Мамка заругает,– не унимался паренек.
– Петруша, ты ей не говори, я быстро. Девочка, просительно прищурила глаза.
Петр, бросил санки, он был постарше, на голову выше девочки, и ему самому безумно хотелось глянуть, на кикимор, да всякую нежить лесную, которой пугали ребят старики.
– Подожди Миланка, с тобой пойду.
Милана улыбнулась, Петр растаял от ее улыбки, взял девочку за руку, и дети направились к лесу. Милана еще раз признательно глянула на мальчика своими бездонными глазами, Петр покраснел: Что это со мной? Она же девчонка,– он отдернул руку, пошел чуть быстрей, Милана семенила следом, стараясь не отставать.
Глава 3
Лютый пробирался сквозь заросли и березняк. Мужчина шел без отдыха несколько часов, пытаясь разогнать наваждение прошлой ночи. Сон не шел из головы. Эти синие, глубокие глаза, и почти нереальное чувство любви, боли, гнева и ненависти, которые он испытывал к их обладательнице. Самое странное, что эти чувства он отчетливо переживал наяву каждый раз, вспоминая тот сон. Как можно любить и ненавидеть одновременно, тем более ту, которой нет, которая лишь в его воображении, и приходит во сне. Еще острее он почувствовал свое одиночество, тоска сжала сердце.
Когда –то, он был обычным человеком, воином. У него была семья, дом, казалось, все еще впереди. Он помнил, как был витязем в княжеской дружине, пировал с друзьями, ходил в походы, возвращался с добычей. Князь был щедр, дружинников верных не обижал. Лютый был одним из первых воинов, любил веселье, добрую шутку да крепкую драку, после, которой хорошо, и девок потискать. Девок, любил шибче всего. Последнюю, запомнил навсегда.
В одной из деревень, во хмелю, вышел во двор воздуха свежего глотнуть, зима стояла такая же, суровая, мороз прошибал насквозь, а он дышит, да вздохнуть не может– воздуха ему мало. Решил пройтись. Отошел за избу, недалеко лесочек, и тянет его в тот лес, спасу нет. Хмель в голове играет, как был в рубахе, так и пошел, куда глаза глядят, не чувствуя холода. Идет, идет, вроде и лес близко, и сосенки рядом, а все не дойдет до них. Возле одного деревца увидел Лютый силуэт девичий. Окликнул. Отошла девица от дерева, Лютый обомлел, таких красавиц он отродясь не видел. Высокая, статная, волосы огненные, до пояса коса, глядит на него – улыбается, пальцем манит. Направился к ней Лютый, да, она в лес, и бежать. Он за ней. Девица смеется, заливается, только эхо кругом от того смеха. Бежит Лютый, опасности не чует. Это последнее, что он помнил.
Очнулся уже в избе, весь в тулупах закутанный, из сотоварищей никого рядом нет, да и изба чужая, бабка какая– то у печи возится. Попытался встать, ноги не держат, кое-как сполз с печи. Бабка на шум оглянулась.
– Что, милок, очнулся? Как спалось?
– Долго я спал?
– Почитай месяца три. Уж и весна, вовсю.
– Что со мной случилось?
– Как что, милок? Запамятовал? Во хмелю пошел в лес, заблудился и замерз, почти насмерть. Приволокли тебя ко мне други твои, знахарка я деревенская. Ты уж плохой весь, лихорадит тебя, знобит, крутит. Ничего я им не обещала, да вот надо же, выходила. Выходила я тебя болезного. Витязи, знамо дело, в поход собрались, а мне строго настрого наказали ходить за тобой, как за дитем малым,– старуха рассмеялась.
Стало Лютому не по себе от того смеха. Смех ее не бабский– девичий смех.
– Как звать тебя, милый?
– Тихон, кличут.
– Был Тихон, станешь – Лютый.
– Что ты сказала, старая?
– Послышалось тебе милый, послышалось.
Послышалось, да не послышалось. Той ночью и началось. Днем старуха облезлая, ночью красавица редкая, жаркая, страстная, ласковая. Ведьму повстречал Тихон. Не мог устоять он перед ней. Каждый день себе клялся, что сегодня уйдет, а как ее к вечеру в облике девичьем увидит, голову теряет, себя забывает с ней, друзей, родных, ничего не надо ему, лишь бы чувствовать ее всю до капли, быть с ней. Время шло, стал замечать Тихон, что все трудней просыпаться ему, вроде и выздороветь пора, окрепнуть, а сил нет, слабеет с каждым днем. И красавица его пропадать в лесу целыми днями стала, лишь к вечеру в избу возвращалась. О том, он и спросил ее однажды.
– Что ты Тихон, уж не взревновал ли? Что, ты, милый? По грибы, ягоды, хожу, на зиму припас собираю, травы заготавливаю.
Не поверил, решил проследить. Про грибы-ягоды говорит, а сама с пустым лукошком возвращается, раскрасневшаяся, глаза горят, вся аж масляная, ластится к нему, что кошка. Засомневался Тихон. Следующим утром с первыми петухами поднялась девица, юркнула в сени. Тихон сполз с печи, отдышался, держась за углы, как в тумане, пошел за ней. Она в лес, и он в лес. Солнце уж взошло, только она как девкой была, так и есть, старухой не становится. Огляделся, Тихон, смотрит, ручей, зачерпнул полную пригоршню воды испить, да на свое отражение глянул, а на него не молодец удалой глядит, а седой мужик таращится.
Как в избу вернулся, Тихон вспомнить не мог. Опомнился, когда в избе той все разворошил, да мечом искромсал.
– Вот куда силушка моя ушла! Дрянь подлая, ведьма проклятая,– в гневе, запалил избу.
Бежит ведьма из лесу, волосы развеваются, налетела на витязя с кулаками. Сила в ней, что у зверя дикого, нож в руке. Клинок вонзила мастерски, полилась по щеке Тихона кровь.
– Мерзавка такая! В боях лицо уберег, а тут баба отметину свою ставила.
Ведьма все не унимается, кидается на него с ножом. Рубанул и Тихон мечом в ответ, не жалея. Упала, без звука, как трава скошенная. Упала, а на земле след огненный, лицо из девичьего, серым старушечьим становится, волосы седеют. Испугался витязь, побежал от того проклятого места, а за спиной вой нечеловеческий, ливень полил, потемнело, и ее голос, будто следом за ним несется: Дурак ты дурак, что наделал? Теперь и тебе не жить.
Так и стал он Лютым, слугой Темного. Убил он не просто девку обычную. Убил Жрицу его любимую, и осталось Тихону лишь служить верой и правдой, стать собакой на привязи и искать, искать новую деву, способную заменить, ту, которую он убил. Вот, что помнил Лютый о своей прежней жизни, да нож от ведьмы ему остался– короткий кинжал, рукоять из черного камня, вся в знаках непонятных, две головы змеиные на той рукояти среди знаков выточены.
Потянулись годы скитаний и мытарств, поиски новой Жрицы. Лютый искал и находил способных к ведовству девочек. Брал их у родителей, те отдавали детей без звука, зная, что таков древний обычай. Не отдашь требу– остановится жизнь в деревне, беда будет, вымрут все.
Да, только девочки оказались не подходящими, не способными принять знания и занять место Жрицы. Одно слова –не те. Многие умирали не выдерживая скитаний с Лютым, кого– то он бросал сам в первых попавшихся деревнях, понимая, что толку не будет. Он шел своим путем и искал, искал, ту единственную, что станет ведьмой, понимая, как только найдет, сможет передохнуть, а дальше будь, что будет.
Глава 4
– Милана, Милана, да подожди же, окаянная. Давай домой! Мы с тобой, далеко зашли, уже и деревни не видно, скоро темнеть начнет.
– Что ты Петр! Пойдем еще чуток, я тебе сейчас волшебную поляну покажу, пойдем, там и Леший живет добрый.
– Милана, стой. Все! Идем назад.
Дети замерли, споря и переругиваясь, как раз возле поляны, на которой остановился передохнуть Лютый. Ведун осторожно выглянул из-за деревьев, боясь испугать малявок, лишние крики ему сейчас ни к чему. Девочка, раскрасневшаяся от спора с мальчонкой, обернулась в его сторону. Сердце Лютого защемило. Бездонные, синие глаза, которые невозможно спутать. Нашел. Новая Жрица, Темного – девочка Милана.
Лютый стал потихоньку отступать назад в лес. Пока не время. Все должно свершиться по закону, девочку должны отдать родители добровольно. Отойдя подальше, опустился на снег, лицо горело огнем, шумело в ушах. Неужели скитаниям пришел конец, и можно остановиться? Эти глаза, единственные на всем белом свете, не забыть их никому кто увидит.
Когда дети вернулись в деревню, был уже поздний вечер, и их ждал хороший нагоняй. Петр понуро тащился за Миланой, девочка же, наоборот, почти бежала, что– то напугало ее сегодня в лесу, первый раз в жизни, ей не хотелось задержаться, а хотелось бежать бегом, изо всех сил, чем дальше, тем лучше.
Страшно до жути страшно, лес был злым и чужим. Не пришел дядька Леший, все было мертвое, неживое и поляна эта странная, и какая-то темная фигура за деревом. Правильно мамка говорила, нельзя зимой в лес, никак нельзя. Зачем она ослушалась и Петра с собой потащила. Чуяло детское сердечко, что беда на пороге стоит, и она сама ее накликала. Петр не заметил, а она хорошо разглядела бородатого мужика, что на миг появился из– за дерева и исчез. Скорее домой, там мамка уже должно быть заждалась. Наскоро распрощавшись с Петром, девочка заспешила к дому.
Мать стояла на пороге, оглядываясь по сторонам, лицо встревоженное, на ходу одевала тулуп, завязывала платок. Темнота уже на дворе, все ребята вернулись, а Миланы нет, слезы навернулись женщине на глаза: А если случилось что? Ночь почти, нечисти время, не ходят добрые люди сейчас по улицам да домам. Наверняка, в свой лес побежала, да заблудилась, женщина ускорила шаг.
– Что мужу скажу? Проглядела дочку, его любимицу.
Девочка вынырнула из –за угла и наткнулась на мать.
– Милана дочка, где ты была? Мать прижала девочку к себе, отпустила и уж хотела отругать. Да глянув на ребенка передумала. На девочке лица не было, носик заострился, взгляд перепуганный.
– Обидели тебя? Доченька? Да, кто же?
Дочь обняла мать и заплакала.
– Милана, синичка моя, что с тобой?
– Мама, а ты меня никому не отдашь?
Мать, опешила от такого вопроса.
– Мамочка, не отдавай меня никому, я больше никогда-никогда в лес не побегу.
– Да, ты что? Кому же я тебя отдам? Родненькая моя. Ну ка, пошли домой, ты заледенела вся, так до лихоманки недалеко. Пойдем, моя хорошая, пироги будем есть. Пойдем, скорее, пока нас Кикиморы не утащили. Мать и дочь пошли к избе.
Лютый стоял на пригорке, наблюдая, в какую избу войдет женщина. Зрение, как и чутье у него было звериным. Утром он войдет в эту деревню, поговорит со старейшинами и возьмет, что причитается. Девочка была еще слишком мала, таких малых он еще не забирал, ну ничего, легче будет учить.
Утро выдалось солнечным. Милана лежала на печи, не хотелось ей вставать. Как испугалась она вчера в лесу, так тот страх ее не отпускал.
– Мила, вставай девочка, неужто, заболела? Дочка? Мать приучала девочку управляться по хозяйству. Вставай, помогать мне нужно.
Девочка зажмурилась, из под ресниц лились слезы. Мать потрогала лоб ребенка. Милана горела огнем. Женщина заметалась по избе. Зиму пережили, все здоровые и надо же, застудилась дочь. Мать надела тулупчик, и побежала к деревенской знахарке за помощью.
– Баба, баба Славия дома ты? Открывай же.
– Что орешь, заполошная? Скотину мне всю распугала.
