скачать книгу бесплатно
Хочешь жить, Викентий?
Нина Густавовна Орлова-Маркграф
Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова
С чем только не приходится сталкиваться на практике в больнице Сане Грибову и его друзьям, учащимся медицинского училища! Кажется, что вся человеческая жизнь, от рождения до смерти, во всех ее драматических и трагикомических проявлениях проходит перед их глазами…
Чем для героев книги станет их будущая профессия – призванием и служением или только средством к существованию, холодным и бесстрастным оказанием «медицинских услуг»?
Этот выбор юные медики делают уже сейчас, постигая азы профессии.
Для среднего и старшего школьного возраста.
Нина Орлова-Маркграф
Хочешь жить, Викентий?
Из записок юного практиканта-медика
© Орлова-Маркграф Н. Г., 2017
© Рыбаков А., оформление серии, 2011
© Спиренкова Н. И., иллюстрации, 2017
© Макет. АО «Издательство «Детская литература», 2017
О конкурсе
Первый Конкурс Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков был объявлен в ноябре 2007 года по инициативе Российского Фонда Культуры и Совета по детской книге России. Тогда Конкурс задумывался как разовый проект, как подарок, приуроченный к 95-летию Сергея Михалкова и 40-летию возглавляемой им Российской национальной секции в Международном совете по детской книге. В качестве девиза была выбрана фраза классика: «Просто поговорим о жизни. Я расскажу тебе, что это такое». Сам Михалков стал почетным председателем жюри Конкурса, а возглавила работу жюри известная детская писательница Ирина Токмакова.
В августе 2009 года С. В. Михалков ушел из жизни. В память о нем было решено проводить конкурсы регулярно, каждые два года, что происходит до настоящего времени. Второй Конкурс был объявлен в октябре 2009 года. Тогда же был выбран и постоянный девиз. Им стало выражение Сергея Михалкова: «Сегодня – дети, завтра – народ». В 2011 году прошел третий Конкурс, на котором рассматривалось более 600 рукописей: повестей, рассказов, стихотворных произведений. В 2013 году в четвертом Конкурсе участвовало более 300 авторов. В 2016 году объявлены победители пятого Конкурса.
Отправить свою рукопись на Конкурс может любой совершеннолетний автор, пишущий для подростков на русском языке. Судят присланные произведения два жюри: взрослое и детское, состоящее из 12 подростков в возрасте от 12 до 16 лет. Лауреатами становятся 13 авторов лучших работ. Три лауреата Конкурса получают денежную премию.
Эти рукописи можно смело назвать показателем современного литературного процесса в его «подростковом секторе». Их отличает актуальность и острота тем (отношения в семье, поиск своего места в жизни, проблемы школы и улицы, человечность и равнодушие взрослых и детей и многие другие), жизнеутверждающие развязки, поддержание традиционных культурных и семейных ценностей. Центральной проблемой многих произведений является нравственный облик современного подростка.
В 2014 году издательство «Детская литература» начало выпуск серии книг «Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова». В ней публикуются произведения, вошедшие в шорт-лист конкурсов. Эти книги помогут читателям-подросткам открыть для себя новых современных талантливых авторов.
Книги серии нашли живой читательский отклик. Ими интересуются как подростки, так и родители, библиотекари. В 2015 году издательство «Детская литература» стало победителем ежегодного конкурса Ассоциации книгоиздателей «Лучшие книги года 2014» в номинации «Лучшая книга для детей и юношества» именно за эту серию.
Хочешь жить, Викентий?
Из записок юного практиканта-медика
Клятва Гиппократа
I
Помню, как в детстве мы с Борькой (Борис Горбылевский – мой лучший друг) искали золото. Ну, это еще когда совсем пацанами были. Одно лето полностью проторчали в овраге, которым заканчивалась наша улочка. Ручей вытекал из-под почти отвесной стены оврага, пересекая все его дно. Мы скатывались с нее вниз на скоростях: больше никак нельзя было спуститься. Пораненные камнями, покорябанные корнями и ветками колючего кустарника, принимались мы за работу и в поисках золотой жилы промыли, наверно, тонну песка.
Потом, став постарше, мы решили стать капитанами, ходить в кругосветку, лишь иногда приезжая в наш городок в капитанской форме. Нам было уже по девять лет, и мы перебазировались на Волгу, вернее, на залив, где, как по заказу, недалеко от берега стояла большая, практически целехонькая баржа.
На берегу, в воде и на барже прошли лучшие годы нашего детства. От них остались воспоминания и бортовой журнал двух капитанов – Александра Грибова и Бориса Горбылевского.
А когда мы стали взрослыми (это случилось в прошлом году и совершенно для меня внезапно), то поступили в медучилище – учиться на зубных техников. У Борьки и отец зубной техник. «Хорошая профессия, не бедственная, и ехать никуда не надо, по общежитиям мыкаться, будешь учиться здесь, на глазах», – сказал он Борьке. И Борька не возражал, а мне ж куда без друга, вот и поступили вместе.
Почти два года мы с Борей посещаем училище, до конца еще столько же веселеньких дней, заполненных изучением муляжей и костей, походами на операции, в зубной кабинет и морг.
Иногда на меня нападает отчаяние.
– Боря! – говорю я горестно. – Боря, ёж-колобок! Мы же мечтали быть золотоискателями, капитанами, найти свое Эльдорадо, а будем зубными техниками… Рвем отсюда когти, пока не поздно!
Но Боря никогда не меняет своих решений: он не знает сомнений. Он смотрит решительно и деловито, он знает все на десять лет вперед, с ним все кажется простым и ясным, как дважды два, он – вот такой мужик! И я успокаиваюсь и опять согласен таскаться за компанию с ним в это – пропади оно пропадом! – училище, раз уж ему загорелось стать зубником.
– Наше золото от нас не уйдет, – каждый раз утешает он меня, расставляя на доске старенькие шахматы или, как сегодня, когда мы сидим у меня и готовимся к завтрашнему зачету, делая крепкими, плечистыми буквами краткие выписки из учебника. – Только мы не будем такими дураками, как были в детстве. Помнишь, как песок в ручье промывали?
Мы дружно смеемся.
– Слушай, Шурик, – говорит Боря, переписывая из учебника таблицу состава крови, – ты все еще влюблен в Люду Потёмкину?
– Нужна она мне! – пожимаю плечами я. – А ты?
– Пожалуй… – задумчиво отвечает Боря. – Ты знаешь, у нее, оказывается, семья такая интересная: мама глазник, а отец заведует урологией.
– У тебя что, камни в почках или бельмо на глазу, что тебе это интересно?
– Да нет, Шурик, я здоров… – вздыхает Боря, захлопывая учебник. – Я завтра ее в кино собираюсь пригласить…
– Хоть сто раз! – отмахиваюсь я. – Подумать только, что из-за этой цацы мы с тобой чуть врагами не сделались!
– Ну, я пошел, – говорит он и исчезает за дверью.
На следующее занудное мартовское утро я опаздываю на занятия. Бегу бегом мимо бани, базара, зеленой от пят до маковки церквушки на улице Буденного, пролезаю через заборную дыру в Парк Культуры и вижу впереди, на аллее, сердитую фигуру Бори.
– Горбыль, подожди! – кричу я.
Но Боря не останавливается: он терпеть не может опаздывать. Я догоняю его только у нашего первого корпуса.
– Ты что, тормоза дома забыл? – сердито спрашиваю я. – Остановиться не можешь?
– А ты зубником или пожарником собираешься стать? – тоже сердится он. – Анна Ивановна, второй звонок был?
– Был, был! – шумит вахтерша. – Бегите скорей!
Первая лекция – анатомия.
– Здравствуйте, детоньки! – не глядя, приветствует нас анатомичка Валерия Дмитриевна, направляясь к кафедре, прямая и торжественная, как Александрийский столп. – Сядьте прямо, закройте учебники: перед смертью не надышишься. Снимите со скелета шляпу и пиджак. Мне эта шутка кажется слегка устаревшей. Еще в 1946 году Коля Семянников надел на него солдатскую шинель и гимнастерку. (Коля Семянников – это Николай Владимирович Семянников, самый знаменитый хирург в нашем городе.) Дежурные, потрудитесь, – кивает она в сторону притаившегося в углу, у стенгазеты «Медик», скелета.
Я (мы с Борей как раз дежурные) раздеваю скелет, вынимаю из его решительно сжатых зубов сигарету и сажусь на место.
– Та-ак… – миролюбиво обращается к нам анатомичка. – А теперь приступим к новой теме. Сегодня, а также и на следующей лекции мы будем изучать кости черепа…
– А когда же зачет будем сдавать? – интересуется кто-то из аудитории. – Вы же говорили, что зачет сегодня…
– Зачет будете сдавать после занятий, – бесстрастно объявляет Валерия Дмитриевна. – Итак, детоньки, кости человеческого черепа, как известно…
Тут, взяв указку, она поворачивается к доске, затем обводит глазами голый, пустой стол и останавливает взгляд на нас с Борей.
– Дежурные, где пособия? – стараясь быть спокойной и покрываясь от этого пятнами, спрашивает она.
Наступает глубокая тишина. Валерия Дмитриевна садится, и все мы затаенно молчим целую минуту.
– Ну что ж, – как бы превозмогая себя, шепчет Валерия Дмитриевна, – будем заниматься без пособий…
Бедная анатомичка! Все знают, какой для нее удар – рассказывать вслепую. Рассказывать, не поглаживая при этом косточку, о которой она повествует, не совершая увлекательнейшего путешествия по ее впадинам и бугоркам с простоватыми русскими и длинными, чеканными названиями по-латыни.
– Валерия Дмитриевна, – начинаю я свою повторяющуюся от дежурства к дежурству песню, – можно мы сейчас за ними сбегаем?
– Вале-ерия Дмитриевна-а-а… Ну пожалуйста-а-а… – бубнит вся группа. – Мы так не запомним!
– Хорошо! – соглашается Валерия Дмитриевна. – А пока дежурные будут ходить, я вас поспрашиваю.
Тридцать три девчоночьих вздоха провожают нас до дверей.
Лаборатория – узкая темная комната с треугольным потолком – находится во втором корпусе, через дорогу. В одних халатах (наша форма, наш мундир!) мы перебегаем улицу.
– Как ты думаешь, – спрашиваю я Борю, – нижнюю челюсть брать? – и откладываю в сторону все, что, по моему мнению, есть кости черепа.
– Да вот же наш ящик! – торопится Боря. – Лаборантка сама всё отложила…
Мы мчимся обратно, смущая зрение прохожих вызывающе яркими изображениями черепов на таблицах, а слух – выразительным стуком височных костей о затылочную, затылочной – о лобную и так далее…
Еще на лестнице мы слышим громкий смех, доносящийся из нашей аудитории.
– Наверно, Зиночка отвечает, – предполагаю я.
– Та-ак… – говорит Валерия Дмитриевна Зиночке, не обращая внимания на нашу возню (я развешиваю таблицы, Боря выгребает кости из ящика). – И все же, детонька, вы не ответили на мой вопрос: как правильно транспортировать тяжелобольного?
Зиночка, вконец запутанная этим коварным вопросом, смотрит прекрасными серыми глазами на свою мучительницу.
– Ну… Их кладут на носилки… – медленно вспоминает она.
– Допустим, – ласково поддерживает ее Валерия Дмитриевна.
– И… выносят…
– Вперед ногами, – подсказывает кто-то из девчонок.
– Вперед ногами! – уверенно заканчивает Зиночка.
Девчонки хохочут как сумасшедшие, мы с Борей тоже в полном восторге – ох уж эта Зиночка! Одна Валерия Дмитриевна остается невозмутимой.
– Садитесь, детонька, – говорит она красной от горя и стыда Зиночке. – Если вы и далее будете так учить, вам ничего другого и не придется делать.
Зиночка отправляется на место. В это время с улицы доносится похоронный марш. Эту душещипательную мелодию нам приходится слушать довольно часто. Дело в том, что медучилище располагается недалеко от кладбища, как раз по пути к нему.
– Зиночка, это не твоего больного везут? – участливо спрашивает Люда Потёмкина (в недавнем и позорном прошлом наша с Борей общая любовь).
Все снова радостно хохочут.
– Думаю, шутки тут неуместны, – сурово перебивает нас анатомичка. – Итак, новый материал…
Наконец-то можно вздохнуть спокойно!
Пока Боря конспектирует кости черепа, я думаю о том, зачем я сижу здесь. Ведь мне глубоко безразличны кости черепа. И все остальные – тоже. Мне скучно и противно смотреть на человека с этой стороны. Потому что человек – это вовсе не кости, не система кровообращения, не же?лезы внутренней секреции, а… Ну не знаю… Душа, что ли? Я люблю бродить по улицам и заглядывать прохожим в глаза… Боря говорит, это потому, что у меня затянувшееся детство, а человек должен заниматься серьезным делом, не тратя время на глупости. Я верю Боре: он умный и все знает. Поэтому я готов заглядывать людям не в глаза, а в рот. Но сижу на лекции и не слушаю. Множество мыслей, смешных, глупых, грустных, тихих, странных, бесшумно мелькает у меня в голове. Кажется, что они, как солнечные блики, делаются из света…
В апреле наша группа пошла на практику. Мы должны были пройти четыре отделения: терапию, кардиологию, детское отделение – и затем попасть на весь июнь в нашу святая святых – зубной кабинет.
Но я добрел только до кардиологии.
Когда мы с Евдокией Петровной, процедурной сестрой, начинали делать уколы, ко мне устанавливалась целая очередь. Больные считали, что у меня легкая рука. Я колю так, что они улыбаются. Мне думается, что если бы я этих сердечников колол по утрам спящими, они бы так и продолжали спать до самого обхода, даже не вздрогнув. А как я ставлю банки! С этими банками меня вообще заколебали: только подхожу утром к посту, а кто-нибудь из больных уже начинает клянчить:
– Санечка, поставишь вечером банки?
Руки у меня оказались способные, только меня эти успехи не греют: медицина ведь мне до лампочки, а клятва Гиппократа кажется самым натуральным выпендрежем: «Клянусь Аполлоном, врачом Асклепием, Гигией и Панацеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно…» – ну и так далее, такая же мура!
Я просто думаю: какой толк от того, что Евдокия Петровна страсть как влюблена в свое дело, если вот уже двадцать лет у больных от ее уколов в глазах чертики пляшут?
Однажды утром я сидел за сестринским столом и разбирал кучу бумажек – вчерашние анализы, которые только что принесли из лаборатории. Их нужно было подклеить к историям болезни до утреннего обхода.
– Привет, медбратик! – услышал я за спиной звонкий насмешливый голос и, обернувшись, увидел девочку лет пятнадцати.
У нее были каштаново-лиловатые волосы, схваченные огромным бантом на макушке, и то ли из-за банта, то ли оттого, что утро было летнее, ясное, глаза ее казались очень синими и большими, будто на портрете. Только они были живые. Девочка была необыкновенно тоненькая, а кожа у нее – прозрачно-золотистого цвета, который был скорее свет, чем цвет. Невозможно было представить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь дергал ее за косы, бросал в нее снежками, ставил ей двойки… Как к ней прикоснуться?.. И такими ненужными, неправдоподобными, далекими показались вдруг лекции Валерии Дмитриевны: кости черепа, грудная клетка, кости таза…
– Или вас лучше называть сестричкой? – весело спросила она, встав рядом со мной.
Я удивился ее обыкновенному, «человечьему» голосу и ответил, притворяясь, будто принял ее за обыкновенную девочку:
– Называйте меня Саня – меня здесь все так зовут.
– А меня все зовут здесь Любочкой! – засмеялась она и заговорщически прошептала: – Посмотрите, пожалуйста, мой анализ крови…
– Нет, Марья Ивановна будет ругаться, – сказал я.
Мне не хотелось, чтоб она уходила. Может быть, начнет меня уговаривать?
– Марья Ивановна в приемном покое, я сама видела, как она туда спускалась.
– Все равно нельзя, – ответил я.
